Читать книгу Хозяева истории - Дмитрий Корсак - Страница 3

– Зачем тебе ехать в часть? – сварливо осведомился шеф.

Мой утренний доклад он выслушал, ни разу не перебив и не уточнив ни один из моментов. Это был плохой признак – значит, работа сделана не так, как ему хотелось. Обычно после столь долгого молчания следовал сокрушительный разнос, но сейчас шеф не произнес ни слова. Тишину в кабинете нарушало лишь тиканье настенных часов. Вскоре к нему присоединилось постукивание авторучкой по столешнице. Это был признак замешательства – как будто бы всегда и во всем уверенный полковник Ремезов сейчас в чем-то сомневался. Хотя, скорее, в ком-то – во мне. Как иначе расценить это недовольное «зачем тебе ехать в часть»? Я что – в салон красоты отпрашиваюсь?

– Здесь у нас все схвачено. Оперативники дежурят у дома Андрея, следят за его матерью и другом, Демин остался в больнице на ночь. В городе Крылова нет. Хотя должен быть. Некуда ему больше податься.

Полковник молчал.

– Мы не знаем причину, по которой парень покинул часть. Не знаем обстоятельств, при которых это произошло, – я старалась говорить убедительно. – Может, он вообще никуда не убегал, и в части до сих пор, – добавила я.

Зря я это сказала.

– Ну да, – хмыкнул Ремезов. – И начальник части решил побеспокоить серьезных и очень занятых людей шутки ради?

– Вот этого не знаю. Знаю только, что в городе Крылова нет, – продолжала упорствовать я. – А чтобы понять, почему нет, мне нужно побывать там, откуда он сбежал, и пообщаться с теми, кто может пролить свет на побег.

– Якобы побег, – неожиданно для себя добавила я.

Шеф побарабанил пальцами по столу, потом встал и подошел к окну, которое выходило на набережную. Мне так не повезло: из окна своего кабинета я могла видеть лишь порядком захламленный внутренний двор здания.

Полковник всегда смотрел на город, когда размышлял. Что именно в данной ситуации требует размышления, я не понимала, но ему виднее. Проводив взглядом плывущий по реке кораблик, шеф вернулся за стол.

– Ладно, езжай, – разрешил он. – Отдел не светишь. Вечером доложишь.

Четыре часа спустя моя машина остановилась перед массивными железными ворота, выкрашенными в зеленый цвет. На каждой створке ворот, прямо по центру, была приляпана некогда красная пятиконечная звезда. Сейчас краска облупилась, проступила ржавчина. «Контрольно-пропускной пункт» – гласила выцветшая табличка на дверях здания размером с собачью будку.

Пропустили меня легко – видимо, шеф позаботился. Молоденький солдат с автоматом наперевес быстро проверил мои документы, отдал честь и с видимым усилием нажал на рычаг. Ворота содрогнулись и с жутким скрежетом отъехали в сторону, впустив мою машину на территорию части.

Я припарковалась на местной стоянке, втиснувшись между черным «Ниссаном» и серым «Вольво». Спустя десять минут я уже переступала порог кабинета подполковника Ершова – главного после Бога в этом захолустье. А еще через десять минут у меня создалось впечатление, что я смотрю давно поставленный и уже порядком поднадоевший зрителям спектакль, а именно – арию командира части.

Невысокий, крепенький с красной щекастой физиономией любителя коньяка и женщин подполковник Ершов долго распинался о роли армии в нашем обществе, выражал озабоченность историческим моментом, сетовал на уровень физической подготовки современных призывников и их низкие моральные качества. Слова были правильными, но не было в его глазах воодушевления, а в голосе искренности, он словно твердил заученную роль. В нужных местах он вскакивал с кресла, изображая волнение, либо задумчиво проходил по кабинету, демонстрируя заинтересованность. Однажды, в особо доверительный момент, он подсел ко мне за длинный офисный стол и, обдав волной дорогого одеколона, попытался обнять за плечи.

Мне это надоело.

– Значит, у вас все прекрасно и проблемы исключительно в самом Крылове?

– Конечно! – Ершов вновь подсел ко мне. – Искренне рад, что вы меня понимаете! Семья, школа не подготовили парня к армейской службе! В этом наша беда. Современная молодежь…

– Но в таком случае, – прервала я разглагольствования подполковника, – мне тем более хотелось бы увидеться с сослуживцами Крылова. Ведь именно им он мог рассказать о своих проблемах и ближайших намерениях. К тому же, хотелось бы убедиться, что с вашей стороны предприняты все возможные действия по поиску пропавшего.

