Читать книгу Золото дураков - Дмитрий Могилевцев - Страница 3

Эта вражда была древнее мироздания. Ее семена проросли, когда боги незапамятного прошлого вдохнули жизнь в глиняное тело и опустили его на землю. Эта вражда – повесть о непокоренных, восставших против поработителя, о варварстве, бьющем в стены цивилизации.

О человеке, пошедшем против зверя.

Пригнувшись, Билл медленно, осторожно обходил добычу. Под ногами чавкала холодная грязь. Меж бровями стекал пот.

Дюйм за дюймом – ближе к цели.

Свинья Бесси угрожающе хрюкнула.

– Ставлю пять шеков – она его посадит на задницу, – проговорил Албор, первый батрак Билла.

Албор стоял, вывалив объемистое, торчащее из-под рубахи брюхо на хлипкую жердь изгороди. Брюхо было очень волосатое – гораздо волосатее подбородка, который Албор непрестанно чесал. Его жена недавно отправилась на месяц в соседнюю деревню, чтобы ухаживать за новорожденным племянником, и Албор уже три дня с наслаждением выращивал бороду. Жена бороду ненавидела.

– По мне, лицом в грязь шлепнется, – отозвался Дунстан, второй батрак.

Он был полной противоположностью Албору. У того на пояснице тряслись жиры, а Дунстану широкий кожаный ремень приходилось оборачивать вокруг себя дважды, и все равно пряжка болталась. Зато узкое лицо Дунстана почти скрывалось под тучей кустистой поросли. Жена Дунстана любила мужнюю бороду и развлекалась, заплетая ее в косички и украшая бантиками.

– Принято! – Албор плюнул на грязную ладонь и протянул ее Дунстану.

Билл, в свою очередь, плевал и на бороды, и на жен. Сейчас его занимала только трижды клятая призовая отцова свиноматка, Бесси. Уже полчаса она танцевала с Биллом по всему загону. Парень настолько измазался, что, ляг он на пол, сделался бы совершенно незаметным. А может, и в самом деле попробовать? Залечь, прикинуться навозом и подкараулить? Но скотина как пить дать раскусит трюк. У твари в глазах прямо-таки светится злобная хитрость. Однако Бесси – старая. Билл – молод и полон сил. Юная сила выиграет!

Он приблизился еще на дюйм.

Бесси сощурилась.

Еще дюйм.

Свинья взвизгнула и бросилась в бой. Билл прыгнул, встречая атаку лицом, и мощно схватил свиные бока.

Бесси выскользнула из покрытых грязью ладоней и врезалась Биллу в ноги. Весила Бесси много. Мир сделал сальто-мортале и ударил Билла в лицо.

Он встал, плюясь грязью, и услышал реплику Дунстана:

– С тебя пять шеков.

Бесси стояла за спиной, невозмутимая и даже расслабленная.

Решимость Билла крепла: Бесси должна умереть. Он заревел и бросился на свинью. Та дико шарахнулась – но человеческая рука ухватила костлявую свиную ногу. Билл дернул что есть мочи.

Однако Бесси жила на ферме дольше Билла. Бесси пережила голодные зимы, тяжелые роды, несколько лютых хворей и твердо решила пережить хозяина. Несмотря на преклонные годы, свинья не сдалась под тяжестью Билла и попросту поволокла его за собой по грязи. После нескольких кругов по загону Билл сдался. Чтобы закрепить урок, свободным копытцем Бесси припечатала несчастного в лоб и удалилась.

– Думаю, ты на этот раз почти ее уделал, – сообщил Албор тоном, лишь с большой натяжкой заслуживающим эпитета «ободряющий».

Билл не ответил. На кону уже стояла мужская честь. И все-таки всему есть предел – довольно хлебать грязь. Билл встал и отступил, обдумывая новую стратегию.

Он оперся на изгородь – а точнее, почти повис на ней, – и Дунстан похлопал его по плечу. Бесси злобно глянула на батрака.

– Уж слишком она зловредная, – пожаловался Билл, отдышавшись.

– Ты это говоришь почти про всех женщин, – заметил Албор.

– Нужно обхитрить ее.

– И это ты почти всегда говоришь, – напомнил Дунстан.

– А твои хитрости выходят боком, – с мудрым видом добавил Албор, жуя соломину.

