Читать книгу Высшая раса - Дмитрий Казаков - Страница 6

Нижняя Австрия, контрольный пункт

Советской Армии на дороге Линц – Вена.

26 июля 1945 года, 18:53–19:19

Они должны были опробовать в бою новое оружие.

И этим оружием были они сами, а точнее, их новые, совершенные тела, вместилища духа арийского сверхчеловека.

Оперативная группа «А» имела приказ добраться до самой Вены. Но по пути – уничтожить контрольно-пропускной пункт, тот самый, к которому выехал раненый американец на джипе.

Подобраться к посту незаметно не удалось. Скучавший у шлагбаума солдат, конечно, погиб, но за мгновение до смерти успел вскинуть автомат и дать неприцельную очередь по кустам, в которых заметил подозрительное движение. Приказ стрелять без предупреждения поступил час назад, и рядовой действовал в полном соответствии с ним.

Ему это мало помогло, а вот его товарищам – изрядно.

Когда оперативная группа пошла в атаку на пост, ее встретили плотным огнем из окон. Конечно, опешившие от подвижности мишеней русские практически не попадали, но план молниеносного нападения все же был сорван.

Атака не была совсем неожиданной, только уж больно стремительной. Пока солдаты отстреливались, лейтенант Кучко со связистом пытались наладить связь с Веной.

– Говорит Кучко! – орал лейтенант, вкладывая всю силу голоса в то, чтобы его услышали и поняли. О том, что он сам, скорее всего, обречен, он старался не думать.

– Слышим вас, – отозвалась черная мембрана рации. – Что там?

– Нас атакуют, атакуют! – крикнул Кучко, и тут же что-то с грохотом упало на пол позади лейтенанта.

Рефлексы опытного солдата сработали мгновенно. Командир поста метнулся за низкую тумбу, на которой стояла рация, обхватил голову руками. Рядом с лейтенантом согнулся вопросительным знаком связист.

Раздался взрыв. Осколки с чавканьем впились в стены, кто-то застонал.

Кучко выскочил из укрытия и нос к носу столкнулся с эсэсовцем. Не раздумывая, врезал ему кулаком в подбородок. К собственному удивлению, промазал. Рука ахнула в пустоту, по ушам ударил стрекочущий звук, и в низу живота стало отчего-то горячо…

– Вот тебе и раз! – рядовой пошевелил рукой, сморщился.

Пистолетная пуля, выпущенная русским солдатом, повредила плечо. А увернуться помешал другой русский, офицер, бесстрашно бросившийся на немца с голыми руками.

– Еще легко отделались, – буркнул сапер-роттенфюрер[26]. – Я дрался с этими русскими начиная с сорок первого, и они всегда сопротивлялись до последнего.

– Вечно ты каркаешь, Вильгельм, – сурово сказал гауптштурмфюрер Гаске, командир группы «А». – Теперь мы совсем другие. Рану перевязали? Тогда вперед.

Бесшумно, словно тени, эсэсовцы исчезли в зарослях. Здание поста осталось стоять сиротливое, с выбитыми стеклами и оспинами от автоматных очередей. От него явственно тянуло гарью.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг.

26 июля 1945 года, 19:23–20:00

Жертва кровью была принесена, и поток силы, идущий от Господ Земли, ощутили все арманы.

Вот только Хильшер почему-то никак не начинал говорить о делах. Сидел мрачный, насупленный, словно филин после неудачной охоты. Прочие арманы не дерзали нарушить молчание, даже доктор Хирт сдерживал бойкий язык.

– Ладно, – проговорил наконец Хильшер и бросил пронзительный взгляд на Виллигута. – Что у вас, Карл?

– Один из пленных, захваченных вчера на венской дороге, оказался чистокровным арийцем. – Виллигут излагал факты четко и лаконично, хотя чувствовалось, что удержаться от привычных напыщенных оборотов ему нелегко. – Кроме того, в результате спонтанного ясновидения появилась информация, что в одном из предыдущих воплощений этот человек был королем Аларихом.

– Тем самым, который разграбил Рим? – перебил соседа фон Либенфельс. Брови его изумленно поднялись.

– Именно, – кивнул Виллигут. – В настоящий момент пленник содержится отдельно, в достаточно хороших условиях, но под охраной. Еврейско-марксистское мировоззрение пустило в него корни слишком крепко, и на предложение присоединиться к нам он ответил отказом.

– Все понятно, спасибо, – кивнул Хильшер. – Кто еще видел этого пленника?

– Я, – звучный баритон Хирта раскатился по темному помещению. Язычки свечей пугливо вздрогнули. – И поначалу решил, что блуттер сломан. Но затем, приглядевшись, определил, что череп его совершенно арийский.