Подполковник расплылся в фальшивой улыбке:

– Мы всегда открыты для сотрудничества с органами правопорядка.

Через пять минут я была отпущена с заверениями в полном содействии: «Все, что угодно, от моего кабинета и до плаца, от полигона и до кухни, разговаривайте, смотрите, расследуйте, нам скрывать нечего». В сопровождении юного лейтенанта Бражника – того самого Бражника, чей рапорт я читала вчера утром, и который теперь испуганно косил на меня глазами, – я добралась до казармы.

Три подстриженных под ноль балбеса – длинный с большими ушами, маленький с веснушками и курносый с густыми черными бровями – уже поджидали меня на трех составленных в ряд стульях, и ни в какую не желали идти на откровенный разговор. Только пялились на мои коленки. Сейчас, по прошествии нескольких часов, превосходная идея одеться поженственнее, дабы развязать языки отвыкших от женского общества юнцов, уже не казалось мне такой замечательной – от короткой юбки и высоких каблуков были одни неудобства.

Через приоткрытое окно с плаца доносилось бодрое «ррраз-два», а в самой казарме витал удушливый запах пота и грязных носков.

– Значит, ничего вам не говорил, о себе не рассказывал, планами своими не делился?

Я прошлась вдоль тесно составленных одинаковых двухъярусных кроватей.

– Вот эта койка Крылова? – я показала на верхнюю кровать.

– Да, – утвердительно кивнул длинный.

– А ты вот здесь, рядом? А вы двое внизу? И вы тут мне будете втирать, что целый месяц ни о чем не разговаривали?

– Не, ну почему же, – протянул маленький. – Разговаривали, конечно. О футболе говорили, о кино, о играх…

Я почувствовала, что начинаю заводиться. С таким трудом выбить эту поездку и вернуться ни с чем я никак не могла… Но если так пойдет дальше, докладывать вечером мне будет нечего.

– Только не говорите, что Андрей вам не рассказывал о своей девушке.

– Рассказывал, – буркнул длинный, уставившись на свои сапоги.

– Нет, – одновременно с ним ляпнул маленький, предварительно скосив глаза на маячившего у окна лейтенанта.

Тот старательно делал вид, что происходящий разговор его совсем не интересует. Слишком старательно. Похоже, мы ступили на запретную территорию, и пока я не уберу эту дуэнью в лейтенантских погонах, об откровенности можно не мечтать. Не зря подполковник полчаса поил меня мерзким растворимым кофе и развлекал пустыми разговорами – за это время ребят наверняка как следует натаскали, о чем можно и о чем нельзя болтать.

Я решительно подошла к лейтенанту:

– У вас наверняка есть важные дела, благодарю за помощь и не смею задерживать.

Дождавшись, когда за ним закроется дверь, я повернулась к «балбесам»:

– А теперь поговорим открыто. Что здесь происходит? Только больше не врите, у меня нет времени на ваше вранье. И у Андрея нет времени.

Ребята с сомнением переглянулись, но продолжали молчать, опустив головы.

– Если сейчас вы не поможете мне, я не смогу помочь Андрею. Вы не думали, что он мог попасть в беду? Вы же потом всю жизнь будете казнить себя. Потому что это произойдет по вашей вине.

Первым не выдержал длинный. Откровения полились из него потоком, видимо, парню давно не терпелось выговориться.

…Они приходили ночью, в два часа: Бабай, Дед и Кусок. В это время никто в казарме не спал. Боясь пошевелиться, прислушивались к малейшему шороху. Ждали, когда скрипнет дверь, в светлом проеме появится темный силуэт и гнусавый голос прошепчет: «Ну, кто тут у нас сегодня плохо себя вел?» Тяжелые шаги звучали в ночной тишине похоронным набатом, скрип казенных ботинок терзал душу, резкая вонь дешевого одеколона казалась запахом могилы. Но мучительнее всего был голос: «Тук-тук, тук-тук, тук-тук».

Остановились? Нет, идут дальше.

«Тук-тук, тук-тук…»

Опять остановились.

Как же страшно!

И сколько ни вжимайся в подушку, сколько ни укрывайся одеялом, ужас не отпустит.

