Читать книгу Улица Сумасшедшего Аптекаря - Дмитрий Корсак - Страница 1

Белые стены, серый линолеум, шеренга ламп над головой. В одном торце длинного коридора узкое окно, в другом – фикус в уродливой кадке. И запах реанимации —въедливый, вездесущий. Коридор от окна до фикуса пройден десять раз. Зачем было звонить, если потом не пускать к пострадавшей? Как будто у нее других дел нет.

Еще несколько шагов к окну.

За спиной хлопнула дверь – наконец-то.

Врач в зеленом хирургическом костюме смотрел недоверчиво, будто перед ним стоял злостный нарушитель больничного режима, а не лейтенант парижской «уголовки». Казалось, сейчас он заявит: «Все посещения на сегодня отменяются», но обошлось.

– Офицер, вы можете пройти.

Эмма дернулась к двери.

– Халат наденьте! – прозвучало вслед. – И недолго!

Эмма стащила с плеч куртку и, как всегда, поймала любопытный взгляд, брошенный на ее «беретту». Ну да, по мнению окружающих, невысокая миловидная девушка никак не может быть обладателем «ствола». То, что она – лейтенант парижской «уголовки» при этом забывается, все видят лишь блондинку с аккуратным вздернутым носиком и необычными светло-серыми глазами.

Неловко напялив халат, Эмма прошмыгнула в палату. Врач вошел следом и застыл у двери, готовый в любой момент пресечь беседу.

Белые стены, белые простыни, две стойки приборов, рисующих на мониторе зубцы и пилы, и такое же белое бескровное лицо на подушке. К левому локтю пострадавшей тянулась прозрачная трубка капельницы, из-под ворота больничной рубашки торчали провода монитора. Эмма внимательно вглядывалась в лицо лежащей на кровати девушки. Примерно того же возраста, как и она, может, чуть помладше. Симпатичное личико, хотя и слишком бледное, тонкий, чуть вздернутый носик, высокие скулы, светлые волосы, разметавшиеся по подушке. Ссадины на лбу и подбородке заклеены пластырем. Но это ерунда по сравнению с тем, что скрывалось под одеялом. Из заключения хирурга Эмма знала, что у пострадавшей ушиб печени, перелом ребер и многочисленные ссадины. Да и крови она потеряла порядком. Чудо, что вообще осталась жива – капот «рено твинго» всмятку, весь салон в крови.

Эмма дождалась, когда девушка откроет глаза, оказавшиеся серыми, и представилась:

– Лейтенант уголовной полиции Эммануэль Лоран. – На «Эммануэль» голос как всегда дрогнул.

Удружили родители с именем. Эммануэль – это нечто чувственное, томное, длинноногое, а у нее рост метр шестьдесят и скверный характер. Поэтому где только можно она сокращала полное имя до Эммы, но сейчас был не тот случай.

– Вы не против беседы? Как вас зовут?

– Валери Видаль, – прозвучало едва слышное.

– Вы помните, что произошло?

Валери попыталась кивнуть.

– Смутно. Он подошел ко мне на стоянке «Карфура»… Я загружала в багажник продукты, потом отвлеклась на сообщение гида из Петербурга и не заметила, как он появился… Схватил за локоть, я попыталась вырваться, но он не отпускал, нависал надо мной… И все спрашивал: «Кто ты такая?» Потом сказал что-то вроде: «Не хочешь разговаривать здесь, поговорим в другом месте»… И потащил к своей машине… – каждое слово давалось ей с трудом.

– Вы знаете этого человека?

– Нет. Я не понимаю, за что….– По щекам Валери потекли слезы.

Не расслабляйся, сочувствовать будешь потом, напомнила себе Эмма.

– Запомнили марку машины, номер? – И все же теперь ее голос звучал мягче.

– Кажется, черный BMW.

Да, все так. Дорожные камеры и видеорегистратор в машине одного из очевидцев аварии успели заснять автомобиль подозреваемого.

– Дальше.

– Я закричала… Служащий супермаркета… – Валери судорожно сглотнула и замолчала.

