Читать книгу Хозяева истории - Дмитрий Корсак - Страница 2

– Надо найти одного человека.

На стол передо мной легла папка – грязно-розовый пластик с белым прямоугольником в правом верхнем углу.

Три года в отделе, и вот, наконец-то – допуск к самостоятельной работе.

Я подавила желание немедленно схватить папку и заглянуть внутрь, но удержаться от шутки не смогла.

– Льва Абалкина? Агента Странников? – радостно выпалила я, разворачиваясь на стуле.

Шеф, закаменев лицом, уставился на меня. Серые глаза смотрели холодно, оценивающе. Только левая бровь медленно поползла вверх.

– Это фантастический роман… Там… – торопливо залепетала я.

Название «Жук в муравейнике» совсем некстати вылетело из головы, так что мне оставалось лишь мямлить.

– О своем романе с Абалкиным подашь рапорт. Позже, – холодно отчеканил шеф и замолчал, неодобрительно уставившись мне прямо между глаз.

Ну и дела. Оказывается, где-то у нас работает Лев Абалкин, и я теперь должна писать в службу внутренней безопасности рапорт о романе с ним. Нужно срочно исправляться.

– Я пошутила. Просто есть книга, которая начинается словами «надо найти одного человека»…

– Пошутила?

Левая бровь шефа вновь пришла в движение, в комнате опять повисло многозначительное молчание.

И тут вся моя эйфория вдруг мгновенно улетучилась. Собственно, радоваться-то нечему. Каждое новое дело – это чье-то горе, чьи-то поломанные судьбы. Если повезет. Если не повезет – чьи-то жизни.

Я молча развернулась на стуле и пододвинула папку к себе. Я очень старалась, чтобы движения были точными, выверенными – шеф не выносил суетливости.

– Что за человек? – мой голос прозвучал сухо и деловито.

– Мальчишка. – Шеф присел на краешек стола. – Месяц назад забрали по призыву. Сбежал из части. Нужно найти, – вводные полковник Ремезов предпочитал доводить в телеграфном стиле.

– Но… почему мы? Почему не полиция? У военных, в конце концов, есть своя…

– Потому что мы, – отрезал шеф.

Ясно. Приказано приказы не обсуждать. Поняла, не буду.

– Демина я отправил к парню домой, пусть посмотрит, что там и как. Ганич освободится через час и поступит в твое распоряжение. Сама введешь его в курс дела. При необходимости возьмешь еще пару-тройку людей. Не больше. Отчет ежедневно мне на стол. Работаем быстро. Вопросы?

– Когда мы его найдем…

– Если найдем, – перебил шеф, подчеркивая первое слово. – Если найдете – немедленно сообщить мне. Не задерживать и самим ничего не предпринимать. Взять под наблюдение. С коллегами, непосредственно не задействованными в операции, обсуждение запрещаю.

Последнее мог бы не говорить, не первый день на службе.

Шеф развернулся и направился к выходу, оставив меня в растерянности лицезреть удаляющуюся спину, обтянутую серым пиджаком. В дверях он задержался на секунду, словно хотел что-то добавить, но передумал.

Я подождала, пока за ним закроется дверь, и погладила гладкий прохладный пластик. Что-то странное творится в датском королевстве, не так обычно начинались наши расследования.

Да, странного было немало.

Начать с того, что белый прямоугольник в правом верхнем углу папки, на котором пишутся номер и название дела, сейчас был девственно чист. За три года работы в отделе такого я не видела никогда. Любому делу присваивается номер. Нет номера – нет и дела. Действительно, как его потом искать в электронном каталоге или архиве? Как учитывать ресурсы? Да что там далеко ходить – рапорты я как писать буду? Прямо, первую строчку: «В интересах следствия по делу номер…». Упс! А номера-то и нет!

Вторая странность – мы не ищем людей. Вернее, сами не ищем. Конечно, в наших расследованиях встречаются ситуации, когда нужно разыскать какого-то человека, но в этом случае мы прибегаем к помощи полиции, ФСБ, частных детективов, наконец. Сами же – никогда. По крайней мере, на моей памяти такого не было ни разу. И уж тем более мы не ищем сбежавших из армии мальчишек. Глупо заставлять такого оперативника как Саша Демин гоняться по городу за смывшимся из части пацаном. Конечно, можно и на авианосце отправиться на рыбалку, только это попахивает идиотизмом. Заподозрить же полковника Ремезова в глупости было просто невозможно. Все шестнадцать лет, что он руководил отделом, Антон Владимирович отличался проницательностью на грани с прозрением. За что и получил прозвище Стратег в узком кругу профессионалов. Мы же за глаза называли полковника шефом.

О многоходовках шефа ходили легенды. Старожилы нашего отдела иногда проговаривались о делах давно минувших дней. Нет, не в плане бахвальства – «а вот мы раньше…». Нет. Просто иногда в запутанных ситуациях сегодняшнего дня опытный глаз усматривал что-то знакомое, с чем уже сталкивался раньше. Вот тогда и появлялось «а помнишь, как шеф…».

Операции, возглавляемые Ремезовым, всегда отличались изяществом, как истинные произведения искусства, и были достойны изучения в университетах. Возможно, когда-нибудь так и будет, но сейчас полковник не стремился выносить серьезные дела на всеобщее обозрение. Время не пришло. Достоянием общественности, наоборот, становились незначительные и в чем-то даже курьезные расследования. Как, например, охота за привидением в здании Госдумы или разоблачение псевдо-оккультного ордена, державшего в страхе добрую треть элит нашей страны. Полгода в курилках Лубянки смаковали подробности. Подобные «чудаковатые» операции полковник норовил пропиарить при первой возможности. Зато все, что касалось безопасности страны… Да что там страны – безопасности всего земного шара – оставалось в тени. «Не нужно волновать народ», – не уставал повторять шеф.

Если уж говорить о нашем отделе, то в российских силовых структурах он находится на особом положении уже потому, что нас в этих самых структурах как бы и нет. Например, финансирование проходит по линии защиты интеллектуальной собственности. Кому подчиняемся – я, если честно, не знаю. Конечно, сделано это для того, чтобы на нас никто не мог давить – ни административно, ни финансово. Поэтому, хотя про нас знают многие, мало кто представляет, чем именно мы занимаемся. Некоторые, кстати, считают, что мы действительно защищаем интеллектуальную собственность. Другие – что боремся с попытками дискредитации нашей страны. Еще есть версия, что расследуем некие «инциденты неустановленной природы». Правы все. Мы действительно защищаем, боремся, расследуем. А еще, выходит, «подрабатываем шитьем» – ищем сбежавших из армии пацанов. Мда…

Для меня до сих пор остается загадкой, почему в свое время полковник обратил внимание на худенькую четверокурсницу технического университета. Конечно, то убийство аспиранта я раскрыла чуть ли не в одно лицо, но тогда мне во многом повезло. Впрочем, Ремезов мог думать иначе. Ибо сначала мне предложили пройти двухгодичное обучение в специализированной академии, а затем пригласили в отдел.

