Читать книгу Счастье с чужим паспортом - Дмитрий Красавин - Страница 5

– Я был седьмым ребенком в богатой семье. Отец хотел, чтобы сын пошел по его стопам и стал адвокатом. Он договорился о принятии меня в университет и подыскал в жены дочь местного князя, но я воспротивился его воле, желая лишь одного – познать себя. После долгих бесед, уговоров и обильных слез меня поддержала мама. Благодаря ее заступничеству отец позволил мне идти своим путем. Так я стал одним из учеников Вишвамитры. За пределами Индии его имя ничего не говорит, но у нас, в Кашмире, он не менее популярен, чем Махатма Ганди. Гуру учил нас воспринимать мир в его целостности, где ничто бесследно не исчезает, а, рождаясь и умирая, перетекает из одних форм в другие. Человек в этом меняющемся мире наделен особой способностью – познавать окружающую действительность и преобразовывать ее по законам красоты. Из-за лености многие люди не осознают своей силы, становятся рабами страстей: жадности, похоти, властолюбия… В качестве примера таких глупцов он приводил англичан, которые вывозят на кораблях в Англию золото Индии, насилуют наших женщин, но не прикасаются к нашим главным богатствам – ведическим знаниям и йогическим практикам. Поскольку эти «жадные и лживые людишки» в своих газетенках усиленно поливали грязью все происходящее в Советском Союзе, то Вишвамитра решил, что ваша страна достойнейшая из достойных. В небольшой библиотечке нашего ашрама появились переводы статей из советских газет с портретами ваших вождей, улыбающихся стахановцев, рабочих, крестьян. Мы стали изучать русский язык. Благодаря медитативным практикам я довольно быстро добился в этом успеха. Во мне крепло желание увидеть вашу легендарную страну воочию, стать активным участником строительства коммунизма, чтобы, вернувшись в Индию, поделиться полученным опытом с гражданами своей страны. Что из этого вышло, ты уже знаешь.

Ананд замолчал.

Надежда подправила длинным толстым прутом горевшие в костре ветки, чтобы пламя плотнее охватывало висевший на треноге котелок, и приободрила Ананда:

– Рассказывай, рассказывай. Ты разочаровался в нашей стране?

– Нет. Разумеется, здесь все не так, как представлялось в Индии. Но в ваших людях больше энтузиазма, больше, чем у нас, индусов, веры в будущее. У вас «нет ни черных, ни цветных». У нас в Индии не так. Мы на своей родине люди второго сорта да еще и между собой разделены по кастам. Вы стремитесь к равенству и братству, а капиталистические страны живут грабежом и унижением людей других национальностей, другого цвета кожи. Американцы разбогатели за счет отобранных у индейцев земель и рабского труда привозимых из Африки негров. Индейцы и негры у них считаются людьми второго сорта. В Германии евреи официально объявлены людьми второго сорта. В вашей стране не все так плохо. Даже многие из заключенных Волголага, несмотря на полуголодную жизнь и рабский труд, гордятся своей страной. Теория и практика еще далеки от совпадения, но это временно.

– Ты бежал из лагеря, чтобы вернуться в Индию?

– Чтобы помочь другим людям. Полгода назад моим соседом по нарам стал отец Павел – православный священник, который во время Гражданской войны был в армии Колчака членом Временного церковного управления. Мы сдружились. У отца Павла это был третий срок. Выглядел он неважнецки и сознавал, что живым ему на волю не выйти. Он рассказал мне о своем знакомстве с архиепископом Андреем, который у Колчака руководил духовенством Третьей армии и тоже был членом Временного церковного управления. Несколько лет назад их пути снова пересеклись в одном из ИТЛ. Предчувствуя скорую смерть, архиепископ Андрей поведал отцу Павлу о спрятанных в погребе одного из деревенских домов вблизи Югской пустыни1516 древних иконах, в числе которых была семейная икона рода Ухтомских из храма в Восломе17. И попросил, если тому удастся выйти на свободу, спасти иконы от затопления водами водохранилища, а семейную икону передать его брату Алексею, единственному из оставшихся в живых представителю древнего княжеского рода.

Югская Дорофеева пустынь. Затоплена водами Рыбинского водохранилища.