– Вы хоть бы посоветовали что-нибудь толковое, а не булькали, как дерьмо в старом нужнике, – выдал разозленный Билл. – Эта свинья должна превратиться в скворчащий бекон. Если не можете сказать ничего полезного – возвращайтесь в сад, рвать яблоки.

Воцарилось молчание, нарушаемое лишь бурными ветрами, испускаемыми свиньей.

По синему небу плыли тонкие облака. Горы вдали казались туманно-пурпурными, полупрозрачными.

Билл смягчился. В свином упрямстве Дунстан с Албором не виноваты, пусть они и не хотят видеть, как старую свинью поволокут на забой. Глубоко в душе – хотя, пожалуй, и глубже, чем час назад, – Билл тоже этого не хотел. Сколько он себя помнил, Бесси была частью фермы. Отец сажал Билла ей на спину и гнал по загону, ухая и вопя, пока мама стояла, цокая языком. И Дунстан с Албором орали, подбадривая. И даже старина Фиркин.

Но родители умерли так рано, а старый Фиркин сошел с ума. Бесси постарела и больше не может пороситься. Билл поневоле оказался хозяином почти разоренной фермы.

– Послушайте, – выговорил он спокойнее, – я не больше вашего хочу ее убивать. Но что мне остается? Консорциум снова повысил налоги. Я заплатил, в сундуке пусто. Если я хочу продержаться еще год, надо зарезать свинью и продать мясо как можно дороже. Так будет лучше и для нее, потому что следующей зимой она ослепнет и охромеет.

Снова воцарилось молчание.

– Билл, а можно подождать еще немного? – спросил Албор, передвинув соломину в угол рта. – Дать ей последний годок?

– Если дам, то забивать ее будет некому, – вздохнул Билл. – Здесь все уйдет Консорциуму, я окажусь в долговой тюрьме, а вы двое – в таверне старины Корнуолла, но без единого шека, чтобы заплатить за эль.

Батраки переглянулись. Наконец Дунстан пожал плечами и печально улыбнулся.

– Мне эта гребаная свинья никогда не нравилась!

Улыбка Албора была копией Дунстановой.

– Другое дело, – заметил Билл. – А теперь посмотрим, смогут ли три взрослых мужика перемудрить одно дряхлое животное.

Билл, Албор и Дунстан медленно, болезненно ковыляли к дому. Албор потирал тяжко ушибленное бедро. Дунстан выжимал грязь из промокшей, спутавшейся бороды.

– Все нормально, – утешил их Билл. – Попробуем завтра.

Потом он раскладывал свежее сено по кормушкам, загонял скотину в хлев. А после того наконец пришел к очагу, где грелся тяжелый железный котел с супом. Среди овощного крошева бултыхались жалкие куски курятины.

Билл никогда не давал цыплятам имен. Безымянных есть проще.

Он вздохнул, глядя на тихо побулькивающее варево. Следовало проверить жом для сыра, вынуть оставленное в маслобойке масло и разложить по горшкам и даже, наверное, проверить гроссбух, чтобы выяснить, сколько же и кому он должен. А вместо того Билл стоял у очага и глядел на суп.

Ночи на ферме тянулись долго. До деревни – пять миль полей и лесов. В детстве казалось – рукой подать. Но тогда были живы папа с мамой. Тогда Дунстан с Албором, а иногда и Фиркин, оставались на ужин, дом полнился смехом и шутками, скрипка пиликала до поздней ночи. Тогда хлопоты по хозяйству не казались серьезной работой, а куча дров в очаге, греющем весь дом, не считалась расточительством.

Дрожащий свет ложился на тяжелые шкафы, толстый дубовый стол, стулья. Билл изо всех сил цеплялся за воспоминания, не желая думать о сегодняшнем дне. А может, Бесси опоросится еще раз? Может, дать ей еще год? Хороший выводок принесет немало денег. Их почти хватит, чтобы свести концы с концами – конечно, если налоги снова не пойдут в гору. Плюс к тому – затянуть потуже пояс, поскрести по сусекам… а может, и продать пару стульев. Все равно нужен только один.

Надо верить: все получится, сбудется и станет хорошо. Хотя скорее Лол или кто-нибудь другой из пантеона вдруг объявится в обветшалом деревенском храме и осыплет всех золотом.

Медленное варево мыслей Билла прервал резкий стук в дверь. Парень глянул на толстую дубовую решетку, защищавшую окна. Дождь выстукивал сложный волнообразный ритм по соломенной крыше. Отсюда до деревни – больше часа ходьбы. И кому понадобилось тащиться в глухомань в такую пору?