«Сегодня плохо себя вел…» – Бабай всегда тянул время, наслаждаясь секундами чужого страха. Знал, что все застыли и ждут. Как же долго тянутся секунды. Наконец, раздавался гнусный смешок и следом приказ: «Берите этого».

Кого?! Неужели… Ох…

И вот уже кого-то выволакивают из постели, с глухим стуком бросают на пол. Короткий вскрик – заломили руки, сдавленный стон – грязный носок засунули в рот, гулкие шаги – потащили на расправу.

Можно выдохнуть – сегодня не твоя очередь. Накрыть голову подушкой и стараться не думать о том, что сейчас происходит в душевых. А когда отпустит нечаянная радость пополам со стыдом, попытаться заснуть…

– Но вас же больше? Почему вы это терпите? Почему не жалуетесь офицерам? Старшине? – не вытерпела я.

– Кому? – горько усмехнулся длинный. – Старшине? Бабай, Дед и Кусок – это и есть старшина и сержанты. А лейтенанта нашего вы только что видели, он сам их боится. Все офицеры, вплоть до командира части, знают об этом, жаловаться бесполезно. Только все делают вид, что ничего не происходит.

– Бабай действует по принципу «разделяй и властвуй», – вступил в разговор чернявый. – Моя мать психолог, я немного понимаю в этих штучках. Днем нас постоянно стравливают, чтобы мы не объединились. Если бы мы были единым коллективом, им было бы намного труднее, но нам не дают стать коллективом. Каждый из нас сам по себе, и сам за себя. Выбирают самых слабых, самых беспомощных, а остальные лишь рады, что не их.

– Да, все так и есть, – поддержал приятеля длинный.

Веснушчатый лишь горько вздохнул, соглашаясь.

– В части есть психолог, доктор Бродский. Нам говорили, он здесь для того, чтобы помочь новобранцам адаптироваться, – продолжил свои откровения длинный. – Но от него никакой реальной помощи, только тесты, тесты, тесты.

– Тесты? – удивилась я. – В армии?

– Ага, – подтвердил чернявый. – Личностные, оценка тревожности, оценка интеллекта и много чего еще. А также энцефалография, томография, ультразвуковая допплерография …

– Забавно. Вот уж не думала, что в обычной воинской части все это делают. Андрею от этого вашего Бабая тоже доставалось? Хотя, как мне рассказывали, Крылов не производил впечатление слабого и беспомощного.

– Доставалось, – кивнул чернявый. – Особенно в последнее время. В последний месяц вообще всем доставалось, эти шакалы совсем озверели. Дней за пять до того, как Андрюха из части рванул, еще двое пацанов из соседнего взвода в бега подались, не выдержали. И недели три назад еще один случай в части был.

– Что-то многовато, – удивленно протянула я.

– Ага. Даже деды удивлялись, – веснушчатый кивнул и шмыгнул носом.

– Я тоже слышал, – подхватил длинный. – Уж на что, говорили, наша часть знаменита побегами и самоволками, но сейчас совсем уж запредельно стало. Чуть ли не каждую неделю…

– Андрюху недавно сильно избили, – оборвал его чернявый. – Но…

– Но?

– Я хотел сказать – Андрюха не был слабаком. Он единственный из нас, кто вступился за Рыжика. Кусок тогда сказал: ну раз ты такой борзый, то вместо него и пойдешь, Кусок не выносит, когда ему перечат. С тех пор он Андрюхе проходу не давал, совсем озверел. Даже Бабай – он в этой троице живодеров главный – Куска одергивал, я сам слышал, как он говорил ему, что покойники в части никому не нужны.

– Так Андрей сбежал из-за издевательств?

– Возможно, – помолчав, сказал длинный. – А возможно и нет.

– У него что-то с девушкой случилось, – подал голос чернявый. – Андрюха убежал в четверг ночью, под утро. Я слышал, как он уходил, только думал, что он просто в туалет пошел или еще куда. А в среду он разговаривал по телефону с кем-то из домашних, был очень расстроен. Нет, даже не расстроен, а озадачен, что ли. Сказал что-то типа «ерунда какая-то, как это может быть не Ника»…

– Именно так и сказал?

– Вроде. Он это себе под нос буркнул, уже после телефонного разговора.

– Нам вообще-то не положен мобильник, если запалят – отберут, но Андрей сумел спрятать. Он каждый вечер домой звонил, – быстро добавил веснушчатый.