Ну так вот: третья странность – это я. Анна Уманская, двадцати семи лет от роду, среднего роста, худощавой комплекции, глаза серые, волосы светло-русые. Именно так написано в моем досье.

Эйфория уже прошла, и вопрос, почему дело поручено мне, возник сам собой. А вместе с ним пришли и сомнения. Хотелось думать, что наконец-то шеф признал мою готовность к самостоятельной работе. По сути эти три года на подхвате у опытных сотрудников стали отличной стажировкой, я многому научилась, но логика подсказывала, что дело в другом. Серьезные люди нужны для серьезной работы, а с этой ерундой справится любой новичок. Подумаешь, диплом, три языка, аналитическое мышление и развитая интуиция… Здесь у всех дипломы и мышление с интуицией. Разве что нет моей потрясающей скромности.

«О-хо-хо», – вздохнула я и потянулась за папкой.

«Кто же ты такой?» – спросила я безымянный белый прямоугольник. Чей-то сын или внук, отправленный в армию набираться мужественности и не выдержавший суровых армейских будней?

С первой страницы на меня смотрела вполне симпатичная физиономия. Правильные черты лица, высокий лоб, открытый взгляд, приподнятые уголки губ – все говорило о том, что мальчишка далеко не глуп, честен, дружелюбен, хотя иногда бывает излишне доверчив и упрям. Парень на фото мне нравился, а я всегда считала себя хорошим физиономистом, да и женская интуиция в нашем деле играла не последнюю роль.

Крылов Андрей Валентинович, – сообщала строчка под фотографией. Взглянув на дату рождения, я быстро подсчитала: парню почти девятнадцать. В качестве места рождения была указана Москва. Дальше шли домашний адрес и телефон.

Этот район Москвы я помнила смутно. Ну и ладно, сейчас с этим проблем нет. Я потянулась к компьютеру. Тот выдал мне череду панельных девятиэтажек, пару бывших общаг с балконным самостроем, универсам, детский сад…Типичный спальный район, застроенный еще при СССР, олигархами и прочим цветом нации здесь не пахло.

На следующей странице обнаружилась выжимка из медицинской карты беглеца – рост, вес, группа крови, скупой анамнез, из которого следовало, что парень вполне здоров. Далее шли результаты каких-то анализов и прочие врачебные непонятности. Ладно, с медициной разберемся потом.

Третий лист содержал информацию о воинской части, которая в основном сводилась к контактам с официальными лицами. Этот лист словно говорил мне: приходите, звоните, пишите – мы открыты для вас, нам скрывать нечего. Я не особо хорошо разбираюсь в армейских тонкостях, но на первый взгляд ничего необычного не заметила – обыкновенные мотострелки. Ладно, проверим…

Я вновь воспользовалась компьютером, но на этот раз набрала адрес части. Чуть больше двухсот километров к югу от Москвы. Экран отразил буйство зелени вокруг небольшой группы зданий, тем самым вызвав в памяти полузабытые слова «пердь» и «глушь». Я покрутила колесико мыши, приближая и удаляя объект. В пяти километрах к северу от части находилась железнодорожная станция, рядом с ней расположился небольшой поселок, в семи километрах к югу – шоссе, а вокруг – сплошь непроходимые леса.

Следующий лист был копией рапорта начальнику части от некоего лейтенанта Бражника. Если этот рапорт перевести с казенно-армейского языка на человеческий, то получалось, что вчера, то есть в воскресенье утром, этот самый лейтенант обнаружил исчезновение новобранца во вверенном его попечению взводе. На вечерней поверке в субботу парень еще был, а на утренней – увы и ах.

Дальнейшие страницы в папке являли собой подробнейшую хронологию поисков – начиная от приказа начальника части начать розыск пропавшего и заканчивая его же приказом поиск прекратить.

Осмотр начали с казарм, котельной и склада. К полудню сообразили, что ситуация серьезная, и вышли за ворота. Одна группа направилась в ближайший поселок, другая – на железнодорожную станцию. Зачем-то сунулись с собаками в близлежащий лес, где и блуждали до темноты, но прочесать окрестные леса за сутки – задача заведомо невыполнимая. Добрались до трассы на Москву, там тоже по вполне понятным причинам никого и ничего не нашли: если уж мальчишка вышел на трассу, то наверняка поймал попутку и давно дома пьет чай с бубликами под причитания родителей.

Толстая пачка рапортов говорила о том, что деятельность в части была развернута немалая, но результата эта суматоха не принесла. К полуночи поисковики выдохлись и розыск прекратили.

И вот теперь продолжить поиски предлагалось мне.

Я вновь пролистала страницы папки – не упустила ли чего. Оказалось, упустила. На обратной стороне листа с медицинскими данными размашистой, плохо читаемой скорописью был начертан шестизначный номер, под которым стояла дата нынешней пятницы. Ниже красовался огромный вопросительный знак и приписанная этим же почерком ремарка «проверить». Слово «проверить» было подчеркнуто двумя жирными чертами. Человек, написавший это, явно спешил и был взволнован.

Громко лязгнула дверная защелка, и в кабинет ворвался Ганич. Спутанные черные кудри как обычно нависали на лоб, на худых плечах болтался растянутый свитер, под мышкой непременный ноутбук.

– Шеф велел отложить все дела и заняться… – известил наш компьютерный гений. – А, вот чем именно заняться не сказал, к тебе отправил.

Леонид подтянул вечно спадающие с тощего зада джинсы, подтащил свободный стул к моему столу и плюхнулся на сидение.

– Ну? В чем дело, Уманская?

Я протянула ему папку и ограничилась лаконичным «надо найти одного человека». Копи-паста с Ремезова, ну и что?

– И только-то? – хмыкнул Ганич.

Он быстро пролистал документы, ввел данные «пропажи» и, буркнув «лови инфу через пять минут», удалился.

Через секунду в дверь просунулась вихрастая голова.

– Забыл поздравить, – расплылся в улыбке Ганич. – Первое дело отметить бы надо. А?

– Непременно, – ответила я. – Но только после завершения.

– Ага, – отозвалась голова. – Тогда, скорее всего, завтра. А если повезет, то и сегодня вечером. Было бы что расследовать.

Ну что ж, сейчас Ганич зароется в соцсети и всевозможные базы данных, вскроет личную переписку, что, конечно, незаконно, но иногда очень нужно, и вся подноготная несостоявшейся боевой единицы будет вытащена наружу – друзья-родственники, звонки, контакты и многое другое. Тут можно не волноваться – вскоре я буду знать о мальчишке все.

Я вновь открыла личное дело парня. На меня по-прежнему смотрела симпатичная физиономия Андрея Валентиновича Крылова девятнадцати лет от роду.

«Уж не выполняет ли шеф чей-то левый заказ?» – пришла запоздалая мысль. Допустим, хотят замять дело по-тихому, так как парень – сын или внук кого-то влиятельного…

«И живет в такой дыре?» – тут же возразила интуиция.