– Учитывая ваш опыт, трудно подозревать ошибку, – Хильшер обвел собравшихся тяжелым взглядом. – Так что арийское происхождение пленника установлено. Но что с того? Таких, как он, у нас и так много. А вот тот факт, что он, возможно, является инкарнацией великого германского вождя, очень интересен.

– Что значит – возможно? – спросил Виллигут, и голос его звенел от напряжения. – Вы не верите моему Видению?

Дар заглядывать в прошлое передавался в роду Карла из поколения в поколение, и у него самого проявился в зрелом возрасте, после Первой мировой.

– Никто не сомневается в ваших способностях, товарищ, – вмешался в разговор фон Либенфельс. – Но любая информация, полученная таким путем, требует подтверждения.

– Что же, проверяйте, – скрипнул зубами Виллигут.

– Прямо сейчас, – уверенно кивнул Хильшер. – Я думаю, Ганс и Феликс этим займутся. А мы не будем им мешать.

Двое бывших членов общества «Туле»[27], Феликс Дан и Ганс Бюнге, одновременно поднялись.

Дан взял свечу и направился к небольшому столику в углу помещения. На нем при приближении источника света заблестел хрустальный шар размером с кулак. Бюнге шагнул на открытое пространство, где раскинул руки в стороны и принялся крутиться, все быстрее и быстрее, монотонно напевая себе под нос что-то похожее на молитву.

Дан поставил свечу сбоку от шара и уставился в его радужные глубины. Бормотание Бюнге стихло, но вращался он с такой скоростью, что казалось – еще мгновение – и взлетит. Но равновесия непостижимым образом не терял. Вокруг него шипел полосуемый ладонями воздух.

Остальные арманы сидели молча, неподвижные, словно глыбы льда.

Первым закончил Бюнге. Со сдавленным хрипом он рухнул-таки на пол, но почти сразу встал. Лицо его было перекошенное, покрасневшее. Только с помощью Беккера арман смог добраться до своего места.

В тот момент, когда под телом Бюнге скрипнул стул, Дан оторвал взгляд от шара. Лицо его за те минуты, что он смотрел в хрустальную сферу, словно похудело, а глаза – ввалились.

– Что скажете? – спросил Хильшер, когда визионеры немного оправились.

– Правда, – кивнул Бюнге. По его широкому лицу тек пот. – Голос, что никогда не ошибается, сказал мне, что наш пленник – это Аларих.

– Правда, – в тон товарищу продолжил Дан. – Я видел миг появления на свет вождя вестготов, а затем – момент рождения этого русского где-то на Волге. Это одна душа.

– Хорошо, – Хильшер на несколько мгновений задумался. – Теперь осталось решить, как пробудить родовую память, чтобы из русского офицера, зараженного марксизмом, вытащить носителя германской власти. Какие будут соображения?

– Вариантов немного, – задумчиво проговорил Виллигут. – Провести его через все наши ритуалы. Арийская магия поможет ему вспомнить себя.

– А если нет? – скептически хмыкнул Хирт.

– Тогда – только Посвящение, – твердо сказал Виллигут. – Хотя прибегать к нему мне не хотелось бы. Так что оставим его на крайний случай.

– Ладно, эта проблема закрыта, – кивнул Хильшер. – Теперь вопрос к вам, Йорг, – когда будет готова сыворотка?

– Все необходимые ритуалы проведены, – фон Либенфельс подобрался. – К трем-четырем утра будет изготовлено около двух сотен порций.

– Что-то медленно, – проворчал Виллигут.

– Мы работаем с максимальной скоростью! – Глаза фон Либенфельса сверкнули, в голосе зазвучали гневные нотки. – И пора бы вам, товарищ Карл, научиться уважать чужой труд.

– Да я… – начал было Виллигут, но его прервали.

– Тихо! – сказал Хильшер негромко, но так, что спорщики смолкли. – Не время сейчас предаваться раздорам. Если даже лучшие из арийцев будут ссориться, как бабы на рынке, то наша раса точно обречена на вымирание.

Во взглядах, которыми обменялись арманы, было мало дружелюбия.

Нижняя Австрия, город Вена,

Венский аэродром.

27 июля 1945 года, 4:07 – 5:45

Они возникли из ночи, бесшумные, словно кошачьи шаги, и быстрые, как ветер. Охрана аэропорта, не готовая к встрече с таким противником, оказалась уничтожена в считаные мгновения.

Нападавшие орудовали исключительно холодным оружием и не производили шума. Тихо и планомерно они перебили всех, кто мог им помешать, и тогда настало время для больших тюков, которые оперативная группа «A» тащила почти восемьдесят километров.