Парни явно перепутали четверг с субботой, но я не стала их поправлять и только спросила:

– Как вы думаете, куда Андрей мог отправиться, когда вышел из части?

Ребята пожали плечами. В поселок нельзя, там все на виду, да и бессмысленно, не скроешься. Дорога ведет на железнодорожную станцию, но по ней ездят только военные – попутку не поймаешь, а пешком далеко. Вокруг лес на много километров вокруг. Но через лес можно выйти на городскую трассу и там поймать попутку. Да, скорее всего, через лес он и рванул. И начальство так решило, раз стали искать Андрея в лесу. Ведь целый день лес прочесывали с собаками, да вертушка над лесом летала постоянно.

– Вы нам поможете? – Чернявый вдруг поднял на меня глаза, полные надежды.

Когда я училась в академии, нас вечно гоняли по тестам: предлагалась ситуация, максимально приближенная к реальной. Задание напоминало локацию в компьютерной игре, которую необходимо пройти. Иногда нам предлагали квест, где требовалось изрядно пошевелить мозгами, иногда это были задания по выбору наилучшей тактики и стратегии, иногда просто требовалась хорошая реакция. С одними заданиями я справлялась лучше, с другими хуже, но справлялась всегда и никак не ожидала засады, которую нам устроили на контрольном тесте. Нас поставили перед выбором – выполнить задание или спасти группу подростков. Или – или. И пусть подростки были всего лишь строчками программы и пикселями на экране, но проигнорировать призыв о помощи я не смогла. Тест я провалила, как и еще пара таких же расчувствовавшихся недотеп. Справившиеся с заданием смотрели на нас свысока. Каково же было их удивление, когда выяснилось, что это была проверка на эмпатию, с которой справились всего три человека из группы. И вот сейчас: «Вы нам поможете?»

Конечно, я постараюсь помочь, только что я могу? Поговорить с Ремезовым, чтобы он надавил на свои рычаги, составить официальный рапорт, написать анонимный пост в телеграмме – и все. Я даже с журналистами не могу связаться. Обманывать парней я не хотела.

– Ребята, я попробую, честно попробую. Но моя работа – это, прежде всего, найти Андрея. Однако, раз уж я здесь оказалась, то вашему психологу мозги вправлю прямо сейчас.

Отпустив повеселевших ребят, я дала задание Ганичу и решительно двинулась к больничке. Воображение рисовало мне этакого монстра без стыда и совести, который как клещ присосался к воинской части. Карьериста от науки, беззастенчиво использующего мальчишек для будущей диссертации. Я шагала мимо плаца, по которому маршировали новобранцы, мимо газонов, где такие же стриженые наголо пацаны с длинными тонкими шеями, торчащими из форменных воротничков, подстригали траву и красили ограду, и пылала праведным гневом. Но я и представить не могла, с чем мне предстоит столкнуться.

За очередной казармой на открытой площадке стоял вертолет. Что-то он большеват – прикинула я. Рассудив, что местный эскулап от меня никуда не денется, я решительно зашагала к вертушке.

Это была какая-то из бесчисленных модификаций МИ-8 – машины, явно не предназначенной для поиска сбежавших. Меня разобрало любопытство. Оглядевшись вокруг – никого, только пацаны вдалеке красили ограду, уже приближаясь к многострадальным воротам – я осторожно потянула за дверную ручку. Дверь отошла в сторону. Тогда я скинула туфли, чтобы не мешали, и забралась в кабину.

Вот это да! Настоящий летающий госпиталь! Отсек представлял собой реанимационный медицинский модуль. К застеленной зелеными простынями койке была подведена вся необходимая аппаратура – приборы искусственной вентиляции легких, подача кислорода, дефибриллятор, еще какие-то неопознанные мной медицинские аппараты. Все в полной боевой готовности, как сказал бы опереточный командир части, хоть сейчас под наркоз и на стол.

Конечно, в последние годы армию перевооружили-переоснастили, вложили большие деньги, но я никак не думала, что настолько большие. Как-то не по чину простой воинской части иметь свой летающий госпиталь. Да и зачем?

– И кто же это тут без допуска по объекту шляется? – неожиданно раздался за моей спиной добродушный бас. – Военную технику разглядывает? Дисциплину нарушает?

Я повернулась. Передо мной стоял плотный мужичок средних лет с моими туфлями в руке. Летчик?