Да и представить шефа, работающего на сторону, не получалось. Не тот человек полковник Ремезов, чтобы брать халтуру. К тому же я слабо представляла, кто мог отдать шефу подобный приказ. Если только это не была личная просьба близкого человека, которому по каким-либо причинам невозможно ответить отказом. Что-то не выглядел полковник сильно довольным, давая мне это задание…

На столе, рядом с локтем, неожиданно зазвонил смартфон. Я вздрогнула. Будто нервная барышня, а не следователь, работающий над делом государственной важности. Наверное.

– Готова слушать отчет, начальник?

Голос Демина был хоть и бодр, но чувствовалось некоторое разочарование. Уж не оттого ли, что должен подчиняться девице, на восемь лет младше его? Но это не мои проблемы, – рассудила я и бросила скупое «слушаю».

Пока я знакомилась с делом и размышляла о задании, Демин успел побывать у парня дома.

– Представился работником Электросбыта, попросил сверить показания счетчика, – хохотнул Александр.

Дома была мать Андрея, собиралась на работу. Но Демин не был бы Деминым, если бы тут же не расположил к себе хозяйку квартиры настолько, что оказался приглашенным на чай с вареньем.

Расположить к себе кого угодно Сашка мог на раз-два. Светло-рыжие волосы, курносый нос с веснушками, честные-пречестные голубые глаза и улыбка в тридцать два зуба – в этом весь Демин. Этакий рубаха-парень, Иванушка из русских сказок – добродушный, обаятельный и недалекий, которого никто не воспринимает всерьез, зато все готовы с ним поболтать по душам. И не подумаешь, что этот парень – отличный опер, умный и наблюдательный. А еще быстр, координирован и отличный стрелок.

Мать Андрея жила одна, с мужем давно в разводе. Последний раз видела сына пару недель назад – приезжала в часть. На службу сын не жаловался, отвечал, что все хорошо. Женщина оказалась словоохотливой и открытой, так что подозрений, что она что-то скрывает, у Демина не возникло. Она даже разрешила Александру пройтись по квартире и заглянуть в комнату Андрея.

– Не появлялся он дома. Это точно, – подытожил Александр.

Вердикту лучшего опера отдела можно верить безоговорочно.

Из тех, с кем стоило встретиться в первую очередь, Демин назвал Романа – бывшего одноклассника и давнего закадычного друга Андрея, а ныне сокурсника по университету. Имелась и девушка Вероника – первая и единственная любовь, но, по словам матери Андрея, сейчас она находилась в больнице.

Я слушала не перебивая.

– Умную мысль хочешь? – вдруг спросил Демин.

– Ну?

– Ты наверняка версию с дедовщиной сейчас в голове крутишь, но ведь парень и по подруге мог соскучиться. Проведать, так сказать, – хихикнул он. – В больницу загляни обязательно, там он. Гарантирую.

Спасибо, Капитан Очевидность. Мысль о девушке мне и самой пришла в голову. Но вслух я спросила совсем другое:

– Что дальше думаешь делать?

– Пока здесь покручусь, покурю. Тут у подъезда бабки сидят глазастые. Поболтаю с ними чуток. Да к соседям еще попозже зайду, электросчетчик проверить.

Сейчас Сашкин голос звучал тускло и апатично, как у человека, который не верил в благополучный исход дела, которым сейчас занимался. И он сам вскоре подтвердил мои подозрения.

– Как хочешь, но зря все это, пустой номер тянем. Не было его тут.

Пару мгновений Демин сопел в трубку, а затем нехотя добавил:

– Мы пока чай пили, мамаша все сетовала, что сына как-то странно в армию забрали. Говорит, у парня отсрочка была, он в университете учится. Они, конечно, так родителям и скажут, что отчислили… Но проверить стоит. И с датами какая-то путаница. По ее словам, сына забрали, когда уже призыв закончился, через пару дней. Смотри сама, конечно, но я бы проверил, – бросил он на прощание и отключился.

Вот и еще одна странность в деле нарисовалась. Проверим и ее. Но Демин-то каков – решил поопекать глупышку. Считает, что без его советов я сама ни в чем не разберусь. Ладно, Демина оставим на потом, сейчас главное – Андрей. Где он там учился?

Я уже потянулась к бумагам, но меня прервал писк компьютера: поступила первая порция информации от Ганича. В два щелчка мыши я знала и университет, и номер группы Андрея.

Послушаем, что мне скажут там.

– Секретариат! – смартфон рявкнул женским голосом.

– Здравствуйте, меня интересует ваш студент…

– Все справки в деканате! – вновь рявкнул женский голос и отключился.

И этот университет борется за звание учреждения высокой культуры! Хмыкнув, я набрала номер деканата.

– Деканат! – уже другим голосом гаркнул телефон.

Сначала я хотела вежливо поздороваться, но быстро передумала.

– Прокуратура, следователь Уманская. Согласно распоряжению Министерства образования и Приказа Генеральной Прокуратуры проводится выборочная проверка высших учебных заведений на предмет коррупции и злоупотреблений, – отчеканила я на одном дыхании.

На том конце икнули и замолчали.

– С кем я говорю?

– Заместитель декана Домогацкая Алевтина Михайловна, – запинаясь, прошептала трубка.

Я не сбавляла темпа.

– В данный момент мы проверяем списочный состав учеников вашего учебного заведения. Э-э-э… Начнем со второго курса. Зачитайте мне состав группы двести двенадцать.

Дождавшись фамилии Крылов, я рявкнула:

– Достаточно. Пожалуйста, полную информацию об этом студенте.

Через несколько минут я знала о студенте Крылове если не все, то очень многое. Но главным сюрпризом для меня стал тот факт, что университет считал второкурсника Крылова своим студентом и по сей день, и ни сном, ни духом не ведал, что парень уже второй месяц чеканит плац.

Следующий звонок был в военкомат.

Так как трубку снял мужчина, я представилась заместителем декана университета Домогацкой Алевтиной Михайловной и, добавив голосу легкую эротичную хрипотцу и игривость, осведомилась о судьбе студента своего вуза. Но, то ли майор мне попался тертый калач, то ли действительно был не в курсе, но стоял на своем, как кремень: забрали парня по всем правилам, ни в коей мере не нарушая ни сроков призыва, ни иной буквы закона. А если в военкомате отсутствует информация об отсрочке, то виноват в этом сам университет и лично мадам Домогацкая.

Возможно, действительно мать что-то напутала, подумала я, закончив разговор.

Пока я беседовала по телефону пришла новая порция вестей от Ганича.

Отец Крылова, как и говорил Демин, с новой семьей проживал в Америке и с сыном от первого брака не общался. Братьев-сестер у Андрея не было. Родственники – седьмая вода на киселе, да бабка по отцовской линии в Воронеже, так что и тут было глухо. Вряд ли, сбежав из части, парень отправится в Воронеж. Наиболее перспективными направлениями, по мнению Ганича, являлись девушка Вероника, которая сейчас находилась в Центральной клинической больнице, да лучший друг Роман.