Вспоминать подробности нападения – удовольствие не из приятных, но и так все понятно: вмешался служащий «Карфура» и вспугнул насильника. Надо будет поторопить стажера, который поехал смотреть записи с камер наблюдения супермаркета, машинально отметила Эмма.

Переведя дух, Валери заговорила снова.

– Надо было сразу в полицию, но я торопилась к родителям в Байи. Я устала, было уже поздно.

– Вы не видели, что он поехал за вами?

– Нет! Нет! – Валери заметалась по подушке.

– Тише, успокойтесь, все давно позади.

Доктор перестал подпирать стену и подошел к постели пострадавшей. Но вместо того, чтобы успокоить Валери, уставился на экран монитора. Ну да, пульс участился, сердце стучит как бешеное, но как можно оставаться спокойной, рассказывая о нападении? Неужели он не понимает, что Валери сейчас заново переживает тот страшный вечер? Неужели не понимает, что задача Эммы поймать преступника, а для этого необходимо выслушать жертву? Нет, ни черта он не понимает.

Подкрутив регулятор капельницы, доктор испепеляющее сверкнул очками:

– Еще один приступ тахикардии и я буду вынужден прекратить допрос.

Идиот! Какой же это допрос, это просто беседа.

– Вы меня поняли? – Он повысил голос.

– Поняла, постараюсь помягче.

Эмма погладила лежащую поверх простыни руку Валери.

– Все хорошо, мы обязательно найдем его, только помогите нам немного, – прошептала она. – Договорились?

Валери не ответила. Глаза зажмурены, губы сжаты.

– Я его заметила только на трассе. Он ехал прямо за мной, – Эмма едва расслышала сказанное. – Эти фары в темноте за спиной… Они меня испугали… Я поехала быстрее, он тоже. Поравнялся… Кажется, прижал к обочине. А дальше только боль… Я пыталась ползти… И снова: «Кто ты такая?»

Лицо Валери исказилось, став некрасивым, на ресницах выступили слезы, пальцы судорожно скребли по пододеяльнику.

Она вновь была на трассе, вновь до побелевших костяшек пальцев цеплялась за руль, вновь бросала лихорадочные взгляды в заднее зеркало. BMW не отставал и не скрывался, он слепил фарами, грозно нависал над маленьким «твинго». А затем – сильный удар, боль, запах бензина и страх за свою жизнь.

Из машины она вывалилась в колючую траву. То ли сама открыла дверь, то ли это сделал преследователь. В темноте ничего не было видно. Она пыталась ползти, не замечая, как сухие ветки бьют по лицу, цепляются за одежду. Мужская рука схватила ее за волосы и рывком подняла. Другая рука схватила за горло.

Как же больно…

«Кто ты такая?»

Она не понимала, что от нее хочет.

«Это твой профиль ДНК? Нет? Тогда чей? Отвечай!» – кричал он.

На короткое время она потеряла сознание, а когда очнулась, над ней склонилось незнакомое женское лицо.

«Помогите», – прошептала она.

«Не закрывай глаза! Смотри на меня!» – Голос отдалялся, сменяясь нарастающим гулом, сквозь который пробивалась сирена «скорой». Сирена становилась громче, вгрызалась в мозг. «Перестаньте, – хотелось сказать ей, – у меня больше нет сил». Чьи-то руки ощупывали ее, незнакомые голоса спрашивали и успокаивали. «Все будет хорошо», – наперебой говорили они.

Нет, ничего хорошего уже не будет…

Она открыла глаза. Чернота позднего вечера сменилась дневным светом, придорожные заросли – больничной палатой. Сознание, подстегиваемое лекарствами, на время прояснилось. Нужно обязательно сказать про ДНК-тест, подумала она…

Приборы запищали громче. Эмма машинально взглянула на экран, где скакали кривые. Подскочивший врач, попытался отпихнуть ее, но Валери слабо цеплялась за руку Эммы. Серые глаза смотрели умоляюще.

– ДНК-тест… Петербург… Послезавтра… – Последнее слово она вытолкнула с огромным трудом.