– Ваша машина? – спросила я.

– Моя.

Достав удостоверение военной прокуратуры (да, есть у меня и такое, взяла именно для подобных случаев), я потребовала журнал полетов.

– Прокурорская проверка, – коротко ответила я на его недоуменно поднятые брови.

Разбирать каракули в журнале было непросто. Я открыла последнюю заполненную страницу и начала отлистывать назад.

– Что вы ищите? – не вытерпел он. – Скажите, я покажу.

– А вы сами как думаете? Что я могу искать? Что тут у вас недавно произошло? – в моем голосе появилась типично казенная сварливость.

– Так бы сразу и сказали, – погрустнел летчик. Сунув мне мои лодочки, он взял журнал и быстро нашел нужную запись.

– Пожалуйста. У меня все заполнено. Вот первый вылет – 14:45, четверг, осмотрено три квадрата, – он потыкал толстым пальцем в первую запись на странице. – Далее перерыв на отдых и дозаправку, затем еще три квадрата, – его палец опустился ниже. – Вот ночные вылеты. Все по регламенту.

Летчик перевернул страницу.

– Пятница. Утренний вылет 7:20, в 9:45 обнаружили объект, в 10:30 взяли на борт. У меня все в порядке.

– Взяли объект на борт? – не поняла я. – Какой объект?

Летчик тоже непонимающе уставился на меня. Постепенно удивление в его взгляде сменилось подозрительностью.

– Жалоба на вас, – слегка надавила я. – Вы уверены, что взяли того, кого нужно?

– Ну уж не знаю, кого им нужно, – сварливо пробурчал летчик. – Кто по лесам бегал, того и взяли. А как звать – нам не говорят. У нас все по номерам.

Он ткнул пальцем в шестизначный номер в журнале:

– Номер видите? Вот его и взяли. Сам Бродский в машине был, он парня в порядок приводил – два раза дефибриллятор включали. Он и сдавал бедолагу в лабораторию Верховскому. Мое дело сутки над лесом полетать, объект на борт принять, и в лабораторию отвезти.

Лабораторию?

Я вообще перестала понимать, что здесь происходит. Или к Андрею все это не имеет никакого отношения, или его переправили в какую-то лабораторию. Как говорится, одно из двух. Но зачем тогда часть объявила его в розыск как беглеца?

– Журнал я изымаю, – решительно заявила я, засовывая журнал в сумку. – Без возражений.

Летчик сначала дернулся, но, увидев, как я пишу расписку на бланке прокуратуры, отступил.

Повидать доктора Бродского теперь я жаждала с куда большей силой. Спрыгнув на землю, я надела туфли и решительно зашагала в сторону медпункта.

В тесной приемной пожилая фельдшер пила чай и листала гламурный журнал. На подоконнике бубнил радиоприемник, передавая мировые новости, которые в последнее время становились все хуже. Будто какой-то триллер или хоррор по радио зачитывали. В Тихом океане бушевал очередной ураган, Европа вооружалась и усмиряла стычки местного населения с мигрантами, становившиеся все яростнее. Банкиры в преддверии финансового кризиса выбрасывались из окон, начальник управления военной разведки США застрелился, но перед этим поведал о приближающемся конце света и визите инопланетян.

Я поздоровалась.

– Приема нет, – не отрывая глаз от журнала, буркнула фельдшер.

Банальность вырвалась сама собой:

– Вы и с больными столь же вежливы или только с проверяющими из прокуратуры?

Помахав удостоверением перед ее носом, я велела открыть все помещения. Тетка залопотала про отсутствие врачей, без которых она не имеет права меня пустить, но я с таким ожесточением глянула на нее, что она замолчала и отправилась за ключами.

Хозяйство было небольшим, но любопытным. Лазарет на шесть коек, ныне пустой, изолятор и процедурная меня не заинтересовали. Помещение со сложной медицинской аппаратурой вызвало лишь удивление, зато в кабинете с надписью «Бродский В.В.» на двери я расположилась надолго. Я была уверена: здесь меня ждет много интересного. И, прежде всего, шкаф с медицинскими картами.

Как оказалось, на всех медицинских картах был проставлен шестизначный индекс. Я нашла номер, записанный в полетном журнале, и достала нужную папку. Это была карта Андрея Крылова. Первая страница выглядела знакомо. Ее копия сейчас лежит в моем личном сейфе в розовой папке с пустым белым прямоугольником в углу.