Некоторое время на летном поле и в ангарах наблюдалась целенаправленная активность. Затем она как-то сразу стихла, сменившись тишиной и покоем. Фигуры, пришедшие из тьмы, растворились в предутреннем сумраке.

А затем рвануло.

Столбы пыли ударили к светло-голубым, словно недокрашенным, небесам. Град из кусков бетона заколотил по строениям аэродрома, будто каменный подарок неожиданно проснувшегося в сердце Европы вулкана. Гулкий, тяжелый грохот раскатился над холмами и донесся до самой Вены.

За первым последовала серия более слабых взрывов. Если сначала были изуродованы взлетно-посадочные полосы, то вторая серия – полностью уничтожила находившиеся на аэродроме самолеты. Корчились в огне, умирая, истребители «Як-3» и страшные для врагов «летающие танки» «Ил-2». Клубы черного дыма поднялись над аэродромом, неся запах едкой гари.

Штирия, город Грац, аэродром.

27 июля 1945 года, 4:23 – 6:01

Английские войска появились в Австрии совсем недавно. Лишь после раздела страны на оккупационные зоны, произошедшего девятого июля, когда Великобритания получила Каритнию, Штирию и Южный Тироль. И аэродром в Граце стал главной базой Королевских военно-воздушных сил.

Сейчас на аэродроме рядком стояли бомбардировщики «Ланкастер» и «Стирлинг», штурмовики «Тайфун» и десантные самолеты «Албемарл». Англичане сосредоточили здесь настолько большие силы, что закрадывалось подозрение, что они готовятся к масштабным воздушным боям.

Вот только с кем?

Но с земли аэродром оказался защищен довольно плохо, если не сказать – разгильдяйски. Оперативная группа «C» легко обезвредила охрану и проникла на территорию аэродрома.

Авиационные бомбы, аккуратно приготовленные англичанами к использованию, послужили немецким саперам в качестве дополнительной взрывчатки. В результате почти часовой работы и последовавших за ней взрывов аэропорт оказался надолго выведен из строя.

Ударной волной были выбиты окна в ближайших зданиях, а примчавшиеся на место катастрофы войска не обнаружили никаких следов диверсантов.

Штирия, город Грац,

штаб военной администрации

английского сектора.

27 июля 1945 года, 8:15 – 9:33

Экстренное совещание по поводу нападения на аэродром было назначено на восемь часов. Но вытащить сонных чиновников и офицеров из кроватей оказалось делом нелегким, и собрались они с пятнадцатиминутным опозданием.

Но не успел генерал Локхард, командующий Королевскими вооруженными силами в Австрии, сказать хотя бы словечко, как из коридора донеслась стрельба. Спустя мгновение в помещение ворвались вооруженные люди в гражданской одежде.

Штурмовые винтовки в руках нападавших с грохотом изрыгнули пули, зазвучали стоны и крики. Спустя пять минут все стихло. А налетчики покинули здание, проложив дорогу сквозь строй растерявшейся охраны.

Как выяснилось позже, убийцы проникли в здание ранним утром через крышу, непостижимым образом забравшись на высоту трех этажей. С тем, что удалось застать в одном месте практически всю военную администрацию, им крупно повезло. В один миг английская зона оккупации оказалась обезглавлена. Из бывших в кабинете большинство погибли сразу. Остальные скончались в тот же день – от тяжелых и многочисленных ран.

Оперативная группа «D» на сто процентов выполнила поставленную в Шаунберге задачу, в очередной раз доказав преимущество новой, высшей расы над обычными людьми.

Нижняя Австрия, город Вена,

военная комендатура Советской Армии.

27 июля 1945 года, 8:23 – 9:15

Сержант Усов лежал в коридоре комендатуры за укрытием, сооруженным из письменного стола.

Предмет мебели, сделанный из плотного дерева, несколько раз спас сержанту жизнь, приняв на себя удары пуль. Хорошо, что противник не имел времени прицеливаться. Та дверь, за которой он засел, хорошо простреливалась с двух точек, и только это спасало от огня неизвестно откуда взявшихся налетчиков. Когда дверь приоткрывалась, то либо Усов, либо кто-то с другой огневой позиции успевали дать очередь по двери, мешая врагу.

Чужаков в здании комендатуры обнаружили случайно.

Переводчик Зацек, страдавший бессонницей и, как всегда, пришедший на службу в семь утра, заметил в одном из коридоров промелькнувшую фигуру. Поднял тревогу, а по прибывшему на место караулу был открыт огонь.

Караульные почти все погибли, но поднятые по тревоге части гарнизона уже окружили здание.