На этот раз врач даже не пытался казаться вежливым – он просто сдернул Эмму со стула. Реаниматолог с медсестрой сначала оттеснили ее к стене, затем вытолкали в коридор. Последнее, что она услышала в палате – окрик врача: «Срочно в операционную».

В коридоре Эмма стянула уже ненужный халат и собрала в охапку куртку, больше похожую на стеганое пуховое одеяло. Дурацкая мода.

– Что теперь?

Пробегавшая в палату медсестра отвечать не спешила, но потом все же буркнула через плечо:

– Сегодня вас к ней уже не пустят. Будет чудо, если она выкарабкается.

Так с неопрятным комком в руках, который еще недавно был модной бежевой курткой, Эмма вошла в лифт. Поймала удивленные и опасливые взгляды. Черт – «беретта»!

– Я из полиции, – буркнула она, накидывая бежевый комок на плечи. Но недоверчивые взгляды не пропали – не срасталась у обывателей картинка.

Почему-то считается, что в полиции могут служить только бугаи со свирепой рожей и горой мышц, а невысокой худенькой девушке там не место. Сколько лет она в «уголовке», столько приходится ловить на себе такие вот недоверчивые взгляды. И столько лет доказывать свою состоятельность, потому что малейший промах будет рассмотрен под микроскопом своими же коллегами: ну что взять с барышни. А поблажки и послабления, которые ей дает капитан, выглядят унизительно, хоть он и делает это из лучших побуждений.

Рассказ Валери в целом соответствовал показаниям свидетелей аварии. Все так: черный BMW на большой скорости подрезал «твинго» и тот улетел в кювет. Из BMW выскочил водитель и бросился к пострадавшей. Женщина, с которой общалась Эмма, рассказывала, что сначала подумала, будто водитель BMW старается помочь, но он вовсе не оказывал помощь. Со странной агрессией он набросился на раненую девушку, которая старалась отползти от него. Он что-то кричал, низко наклонившись к ней, потом, подхватив окровавленную Валери под мышки, поволок к своей машине. Когда подоспели очевидцы аварии, он бросил девушку на землю и скрылся. При этом зачем-то сорвал с шеи бедняжки шарф с пятнами крови. Прямо маньяк какой-то, собиратель кровавых сувениров.

Лифт остановился в вестибюле.

– Офицер…

Немолодая пара – оба темноволосые, кареглазые, типичные уроженцы юга Франции – бросилась навстречу. Чета Видаль, родители Валерии, догадалась Эмма. Она совсем забыла о них, хотя сама же звонила, когда их дочь привезли в госпиталь «Андре Миньо». Но как они ее узнали? Ага, понятно – медичка из справочного больницы расстаралась, не просто же так у нее вид нашкодившего щенка.

– Как Вэл? Почему к ней не пускают? Нам сказали, что произошла авария. – Голоса испуганные, на лицах тревога.

Придется врать, не говорить же родителям, что их дочь сейчас борется за жизнь.

– Валери в реанимации. Она жива, это главное. Скажите, пожалуйста, вашей дочери не угрожали в последнее время? Она ни с кем не конфликтовала?

– Вы думаете, ее хотели убить?! – Карие глаза мадам Видаль потемнели от ужаса.

– Мы проверяем все версии, и эту тоже.

– Нет, ничего подобного… – Месье Видаль поддерживал жену за плечи, словно боялся, что она потеряет сознание. – Мы бы знали, Валери ничего не скрывает от нас.

– Она что-то говорила о ДНК и Петербурге, вы не могли бы пояснить?

От Эммы не укрылся смущенный вид мадам Видаль. Месье Видаль крепче приобнял жену и взглядом попросил разрешения. Она кивнула.

– Наша дочь – приемный ребенок, – сказал он. – Мы удочерили ее в двухтысячном году в Санкт-Петербурге, девочке было два годика. Тогда многие так делали: усыновить ребенка европейской внешности быстро и без проволочек проще всего было в России.

Мадам Видаль опять согласно кивнула.