Сначала шли результаты многочисленных анализов: кровь, кардиограмма, энцефалограмма, еще какие-то медицинские параметры – нет времени разбираться. Дальше были собраны результаты тестов – непонятная аббревиатура, значочки-закорючки. Завершало всю эту китайскую грамоту пространное заключение. Я быстро пробежала его глазами, но мало что поняла. Ладно, изучу, когда будет возможность.

Я перевернула последнюю страницу. И вот тут глаза мои полезли на лоб. Это был акт приема-передачи, иначе и не скажешь. Вверху страницы под датой пятницы красовалась размашистая надпись: «Переведен в ЦМСЧ 77». Далее следовало краткое «сдал» за подписью Бродского В.В. и не менее краткое «принял», под которым стояла загогулина с расшифровкой «д.м.н. полковник Верховский К.А.».

Я вытащила наугад несколько карт и быстро пролистала их. Все то же самое. По мере того, как докторские каракули превращались для меня в осмысленный текст, вставала ужасающая картина: местный эскулап действительно тестировал новобранцев. Только он вовсе не собирался облегчить ребятам прохождение службы с помощью достижений современной психологии. Наоборот, он отбирал потенциальных кандидатов для травли и издевательств, которых затем троица садистов Бабай, Дед и Кусок доводили до финиша – побега.

Но зачем? Что за бесчеловечный эксперимент он здесь ставил?

Мои размышления прервал звонок Ганича. Наш гений справился с моим заданием – сравнил данные по побегам в этой воинской части с соседними. Как я и предполагала, здесь беглецов было намного больше. Ганич назвал фамилии сбежавших за последний год. Я вывалила на стол все бумаги доктора на стол и нашла нужные документы. Как и в случае с Андреем, все беглецы были пойманы на вторые сутки и переведены в ЦМСЧ 77. Однако медицинские заключения у этих ребят отличались от того, что было написано в карте Крылова. В отличие от этих ребят Андрея Бродский считал абсолютно бесперспективным для дальнейшей разработки. Так вот, видимо, что означал тот вопрос и надпись «проверить» на листке в деле Андрея.

Ну что ж, одной загадкой меньше.

* * *

Высокие деревья по обеим сторонам трассы слились в сплошную зеленую стену, и я чувствовала себя гончей, несущейся по следу в бесконечном зеленом коридоре. Нетерпение гнало меня вперед – ответы были близки, нужно лишь протянуть руку, вернее, доехать. Но, главное, кто оказался прав? Мысленно я погладила себя по голове. Шеф ищет парня в городе, а я найду его там, где никто не ожидает. Только бы найти живым!

ЦМСЧ 77 в узких кругах носила название Санатория и находилась в полутора часах езды от воинской части. Об этом мне рассказал вездесущий Ганич, пока я выжимала из своей «ласточки» все, на что она была способна. Поведал он мне и историю Санатория, которая началась еще во времена Николая Второго. Тогда заведение являлось больницей для высшего командного состава и русской аристократии. В советский период здесь уже поправляли здоровье герои труда и важные чиновники. Поговаривали, что попасть в Санаторий было сложнее, чем в знаменитую Кремлевскую больницу, а результаты лечения намного превосходили результаты «Кремлевки» и были просто фантастическими.

Долгие годы эта чудо-больница наряду с космической медициной и Мавзолеем находилась в ведении секретного 3-го Главного управления Минздрава, эстафету от которого перехватило не менее секретное Федеральное медико-биологическое агентство.

В свое время в ЦМСЧ 77 лечились Сталин, Хрущев, Андропов. Здесь не раз вытаскивали с того света Брежнева, и если бы не мастерство местных эскулапов, то эпоха Ельцина закончилась бы на несколько лет раньше. Да и цветущий вид нынешней номенклатуры – тоже заслуга врачей Санатория, а вовсе не пластических хирургов, как думают обыватели. Иногда в Санаторий удавалось попасть и лидерам других стран, а вот на какие услуги и уступки для нашего государства они шли ради этого, история умалчивает.

В отличие от советских времен в наши дни многое решают деньги. Поэтому сейчас в Санатории можно встретить олигархов, банкиров, обласканных властями артистов и прочий «цвет нации».