Может, ветер обломал ветку и ударил ею в дверь?

Но постучали снова. Если это ветка, то уж очень настойчивая. Мощная, резкая – аж затрясся засов.

Билл снял котел с огня, затем быстро пересек комнату, отодвинул засов, открыл дверь и уставился в холодную ветреную ночь.

На пороге стояли четверо солдат и тяжело глядели из-под шлемов, с которых текла вода на большие солдатские носы. Большие солдатские пояса оттягивали большие мечи с рукоятками, украшенными рисунком пары нетопырьих крыльев. Эмблема Консорциума драконов. На тяжелых кольчугах висели мокрые кожаные плащи с такой же эмблемой.

Большие люди с недобрыми лицами. Причем очень похожие на тех, кто унес почти все деньги, на которые Билл собирался прожить зиму.

– Чем могу помочь? – осведомился Билл со всей возможной любезностью.

Хотя он гораздо охотнее узнал бы, чем им можно напакостить.

– Проход освободи! – рявкнул первый. – Клятый ливень нас уже достал.

Он был выше остальных и отличался удивительно приплюснутым носом. Похоже, все детство первого прошло в попытках остановить лицом летящую сковороду. При разговоре в его носу со свистом циркулировал воздух.

– Конечно, – согласился Билл, отходя в сторону.

Билл не очень хотел видеть стражников Консорциума драконов под своей крышей. Но получить взбучку от них он хотел еще меньше.

Четверка, тяжко топая и сгибаясь под тяжестью мокрых доспехов, ввалилась внутрь.

– Благодарствую, – выговорил последний, чье лицо было чуть добрее, чем у остальных.

Первый закатил в отчаянии глаза.

Непрошеные гости обступили догорающий очаг и с нескрываемым презрением принялись рассматривать дом. От двери к очагу протянулись здоровенные грязные отпечатки подошв. Четвертый глянул на них и виновато пожал плечами.

На мгновение все застыли: солдаты – у огня, Билл – уцепившись за дверь, такую твердую, тяжелую, надежную. Он словно черпал силы из дерева, срезанного и обтесанного отцом еще до рождения Билла. Иначе трудно было бы глядеть на солдат у огня. В горле – один сплошной колючий ком, в голове – безумная каша.

Наконец Билл подошел к солдатам, очагу и своему супу. И принялся наливать варево в большую, скверно сделанную миску. Есть уже не хотелось, но хоть чем-то надо было занять себя. Солдаты свое дело все равно сделают, хочет того хозяин или нет.

Пока суп перекочевывал в миску, первый солдат копался в кожаном кошеле у пояса.

– Приятный дом, – заметил четвертый, которого молчание тяготило более остальных.

– Спасибо, – выговорил Билл, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Его построили мои родители.

– А я все своей благоверной говорю, мол, не худо бы себе такой заиметь, – продолжил четвертый, – но ей не нравится, как оно на ферме жить. Любит моя… ну… в самом центре событий. А на самом-то деле ей бы к алхимику поближе. Много у него берет всякого. Очень о здоровье заботится. Всегда мне что-нибудь в питание добавляет.

Он похлопал себя по животу, лязгая перчаткой о кольчугу, и его глаза затуманились.

– Но вот проку мне совсем никакого. Мой-то брат говорит, что эта подсевшая на наркотики гарпия наставляет мне рога, но брат всегда видит в жизни одни гадости.

Четвертый наконец заметил, что все уставились на него.

– Ох, пардон. Само собой, ничего из сказанного не имеет отношения к нашей, гм, официальной цели. Я просто хотел, ну, знаете…

Он умолк, придавленный начальственным взглядом.

Тогда первый снова уставился на кусок коричневатой пергаментной бумаги, извлеченный из кошеля. А после применил давящий начальственный взгляд к Биллу.

– Вы – Уиллет Альтиор Фэллоуз, сын Микеля Бетерра Фэллоуза, сына Теорна Пентаука Фэллоуза, владелец и фактический держатель прав обладания данным фермерским хозяйством?

Первый не был прирожденным оратором и запинался на каждом слове, однако твердо удерживал презрительную ухмылку.

– Так мне всегда говорила мама, – подтвердил Билл, кивая.

Четвертый хохотнул, но под взглядами коллег удушил свое веселье – будто бросил ребенка в колодец.