Только сейчас Эмма сообразила: Валери совершенно не похожа на родителей. Ну надо же быть такой невнимательной, могла бы и раньше заметить.

– Мы ничего не скрывали от Вэл, она знает, что мы ее любим, и не переживает из-за того, что неродная нам по крови. Но в последнее время она вдруг загорелась идеей найти родственников, – продолжал отец. – Мы не отговаривали ее, хотя эта затея нам не слишком нравилась. Вэл сдала ДНК-тест и зарегистрировалась на сайте поиска родственников по генетическому профилю, но, насколько знаю, никто не откликнулся. Но надо знать нашу девочку – трудности ее только подстегнули. Она запросила свое личное дело в российских органах опеки и собралась в Санкт-Петербург. Если бы не авария, она бы уехала послезавтра.

– Вы думаете, авария как-то связана с ее поисками? – Мадам Видаль подалась вперед.

Ответить на вопрос женщины Эмма не успела – айфон в кармане разразился аккордами «Désenchantée»1.

– Простите.

Эмма отошла в сторону, чувствуя на себе любопытные взгляды.

– Лоран, слушаю.

Трубка ответила голосом капитана:

– Как дела в больнице?

В нескольких словах Эмма обрисовала ситуацию. Во многом приходилось прибегать к эзопову языку – чета Видаль навострила уши.

– Любопытствующие рядом? – хмыкнул капитан. – Возвращайся в Бастион, мы его взяли. Если поторопишься, успеешь к началу допроса. Отбой.

– Отбой. – Эмма подтвердила конец связи.

– Что-то случилось? – родители Валери смотрели на нее с надеждой.

Не умеет она держать лицо, прочитать легче, чем открытую книгу. Плохое качество для следователя.

– Начальство ждет, извините, – пробормотала Эмма и ринулась к выходу.

* * *

Частый мелкий дождь оседал на ветровом стекле крошечными каплями и тут же застывал ледяной коркой, с которой едва справлялись «дворники». Париж содрогался под порывами ветра, коченел под ледяным дождем – не удалось столице избежать циклона, обрушившегося на Францию с запада.

Чтобы добраться в Семнадцатый округ на улицу Бастион, где находилась префектура полиции, у Эммы ушло больше часа – на набережной у стадиона, как и всегда по вечерам, образовалась пробка. Синий маячок мигалки, установленной на крыше, помогал мало – машины тащились нескончаемым потоком. Лишь на бульваре Ланн движение пришло в норму.

Впереди показалось здание российского посольства, состоящее из одних вертикальных линий. Если бы не авария, Валери бы в скором времени отправилась в холодный северный Петербург. Говорят, он похож на Париж. Любопытно было бы увидеть собственными глазами, только вряд ли представится случай сравнить – тут в Нормандию к матери не выбраться, какой уж там Петербург.

Мысли о матери отозвались раскаянием – та совсем одна в Онфлёре. Но за раскаянием пришла досада: сколько можно носить траур по отцу? И траур ли это? Мать вполне могла бы переехать к ней в Париж, или к тете Марте в Кан, или вообще выйти замуж. Она все еще оставалась очень красивой женщиной. Вот кого должны были назвать Эммануэль, а не Женевьевой.

От матери Эмма унаследовала лишь северную внешность – белокурые волосы и светлые глаза – но не красоту. От отца – пытливый ум и настойчивость, к которым после его смерти добавились нервозность и мнительность. Убойные качества, особенно для полицейского.

Смерть отца не просто изменила ее характер, ее мир перевернулся. Раньше Эмме казалось, что вся ее жизнь распланирована на годы вперед и ничто не сможет помешать ее планам. Еще в детстве она решила заняться наукой: ведь перед глазами был такой замечательный пример – ее отец, известный врач и ученый. Хоть и была совсем крохой, но понимала: отец спасает жизни. Он представлялся ей кем-то вроде доктора Дулиттла, только для людей. Виделись они нечасто, много времени отец проводил в зарубежных командировках, бывая в Латинской Америке, России, Ливане. Из каждой поездки он привозил ей игрушку. Петербург подарил маленькой Эмме рыжего кота в сапогах и цилиндре на голове.

