Читать книгу По осколкам - Дмитрий Николаевич Глухов - Страница 4

23 декабря 2018 года, воскресенье.

Штат Огайо, Колумбус, Келтон-авеню.

19:37

Тишина.

Она может быть успокаивающей, а может и пугающей. Находясь в тишине, человек способен обрести гармонию, предаться скуке, поймать вдохновение, или же обратиться жертвой необъяснимого страха. Тишина может создать комфортную обстановку для влюблённых, или же усилить чувство одиночества, когда рядом с тобой никого нет.

Тишина дарует и отнимает.

Дэниел в ней застыл: он сидит на краю кровати в своей спальне. На полу у его ног – раскрытый ящичек, в котором хранятся самые дорогие и просто памятные ему вещи. Холодные руки слабо держат годовалой давности фотографию в деревянной рамке. На картинке запечатлён семейный ужин в день рождения отца.

И единственное, что Дэн испытывает, находясь в этой тишине – это леденящая душу пустота, осколком застрявшая где-то меж рёбер. Сопутствует ей ужасная, сковывающая сердце скорбь.

За окном беззвучно падает снег, как и в тот потрясающий вечер…

Сознание юноши беспорядочно воспроизводит различные кадры из того празднества. Пока папа на работе, они с мамой подходят к его новому дому, волоча пакеты с угощениями: салаты, коробку с огромной пиццей, фрукты… Преодолевают невысокую оградку участка, без лишнего шума отпирают заднюю дверь запасными ключами, которые папа когда-то оставил Дэну… В полумраке и тишине накрывают на стол и ждут приезда именинника…

Потом встреча. Такая неожиданная, переполненная яркими положительными эмоциями встреча, поздравления вразнобой, в два голоса… папины крайне удивлённые и в то же время радостные глаза.

После крепких объятий и поздравлений все трое садятся за стол. Дэниел торжественно разрезает красивый мамин торт, на котором кремом выведено «С Днём рождения, Алан!». Воссоединившаяся семья начинает ужинать. Молчаливая до сего момента Мари затараторила, рассказывая о том и о сём; Алан гордо делится своими историями, то и дело крутя в руке новый нож для охоты, подаренный сыном; а сам Дэниел, робко помалкивая, просто наблюдает за тем, как общаются его родители.

Все эти моменты из прошлого ускользающей кинолентой проносятся перед глазами, будто бы не желая задерживаться здесь – в настоящем. Парень отчаянно пытается снова почувствовать те же самые приятные и трепетные эмоции, какие испытывал тогда, объединённый с мамой и папой застольем, словно они снова одна, целая и нерушимая семья.

В тот вечер, год назад, он взлетел на седьмое небо от счастья. Он был счастлив как никогда, ведь он добился своей цели.

Он не видел родителей вместе – а уж тем более за одним столом – уже несколько лет, начиная с того ненавистного момента, когда мама и папа в очередной, но уже в последний раз сильно поругались и развелись. Ругались они сначала редко, потом всё чаще и чаще. Детское сердце разрывалось при виде того, как родители кричат друг на друга, как бьётся посуда и ломается кухонная мебель. Каждый удар по столу, по дверям и по шкафам, так же приходился и по сердцу мальчишки, оставляя ноющие раны и неумолимую тревогу. Единственное, что он тогда хотел – зажмуриться, открыть глаза, и чтобы все были счастливы. Чтобы прекратились ссоры, регулярная ругань, брань и битьё посуды. А вместо этого, в один из вечеров такого неспокойного времени, мама сказала: «Собирайся, сынок. Мы уходим». «Навсегда?», – не мог поверить ребёнок.

– «Навсегда».

Но уходить из дома не пришлось. Алан ушёл сам. Мама говорила тогда Дэну, что это было самое благородное, что для него мог сделать отец.

Однако ушёл он не навсегда, и спустя год после того, как это случилось, он позвонил. Дэнни тогда уже имел собственный телефон. Потом, через неделю, папа позвонил ещё раз. Потом, через две недели, снова. Он стал звонить регулярно. Поначалу Дэн общался с ним неохотно, обижено, скованно: для него папа представлялся главным виновником всего.

