Читать книгу Маленькая Французская История и другие рассказы - Дмитрий Мальцев - Страница 5

Расскажу вам историю одного человека. Настоящего имени его я вам не раскрою – скрою, придумаю какое-нибудь другое. У меня с именами плохо, не могу даже запомнить, как зовут моего начальника, за что мне попадает на работе. За это и за полное безделье. Звали нашего героя, будем считать, Василий. С детства Василий ничем не интересовался по своей воле, против своей воли тоже. Его никто ничего не заставлял делать, когда ему говорили «Васечка, кушай кашеньку», – он всегда кушал. Сказать, что это был идеальный ребёнок – ничего не сказать. В школе он учился не отлично, не плохо – учился он хорошо. Кто-то учится из-под палки, Василий учился из-под палочки. Если ему не говорили что-то делать – он ничего не делал, если ему говорили что-то делать – он делал то, что ему говорили. На просьбу своих родителей Василий отвечал, например, так: «Хорошо», так: «Почему бы не сделать», или так: «Можно и сделать». Родители отдавали его в секции, он ходил на них исправно, когда ему говорили на них ходить. Занимался он так, как учили, он совершенно не старался и не пытался схалтурить. Василий просто делал.

На лице его чаще всего виделось то, что у многих людей случается перед улыбкой – брови немного приподнимаются, глаза светлеют, мышцы рта напрягаются. Потом у других людей случается сияние радуги. У нашего героя было всё точно так же, кроме финальной стадии, то есть улыбки. Он никогда не улыбался в полную силу, даже если с ним шутили, травили анекдотами, уничтожали немилосердно юмором. Он добавлял к своему полурадостному выражению лица небольшие подъёмы уголков рта и кивал головой. Делал он это искренне, и шутка ему очень нравилась, но никто никогда не слышал, чтобы Василий смеялся, только дыхание у него становилось немного чаще.

Анекдоты тоже бывают разные. Некоторые вы слышите по несколько сотен раз. Иногда ваши родственники, считающие, что с их чувством юмора только писать сатиру, рассказывают одну и ту же шутку так часто, что вас начинает тошнить и от шутки, и от родственника. Не Василия. Каждую шутку он слушал с одинаковым выражением лица, с одинаковой реакцией, какая описана в предыдущем абзаце, изменяя лишь положение головы в пространстве.

Внешность его была совершенно приятной – в ней не было ничего неприятного. Ни особенной красоты, ни природного атлетизма, ни каких-то очаровательных особенностей. Он не нравился людям ни с первого взгляда, ни с первого слова. Со второго люди начинали говорить ему: «Приятный ты парень, Василий!» Реагировал на эти слова он так же, как и на шутки. Вообще, это было его основной реакцией. На отрицательные события он, вместо кивания, покачивал головой и двигал не всей бровью, а лишь той частью, что ближе к носу.

В школе к нему относились нормально, даже умеренно. Было в его отношении к людям что-то одинаково приветливое, казалось, что все для него одинаковы или почти одинаковы. На перемене в классе к нему подошла одноклассница:

– Вася, а тебе девочки вообще нравятся?

Подъём бровей, уголков рта и кивок головой:

– Девочки нравятся.

– А кто тебе нравится?

Василий удивился:

– Девочки нравятся, что за вопрос? Ты же уже спрашивала.

– Да нет! Кто конкретно?

Василий посмотрел вверх, на его лице появилась задумчивость:

– Мне нравится Ева из седьмого «А». Учительница Математики тоже ничего, в принципе. Ещё мне нравится моя соседка по лестничной площадке, но ты её не знаешь, наверное…

– Забавный ты такой, Вася, смешной. Я имела в виду из нашего класса.

– А! – снова почти улыбнулся, – Нет, из нашего никто не нравится.

– Чудак, – девочка фыркнула и ушла.

Я понятия не имею – нравился он Еве, учительнице математики, или соседке. Могу точно сказать, что в школьные годы ни с кем из них он близких отношений не имел. Несмотря на такую почти что бесстрастность в жизни, у Василия появилась настоящая любовь. В один летний день он с семьёй поехал на прогулку в лес. Пересекая овраги, переступая через солнечную мозаику, танцующую на подлеске, юный Вася увидел сквозь освещённые стволы осин девочку, гуляющую со своим дедом. На руке у неё висела большая корзина, дед держал в руке палку и указывал куда-то под деревья. Девочка присаживалась у дерева и срезала грибы. Вася медленно приблизился. Он протянул деду руку:

– Добрый день! Я – Василий!

Старик улыбнулся, крепко и мозолисто пожал ему руку, представился. Василий поинтересовался:

– А что вы такое делаете?

– Мы грибы собираем, Василий, подосиновики.

Так в жизни Василия появились походы за грибами. Непонятно, что он любил больше – собирать их или есть. Но белые грибы и подосиновики ему нравились больше других. Теперь в его шкафу, помимо приказной школьной литературы, гордо стояла энциклопедия грибов, она же фунгипедия.

После школы Василий поступил в обычный институт на обычную специальность. И умер.