Вот уж не думал сержант Усов, начинавший войну партизаном в брянских лесах, что в Вене, освобожденной от фашистов, ему придется браться за оружие, и не просто браться – а серьезно воевать.

Из комнаты справа от Усова доносились стоны – там умирал заместитель коменданта, генерал-майор Николай Григорьевич Травников. Случайная пуля пробила ему живот. Вообще, налетчиков, судя по всему, было не так много, но стреляли они почти без промаха.

Пахло в коридоре пороховым дымом. На полу, на самых подступах к двери, лежало несколько тел – результат первой, скверно подготовленной попытки уничтожить чужаков. Обошлась она дорого – пятеро убитых и трое раненых. Когда взгляд Усова падал на трупы, то сержант скрипел зубами, ощущая стыд и бессильную ярость. Ну а то, что вооруженные люди сумели проникнуть в охраняемое здание и уже почти полчаса успешно отбивали все атаки, внушало некоторые опасения.

За спиной бывшего партизана, за углом, находились полтора десятка автоматчиков. Они ждали приказ к атаке.

Сержант ругнулся сквозь зубы, вспомнив такую-то мать, и в этот момент засевшие в подсобном помещении налетчики пошли на прорыв. Дверь хлопнула, коридор перед Усовым оказался полон стремительно двигавшихся фигур.

Он не успел ничего подумать, а указательный палец его пришел в движение, привычно дернув спусковой крючок. Треск очереди потонул в грохоте боя. Один из бежавших по коридору упал. Но не успел сержант порадоваться, как ощутил удар по затылку. До гаснущего слуха донесся гулкий хлопок…

Более он не видел и не слышал ничего.

Комендант Благодатов отдавал последние приказания перед штурмом, когда сверху, со второго этажа, раздались крики и выстрелы.

– Они прорываются, прорываются! – гаркнул кто-то, а бой переместился на лестницу и приближался к месту дислокации коменданта.

– Занять позиции! – успел скомандовать генерал-лейтенант, прежде чем чужаки появились в поле зрения.

Патроны у диверсантов, судя по всему, были на исходе, поскольку штурмовые винтовки «Штурмгевер» в их руках плевались только одиночными выстрелами, но даже этого было достаточно.

Прежде чем советские солдаты успели открыть огонь, двое из них упали. Чужаки, которых оказалось всего трое, преодолели почти половину пролета широкой парадной лестницы.

Но тут на них обрушился мощный шквал огня. Кувыркаясь, полетели гранаты.

Благодатов видел, как череп одного из немцев превратился под ударами пуль в жуткое месиво. Но человек, вернее, то, что от него осталось, некоторое время продолжало двигаться по инерции. На ступени рухнуло мертвое тело, дергаясь в агонии и заливая зеленую ковровую дорожку багровой жидкостью.

Другие двое, к удивлению генерал-лейтенанта, прорвались сквозь огневой заслон и гранатные взрывы. Двигаясь так быстро, что иногда глаз не успевал отследить движение, они промчались через помещение.

Еще одного достали у самой двери. Выгнувшись дугой, тело ударилось о стену и сползло на пол, оставляя на обоях кровавый след. Последний из чужаков сумел выскочить на улицу. Но откуда-то со второго этажа хлопнул выстрел, а затем донеслись радостные возгласы.

Странное нападение было отбито.

Когда коменданту доложили о результатах налета, он не поверил своим ушам.

– Что? – спросил он. – Сколько?

– Их было пятеро, – мрачно повторил майор, командир комендантского батальона. – И все убиты. Наших погибло тринадцать человек, пятнадцать ранено, а Николай Григорьевич, как говорят врачи, не доживет до вечера.

– Это невозможно! Бред! – убежденно сказал стоявший тут же полковник Перервин, заместитель коменданта по политической части. – Такие потери, и всего пятеро нападавших! А Травникова жаль…

– Не верю, – тихо проговорил генерал-лейтенант, и глаза его за круглыми стеклами очков стали на мгновение беспомощными. – Как такое могло случиться? Трупы обыскали?

– Так точно, – кивнул майор. – Никаких документов, как и следовало ожидать. Одежда гражданская, оружие немецкое, но его сейчас в Австрии полно. Только вот…

– Что? – спросил Перервин, с удивлением наблюдая за отразившейся на лице майора нерешительностью.

– Да тут странность есть в этих трупах, – проговорил командир комендантского батальона без всякой уверенности в голосе.

– Что за странности? – спросил комендант, но мысли его, судя по отсутствующему выражению на лице, были далеко.