От одного телефонного разговора к другому, – с каждым разом всё более тёплому и душевному, – отношения двух родных людей постепенно восстанавливались. Алан несказанно радовался голосу своего мальчика. Радовался, что даже несмотря на все те бури, все травмы и душевные увечья, его сын всё равно поддерживает с ним контакт. Для одинокого мужчины, который лишился семьи из-за разногласий с супругой, общаться с детьми – драгоценная возможность.

Дэн взрослел и умнел. Иногда он задумывался, пытаясь найти ответ на вопрос, который мучил его: почему мама и папа расстались. Если раньше он не понимал многих вещей во взаимоотношениях супругов, то со временем его представление о совместной жизни постепенно складывалось в более-менее понятный пазл.

Мальчишка общался с папой, и для него открывались доныне неясные ему истины: картина взаимоотношений всё пополнялась и пополнялась. Он стал понимать гораздо больше, чем вчера и позавчера. И так с каждым разом, с каждым звонком и разговором. И с каждым пазлом, занимающим своё место в той сложной картине, Дэн укоренялся во мнении, что виноваты оба.

Тогда он сказал сам себе: «Я никогда не буду, как они. Я буду пытаться сделать всё, чтобы сохранить семейные отношения».

Перед своим шестнадцатым днём рождения Дэн принял твёрдое решение и поставил маму перед фактом, что пригласил отца. Спорить она не стала, но и особой радости не проявила.

Праздник, на котором присутствовало лишь четверо самых близких ему людей, прошёл отлично. Алан, хорошо знакомый с грёзами подрастающего сына, подарил Дэну старенький мотоцикл – «Хонда Си Эм 125-си» восемьдесят шестого года, которую новый владелец ласково назвал Сигмой. Мотоцикл, несмотря на то, что значительно обгонял Дэна по возрасту, находился в отличном состоянии. Непонятно, где папа его достал, ведь такие модели ныне – редкость, если не сказать раритет, – но Дэнни подарку безумно обрадовался. В отличие, правда, от Мари. Через пару дней Алан повёл сына получать его первые – ученические права.

Год назад пришёл черёд Дэна с мамой нанести визит.

По итогу праздника Алан предложил сделать общую фотографию, которую после Дэн распечатал и поместил в рамку.

Глядя на неё сейчас, юноша испытывает пустоту и боль. Боль утраты. Боль ещё не зажившего шрама. Боль, которую не залечить ничем. И боль эта усиливается с каждым воспроизведённым отрывком из давно минувшей сцены семейного счастья.

Мутная пелена перекрыла взор, и сквозь эту мешающую пелену Дэн вглядывается в по-детски радостные улыбку и глаза родного отца. Глаза, которые теперь он может видеть разве что на фотографиях.

За стеной, в коридоре, приглушённо хлопнула парадная. По полу прокатилась едва ощутимая вибрация. Дэн моментально вынырнул из-под волн накативших воспоминаний и вытер рукавом толстовки глаза, уложив фотографию в ящик и задвинув его обратно под кровать.

– Дэнни?

Раздался стук в дверь комнаты. Ещё секундой позже она приоткрылась, и в проход осторожно ступила Грейс – родная тётя Дэна.

Как и подобает представительнице воспитанных нравов, она сопровождает своё появление вежливым стуком всегда, когда собирается войти. Даже несмотря на то, что проживает Дэн в её доме, и входить к племяннику в комнату она может когда и как пожелает.

За хорошие манеры ей следует отдать должное.

Быт в её жилище не проходит сложно. Он вообще проходит практически без неё: та переехала к супругу ещё в шестнадцатом, а дом решила сдавать в аренду.

Целый год Дэн жил один, а к следующей осени к нему подселился его старый знакомый из средней школы, в качестве квартиранта. Домочадец сообщил тётушке о потенциальном соседе и тем лишь обрадовал её: и племянник не в одиночестве, и доход налажен.