Отец Павел нарисовал прутиком на песке карту деревни, план погреба, обозначил место клада, сообщил мне домашний адрес академика Ухтомского и взял с меня клятву, что, оказавшись на свободе, я приму все меры по спасению древних православных икон. Я понял, что эти святыни для него и великого множества других христиан бесценны, и спустя десять дней после этого разговора бежал из лагеря.

– Как это тебе удалось, там же кругом охрана?

– Очистил тело постом и в одну из ночей перевел организм в состояние глубокого самадхи, при котором все процессы жизнедеятельности почти прекращены: снижена температура тела, пульс не прощупывается, дыхание приостановлено до такой степени, что без специальных приборов его невозможно уловить. Меня приняли за мертвеца и положили тело вместе с телами еще девяти заключенных в стоявший на границе ИТЛ полуразрушенный сарай, чтобы на следующий день увезти на телеге и закопать в отведенном для этих целей месте. Как только двери сарая закрылись, я постепенно пробудил тело к жизни, ночью подполз к выходившей за пределы лагеря стене, вытащил гвозди из одной прогнившей доски и выбрался наружу. Оказавшись на свободе, прислонил доску на место и пошел на железнодорожную станцию в уверенности, что если ваш христианский Бог свел меня с отцом Павлом, то он позаботится и о том, чтобы все устроить наилучшим образом.

– Из поезда тебя тоже Бог выкинул?

– И из поезда выкинул, и синяков наставил – как бы иначе мы с тобой встретились? Ты для меня посланница всевышнего! Во-первых, выходила, поставила на ноги; во-вторых, могу доверяться тебе во всем; а тут еще такой сюрприз – ты учишься в университете, в котором ведет научную работу и читает студентам лекции академик Ухтомский! Моя задача упростилась до невозможности: нарисую тебе карту деревни, план погреба, ты передашь все Ухтомскому и расскажешь об иконах. Он при его высоком положении без проблем сможет оформить себе разрешение для въезда на подлежащие затоплению территории, заберет иконы и распорядится ими наилучшим образом. Разве без вмешательства Всевышнего могло все так удачно сложиться?

– А сам что планируешь дальше делать?

– Что делать? Хотелось бы лично встретиться с потомком Рюриковичей, первых русских царей, побеседовать о жизни, о революции. Но я в вашей стране бесправный беглый каторжанин, не имеющий на руках никаких документов. Мне в городах появляться опасно. В лагере ребята говорили, что у вас по городам милиция облавы на приезжих устраивает, документы проверяет, беспаспортников вылавливает, чтобы неповадно было из колхозов бегать. Многие по этой статье срок тянут. Меня один раз в Сталинабаде замели, повторений искать не хочется. Буду окольными путями пробираться к себе, в Индию…

– Ну вот, только что читал мне лекцию про радость, а теперь «бесправный беглый каторжанин». И лицом осунулся… Так дело не пойдет!

Надежда подняла с земли прут, встала, сняла с треноги котелок, поставила его на траву, бросила в кипящую воду цветы мать-и-мачехи, походила вокруг костра, разминая ноги, снова остановилась перед Анандом, протянула ему руку:

– Вставай, посмотрим, как ты ходить можешь.

Ананд обхватил ее ладонь своею ладонью, но, вместо того чтобы опереться и встать, склонил голову и поцеловал запястье.

Надежда отдернула руку:

– Снова за свое? У нас в стране не принято целовать дамам ручки. Это называется барскими замашками.

Слегка оперевшись ладонью правой руки о бревнышко, Ананд встал самостоятельно и шагнул к Надежде:

– Тебе неприятно?

– Мы должны соблюдать неписаные законы общества, в котором живем.

– Неписаные законы пишутся людьми и людьми же отменяются. Ваше общество стремится к коммунизму, а коммунизм – это свобода, терпимое отношение к любому поведению людей, если таковое не причиняет никому вреда.

– Из тебя получился бы хороший адвокат, если бы ты пошел по стопам своего отца.

– Извини. Меня распирают благодарность к тебе и нежность. Я не знаю, как их выразить, боюсь обидеть неосторожным словом или жестом. Скажи мне, как тебе поклоняться.