Любимая девушка на больничной койке – достаточная ли это причина, чтобы сбежать из армии? Ну что ж, попробуем потянуть за эти ниточки.

* * *

Ни один нормальный человек не любит больницы, особенно старые. Покрытые клеенкой каталки в коридорах, непременная санитарка со шваброй, осунувшиеся лица пациентов, робкие посетители с пакетами апельсинов. Не самое приятное место. И запах – стойкий, въевшийся. Запах старых матрасов, тушеной капусты, антисептика, крови. Запах боли и страдания. С ним не справляются ни открытые окна, ни моющие средства. Его ненавидят все, кто хоть однажды навещал близких. Каждый раз, оказываясь перед дверью больницы, я гасила в себе нарастающую панику. И каждый раз, возвращаясь домой, сдирала с себя всю одежду и долго стояла в душе под струями воды, стараясь смыть чужую боль и ее запах.

Однако ситуация оказалась еще хуже – мне пришлось усмирять личных демонов. Вероника Иртеньева нашлась в отделении реанимации и интенсивной терапии – том самом, где четыре года назад после неудачной операции тяжело и долго умирал мой дед, а в прошлом году с большим трудом выходили двух наших ребят.

Вдохнув поглубже, я открыла дверь отделения. Но прежде чем я до нее добралась, пришлось поплутать среди корпусов – за год больничный городок сильно изменился. Одни строения исчезли, на их месте возникли другие. Между хирургическим корпусом и отделением интенсивной терапии вклинилось новое здание, бессовестно сверкающее на солнце застекленным фасадом.

В холле меня уже ждал Демин. Оставив оперативника наблюдать за домом Крыловых, он решил присоединиться ко мне в больнице. «Чую, здесь перспективнее», – сказал Александр при встрече.

Хотя фасад больницы и изменился, порядки остались прежними, как и вахтер. Бдительный до вредности, он, словно сфинкс, задавал всем один и тот же вопрос:

– К кому?

– К Иртеньевой на интенсивную терапию, – честно призналась я, собираясь пройти.

– На интенсивную не положено.

Я оглядела вывески. В корпусе помимо реанимации расположилось гинекологическое отделение.

– А если бы я сказала, что к Ивановой на гинекологию, то пропустили бы?

– Туда бы пропустил, – кивнул «сфинкс».

– Но вы же ничего не проверяете, – завелась я. – А если никакой Ивановой здесь нет, если я все придумала? Сказала на гинекологию, а сама пойду в реанимацию?

– Ф-ф-ф! – фыркнул вахтер. – Мне сказано пускать – пускаю, сказано не пускать – не пускаю. А сильно умные вроде тебя вообще сейчас домой пойдут.

Ситуацию разрядил Демин, авторитетно помахавший удостоверением. Но вахтер не успокаивался:

– А девушка?

– Девушка со мной, – отрезал Сашка и туманно добавил: – В интересах следствия.

Оказалось, что отделение интенсивной терапии переехало в новое здание – то самое, вклинившееся, с застекленным фасадом.

Переход из старого корпуса в новый, казалось, перекинул нас лет на двести вперед, из века девятнадцатого в век двадцать первый. Идеально белые стены, светло-серое покрытие пола, современные светильники на потолке и шеренга стеклянных боксов вдоль всего коридора. И никакого больничного запаха. Сестринский пост с солидным пультом был пуст. Да и вообще в отделении почему-то не было ни души за исключением больных, мирно лежащих в своих боксах. Лишь ненавязчивая мелодия, раздающаяся из невидимых динамиков, говорила о том, что персонал где-то здесь. Поверить в то, что этот заунывный мотив звучит для больных, не получалось.

– Кто вас пропустил? Здесь нельзя находиться посторонним. Выйдите немедленно!

Кажется, насчет «ни души» я поторопилась: навстречу к нам спешил очень важный и очень сердитый доктор в светло-зеленой медицинской униформе. Весь его вид выражал негодование, даже куцая рыжая бороденка топорщилась от возмущения. Очки в тяжелой оправе гневно нацелились на нарушителей, то есть нас.

Но и на этот раз Сашкино удостоверение оказало поистине магическое действие: доктор как-то сразу утратил грозный вид, превратившись в молодого и сильно усталого врача. Он на секунду застыл, переваривая наше превращение из нарушителей порядка в служителей закона, и затем уже обычным голосом предложил свою помощь. По счастливой случайности этот бородач и оказался лечащим врачом Вероники.

Вероника лежала в третьем от входа боксе. Мы остались снаружи, разглядывая девушку через стекло.

– Внутрь нельзя – стерильная зона, опасность инфекции, – строго предупредил доктор.

И хотя объяснение, на мой взгляд, прозвучало несколько надуманно – ведь сам-то он туда заходил в обычной, не стерильной, одежде, но делиться своими сомнениями я не стала.

Белая простыня закрывала девушку до подмышек, тонкие исхудалые руки, еще хранившие едва заметный золотистый загар, безвольно покоились поверх нее. Я обратила внимание на изящные кисти с длинными пальцами. Не часто сейчас встретишь такие аристократические руки. Слева и справа от кровати мерно попискивали, усердно рисуя разноцветные графики, мониторы. От стойки с аппаратурой к телу шли провода, штатив с капельницами, игла в вене – типичные атрибуты реанимации. Но больше всего меня поразило плотно забинтованное до самой шеи лицо.

– Что с ней такое? – спросил Демин.

– Состояние комы. Вам знакомо такое понятие?

Мы дружно кивнули, а врач, почувствовав себя увереннее, принялся сыпать медицинскими терминами и диагнозами. При этом обращался он исключительно к Александру, считая его главным в нашей паре. Ох уж эта мужская солидарность.

Поняла я следующее. Вероника получила черепно-мозговую травму и огнестрельное ранение грудной клетки, перенесла сложную операцию. Безусловно удачную – больничный хирург постарался на славу, да и приглашенный затем из Германии нейрохирург сработал поистине виртуозно. И хотя все проблемы были устранены, из комы Вероника так и не вышла. Сердце работало нормально, дышала она сама, мозг функционировал, но в сознание девушка не приходила, несмотря на все усилия врачей. А усилия были приложены немалые – практически все, что могла предложить современная медицина, по словам доктора. Но самым необычным в этой истории было то, что в таком состоянии девушка находилась почти полтора месяца.

– А что у нее с лицом? – спросила я.

– Последствия ранения.

– Но ведь уже больше месяца прошло, неужели не зажило? Зачем так сильно бинтовать? – удивился Александр.

Врач недовольно поморщился – я тоже не люблю, когда лезут не в свое дело, да еще и дают советы, – но все же снизошел до ответа:

– Пластика, делаем постепенно.

– Пластика? – опять удивился Демин. – Больной в коме делают пластику? В обычной больнице? Я не ослышался? Вот, видишь!

Демин картинно развернулся ко мне:

– А говорят, что у нас плохая медицина и денег в бюджете совсем нет.