Они с Гордоном неплохо ужились, и на данный момент он единственный, с кем Дэн кое-как, по-соседски, но общается.

За порядок Грейс даже не переживала, так как проблем с доверием ребята, – тем более Дэн – её родственная кровь, – не вызывали. «Такие спокойные и вежливые молодые люди не создадут неприятностей», – верилось ей.

В конце концов, без доверия не могут выстроиться ни одни взаимоотношения.

Это лишь первый месяц, август, – когда Гордон зачислился сожителем, – тётя приезжала по три раза на неделе. Эдакие меры воспитательного контроля. Но, удостоверившись в надёжности нового жильца, стала наведываться лишь иногда, да и то, скорее, по соображениям заботы: мальчишек проведать, помочь с бытовыми вопросами да привезти какие-нибудь угощения.

Что привело её сюда сейчас?

– Можно войти? – тихим, приятным голоском спросила тётушка, не изменяя своему репертуару вести беседы вежливо.

– Да, тётя Грейс, – сухо проговорил Дэн, стараясь сделать голос бодрее. – Здравствуйте.

Грейс ступила на синее ковролиновое полотно и прикрыла за собой дверь.

– Добрый вечер, Дэнни. Не отвлекла, надеюсь?

– Нет. Всё нормально. – Дэн хотел улыбнуться как можно более убедительно. Он терпеть не мог притворство, – особенно с недавнего времени, – и практиковать это доводилось нечасто. Поэтому трюк, скорее всего, вышел неудачным, и Дэн это понимал. Спасал только полумрак комнаты. Тётушка не включила свет, а единственным его источником служил фонарь, бьющий через окно, с улицы. – Я так, бездельничаю. Собирался пойти погулять.

И прогулка сейчас действительно послужила бы отличным занятием. Находиться в давящих стенах в нынешнем состоянии невыносимо. Слишком многие вещи заставляют бежать. Бежать прочь от сковывающих пространств, от томительного и горького бытия, с картины которого совсем недавно стёрлась половина всех красок.

Грейс уловила невесёлое настроение племянника, безошибочно понимая, чем оно вызвано. Её сердце было отравлено горечью не меньше.

Женщина глянула в окно, за которым в самом разгаре проходило первое за эту зиму представление. Снежинки кружили в беззвучном танце, легко раскачиваемые единым для всех кавалером-ветерком. Белые, неотличимые друг от друга, но невероятно разные балерины, заканчивая свои длительные воздушные партии, обессиленно падали на газон и присоединялись к своим подружкам, а на замену им пребывали всё новые и новые. Грейс на какие-то несколько секунд выпала из прохладной полумрачной комнаты, наблюдая за представлением, которое ставила сама мать-природа.

– Видел, что на улице делается? – тихо усмехнулась тётушка, не отрываясь от созерцания. – Снегопад. И охота тебе туда?

– Снег не помеха.

– И ты будешь один?

– Да, – ответил Дэн коротко. На самом деле, его и самого́ не меньше впечатляли такие вот «представления», но любоваться ими сейчас совершенно нет желания. Да и к тому же, скоро он и сам удостоится чести стать непосредственным участником уличного действа, просто выйдя под открытое небо.

– А где наш Гордон?

– Он поехал в Хиллстаун.

– К семье?

– Да, – снова отрезал юноша, и, предугадывая очередной вопрос, заранее на него ответил: – Через пару дней должен вернуться.

– Понятно, – только и промолвила Грейс, не найдя что сказать в ответ на эту ставящую в диалоге точку реплику. Разговор как-то не клеился, поэтому гостья перешла к сути своего визита: – Ну, я ненадолго – заберу пару вещей.

Хозяин комнаты безразлично пожал плечами, мол: «Ну ладно».

Женщина какое-то время пребывала в смятении. Она понимала, что стоит уйти от напряжённого диалога и не грузить племянника, но стремление поддержать его в трудный момент перевесило чашу весов в свою сторону.