Лицо первого не дрогнуло ни на мгновение. Билл воочию представил, как огонек шутки гаснет перед стеной каменного безразличия. Первый производил впечатление человека, который сделал карьеру благодаря редкому свойству: полному отсутствию воображения. Такие люди выполняют приказы слепо и упрямо, и без малейших угрызений совести.

– Дракон Мантракс и, следовательно, Консорциум драконов как целое, – продолжил командир, по-прежнему запинаясь при чтении, – находят ваше уклонение от уплаты очередного годичного налога значительным оскорблением их благородства, чести и божественного статуса. Вследствие того вы…

– Постойте-ка, – выговорил Билл, ошеломленно глядя на первого, стиснув черпак так сильно, что побелели костяшки. – Находят что?!

Когда первый заговорил, Биллу показалось, что ледяной вихрь пронесся по всему нутру, а потом исчез, оставив после себя пустое чистое спокойствие. Будто все чувства унес мощный ужасный ураган, какие дочиста обдирают землю и швыряют коров, будто катапульты.

Когда солдат договорил, градус Билловой ярости поразил самого Билла. Он всегда считал себя мирным человеком. За двадцать восемь лет ввязался всего в три драки, лишь одну начав первым, и в каждой ударил ровно один раз. Но теперь в том месте, откуда поднялся ледяной вихрь, словно по велению могучего волшебника, невидимого и сдерживавшегося до поры, вспыхнула адская ярость.

– Годичного налога?! – сумел выдавить он, борясь с желанием забить черпак в глотку первому так глубоко, чтобы дочерпаться до причинного места. – Ваш великий и могучий гребаный дракон Мантракс выгреб у меня все до последнего пенни. Моя ферма загублена вашей гребаной жадностью. А я и не пожаловался ни разу! И не пикнул, пока вы забирали у меня каждый унаследованный медный шек, серебряный драх и золотой балл.

Билл стоял, чуть не исходя пеной от злобы, перед тощим, равнодушным, совершенно не впечатленным его речью командиром стражников.

– Наверное, бухгалтерия ошиблась, – вставил четвертый, почти забытый на периферии событий. – Знаете, в юрисдикции Матракса ну просто невероятное количество народу, каждый год находятся те, против чьего имени попросту забыли поставить галочку. Понимаете, это неизбежно при всякой бюрократии.

И Билл, и командир с ненавистью уставились на четвертого.

– Так поставьте эту чертову галочку, – процедил хозяин фермы, и в его голосе лютовал огонь.

– Ох, но ведь мы этого не можем, – в глубокой растерянности и смущении выговорил четвертый. – Это ж вообще не по нашему департаменту. Вы-то можете подать апелляцию, но сперва надо заплатить второй раз, а уже потом подавать.

– Заплатить второй раз? – произнес Билл, у которого все поплыло перед глазами от нереальности происходящего. – Да не могу я заплатить гребаный налог второй раз за год! Никто в округе не сможет. Это же безумие!

– Да, – печально подтвердил стражник. – Не очень честная система.

Биллу показалось, что края комнаты оторвались от реальности и сама комната угрожает сложиться, съежиться в ничто, оставив его наедине с черной пустотой безумия.

– Уиллет Альтиор Фэллоуз, – провозгласил первый с безразличной жестокой тупостью, достигаемой лишь долгими годами тренировок в безразличной жестокой тупости, – отныне я лишаю вас прав владения в компенсацию за неуплаченный налог. Отсюда вас немедля препроводят в долговую тюрьму.

– А, долговая тюрьма, – воскликнул четвертый, хлопая ладонью по лбу. – Я совсем про нее забыл. А ведь апеллировать-то нельзя, пока ты в тюрьме, – добавил он, кивая сам себе, – никто туда не придет и слушать тебя не станет. Но конечно, когда выйдешь, непременно подашь, никаких сомнений. Думаю, сейчас очередь года на четыре. Но честно говоря, странно, что она такая, ведь смертность в долговой тюрьме – о-го-го…

Он запнулся и стих, а затем обвел глазами коллег.

– Не слишком оно обнадеживающе звучит, правда? – рассеянно выговорил он.

Билл почти не слышал его. Как же такое может быть? Он строил планы по выживанию, тщательно обдумывал будущее. И все пошло прахом, раздавленное каблуками жадности и некомпетентности, и стало лишь топливом в костре безудержной ярости. В ушах зашумело. Глаза застила красная пелена.