Врач опять поморщился всем своим видом говоря «а не пошел бы ты», но сдержался и сквозь зубы буркнул:

– Тут особый случай.

– И когда она очнется? – встряла в разговор я.

– Мы родственникам не говорим, но шансов с каждым днем становится все меньше.

– А вот, кстати, насчет родственников, – подхватил тему Демин. – Кто ее навещает?

– Мать почти каждый день приходит. Стоит здесь, смотрит, плачет.

– И пускаете?

– А что делать? Несчастная женщина. Внутрь бокса, конечно, нет, но пусть хоть из-за стекла посмотрит на дочку.

– Вчера и сегодня утром кто-нибудь приходил кроме нее?

Доктор решительно помотал головой – ни вчера, ни сегодня никого не было, в этом он был абсолютно уверен. По нашей просьбе врач вызвал медсестру, которая дежурила в боксе Вероники в то время, когда врача не было на месте. Она тоже никого не видела. По телефону тоже никто не интересовался состоянием Вероники.

В кармане доктора пискнул смартфон. Прочитав сообщение, он засуетился:

– Простите, срочно вызывают в приемный покой. Попытка суицида. Три дурехи наглотались какой-то дряни.

– Опять?! – медсестра всплеснула руками.

– Часто у вас такое? – сочувственно поинтересовался Демин.

– В последний месяц прямо беда, – прозвучал ответ.

Они уже были готовы разбежаться в разные стороны, но я ухватила доктора за рукав и показала фотографию Андрея. Мельком взглянув на экран, он категорически покачал головой. Впрочем, если Андрей здесь не объявился до сих пор, это не значит, что он и дальше не появится. Поэтому мы с Александром разделились. Демин остался на отделении, а я, представившись журналисткой, договорилась о встрече с Романом, другом Андрея.

– Только выключите эту шарманку, – услышала я за спиной недовольное ворчание Александра. – А то у вас скоро будет еще один пациент. В психиатрии.

Больничный корпус я покинула через приемный покой – не хотелось встречаться со «сфинксом». В отличие от сонного отделения реанимации здесь царила суматоха. Пришлось пробираться к выходу, уворачиваясь от каталок и родственников больных.

Доктор не обманул – во дворе стояли три машины «скорой». Их водители – пожилые, степенные – курили в сторонке.

– Представляешь, – рассказывал один, – они там настоящий алтарь устроили – фотку этого певца поставили, свечи зажгли, цветы…

– Ага, – подхватил второй, – не просто фотку, они ее в оклад вставили, как икону.

– Не понимаю я нашу молодежь, – первый прицелился и бросил окурок в урну. – Нравится тебе артист, ну так купи билеты на концерт, дома слушай сколько влезет. Убили его – пожалей, но травиться-то зачем?

– И не говорите, – посетовал третий, – в наше время такого не было.

Видимо, обсуждали «трех дурех», о которых говорил врач, догадалась я.

Обратный путь я срезала через больничный сквер. Густая тень, отбрасываемая кронами старых деревьев, плела причудливые узоры на дорожках, покрывала серой ажурной шалью белые скамейки. Где-то вверху чирикали невидимые воробьи. Внизу, около скамеек, в поисках крошек суетились голуби. К ним по траве осторожно пробиралась черная кошка.

Навстречу мне попадались больные в пестрых халатах и тренировочных костюмах. Кто-то брел под руку с пришедшими навестить родственниками, другие ковыляли сами, разминая затекшие от долгого лежания ноги, третьи грелись на лавочке под теплыми лучами августовского солнца.

Я и сама не поняла, почему обратила внимание на молодого парня, почти мальчика, с забинтованной головой. Наверное, потому, что он был босиком. Зато легкие хлопчатобумажные брюки и темно-зеленая толстовка выглядели вполне неуместными в больничном дворе. Он сидел на скамейке, откинувшись на спинку и прикрыв глаза. Сначала мне показалось, что он дремлет, пригревшись на солнце, но когда я поравнялась с парнем, меня поразил контраст расслабленной позы и плотно сжатых в напряжении губ. С таким лицом только на бой выходить, а не загорать в сквере.

Я прошла мимо, незаметно поглядывая на него, но парень так и не открыл глаз. Уж не знаю, с какими демонами он боролся, но они были куда сильнее моих собственных.

* * *

– Ваша статья поможет Андрюхе? – спрашивал Роман, заглядывая мне в глаза.

Он вцепился в свой стакан с кока-колой так, будто тот норовил сбежать со стола, костяшки пальцев аж побелели. Нервничает.

Любой на моем месте сразу бы спросил: «В чем поможет?», но я лишь помешивала ложечкой остывший кофе, стараясь не встречаться с Романом глазами.

Как же я не люблю такие вопросы! Приходится либо врать, либо отделываться полуправдой и умолчанием. Вот и сейчас я представилась журналисткой, где-то через кого-то что-то узнавшей об Андрее. И этот кто-то посоветовал мне встретиться с Романом – лучшим другом Крылова. Врать я умею – работа обязывает – но не люблю. Особенно детям. Но именно так, по-детски, и выглядел Роман – доверчивый взгляд, круглые щеки, пушок над верхней губой.

– Не знаю, Рома, сейчас я собираю материал, дальше – что редактор решит.

Плохо. Пришлось балансировать на грани полуправды и лжи.

– А с мамой Андрюхи вы встречались?

– Нет. Понимаешь…

– Да-да, конечно, вы не хотите ее зря обнадеживать. – Роман схватил свой стакан с кока-колой и сделал большой глоток.

Умница, сам себе все и объяснил.

О встрече с Романом я договорилась через ВКонтактик. Узнав, что я из газеты и собираюсь писать об Андрее, он согласился немедленно, не думая ни секунды. И теперь мы сидели в маленьком кафе. Несколько столиков, витрина с пирожными, огромный экран на стене с беззвучно крутящимися клипами.

Роман оказался таким, каким я себе его и представляла: очки с сильными диоптриями, джинсы с модными дырками на коленях, футболка с дурацким слоганом. Хотя, это мне слоган казался дурацким, а в девятнадцать лет – остроумным и креативным.

Едва переступив порог кафе, Роман быстро выцепил меня взглядом и бодро направился к моему столику. Задвинув рюкзак ногой под стол, он с шумом уселся и, заглянув мне в глаза, прямо спросил: «Вы поможете?»

Понукать и вытягивать информацию из парня мне не пришлось. Навалившись грудью на столик, чтобы быть ближе ко мне, он был готов рассказывать, убеждать и добиваться справедливости.

Я слушала и незаметно посматривала по сторонам – занятие, ставшее привычным за четыре года работы в отделе. «Никогда не забывай оценивать обстановку и окружающих тебя людей», – говорил шеф. Вот я и оценивала. Посетителей в кафе было немного, но мне казалось, что все искоса поглядывают на наш столик, гадая, что за странная парочка занята выяснением отношений. Думаю, именно так они расценивали эмоциональный, сопровождаемый сильной жестикуляцией монолог Романа. «Кто он ей? И что ему от нее нужно?» – недоумевали окружающие. Я же смотрела на Романа и видела перед собой смышленого, доброго, честного парнишку, искренне переживающего за друга.