Когда-то Эмме казалось, что ее жизнь будет похожа на движение хорошо отрегулированного автомобиля по ровной дороге. Она была твердо уверена, что станет врачом или фармакологом и, как отец, будет бороться со смертельными недугами – что может быть благороднее? Она не мыслила для себя иного будущего. После окончания школы был хороший лицей, затем предполагалась Сорбонна или университет Париж-Сакле, биологический или медицинский факультет. Но все пошло прахом на втором курсе лицея: отец застрелился в своем кабинете.

В последние годы жизни отца она замечала, что он изменился. Больше не ездил за границу, зато все чаще запирался в своем кабинете. Однажды она услышала, как он спорил по телефону и даже сорвался на крик: «То, чем вы, занимаетесь, чудовищно! Это гнусно! Гнусно и бесчеловечно!» Она была достаточно взрослой, чтобы понимать: у отца серьезные проблемы, но не представляла, чем может помочь ему. Посоветоваться с матерью? Но та замкнулась в себе и ничего не желала слышать.

И Эмма слетела с катушек. Прогуливала занятия, напивалась до бесчувственного состояния, возвращалась домой под утро. Она делала все, чтобы на нее обратили внимания, даже пыталась покончить с собой. Не всерьез, конечно. Пусть бы ее наказали, пусть стыдили, только бы не чувствовать гнетущей пустоты.

Как-то ей довелось стать свидетелем родительской ссоры: мать кричала на отца, что он думает только о своей больной совести, а должен думать о семье. Но, услышав, что вернулась дочь, они тут же свернули разговор. Отец тогда произнес только одну фразу: «Хорошо, я буду молчать». Это молчание подтачивало его изнутри и, в конце концов, он взял в руки пистолет.

Похороны прошли на удивление спокойно и незаметно. Из коллег по работе присутствовал только друг отца, тоже ученый, месье Турнье, но и он старался держаться незаметно и ушел сразу после погребения.

Жизнь шла своим чередом. Это удивляло и возмущало. Почему никто не пытается разобраться в причинах, заставивших отца взяться за оружие? Полиция лишь единожды наведалась к ним домой, удовлетворившись коротким разговором с мадам Лоран.

Эпатаж теперь казался Эмме глупым, она оборвала связи с прежними приятелями и взялась за ум. Пыталась поговорить с матерью, но ничего не добилась, лишь услышала: «Не лезь в это дело». Только однажды мать обронила: «Это все Россия, он так и не оправился». В России отец был дважды: в девяносто восьмом и двухтысячном. Но не мог же он терзаться больше десяти лет? А если мог, значит, тогда в Петербурге произошло нечто страшное, но сколько Эмма ни пыталась выяснить, ничего не узнала. Мать молчала. Эмма попыталась поговорить с Турнье, но тот всячески уклонялся от встречи, а когда она подкараулила его возле института, то попросту сбежал, пробормотав что-то невразумительное.

В Сорбонну Эмма все-таки поступила, только не на медицинский факультет, а на юридический. Желание разобраться в причинах, толкнувших отца пустить себе пулю в лоб, привели ее в Высшую государственную школу офицеров полиции, которую она блестяще закончила через полтора года. Перед ней были открыты все двери, но она выбрала Бастион. Или Бастион выбрал ее – с какой стороны посмотреть.

Должность в уголовной полиции позволила Эмме ознакомиться с делом отца, но и здесь ее ждал тупик. Толщина папки, которую ей выдали в архиве, развеяла все иллюзии: никакого расследования не проводилось, полиция просто констатировала факт самоубийства. И сегодня впервые появилась тоненькая ниточка, скорее даже совпадение: Валери Видаль вывезли из Петербурга в то время, когда там работал отец. Вполне возможно, ниточка никуда не приведет, но не потянуть за нее Эмма не могла.