Билл попытался что-то сказать, открыл рот – но вырвалось только нечленораздельное клокотание.

– Скуйте ему руки! – приказал первый.

И Билла перемкнуло. Внезапно в руках оказалась миска с варевом – и мощно понеслась к лицу первого. Она с приятным хрустом врезалась в нос и разлетелась на части. Осколки прочертили борозды по солдафонскому лицу. Билл внезапно вспомнил, что сделал эту миску сам. Простая лепка из глины, подарок для мамы. Билл хотел сделать вазу, но по малолетству не представлял, как выглядят вазы, – и закатил сцену, когда увидел, что мама ест из подарка. А теперь миски нет, исчезла вместе со всем остальным.

Солдат отпрянул и заорал. Билл почти не обращал на него внимания, кинувшись за железным котлом, полным горячей жижи.

Но стражник успел раньше – ударил стальной перчаткой и опрокинул котел, вылив суп.

Билл услышал, как скрежещет о кожу сталь. Мечи вылетали из ножен.

Билл размахнулся черпаком, шмякнул кинувшегося на него солдата по щеке. Нападающий отшатнулся, и Билл оказался лицом к лицу с четвертым – тот глядел круглыми от ужаса глазами. Билл сделал выпад, и черпак врезался во вражескую глотку. Стражник рухнул на пол, задыхаясь, с недоумением и обидой на лице.

А потом меч последнего стражника вышиб черпак из Билловых рук. Тот полетел, кувыркаясь, по полу. Его безоружный хозяин быстро оценил обстановку. Первый солдат рычал, приходя в себя. Обваренная кожа полопалась и сочилась кровью. Четвертый еще охал, но двое остальных уже выдернули мечи. И они подходили.

Осталось или отступать, или стать очень дырявым. Билл проворно отступил.

– Не уверен, что ты доживешь до тюрьмы, – сообщил солдат, ухмыляясь.

Они с напарником шли, широко ступая, глядя исподлобья.

Билл осмотрелся. Мама всегда говорила, что в доме должен быть дом, а ферма – снаружи. Привычки всей жизни умирают трудно. Под рукой – ни острой длинной косы, ни разделочного ножа, ни даже лопаты. Билл поскользнулся на грязи, оставленной стражниками. Ухмыляющийся солдат приблизился еще на ярд.

– Чего возитесь? – зарычал обваренный первый. – Кончайте чертов кусок дерьма!

Слова ударили как хлыст. Солдаты кинулись на Билла, а Билл бросился наутек: распахнул кухонную дверь, услышал свист клинка, сжался, ожидая боли, – но к тому времени, когда ноги вынесли за порог, в темноту, боль так и не явилась.

Он выскочил из пятна желтого света за дверью и со всех ног помчался к амбару. Ведь есть способ отбиться, остановить все это. Должен быть.

– За ним! За ублюдком! – несся вслед хриплый рев обваренного.

– Он меня ударил, – проскулил четвертый.

– Я тебя убью, на хрен, если не принесешь мне его печенку!

Остальные стражники неслись по пятам. Дождь хлестал в лицо. Билл врезался в дверь амбара, отскочил – плечи и руки обожгло болью от удара, – заскребся, ухватил, распахнул, шмыгнул за нее. В притолоку запоздало воткнулся меч. Стражник чертыхнулся.

Вокруг – темнота, запах мокрой соломы. Коровы – Этель и Беатрин – пыхтят, копытят землю. Тяжело похрапывают овцы, Атта и Петра. Все родное. Домашнее. Кроме стражников позади. Они – страшно чужие. Не к месту. Рваная рана во всем, что дорого и близко.

В отчаянии он обвел амбар взглядом, не в силах сориентироваться от страха. Сейчас бы хоть что-то острое! Косу. Нужна коса!

– Поджигайте! – донеслось снаружи.

Билл не сразу понял, о чем они. Зашептало, затрещало пламя. Сначала тихо – но с каждой секундой все громче. В дверях полыхнуло желтым, внутрь влетел факел и, кувыркаясь, шлепнулся в солому.

Билл кинулся к огню. Огонь кинулся навстречу. Билл принялся затаптывать его.

Второй факел ударил в грудь. Билл отступил, шатаясь, хлопая ладонями по занявшейся пламенем куртке. За пару секунд, ушедших на самотушение, в амбар влетело еще два факела. Один приземлился в сено – и оно вспыхнуло, словно очески. В мгновение ока взвился дым, полез в горло, заставил закашляться.