…Они дружили с первого класса, можно сказать, с самого первого дня. Непривычный ранец за спиной, в руках букет длиннющих гладиолусов, вокруг толпа незнакомых ребят. Он тогда совсем потерялся и уже готов был заплакать, но вдруг незнакомый мальчик взял его за руку. «Я тоже тут никого не знаю и мне тоже страшновато, – просто сказал он. – Давай дружить». Это был Андрей.

В пятом классе они вместе записались в секцию вольной борьбы. Вернее, способности и желание заниматься были у Андрея, но тот уговорил пухлого и неуклюжего Романа пойти вместе с ним, а затем долго увещевал друга потерпеть и не бросать занятия. И лишь спустя пару лет, когда тройка по физкультуре превратилась в твердую пятерку, а на животе обнаружились первые «кубики», Роман понял, что Андрюха был прав. Он всегда был прав.

Дрались? Конечно. Всякое бывало. Но не друг с другом, а спина к спине. Из-за чего? Сейчас уже и не вспомнишь. То с пацанами из соседней школы не могли поделить футбольное поле, то местной гопоте не нравился слишком уж независимый Андрюхин вид. Вообще много чего было. Летом ездили купаться на озера. Подкладывали монетки на рельсы в ожидании проходящего поезда. Спасали бездомную собаку. Враждовали с местным дворником…

В восьмом классе оба влюбились в Катьку Горохову, и Роман впервые испытал муки ревности, решив, что дама сердца непременно предпочтет Андрея. Но оказалось, что любовь дружбе не помеха: оба провожали Катьку домой, занимали для нее очередь за песочными колечками в школьном буфете, втроем ходили в кино. А когда через год Роман неожиданно «разлюбил» Катьку, то выяснилось, что Андрей просто ему подыгрывал, так как без него Катька отказывалась принимать знаки внимания со стороны друга.

Через два года в жизни Андрея появилась русоволосая красавица Вероника. Поначалу Роману казалось, что товарищ отдалится от него, но опять все устроилось как нельзя лучше – Андрея хватало на всех. Еще через год друзья выбрали один университет. Разве могло быть иначе?..

Эти и многие другие подробности Роман вываливал на меня, не скупясь. Я слушала и не торопила его, спокойно дожидаясь, когда же он дойдет до главного.

В армию Андрея забрали неожиданно и странно – через два дня после окончания призыва. Да-да, Роман помнит это абсолютно точно, потому что все происходило при нем. Сначала ребят остановили двое полицейских. И ведь подошли так, словно знали, кто им нужен. Проверили документы, потом привезли в участок. А через полчаса приехала машина и увезла Андрея в часть. Без повестки, вещей и прощания с матерью.

– Когда ты последний раз видел его? – спросила я.

– В воскресенье, две недели назад, мы вместе с его мамой ездили к Андрюхе в часть.

Похоже, говорит правду.

– И как ты его нашел?

– В принципе нормально, – пожал плечами Роман. – Только он за Ничку очень волновался.

– У него там не было конфликтов? В части, я имею в виду. Андрей ничего не рассказывал?

– Вроде нет. Деды, известное дело, всех новичков гнобят, но Андрюху как раз не трогали. А почему вы спрашиваете?

Я еще не успела придумать ответ, как парень решительно отмахнулся:

– Нет, в эту сторону можете даже не думать.

– Как далеко мог зайти Андрей, если его загнать в угол? Что он будет делать в экстремальной ситуации? К кому обратится за помощью?

Если раньше Роман сходу отвечал на все мои вопросы, тот тут вдруг решил взять паузу. Он снял очки и начал неторопливо протирать их подолом футболки. Я терпеливо ждала, неспешно помешивая кофе. Наконец, он водрузил очки на нос и медленно, словно проверяя каждое слово, сказал:

– С этой стороны я совсем не знал Андрюху. Когда Ничку ранили, он просто с цепи сорвался. Почти не спал – не мог спать. Искал инфу в инете, кому-то звонил, писал. Он ведь даже до приемной мэра дошел, депутатов на уши поставил, телевидение. Не случайно же к ней на консультацию приезжали профессора из Германии. Личная сиделка у Нички. Ни у кого нет, а у нее есть. Мне кажется, его и в армию убрали из-за того, что он такую бучу поднял тогда на телевидении.

Я насторожилась.

– Знаете, что. Посмотрите ту передачу, только полную версию, в интернете она есть. Вычищают, конечно, но если хорошо поискать, то найдете. Это все из-за того ток-шоу, – уверенно произнес Роман.

– Что «все» и из-за какого ток-шоу?

– А вы разве не знаете? Вообще-то, все началось раньше, с того самого с концерта, где ранили Нику.

Роман перевел взгляд на телевизионный экран, где некто полузнакомый, доверительно присев на краешек сцены, улыбался залу, и начал рассказывать…

* * *

Это он, Роман, во всем виноват, из-за него они оказались рядом с концертным залом. Но кто же мог знать, что в тот день там будет проходить концерт Ратника? Хотя можно было догадаться – афиши расклеены по всей Москве.

Концерт уже начался, и толпа зрителей схлынула, но машины ДПС стояли от метро до концертного комплекса. И не только ДПС – росгвардия, полиция, автозаки.

Ничка сразу начала капризничать.

– Ты меня совсем не любишь, – выговаривала она Андрею.

– Конечно, люблю! – горячо возмущался он.

– А что ты готов для меня сделать?

– Все что угодно.

– Вот и попался! Билеты-то на концерт не купил, хотя и обещал.

– Обещал, каюсь, – Андрей развел руками. – Кто же мог знать, что их раскупят за один день?

– Наивный, он же звезда!

– Дурочка, какая же он звезда? – фыркнул Андрей. – Звезда – это Солнце или Альфа Центавра. А Ратник – даже не Луна, которая отраженным светом светит. Хотя он тоже какой-то отраженный, ненастоящий, что ли… Нет, ради тебя я на все готов, даже Ратника слушать, хотя…

– Действительно, ну его, этого Ратника, – поддержал друга Роман. – Его и так слишком много, из каждой машины твой Ратник в уши лезет. Давайте лучше по мороженому и домой.

Роман первым направился к киоску. Ребята двинулись следом. Тогда он и заметил, что за ними наблюдают из машины ДПС через открытое окно. Патрульный – мужичок средних лет и весьма упитанной комплекции – вальяжно развалился на сидении.

Потом рожа этого прапорщика будет повсюду мелькать вместе с фотографиями Ратника – в интернете, в телевизоре, в газетах, а его рассказы о случившемся в тот день станут все длиннее и нелепее.

Старший прапорщик Козлов действительно наблюдал за молодыми людьми на другой стороне проспекта. Он не слышал их разговора, но вполне мог предположить его содержание. На концерт ребятишки не попали – лопухнулись с билетами. Теперь выслушивают с покаянной рожей девчачье нытье. Хотя, похоже, девка покладистая попалась – не стала злиться долго… Вон, уже целуются. А теперь за мороженым в киоск направились.