Грейс осторожно подсела к нему на край кровати. От её пальто веяло прохладой, задержавшейся в коротком ворсе чёрного драпа. Она приобняла юношу одной рукой за плечо:

– Как твои дела?

В этот раз парень уже не стал натягивать на лицо фальшь, но всё равно солгал:

– Всё в порядке. Уже. Надеюсь, и у Вас тоже.

– Время всё излечит, Дэнни. Время излечит, – выдохнула Грейс, похлопывая парня по плечу одними только пальцами. – Твой отец уже не с нами, но иногда я будто чувствую его присутствие. Словно он стоит где-то рядом, за спиной, глядит молча из мира призраков… Он будет жить, пока мы помним его имя. Его образ. Он был для меня… – её голос дрогнул, – замечательным братом. Нелегко терять родных. Понимаю, каково тебе, дитя. Такова жизнь.

Смена обстановки в момент появления тёти отвлекла Дэниела от негативных эмоций, но сейчас он чувствовал, как боль в груди возвращается, всё глубже вонзая когти в и без того обливающееся кровью сердце.

Дэн не понимает, зачем Грейс говорит это. Неужели она не отдаёт себе отчёт в том, что от подобных слов станет только хуже? Вечно люди лезут со своими сочувствиями, даже не представляя, какую боль могут доставить. С одной стороны – поддержка в подобной ситуации важна. С другой – она ничем не отличается от вскрытия едва ли начавшей покрываться корочкой раны. Когда тебе кто-то выражает слова сочувствия, напоминая о случившемся, в то время как ты уже почти начал отвлекать себя чем-то, то силой загоняют обратно. Обратно в этот гроб, доски которого пропитаны невыносимой тоской. И забивают в его крышку гвозди.

Первый гвоздь: «Привет. Я слышал плохие вести…»;

Второй: «…мне очень жаль. Я соболезную твоей утрате…»;

Третий: «…тяжело терять отца, наверное. Тем более, в таком возрасте…»;

Четвёртый: «…но ты держись. Всё будет хорошо…» и так далее.

Подобных гвоздей может оказаться сколь угодно – вопрос лишь в том, сколько их у собеседника. Сколько раз сочувствующий ткнёт в рану. А ведь таких «сопереживальцев» предостаточно. Особенно среди родственников и их знакомых. И каждому непременно хочется высказать то, как ему жаль. Да только устал Дэн от всего этого. Надоели ему лицемерные жалостливые фразы и бесполезные утешения. Всё, что ему сейчас нужно – хорошенько развеяться, что он и планировал сделать этим вечером.

В ответ на жалость тёти он промолчал, в ожидании скорейшего конца этой глупой неуместной драмы, попутно пытаясь противостоять нарастающему посреди горла кому. Его отстранённый взгляд безучастно тонул где-то в пустоте перед лицом, а прижатые к бокам выпрямленные руки опирались ладонями на кровать.

Грейс поняла, что совершила ошибку.

– Ладно, милый, – снова похлопав парня по плечу, она встала. – Не буду отвлекать.

За этим она удалилась, решив наконец оставить племянника одного, что в данном случае являлось лучшим поступком с её стороны.

Парень прикрыл глаза и слегка кивнул.

Как только дверь защёлкнулась, его кулаки сжались, подминая пальцами покрывало. Нужно успокоиться. Просто прогнать боль обратно – туда, откуда она пришла. Затолкать в глухую клетку и закрыть на замок, как опасного монстра, и чтобы ни одно его поганое щупальце наружу не вылезло.

Почему-то Дэн уверен, что помочь разобраться с этим может только одно место, один человек. Нужно идти.

Он рывком поднялся, походил по комнате, собрав все необходимые вещи. С прикроватной тумбы прихватил телефон и немного наличных, с рабочего стола – наушники, а с комода у противоположной стены он взял папины часы.

Замочек щёлкнул, и холодный металл удобно объял запястье.

Изначально часы на руке Дэна болтались даже в застёгнутом положении – у Алана были здоровенные руки. Но после того, как мастер удалил из браслета пару-тройку звеньев, проблема решилась.