Коровы проснулись и поняли, что пришла пора паники. За дверью перекрикивались стражники.

Но это же дом! Этого не может быть!

Но это было.

Билл замер среди пламени, дыма, криков испуганных зверей, застыл между жутким будущим и осколками настоящего, рассыпанными под ногами.

Что-то треснуло. Билл посмотрел вверх, боясь падающей балки. Но стук копыт ясно сказал: треснули ворота загона, которые Билл уже месяц хотел починить. А потом хозяина чуть не сшибла с ног Этель, выломавшаяся из загона.

– Чертова корова! – пискнуло внутри что-то прежнее, домашнее. – Завтра она вернется злая как дьявол, потому что останется недоеной, с больным переполненным выменем.

Но никакого «завтра» не будет, если не выбраться отсюда сейчас же.

А для этого нужно отыскать путь наружу, не перекрытый солдатами с мечами.

Билл впервые обрадовался тому, что не ладилось справляться с фермой. Над сеновалом в крыше остались гнилые доски, поменять которые так и не дошли руки.

Билл кинулся к лестнице, распахнув по дороге дверь загона для овец. Перекладины были грубо обтесанные, пальцы ощущали мягкую упругость – гниль. Билл лез наверх в облаке едкого дыма, содрогаясь от мучительного кашля. Пальцы не хотели держаться.

Упираясь локтями и коленями, Билл долез доверху, стукнулся головой о крышу и принялся ощупывать доски. Наконец они подались под рукой.

Легкие пылали. Билл напрягся, ударил кулаком, один раз, второй. На третьем ударе доски треснули. Четвертый и пятый расширили проход, после чего Билл просунулся сквозь дыру, ухватился пальцами за край, завис. Вокруг клубился дым, застил глаза. Как близко к стене стоит тележка для овощей? Не хватало еще сломать шею о ее край. Но нет времени копаться в памяти.

Он изо всех сил оттолкнулся и, махая руками, полетел в темноту.

И с треском приземлился на доски тележки. По всему телу будто хряснули молотом, челюсти захлопнулись с такой силой, что застонали десны. В ночном небе заплясали звезды.

В затуманенный разум ворвался крик. Стражник, обошедший сарай, заметил беглеца. Приходить в себя времени не оставалось – только удирать. Так что Билл пригнулся и помчался.

Из ниоткуда выскочила изгородь, бросилась навстречу. Ливень лупил вовсю. Билл перевалился через мокрую жердь, шатаясь, кинулся в поле, в спелую высокую пшеницу, способную укрыть от чужих глаз. Колосья хлестали по лицу.

Билл мчался, не раздумывая, заботясь лишь о том, чтобы ставить одну ногу впереди другой, желая убежать подальше, оставив все прошлое за спиной.

В конце концов сумасшедший бег остановило дерево. Похоже, оно не терпело перепуганных глупцов и потому крепко приложило беглеца стволом. Билл воспользовался возможностью плюхнуться на пятую точку и некоторое время не думать ни о чем вообще.

Постепенно он пришел в себя. Но не полностью. Не настолько, чтобы целиком понять и принять произошедшее вечером, но достаточно, чтобы уразуметь: он заблудился, вокруг дождь, а возвращение домой исключено.

Затем побежали больные путаные мысли. Дом сгинул. Потерян навсегда. Так завершилась черная полоса, начавшаяся безумием Фиркина и продолжившаяся смертью родителей. Сгинуло будущее. И все мечты. Уже не отыщешь способ сделать ферму доходной. И не найдешь в деревне хорошую девушку, которая бы стала хозяйкой. Никто не наполнит старый дом светом, любовью и песнями. В одну ночь Билл потерял все, оставленное родителями. У него украли шанс воплотить их надежды.

Что касается будущего… трудно его представить. А лучше и не представлять, а заняться чем-то попроще. Например, определить, куда, во имя пантеона, его занесло.

Когда Билл наконец решил означенную проблему, легче не стало. Скорее наоборот. Он забежал в Брекканский лес, обширный, дикий и дремучий, лежавший к северу от фермы. В Бреккане тяжело ходить и днем, по знакомой тропе. А ночью туда идти попросту идиотизм. Каждая мать рассказывала своему чаду, как опасно в лесной темноте. Там живут гоблины, великаны и кое-кто похуже. Однако сквозь панику пробилась утешающая мысль: никакая погоня в здравом уме сюда не сунется.