– В теле того, которого свалили последним, нашли двадцать семь пулевых отверстий. Убило его, судя по всему, прямое попадание в голову, а раны в грудь и живот не помешали немцу, как вы видели сами, двигаться очень быстро.

– Ничего себе! – покачал головой полковник, а Благодатов очнулся от размышлений. Лицо его мгновенно отвердело, стало до озноба серьезным.

– Ну-ка, пойдем, – сказал он решительно. – Я сам посмотрю, с кем мы воевали.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг.

27 июля 1945 года, 9:15–10:07

Проснулся Петр оттого, что его трясли за плечо. Он открыл глаза и в то же мгновение пожалел об этом: около кровати стоял бригаденфюрер Виллигут. За его спиной виднелись двое солдат.

– Вставайте, Петер, – сказал Виллигут. – Да побыстрее, а то опоздаем.

– Куда? – Петр вылез из кровати и обнаружил, что его одежду, неосмотрительно снятую на ночь, унесли.

На стуле лежала все та же белая эсэсовская форма.

– На утренний ритуал, – ответил бригаденфюрер. – Не пойдете самостоятельно, мы доставим вас силой. Лучше делайте все сами – так будет проще.

Морщась от отвращения, Петр натянул форму, оказавшуюся точно по размеру. Затем в сопровождении Виллигута и солдат покинул комнату. Последовал спуск на два этажа, затем короткий отрезок пути по двору.

Ярко светило солнце, обещая очередной жаркий день, бегали группы деловитых солдат в форме СС. За стенами замка, у ворот, рычали грузовики. Пахло бензином и теплым камнем.

В центральное строение замка их впустили через парадную дверь. Двое часовых козырнули Виллигуту, и открылась прохлада огромного полутемного зала. Здесь стоял резкий, смутно знакомый аромат. Только принюхавшись, Петр понял, что пахнет ладаном, словно в церкви. А иные ассоциации, кроме неприятных, вызвать у комсомольца и атеиста Радлова запах поповских курений не мог.

Сопровождавшие солдаты остались снаружи, а Петр, ведомый Виллигутом, оказался среди небольшой группы людей. Из знакомых тут были Ульрих, что наблюдал за пытками, и Август, чей приход прервал их.

– Вы даже не опоздали, – с мягкой улыбкой проговорил пожилой, выбритый наголо мужчина, чьи глаза, казалось, светились в полумраке. Одет он был просто, в гражданское, но чувствовалось, что именно он здесь главный, а не кто-либо из офицеров СС.

– Тогда, может быть, начнем? – спросил один из эсэсовцев, со знаками отличия обергруппенфюрера[28].

– Конечно, – кивнул мужчина со светившимися глазами.

Девятеро немцев двинулись к невысокому помосту в дальней от двери части зала. Пол перед ним был застелен ковром, а на самом помосте находился каменный куб, чем-то напоминавший подставку. Сверху, как стол – скатертью, он был накрыт алой парчой, на которой тусклым золотом горели чудные символы.

Ковер, совершенно черный, оказался украшен серебряными свастиками. Каждый из немцев встал на колени на одну из них. Тот, что со светившимися глазами – ближе всех к возвышению, остальные – дальше. Петру по указке Виллигута тоже пришлось опуститься на довольно холодный пол.

Повиноваться было неприятно, но сопротивляться – глупо.

– Профессор Хильшер будет вести ритуал, обращенный к Господам Земли, – шепнул бригаденфюрер пленнику.

– К кому? – Петр изумленно взглянул на Виллигута.

– Потом объясню, – махнул тот рукой. – А сейчас – тихо.

Находившийся ближе всех к возвышению, судя по всему – тот самый, кого назвали Хильшером, заговорил. Произносил слова он на неведомом Петру наречии, и постепенно они слились в песню, необычно мелодичную и притягательную. Она резонировала под сводами черепа, вибрацией отдавалась в мускулах. Заставляла сердце сбиваться с ритма, а легкие – забывать о том, что нужно вдохнуть…

В один миг Петр непонятно почему облился вонючим потом. По телу прошла волна противной, холодной слабости. Капитан понял, или скорее почувствовал, что песня эта – призыв к кому-то, бесконечно далекому и могучему, неизмеримо превосходящему человека. Не просто призыв, а мольба о возращении, о даровании чего-то, чему нет названия…

Песня оборвалась, и необычные ощущения исчезли, словно капля воды в костре. Петр глубоко вздохнул и потряс головой. Про себя выругался, думая, что странные переживания плохо совместимы с материалистическим мировоззрением, обязательным для каждого бойца Советской Армии.