Я пошутил. Учился он так же, как и в школе. Зачёты сдавались по мере необходимости, дисциплины изучались схожим образом. Василий не участвовал в институтской жизни, когда его призывали к участию в студенческих союзах и прочих коллективных мероприятиях, он просто говорил: «Спасибо за предложение – я не хочу». Так же он говорил и после того, как выпивал небольшое количество спиртного. Сигарет он не курил вовсе, искренне не понимая цели данного действия. Первый, второй, третий, остальные, как обычно, курсы, выпуск. Потом он пошёл на обычную работу. Работал он нормально, никогда не перерабатывал, никогда не опаздывал, делал всё ровно к сроку и не раньше, инициативы также не проявлял. Общался с коллегами только тогда, когда они его о чём-то спрашивали, сам же он у них ничего не спрашивал. Отпуск он брал обычно летом или в начале осени, тогда он уезжал куда-то в дальние грибные походы.

После работы Василий шёл домой пешком, делал он это вне зависимости от погоды, периодически меняя маршруты. Однажды, на его пути встретилась коллега из другого отдела. Василий поздоровался, девушка улыбнулась, Василий попрощался. Это продолжалось несколько раз, пока, через несколько лет случайных встреч на пути домой, его знакомая не предложила ему погулять:

– Можно и погулять, – кивнул Василий.

Так они и гуляли. Девушка что-то спрашивала, Василий отвечал изредка что-то и сам рассказывал, обычно про грибы. Но, гораздо чаще, он понимающе реагировал на её истории, в которых не принимал никакого участия, а был слушателем. Сначала его спутница очень радостно воспринимала эти прогулки, потом ей начало казаться, что Василию вовсе скучно быть с ней, и больше не предлагала ему гулять. Василий никак не отреагировал на такое изменение в её поведении и на работе обходился с ней с той же самой непосредственной приветливостью, с какой обходился со всеми. Как-то, в последние солнечные дни осени, когда он вышел из конторы и снова двинулся домой, она нагнала его:

– Василий, вам, наверное, неинтересно со мной, я права?

Василий поднял брови у носа:

– Почему вы так считаете?

– За всё время, что мы гуляли, я так ничего о вас и не узнала, гораздо больше о подосиновиках. Я всё время что-то рассказываю, а вы так реагируете… как на всё реагируете.

Он попытался улыбнуться. Как обычно, у него не очень вышло:

– Вы знаете, мне кажется, что я совершенно неинтересный человек, чтобы о себе что-то рассказывать. Не обижайтесь на меня, я, сколько себя помню – такой и был всегда. Это, наверное, заболевание, или ещё что-то из этой области. То ли дело грибы. Бывает, идёшь по сельской дороге, а рядом посадка, зайдёшь туда – укрыться от полуденного солнца, а у деревьев – грибы растут! И столько сразу радости, думаешь: «Жаль, что никакой ёмкости с собой не взял и ножика не прихватил», – а солнечные островки пляшут на траве в это время и выхватывают из тени леса багряные шляпки…

– Василий, ну, что вы, в самом деле! Взрослый мужчина, хватит дурачиться уже!

Василий удивился и даже смутился:

– Простите, я не дурачусь. Если вам про грибы неинтересно, я не буду рассказывать, я не настаивал никогда, я думал, вы не против, вовсе, были.

Девушка запахнула пальто посильнее, извинилась, развернулась и ушла. Василий пожал плечами и отправился домой.

После этого происшествия они уже практически не общались. Через полгода она уволилась и Василий её больше не видел.

Некоторые люди с годами перестают следить за собой, начинают хуже одеваться, пахнут тоже не очень уж хорошо, будто распространяют споры ветхости на других. Других начинает пугать неминуемая старость, которая ждёт за порогом. Василию было все равно. Одевался он всегда обыкновенно – не броско, но аккуратно. Гулял много и на здоровье не жаловался. Единственной проблемой, какой он достиг с годами – стало его зрение. К сорока годам он стал ощутимо плохо видеть. Это начало мешать в работе, и доктор прописал ему очки. Коллеги, многих из которых он знал уже лет пятнадцать, отметили такое изменение во внешности. Некоторые даже посчитали, что он стал выглядеть лучше, солиднее. На него периодически обращали внимание незамужние дамы. Спустя несколько эпизодов проявления интереса, Василий спрашивал их прямо, и, возможно, немного неожиданно:

– Простите, вам интересно слушать про грибы?

Многих это смущало, а Василия всё устраивало. Его устраивала его должность, где-то чуть выше середины иерархической лестницы, устраивала небольшая квартира, которая досталась ему от бабушки, устраивало отсутствие женщин в жизни. Он никогда не знал жалости к себе, совершенно не понимал многих проблем людей и не пытался казаться лучше, чем он есть, чтобы кого-то заинтересовать. Василий всегда оставался Василием.

Свой выход на пенсию он встретил совершенно спокойно, как и всё в своей жизни. В какой-то степени, даже с радостью. К этому времени, у него почти не осталось родственников, так что телефон, который и так нечасто звонил, теперь подавал сигналы жизни лишь по крупным праздникам. Василий, свободный от рутины работы, проводил семь месяцев в году за сбором грибов. Многие он ел, многие солил, некоторые морозил или отдавал немногочисленной родне. В Июне, отправившись в очередной поход в дальней глуши, он забыл дома свои очки и, блуждая по лесу ранним утром, не заметил коряги. Оступившись, Василий покатился с оврага и навсегда остался лежать на мягкой и влажной простыне из папоротников, в той части леса, куда обычные люди никогда не заходят. Вот теперь я не шучу.