Доктор медицинских наук Константин Верховский действительно значился в списках сотрудников ЦМСЧ 77 и был личностью засекреченной и весьма любопытной. Даже Ганичу потребовалось время, чтобы найти нужную информацию. Но дороги до Санатория ему вполне хватило, чтобы я знала о Верховском все. Или почти все.

Родился в Москве в семье научных работников. Мать – биохимик, отец – физик, но более примечательным оказался дед – профессор нейрофизиологии, стоявший у истоков этой науки, который и привил внуку интерес к медицине. Окончил Первый Московский медицинский институт, лечебный факультет, интернатура и аспирантура там же. Практически сразу после окончания аспирантуры защитил кандидатскую диссертацию по нейрофизиологии, длинное и сложное название которой мне мало что сказало. Через восемь лет – докторская, тема которой была засекречена настолько, что Ганич почти опустил руки. «Я, конечно, рано или поздно найду этот диссер, но стоит ли он таких усилий?» – пробурчал Леонид.

Семьи у Верховского не было, видимо, доктор принадлежал к тому сорту людей, о которых говорят «женат на науке». Только вот о «науке» практически ничего и не было известно. Даже Ганич со всем своим виртуозным владением информацией пока не смог ничего нарыть о последних разработках ученого. По косвенным признакам можно было предположить, что нынешние интересы Верховского лежали в области самого передового края нейробиологии.

Интуиция подсказывала мне: за такой секретностью наверняка прячется какая-то гнусность. А если я права, то Андрея надо выручать. И выручать срочно. Не впервые наука, медицина в частности, прикрываясь самыми благими намерениями, занималась вивисекцией. Не надо далеко ходить за примерами – мы еще долго не забудем Вторую мировую и эксперименты нацистов. И здесь, как подсказывало мне чутье, творилось нечто столь же отвратительное, после чего захочется вымыть не только руки, но и память.

Предаваясь мрачным мыслям, я вышла из машины возле высокого, выше человеческого роста, бетонного забора, за которым в глубине сада стояло четырехэтажное здание с портиком и белыми колоннами. Опять КПП, только намного серьезнее – не желторотые пацаны-первогодки, а матерый, уверенный в себе контрактник. И здесь меня никто не ждал.

Оказавшись у цели, я вдруг засомневалась: а стоит ли вваливаться неподготовленной, без тщательно разработанной легенды? Когда мы не уверены в следующем шаге, то обращаемся к ведущему группы. Но сейчас старшей была я. Что делал ведущий, оказавшись в тупике? Обращался к шефу.

Ох, как же мне не хотелось звонить полковнику…

Пересилив себя, я набрала начальство. Ремезов скинул звонок. Итак?.. Посоветоваться с более опытным Деминым? Ну уж нет! Но тогда остается либо вернуться ни с чем, почувствовав себя полной неумехой, не готовой к самостоятельной работе, либо лезть напролом в надежде на великое русское авось.

Выручила меня очередная порция информации от Ганича – чем не повод поговорить. Леонид выслушал меня, помолчал (я так и видела, как он раскачивается на стуле, запустив пятерню в лохматые кудри) и, наконец, выдал:

– Лучше бы посоветоваться с шефом, но если решишь лезть в логово к чудовищу, то, вот тебе вводные. Во-первых, сейчас к КПП подъедет кортеж из «скорой» с пациентом и трех машин с охраной и родственниками. Во-вторых, на КПП с ночи воскресенья не работает камера. Заявка на ремонт отправлена, но камеру пока не починили, так что можно незаметно проскочить внутрь вместе с толпой.

Поблагодарив Леонида, я оставила короткое сообщение шефу и решила действовать на свой страх и риск. К чудовищу, так к чудовищу.

– К полковнику Верховскому.

Здоровенный охранник в камуфляже окинул меня цепким взглядом и то ли спросил, то ли констатировал:

– Пропуск.

– Чего нет, того нет. Такой не подойдет?

Я вложила в огромную лапищу удостоверение сотрудника ФСБ.

Охранник внимательно изучил документ и так же лаконично осведомился:

– Вас ждут?

– Сомневаюсь, – я покачала головой. – Хотя все возможно.

– Подождите, я выясню, – коротко бросил охранник, пропуская меня в помещение КПП.

Я оказалась во вполне респектабельном холле. Длинные кожаные диваны вдоль стен, пара глубоких кресел в углу, отгороженных стойкой с растениями – этакий уединенный закуток для конфиденциальной беседы с врачом. Журнальный столик с периодикой и бутылками минералки, раскидистые фикусы, призванные придать помещению уют. Прямо напротив входа виднелась вторая дверь, ведущая на территорию Санатория. Наверняка, запертая и охраняемая.