Пока он приходил в себя, Хильшер вновь заговорил. Но на этот раз – на немецком, и слова его были просты и обыденны, как листья подорожника. В кратком призыве просил он Господ Земли даровать удачу арийским воинствам. С ужасом Петр понял, что выступает это самое воинство на Вену, и не далее как сегодня.

Когда молитва закончилась, Хильшер поднялся и отвесил кубическому камню поясной поклон. Вслед за ним встали и остальные, и каждый не пожалел спины перед покрытым алой скатертью булыжником.

Петр, повинуясь жестам Хильшера, тоже слегка поклонился, не отрывая глаз от камня. В этот миг ему показалось, что символы, вышитые на покрывале, шевелятся, как странные золотистые насекомые.

Из помещения Радлов выбрался в некотором потрясении.

– Вижу, что арийский дух начинает пробуждаться в вас, – радостно сказал Виллигут, снова оказавшийся рядом. За спиной его вновь маячили двое автоматчиков, напоминая о том, что капитан разведки находится в плену, а не в гостях.

– Вот уж не знаю, – хмыкнул Петр. – А что это за Господа Земли, которым вы… э-э-э, молитесь?

– Когда арийская кровь блистала чистотой, – торжественно сказал Виллигут, и лицо его стало отрешенным, – они жили среди нас и назывались богами. Мы сами их отдаленные потомки. Но настали времена разврата и порока, чистота крови была потеряна, сам Бальдр распят на кресте, и Господа Земли ушли. Но вновь настанет Золотой Век. Тогда они выйдут из своих убежищ, что скрыты глубоко под землей, и будут вновь править нами!

– А что за камень, которому кланялись? – продолжал Петр любопытствовать, поняв из вышесказанного, что недобитые эсэсовцы молятся каким-то странным богам, не похожим на христианского или мусульманского.

– Это пьедестал под Святой Грааль, – мечтательно вздохнул бригаденфюрер. – Он хранился в замке Вевельсбург[29], но зимой нам удалось его вывезти.

– Пьедестал подо что? – переспросил Петр.

– Под Святую Чашу, изготовленную самими богами. Из нее пили нибелунги, а последними ее хранителями были катары, – на лице Виллигута появилась удивленная усмешка. Он явно недоумевал, как собеседник может не знать столь простых вещей. – В извращенном еврейском мифе – это чаша, в которую была собрана кровь распятого Христа. А на самом деле – это священный символ, отвечающий психическим силам чистокровной арийской расы.

– А, понятно, – проговорил Петр без особого оптимизма.

Но бригаденфюрер счел уместным развить мысль:

– Отто Ран нашел Грааль еще в тридцатые годы, и сама чаша, скорее всего, попала в лапы Гиммлера. Вот только она не стала служить ему, а наградой Рану стала смерть. Счастье еще, что мне удалось заполучить хотя бы вот это.

– А зачем тогда этот куб? – полюбопытствовал Петр, чувствуя странный интерес к идеям, излагаемым нацистом. Такой испытывает, наверное, психиатр к высказываниям наиболее «одаренных» своих пациентов.

– Хоть сама чаша нам и не доступна, – вполне натурально вздохнул Виллигут, – ее постамент обладает великой магической силой. Именно он позволяет нам связываться с Господами Земли и получать от них силу.

– И вы серьезно в это верите?

Бригаденфюрер хмыкнул:

– Как же иначе? Это вы живете с плотной повязкой еврейского марксизма и атеизма на глазах и поэтому не верите в то, что есть солнце на небе.

– Ну-ну, – Петр скривился, не скрывая пренебрежения. – Ваши бредни о каких-то богах и чашах совсем не похожи на солнце.

– Это не бредни, – Виллигут демонстрировал поразительное для безумца терпение. – Наши ритуалы действуют, мир под их влиянием меняется. На сотни километров кругом все, имеющие в жилах арийскую кровь, ощущают их влияние.

– Все равно не верю!

– Пока ваш дух не проснулся, бесполезно вас убеждать, – вздохнул Виллигут. – А сейчас вас проводят в комнату. Мне пора.

Последовал безукоризненно вежливый поклон, который Петр хмуро проигнорировал, и бригаденфюрер удалился. Пока пленника вели в отведенное ему помещение, он все гадал и никак не мог понять, чем вызвано столь хорошее к нему отношение?

Нижняя Австрия, город Вена,

военный комиссариат

Советской Армии по Австрии.

27 июля 1945 года, 10:55–11:08

– Как такое могло случиться? – Конев был сердит. Лицо его покраснело, а глаза метали молнии. Даже среди душного запаха городского лета, что доносился из окна, генерал-лейтенанту Благодатову чудился аромат грозы, а маршал напоминал самого Громовержца, грозного Зевса.