Дежурств в дни концертов Козлов старался избегать, но не всегда получалось. Хуже было только стоять в оцеплении у стадиона, когда в Москву приезжал «Зенит». И здесь, и там толпы малолеток, но после концертов хотя бы без драк обходилось. Впрочем, это сейчас тихо, еще первое отделение не кончилось, а после концерта фанаты набегут к служебному входу – артистов провожать. А как увидят своего кумира – последние мозги растеряют, полезут толпой так, что придется спасать «звезду» от его же почитателей. А с этим Ратником всегда проблемы, потому что фанатов у него – как болельщиков во всей премьер-лиги, и все такие же отмороженные.

Ворча, Козлов проводил взглядом ребят до киоска с мороженым. У девчушки миндальная трубочка, у парней шоколадное эскимо, подметил прапорщик, чувствуя, как рот наполняется слюной. Мороженое он до сих пор любил, хотя и разменял пятый десяток. В детстве не наелся – оправдывал он себя. Вот и сейчас тяга к сладкому перевесила служебный долг.

Приоткрыв дверь, Козлов поставил ногу на асфальт и тут, как назло, ожила рация.

Вот ведь, зараза! В самый неподходящий момент.

«Скопление людей у метро. Проверить и доложить», – прохрипел начальственный голос.

Сообщение было адресовано непосредственно ему с напарником. Второй автомобиль ДПС, дежуривший с другой стороны служебного входа, резво сорвался с места и исчез в направлении станции метро. Козлов проводил машину меланхоличным взглядом, пару секунд посовещался с совестью и направился к киоску.

Ребята тем временем отошли в сторону.

– Смотри! – девчушка схватила парня за рукав.

Недоеденным эскимо она показала на дверь служебного входа, к которой быстрым шагом направлялся мужчина. Рабочий комбинезон, чемоданчик в руках – электрик или сантехник. В следующую секунду эскимо полетело в урну, а девчушка уже бежала к концертному комплексу.

– Стой! Куда ты? Там закрыто, – крикнули ей вслед ребята.

Рабочий тем временем скрылся за дверью.

Девчушка, не останавливаясь, победоносно оглянулась на парней:

– Закрыто, значит? Вперед!

«Твою ж налево, – выругался Козлов, – куда их понесло! Нельзя же!»

Он беспомощно взглянул на только что купленный огромный шоколадный рожок – не выкидывать же? – и с мороженым в руках потрусил следом за нарушителями.

Андрей пытался остановить Веронику, рассказывал дальше Роман, но она ничего не хотела слушать.

– Что они с нами сделают? Зато мы Ратника увидим и автограф возьмем! Сейчас как раз антракт будет. Этот вход прямо к гримеркам ведет, я знаю! – крикнула она и решительно взялась за ручку двери.

Роман с ними не пошел. Струсил? Да, наверное, можно и так сказать. Все, что произошло внутри, он знал со слов Андрея.

Наверх вела узкая лестница.

– На третий этаж, быстрее, – торопила Вероника.

Лестница закончилась небольшим холлом. Музыка здесь слышалась гораздо громче, чем внизу.

Они пробежали по узкому и пустому коридору, повернули направо и оказались в небольшом холле, от которого отходил другой, более просторный коридор, заканчивающийся широкой двустворчатой дверью.

– Там гримерки, – Вероника махнула рукой в сторону шеренги закрытых дверей, а дальше выход на сцену.

Музыка вдруг затихла, и дверь в торце распахнулась. Коридор сразу заполнился людьми. Первым вышел Ратник, за ним следовали двое охранников и высокая темноволосая девушка. И в тот же миг из-за угла навстречу Ратнику шагнул мужчина в комбинезоне. Резким движением он раскрыл чемоданчик, в его руке оказался пистолет.

– Нет! – завопила Вероника. Раскинув руки, она кинулась наперерез стрелку.

Андрей застыл на месте. Мозг, отказываясь верить в реальность происходящего, перестал подавать команды телу. Как же Андрей потом корил себя за промедление.

Словно в замедленной съемке он видел, как дернулась голова высокой девушки, взметая копну окрасившихся кровью темных волос, как на ее груди расцвело алое пятно. Как Вероника повисла на руках стрелявшего мужчины, но тот, не обращая на нее внимания, выстрелил снова. Как Ратник, схватившись за грудь, медленно оседал, заваливаясь на бок. Как один из телохранителей артиста почему-то бросился не к нему, а к упавшей девушке, а второй выхватил из кобуры пистолет и открыл ответный огонь. Ника и стрелявший мужчина упали.

Только почему выстрелы слышались еще и сзади?..

И тут ступор прошел. Одним большим прыжком Андрей подскочил к любимой. Та с удивлением разглядывала свою руку. Кровь яркими ручейками стекала с ее пальцев, собираясь в большую алую лужу на полу. Потом удивление в ее глазах сменилось страданием, черты лица исказились, и она потеряла сознание. Стрелок, не шевелясь, лежал рядом с ней. Он был мертв.

Андрей беспомощно оглядывался по сторонам. На том месте, где только что находился он сам, теперь стоял растерянный полицейский с пистолетом в правой руке и недоеденным мороженым в левой.

Ратник лежал без движения, нелепо раскинув руки. На его белоснежной рубашке расплывались два ярко-красных пятна. Темноволосая девушка пыталась подняться на колени, опираясь на стену. Рядом с ней хлопотал один из охранников, в то время как другой, осторожно опустив пистолет дулом вниз на вытянутой руке, медленными шажками приближался к Андрею.

И тут Андрей закричал.

Дальнейшие события он почти не запомнил. Откуда-то набежали люди. Кто-то пытался остановить кровь, кто-то неумело, но старательно делал искусственное дыхание. Все это время Андрей держал Веронику за руку, глядя ей в лицо, и умолял не умирать. Потом появились медики. Веронику и темноволосую девушку положили на носилки и быстро покатили к лифтам…

Я слушала Романа и одновременно думала о молодых людях. Оказались не в то время не в том месте. Бывает. К сожалению, слишком часто в нашей жизни. И вообще есть в нашем мире какая-то глобальная несуразность, если на долю молодых ребят выпадает столько горя. Строили планы на будущее, учились, любили, только начали жить и… Если эти удары судьбы – испытание, то не слишком ли жестоко подвергать совсем юного человека, фактически ребенка, таким «урокам»? Еще и без его согласия. Если наказание, то опять же – за что? Почему одних жизнь сурово карает ни за что, а другим прощается все? Но все это лирика, как говорил полковник Ремезов, которая в нашем деле лишняя. Зато в нашем деле нужны вовремя и правильно поставленные вопросы, ответы на которые я уже получила. Мне было абсолютно ясно, что Роман Андрея не видел ни вчера, ни сегодня.