Был еще один момент, который не получалось прояснить: оказалось, лет за пять до гибели отец ушел из исследовательского центра и числился скромным консультантом швейцарского фармацевтического концерна AlBina-farm. AlBina-farm выплачивал ему зарплату или пособие – вполне достаточное, чтобы семья ни в чем не нуждалась. Однако в тот же день, как деньги падали на счет, отец переводил всю сумму благотворительному фонду в Санкт-Петербурге. Эмма не помнила, чтобы в эти пять лет отец занимался какими-то исследованиями, он вообще ничем не занимался. Так за что же ему платили?

Эмма свернула на улицу Бастион. Впереди показалась серовато-синяя громада здания префектуры. Старожилы «уголовки», долгое время проработавшие на набережной Орфевр, недолюбливали его, а Эмме здесь нравилось – широкие коридоры, удобные кабинеты, быстрые лифты. Даже допросные в Бастионе были светлыми, просторными, оснащенными компьютером с веб-камерой. Здание дышало новизной, шло в ногу со временем и это обязывало соответствовать.

Приехала она вовремя, допрос еще не начался. Капитан – лысоватый невысокий человек, стремительно приближающийся к полувековому рубежу – лениво листал протокол задержания, искоса поглядывая на огромное, во всю стену, стекло, за которым маялся задержанный.

– Адвоката ждем, – пояснил капитан заминку.

Эмма повесила куртку на спинку стула и подошла к стеклу. Всегда интересно наблюдать за подозреваемыми, их жестами, мимикой, речью. В Сорбонне она прослушала курс психологии преступника, но теория – одно, и совершенно другое – постараться определить самой, кто перед ней: злоумышленник, жертва обстоятельств или невиновный человек. Если же составленный психологический портрет приходил в противоречие с фактами, психологию приходилось отбрасывать, факты важнее, но пока что попаданий у нее было больше.

Парень за стеклом выглядел спокойным, даже безучастным, будто все происходящее его не касалось. Что ж, первое очко не в его пользу – невиновные обычно нервничают.

Лет восемнадцать – Эмма на глаз определила его возраст. Далеко не беден, но не кичится достатком. Пиджак скромный, не вычурный, но явно дорогой. Темные волнистые волосы зачесаны назад, черты лица резкие, но не сказать, что неприятные. Портили его лишь опущенные уголки губ. Следующий момент – руки. Свободно лежат на столе, правая чуть дальше, левая – на самом краю. Не сцеплены в замок, что означало бы, что он пытается защититься, не ладонями вниз – он ничего не прятал, не сжаты в кулаки – никакого неприятия и агрессии. Эмма обратила внимание на позу парня. Он сидел на стуле расслабленно, чуть боком, демонстрируя полное безразличие. Его, похоже, мало занимало происходящее, он был уверен, что все скоро закончится и закончится хорошо. Так вскоре и произошло.

– И как он тебе? – Все время, что Эмма разглядывала задержанного, капитан присматривался к ней.

– Интересный фрукт.

– Документы на имя Кристофа Куроу, гражданина Швейцарии. Его и взяли на швейцарской границе. Представляешь, он даже не удосужился сменить машину. Зато успел наведаться в Эври. Как думаешь, зачем?

Эмма задумалась. Эври – пригород в двадцати пяти километрах от Парижа – называли столицей генной инженерии. На небольшом пятачке, называемом Генополис, соседствовали сразу несколько генетических лабораторий и биологических исследовательских центров. Свидетель видела, как он сорвал с шеи Валери окровавленный шарф. Наверняка не просто так. И Валери говорила, что сделала ДНК-тест, хотела найти биологических родителей.

– Он ездил в Генополис, – уверенно сказала Эмма.

Она еще раз взглянула на задержанного.

– Кто такой этот Куроу?

– Ты не поверишь…– начал капитан, но договорить не успел: в приоткрытую дверь просунулась голова старшего капрала.

– Адвокат явился, – доложил он. – Чёртов Лефебр.

Капитан скривился. Эмма его понимала: адвоката такого уровня мог позволить себе не просто богатый, а очень богатый и очень влиятельный человек. Или происходивший из влиятельной семьи, что было еще хуже: без вмешательства в расследование тут вряд ли обойдется. И первой ласточкой начавшегося давления на следствие выступал сам мэтр Лефебр – дорогой, успешный и абсолютно беспринципный.