– Караульная служба организована по законам мирного времени, – четко ответил комендант Вены. Он только что доложил об утреннем налете на комендатуру и готов был выдержать маршальский гнев. – Перейти на усиленный режим мы планировали сегодня. Но не успели. Это, несомненно, моя вина. Но и предположить, что недобитые фашисты настолько осмелеют, не мог никто.

– Это вас не оправдывает, Алексей Васильевич! – резко сказал Конев.

– А я и не ищу оправданий, – твердо ответил генерал-лейтенант.

– Это хорошо, – маршал провел рукой по лицу, словно счищая невидимую паутину. – Но все остальное – плохо. И еще аэродром, и все за одну ночь!

– Да, это серьезный удар, – кивнул Благодатов. – По словам строителей, при нынешней нехватке стройматериалов и транспорта на восстановление взлетно-посадочных полос уйдет не меньше семи дней.

– Неделя, – покачал головой маршал. – Как много! Но есть новости и похуже. В английском секторе тоже подорвали аэродром, а, кроме того, истребили все военное руководство. Генерал Локхард погиб.

– Этот тот самый, что ославился еще в англо-бурской войне? – спросил генерал-лейтенант.

– О мертвых не стоит говорить плохо, – вздохнул Конев и сделал паузу. – Мы имеем дело с удивительно хорошо организованной акцией, которая почти удалась. Но с другой стороны, то, что страдают и союзники, показывает, что происходящее – не провокация со стороны западных буржуазных правительств.

Дверь кабинета приоткрылась, заглянул секретарь – полный, розовощекий полковник.

– Товарищ маршал, там…

– Занят я! – рявкнул командующий Центральной группой войск. – Все позже!

Секретарь исчез, словно сдутый ураганом, но дверь затворил совершенно бесшумно.

– Тут еще, товарищ маршал, были некоторые странности, – сказал Благодатов нерешительно. – И они в некоторой степени объясняют большие потери…

– И какие же?

– Налетчики стреляли с удивительной меткостью, двигались со скоростью, превосходящей обычные человеческие возможности, и раны их не останавливали.

– Что же вы, Алексей Васильевич, сказки рассказываете? – Конев изобразил кривую усмешку.

– Я сам это видел, – твердо сказал комендант. – Кроме того, о чем-то подобном рассказывали танкисты, уцелевшие в Амштеттене.

– И как вы можете это объяснить?

– Вы знаете, что фашисты проводили чудовищные эксперименты в своих лагерях. – Благодатов снял очки и принялся протирать стекла извлеченным из кармана платком. – И, возможно, им удалось найти какое-либо химическое вещество, некий суперстимулятор…

– Да это же бред! – не выдержал Конев.

– А то, что мы спустя почти три месяца после капитуляции Германии подсчитываем потери – не бред? – Генерал-лейтенант вновь нацепил очки. В увеличенных стеклами серых глазах была тревога.

– Нечто очень похожее, – кивнул маршал. – Что же, ладно. Я вас жду у себя в двадцать ноль-ноль. Подготовьте соображения об усилении мер безопасности в городе. А теперь – можете идти.

Верхняя Австрия, замок Шаунберг.

27 июля 1945 года, 11:55–12:35

На этот раз Петра побеспокоили незадолго до полудня. Заставили надеть эсэсовскую форму и под конвоем препроводили в тот же зал, что и утром. У самого входа его встретил Виллигут, облаченный в белый балахон с алой свастикой на груди.

– Проходите, Петер, – сказал бригаденфюрер. – Вам предстоит знаменательное зрелище. Вы увидите ритуал Свастики.

Вслед за провожатым, своеобразным Вергилием эсэсовского ада, капитан проследовал к помосту с кубическим камнем. Рядом с возвышением обнаружился небольшой столик, уставленный горящими свечами. От него тек характерный запах нагретого воска.

– Стойте здесь, – указал Виллигут Петру на место рядом со столиком. – Отсюда будет хорошо видно.

Едва единственный зритель занял указанную позицию, как из глубин зала возникли еще восемь фигур в таких же балахонах, как и Виллигут, только с накинутыми капюшонами.

По одному они подходили к столу и брали по свече. Последним взял восковый столбик бригаденфюрер и после этого накинул капюшон тоже. На мгновение Петру показалось, что он очутился в глухом средневековом монастыре, в лапах мракобесов из инквизиции. Морок вызвал вполне осязаемое ощущение удушья, но, к счастью, быстро прошел.

Фигуры в белых балахонах тем временем выстроились, следуя какой-то схеме – один в центре и остальные восемь – попарно по сторонам. Не сразу Петр догадался, что такое построение должно символизировать свастику. Если бы кто посмотрел на немцев сверху, то из огненных точек свечей для него сложился бы угловатый паук нацистского креста.