Билл задрожал. Ему хотелось под крышу. И отдохнуть. И свыкнуться с мыслью о сгоревшем доме и смертном приговоре. Потому что он подписал себе именно смертный приговор. Слова вроде «добрые» и «понимающие» вряд ли применимы к солдатам на службе у дракона Мантракса. С теми, кто противится их приказам, стражники не сядут за стаканчик горячего меда, чтобы вежливо разъяснить недоразумение. Стражников обычно набирают из типов, решающих проблемы выпусканием кишок и выбрасыванием тебя в канаву. Хотя и тут есть свои плюсы, конечно. Если повезет, друзья отыщут тебя раньше крыс.

Но Билл не чувствовал себя везучим. Отнюдь.

Все тело болело. Но, принимая во внимание усилия, потребовавшиеся, чтобы это тело сохранить, Билл решил идти вперед и найти место, где можно не замерзнуть до смерти.

Шлось медленно. Деревья заслоняли почти весь лунный свет, а оставшийся не очень-то хотел показывать, куда идти не стоит. Камни ушибали ноги, плющ цеплялся за пятки. Сверху капало, безошибочно находя просвет между воротом и шеей.

Когда Билл вышел к скале, он дрожал всем телом. Впереди – отвесная гранитная стена ярдов двадцати высотой, отросток окаймлявших долину гор. Такие скальные гряды часто встречались в долине и нередко служили границей между наделами. Билл знал, что в них нередко попадаются пещеры.

Осталось всего-то найти одну. Желательно без медведя внутри.

– О Лол, отец Всех Наверху, владыка закона и жизни, – молился про себя Билл, пробираясь на ощупь вдоль стены, – ты сегодня нагадил в мой суп. Я не знаю, чем я заслужил такое. Но всем сердцем надеюсь, что ты в своей необъятной милости простишь меня.

Не успел он домолиться, как рука ощутила пустоту. Билл чуть не упал ничком и едва не выругался, но тут же сообразил: это пещера.

«Вот и эффект молитвы, – подумал он. – Спасибо, боже!»

Он ступил под каменную крышу, неимоверно обрадовавшись избавлению от дождя, выдохнул с облегчением, глубоко вдохнул…

Лучше бы он этого не делал.

Такого он не нюхал никогда в жизни. Если тут и жил медведь, то, наверное, здесь же и околел – после долгого жуткого поноса, вызванного, должно быть, неумеренным поеданием скунсов. Тоже, наверное, умерших от поноса. Причем за несколько недель до съедения.

Билл слегка поперхнулся и заколебался. Но в конце концов, кто он такой, чтобы сомневаться в божественной воле? Хотя вонь тухлятины и может привлечь трупоедов, такой смрад сочтет ниже своего достоинства даже ворона. И не то чтобы выбор был очень уж велик.

Вытянув мокрую тряпку из мокрого кармана, Билл прикрыл ею нос и ступил дальше. Вопреки тряпке, вонь усиливалась с каждым шагом. Когда она сделалась невыносимой – хоть и невидимой, но совершенно непреодолимой стеной отвращения, – Билл немного отступил ко входу и улегся. Камень был твердым и холодным, но, к счастью, не питал никаких убийственных намерений. Билл посмотрел на вход, на мир за ним. Во тьме чуть различались деревья: темно-синие пятна среди черноты. Билл отвернулся, передвинулся, устраиваясь поудобнее…

И придавил что-то маленькое, мохнатое и теплое.

Он завизжал.

Он всегда надеялся, что в подобной ситуации его возглас можно будет описать как «гневный рев». Но Билл именно завизжал.

Самооценку Билла спас тот факт, что придавленное издало такой же пронзительный звук. К сожалению, на звук откликнулись. И еще раз. И еще. Визг подхватили десятки глоток. Из пещеры обрушилась мутная волна дрожащих нечеловеческих голосов.

В ответ пещера озарилась огнем. Среди мрака запылали факелы. И осветили Билла как раз тогда, когда он вскочил и посмотрел в скальный зал, от стены до стены заполненный маленькими зелеными телами, свирепыми мордочками и остроконечными ушами, мелкими черными глазками, полными злости, оскаленными зубами.

Билл напомнил себе: бойся сумрака Брекканского леса. А этот конкретный кусок сумрака приютил целую гребаную орду гоблинов.

«Эй, Лол, – подумал Билл, – да ты же полный ублюдок!»