– Проводи его в допросную, я сейчас подойду, – буркнул капитан.

Собрав документы в папку, он вышел. Лицо его при этом выглядело так, будто он отправляется на встречу со своим злейшим врагом. Вскоре капитан появился по другую сторону стекла, вместе с ним в бокс для допроса вошел пожилой импозантный мужчина в отлично сидящем костюме. Пожал руку подозреваемому и, не отпуская, что-то прошептал тому на ухо. Расстегнул пиджак от «Бриони» и уселся на стул, поискал глазами, куда пристроить портфель из телячьей кожи, и не найдя подходящего места оставил его на полу у ножки стула.

– Почему задержан господин Куроу?

Капитан демонстративно проигнорировал вопрос адвоката. Он неторопливо перелистывал бумаги, не обращая внимания на мэтра, который нетерпеливо поигрывал золотым «Роллексом». Потом поднял глаза и долго смотрел на задержанного, что, впрочем, того совсем не смутило.

– Скажите, почему вы преследовали Валери Видаль? – прозвучал первый вопрос.

– Молчите, – адвокат отреагировал молниеносно, но Куроу и не собирался отвечать.

– Вы подошли к ней на парковке супермаркета, есть видеозапись. Вы преследовали ее машину по пути в Байи, сознательно или случайно устроили аварию, в результате которой она пострадала, а потом скрылись. Есть свидетели, есть видеозаписи, – капитан говорил спокойным, будничным тоном.

– Вам не приходило в голову, что мадемуазель Видаль – старая знакомая моего подзащитного? Что он преследовал ее с самыми добрыми намерениями и никоим образом не хотел причинить ей и кому-либо другому вред? – парировал адвокат. – И тому есть неопровержимые доказательства! – Хорошо поставленный голос мэтра Лефебра к концу тирады возвысился чуть ли не фальцета.

Он словно «Боинг» на взлете, подумала Эмма.

– Меньше пафоса, вы не в суде, – одернул адвоката капитан. – Комедию будете ломать перед присяжными.

Сейчас Лефебр взорвется, подумала Эмма, но тот вдруг стал абсолютно спокойным:

– И то верно, – заметил он. – Давайте договариваться. Сейчас вы отпускаете моего клиента, а он со своей стороны обязуется всемерно содействовать следствию.

Капитан задумчиво посмотрел на адвоката, а тот как ни в чем не бывало нагнулся за своим портфелем и достал два исписанных листка бумаги.

– Вот, пожалуйста. Показания свидетелей, где говорится, что господин Куроу не виноват в аварии и оказывал всяческую помощь пострадавшей до приезда скорой.

Капитан захлопнул папку и поднялся.

– Вы его так просто отпустите? – Эмма не понимала поступка капитана. Казалось, сейчас самое время по горячим следам нажать на задержанного.

– Я знаю Лефебра страшно сказать сколько лет. Если он говорит «давайте договариваться», значит, его клиент в дерьме по самые уши. Но если он принес заверенные показания, то свидетели теперь будут твердо придерживаться линии адвоката. И это только начало. Владелица AlBina-farm наверняка будет биться за правнука до последнего.

Снова AlBina-farm.

Адвокат по-отечески приобнял клиента и они направились к выходу.

Эмма схватила со стола первую попавшуюся папку и бросилась в коридор. Отошла к лифту и сделала вид, будто листает бумаги. Ни адвокат, ни Кристоф ее не видели, для них она просто посторонний человек, ожидающий лифта и решивший по пути что-то уточнить. Обычный ход, нередко используемый в «уголовке». Вероятность того, что Куроу сболтнет лишнее, была невысокой, но всякое случалось. На нервах, да на эмоциях начнет оправдываться, либо выговаривать адвокату, тут главное держать ухо востро и делать вид, что услышанное тебя совершенно не интересует.

Но вышло иначе. Когда Кристоф поравнялся с Эммой, то резко шагнул в ее сторону и прошептал три слова.