Мгновение они стояли неподвижно, а затем зашевелились. Тот, кто стоял в центре, был неподвижен, остальные же с небывалой четкостью, как солдаты на параде, менялись местами по кругу.

Поначалу это происходило в полной тишине, затем из-под капюшонов донеслось слаженное пение. Монотонные звуки и равномерное движение, от которого Петр не мог оторвать взгляд, подействовали на него гипнотически. Мелькавшие огни свечей слились в единый поток. Показалось, что в громадном полутемном зале действительно вращается пламенная свастика…

В один миг захотелось присоединиться, самому войти в завораживающий ритм кружения. Подавить это желание Петр смог только немалым усилием воли. А огненный крест продолжал крутиться, и пение становилось все тише и тише.

Когда оно смолкло, фигуры в белых балахонах застыли, и свечи в их руках потухли одновременно, словно электрические лампочки, управляемые с одного выключателя. Стало тихо и как-то мертво.

Виллигут подошел, стянул с головы капюшон. Улыбка на его лице была усталая, на лбу блестели капельки пота.

– Ну, как? – спросил он, внимательно глядя на Петра.

– Что – как? – довольно невежливо ответил Радлов. – Очередное бессмысленное представление.

– Почему же? – бригаденфюрер с укоризной посмотрел на собеседника. – Если вы пока не можете осознать его смысл, это совсем не значит, что его нет. Ведь так?

– Наверное, – равнодушно пожал плечами разведчик. – Но я и не собираюсь разбираться, зачем нужны все эти глупости. Вы только зря тратите время.

– Я так не думаю. – Виллигут на миг отвлекся, словно прислушался к какому-то тихому звуку. – Подождите, я сейчас подойду.

Широко и торопливо шагая, он ушел в том же направлении, куда скрылись прочие участники ритуала, и Петр остался один в тишине и темноте. Возникла мысль о побеге, но капитан отогнал ее, справедливо рассудив, что выйти через главный вход ему не дадут, а прочих он и не знает…

Виллигут вернулся, но без дурацкого балахона, в обычной эсэсовской форме.

– Что же, пойдемте, – сказал он. – Я покажу вам кое-что, что способно опровергнуть ваше упорное неверие в могущество арийских ритуалов.

Во дворе замка было жарко. Лучи горячего, почти африканского солнца отражались от каменных стен, создавая своеобразную парилку. Высоко в небесах трещал жаворонок, но в ослепительном сиянии, льющемся сверху, он оставался невидимым.

У распахнутых замковых ворот обнаружились двое эсэсовских офицеров, а рядом с ними – Хильшер. Виллигут неожиданно направился к этой троице, и Петру, конвоируемому двумя солдатами, ничего не оставалось, как следовать за ним.

– О всех успехах и неудачах извещайте нас незамедлительно, Хельмут, – говорил Хильшер старшему из офицеров, носившему погоны бригаденфюрера.

– Не сомневайтесь, – холодно кивнул тот, – что новости будут только хорошие. К сегодняшнему вечеру мы возьмем Санкт-Пельтен, вне всяких сомнений. К завтрашнему – Вену.

Петра обдало морозом посреди жаркого дня. Безумный замысел, лелеемый немцами, состоял в нападении на столицу Австрии. Пораженный, Радлов на некоторое время отвлекся и пропустил несколько фраз.

Когда пришел в себя, говорил уже Виллигут:

– Надеюсь, что офицер, которого вы оставляете для обеспечения безопасности Шаунберга, справится с этой задачей, герр Беккер.

– Не сомневайтесь, – ответил тот без улыбки. – Штандартенфюрер Курт Янкер, – при этих словах младший из офицеров вытянулся и щелкнул каблуками, – очень хороший офицер. Он прошел Посвящение одним из первых, а в операции по освобождению наших пленных показал себя с лучшей стороны.

Штандартенфюрер невольно привлек взгляд Петра. Высокий, атлетично сложенный, с совершенно правильными чертами лица, из всех, встреченных в замке, он в наибольшей степени походил на «белокурую бестию». Ганс, сумевший поймать нож на лету, выглядел рядом с Янкером убого.

– Что же, успеха, – сказал Хильшер.

Беккер козырнул и быстрым шагом направился к воротам, через которые был виден «Виллис».

Виллигут тяжко вздохнул и повернулся к Петру:

– Что же, пойдемте, – сказал он.

– Куда, позвольте спросить?

– В самое сердце Шаунберга! – со значением ответил бригаденфюрер. – К месту рождения сверхчеловека.