Приветливо кивнув смутно знакомой даме в кресле – актриса? – я уселась на диван и подхватила со столика первый попавшийся журнал. «Пластическая хирургия»? Отлично. Сделав вид, что разглядываю фотографии скроенных заново красавиц, я принялась незаметно осматриваться вокруг. Оказалось, что инстинктивно я выбрала самое удачное место – за пышным растением меня не было видно ни от входа, ни от выхода, зато я прекрасно контролировала все помещение и оба входа.

И вдруг тишина и спокойствие в одно мгновение остались в прошлом. Первыми в холл ввалилась охрана в строгих черных костюмах. Следом суетливой трусцой вбежали врачи «скорой» с носилками. За ними важно вышагивала ярко-рыжая девица в высоких ботфортах (это летом-то!) и шпицем под мышкой. У меня сразу возникло ощущение, что я оказалась на вокзале. Все шумели и суетились вокруг заботливо усаженного на диван пожилого обрюзгшего мужчины. Внимательно приглядевшись, я узнала некогда популярного киноартиста, а ныне депутата, приятельствующего с самим президентом.

Вскоре стало еще теснее – со стороны Санатория в холл вошел врач с парой накачанных санитаров. При виде незнакомцев шпиц тут же зашелся лаем, суета и шум достигли апогея. Артиста под оханье девицы в ботфортах усадили в кресло, и санитары покатили его ко входу на территорию Санатория. Девица с телохранителями бросились следом, образовав затор, в который сунулась и я. Все произошло так, как и предполагал Ганич: меня никто не остановил.

Я пристроилась в кильватер процессии, попутно бросая быстрые взгляды по сторонам. От КПП к лечебному корпусу вела выложенная плиткой дорожка с прозрачной пластиковой крышей над головой – чтобы пациенты не мокли под дождем в случае непогоды. Вокруг лечебного корпуса был разбит парк с ажурными беседками, фонтанами и кустами роз. По аллеям степенно прогуливались больные в дорогих спортивных костюмах. Пара-тройка лиц показалась мне смутно знакомыми. Но кто это – чиновники, телеведущие или депутаты – я так и не вспомнила.

В здание мы вошли с торца, шумная процессия свернула к лифтам, а я направилась в главный холл, которому мог бы позавидовать пятизвездочный отель – столько мрамора и вычурной позолоты, приходящихся на кубометр пространства, мне давно не доводилось видеть. Выбрав лицо подобрее за стойкой регистратуры, я поинтересовалась, где могу найти профессора Верховского.

– Поднимайтесь на третий этаж, коридор направо, он вскоре должен подойти, – последовал приветливый ответ.

Я бодро застучала каблуками по мраморным степеням, лихо свернула за угол… И чуть не уперлась в знакомую широкую спину, обтянутую серым пиджаком.

Реакция моя была молниеносной и неожиданной даже для самой себя – быстрый прыжок назад. Не знаю, почему я это сделала – сработала ли женская интуиция или защитные рефлексы дали о себе знать, но мне нисколько не хотелось, чтобы шеф лицезрел мой обескураженный вид. Его-то самого ничто не могло обескуражить…

Но откуда Ремезов узнал о Санатории? И что это за высокий темноволосый человек в черной кожаной куртке рядом с ним?

Поразмыслив с минуту, я решила, что в присутствии шефа в Санатории есть большой плюс – теперь мне не придется в одиночку вызволять Андрея из когтей Верховского. Я дернулась, чтобы сделать шаг, но моя интуиция вдруг воспротивилась. Прежде чем воочию предстать перед очами начальства, стоит позвонить, подсказала она.

Из своего укрытия я прекрасно видела, как шеф достал из кармана смартфон, быстро глянул на экран, но отвечать не спешил. Как не спешил и сбрасывать вызов. Ответил он лишь на пятом звонке.

– Тебе срочно? Я занят, – в голосе полковника наметились сварливые нотки.

– Да, срочно, но я быстро.

В двух словах я рассказала о своем визите в воинскую часть, не забыв добавить, что абсолютно уверена: мальчик находится в ЦМЧС 77. Дальше я поделилась своими ближайшими планами, первым пунктом которых значился разговор с Верховским.