Уходить я не спешила, хоть и понимала, что вряд ли услышу что-то еще, что поможет мне найти Андрея. Почему-то мне было интересно все, что рассказывал Роман. Из скупых официальных данных на листке бумаги Андрей начал превращаться в реального человека. И, надо сказать, весьма и весьма неплохого.

Вскоре Роман попрощался. Я проводила его взглядом и, позвонив оперативникам, направила их проследить за парнем. Не то чтобы я не верила юноше – верила, дело было в другом. Если Андрей не связался с другом до сих пор, то вполне возможно, свяжется в будущем.

Настало время для короткого доклада шефу.

– Плохо, – только и услышала я. И так и не поняла, к чему относилось это «плохо» – к ситуации в целом или к моим действиям. А уточнить полковник Ремезов не пожелал.

Вечером я нашла в интернете ту самую телевизионную передачу, о которой рассказал Роман. Смотреть ток-шоу целиком я не стала, ограничилась вырезанным фрагментом.

Первое, что я увидела, был огромный портрет, украшавший студию.

Сейчас я вспомнила этого артиста. Даже мне, совершенно равнодушной к популярной музыке, не удалось остаться в стороне. От его фотографий, песен, клипов, интервью невозможно было укрыться. Он, как ураган или землетрясение был повсюду.

– Итак, мы вернулись в студию после перерыва, – говорил ведущий. – Сегодня мы обсуждаем трагическое событие – гибель замечательного артиста, поэта, философа. Вся наша страна глубоко переживает смерть этого великого человека. Во всех городах люди оплакивают эту невосполнимую утрату. Его любили везде – в Москве и Новосибирске, Калининграде и Краснодаре. Его песни были понятны всем. Сейчас во всех городах люди приносят цветы, зажигают свечи и поют его песни, роняя слезы. Сегодня, когда я шел на передачу, я видел много слез, много слез я вижу и в нашей студии. Мы, наша редакция, наши сегодняшние гости, скорбим вместе со всем миром. Давайте же сегодня отдадим должное этому великому артисту.

Ведущий картинно вздохнул.

– Сейчас я хочу дать слово старшему прапорщику Семену Михайловичу Козлову. Именно он остановил убийцу. Расскажите, что произошло в тот день.

Козлов – упитанный остроносый человек в нелепом костюме (с чужого плеча что ли?) – чувствовал себя скованно.

– Я выполнял патрулирование в районе концертного зала, – заученно начал он, – когда увидел, как пара нарушителей – молодой человек с девушкой – вошли в помещение концертного комплекса через служебный вход. Я последовал за ними. Как раз закончилось первое отделение концерта, и артисты вышли на перерыв. На третьем этаже я увидел мужчину с пистолетом, который выстрелил несколько раз в Ратника. Девушка попыталась помешать убийце, она бросилась прямо на стрелявшего, поэтому следующие выстрелы он выполнил, плохо прицелившись. В результате ранил кого-то из артистов.

– Но вы не растерялись, – подсказал ведущий.

– Я не растерялся, – повторил Козлов. – Я быстро оценил обстановку и выстрелил в преступника, но одновременно со мной огонь открыла охрана Ратника. Они и ранили девушку.

– Неправда! – раздался крик из зала. – Тот человек стрелял не в Ратника, он целился в девушку, которая была вместе с певцом. И не выглядел он сбрендившим садистом, как хотят его тут представить. Вранье все это!

В зале поднялся ропот.

– Зал, тише! – шикнул на зрителей ведущий. – Молодой человек, представьтесь, пожалуйста.

Камера показала крупным планом выпрямившегося во весь рост молодого человека. Прежде чем он представился, я узнала Андрея Крылова.

– Я был там, в тот самый момент… – громко сказал Андрей.

– А-а-а… значит, вы и есть тот нарушитель, пробравшийся через черный вход? Как себя чувствует ваша подруга? Она была ранена?

– Вероника в коме, состояние тяжелое.

Холеное лицо ведущего скорбно вытянулось.

– Сочувствую вам. Может быть, нужна помощь?

– Спасибо. Вчера из Германии прилетел нейрохирург. Может, помощь нужна родителям Вероники, я не знаю. Я сюда пришел не ради помощи. Я хочу рассказать правду. Все было не так, как говорит Козлов. – Зал снова загудел встревоженным ульем. – Тот человек вовсе не собирался убивать Ратника, он стрелял в его спутницу. Если бы Вероника не налетела на стрелка, Ратник, скорее всего, остался бы жив. А Веронику застрелил Козлов, не охрана певца. Я все видел…

Первым не выдержал Козлов.

– Да что ты видел? – сорвавшись с места, он бросился к Андрею. – Кому вы верите? Мне, сотруднику полиции, или этому молокососу? Меня к награде представили!..

Подоспевшая охрана с трудом оттащила разбушевавшегося прапорщика.

И вот тут в зале началась полная неразбериха. Одни кричали об обмане, другие считали, что Андрей сошел с ума, кто-то ругал невоспитанную молодежь, кто-то – нерадивых ментов, стреляющих в малолеток. Ведущий пытался утихомирить зрителей, но получалось плохо: его голос тонул в неутихающем гвалте. Люди вскакивали с мест и бежали на сцену.

Каким-то образом Андрею удалось завладеть микрофоном.

– Я всего лишь хочу рассказать правду, – крикнул он. – Кто-то ведь должен это сделать, когда вокруг одно вранье!

Следующий кадр запечатлел, как ведущий скрестил перед камерой руки и рявкнул раздраженно:

– Эфир закончен. Охрана, выведите молодого человека.

Несмотря на поздний час, я заварила чай. Все равно не засну, слишком насыщенным оказался сегодняшний день. Но, по крайней мере, теперь я могла предположить, почему личность Андрея Крылова заинтересовала шефа: все дело в гибели Ратника.

Я взяла первый попавшийся клип певца. Специально не стала смотреть с телефона, вывела изображение на большой экран, подключив хорошие звуковые колонки. Видеоряд и звук были шикарными – сразу видно, работали профессионалы. Визуальные эффекты, сам певец, снятый крайне выигрышно, крупные планы восторженных и плачущих зрителей на концертах – все вместе даже на меня произвело впечатление, а ведь я – человек подготовленный. Когда Ратник пел «протяни руку», зал в едином порыве вскинул руки к сцене, и я вдруг почувствовала, как моя рука дернулась к экрану. Этот человек мог делать с залом все, что пожелает.

Потом, вспомнив, чему меня учили, я нашла выступление Ратника на концерте – не нарезку, сделанную профессионалом, а выступление целиком, снятое любительской камерой – и просмотрела его без звука. Затем отдельно прослушала звуковую дорожку, без изображения. И вот тут вся магия исчезла. Неплохой певец с хорошим голосом и техникой, удачный репертуар, но не более. Не уникальный, не особенный, просто один из. Не было в нем той особой харизмы, способной заставить зал плакать. Откуда же такое поистине магическое воздействие на зал? И, конечно же, я не поверила Андрею, что убить хотели не Ратника.