Стекло на циферблате за много лет подверглось немалому количеству проверок на прочность. На нём виднелись царапины и другие мелкие повреждения, но Дэн принципиально не хотел его менять. К тому же, для этого следовало оставить часы у мастера на пару суток. Расстаться с такой ценной вещью парень не мог, и без этих часов не ходил никуда.

Только после смерти отца Дэн понял, насколько же дорого время. Как важно ценить его. Особенно то время, которое мы проводим с близкими.

Всё готово. Задерживаться ни к чему.

Перед уходом он кое-что вспомнил.

– Тётушка Грейс!

Дэн застал её в другой комнате – в той, которая всегда закрыта. В ней, насколько он мог знать, хранились личные вещи Грейс, всякие коробки. Хозяйка стояла у своего комода. Кажется, она что-то в нём искала, перебирая вещи.

Женщина прекратила копошение и обернулась.

– Да, золотце?

– Гордон собирался устроить вечеринку на днях. В честь Рождества. Вы позволите?

– Разумеется! Правила вы знаете.

Дэн устало отчеканил:

– Ничего не поджигать, не рисовать на стенах. Если пить – то так, чтобы никто об этом не знал. Даже Вы.

– Молодец, – улыбнулась она не глядя.

Попрощавшись с Грейс, юноша покинул дом, надев свою повседневную чёрную куртку с капюшоном.

В лицо по-хулигански приветственно дунул несильный порыв ветра. Холодно: пушистые, но неприятные осадки попали за воротник, доставляя лёгкий дискомфорт. Поры на коже моментально схлопнулись по всему телу, предшествуя краткой волне дрожи.

Следовало надеть бафф1…

Возвращаться уже неохота, пусть даже для этого требуется всего лишь пара шагов в обратном направлении. Остаётся вжать голову в плечи и потопать. Всё равно путь не слишком далёкий: какие-то полторы мили2 на восток. Прогулка на полчаса.

Набросив на голову капюшон от кофты, – а поверх него ещё капюшон от куртки, – юноша оставил кров козырька над порогом двери и устремился в объятия внешнего мира.

Раньше пешие прогулки Дэн отлично скрашивал телефонными разговорами со своей девушкой – Кристиной. В те моменты он отвлекался от дороги, куда бы ни шёл, и путь протекал незаметно. Они как обычно болтали, о чём их душам угодно. Темы для разговоров, как правило, накапливались очень быстро, и вытекали одна из другой, сопровождаясь неисчерпаемым позитивом, смехом и милыми фразами.

Но вот уже как месяца три всё сильно изменилось, а недавняя смерть папы омрачила всё ещё больше.

Да и вообще, звонить кому-либо, – и Кристине в том числе, – совершенно не хотелось. Поэтому Дэн предпочёл снова, – как и в любой непонятной ситуации, – просто слушать музыку. С недавних пор в его плейлисте крепко засела одна талантливая группа из Саутфилда, которую нахваливала знакомая – Рейчел.

Признаться, Рейчел знает толк в музыке, и в этом они с Дэном удивительно похожи. Приятно, когда в окружении есть человек, который разделяет с тобой музыкальные предпочтения. Это во многом упрощает общение. Но не переписывались они уже около месяца. По крайней мере, уж точно с тех самых пор, как Дэн перестал общаться вообще со всеми, закрывшись в себе. Когда не стало папы.

И единственный, с кем Дэн хотел бы сейчас провести вечер и поделиться наболевшим, даже не подозревает о его визите, не ждёт, полностью погрузившись в суматошную работу.

Снег под ногами в свете редких фонарей искрится стеклянной пылью. Улицы опустошены: все сейчас наверняка попрятались от разгулявшейся непогоды, сидят в уютных домиках, готовятся к Рождеству, проводят время в кругу родных.

Как, например, Гордон.

«Может, тоже стоит провести каникулы в Хиллстауне?» – думалось Дэну.

Встретиться с Чарли, попытаться помириться? Извиниться. Да только за что? За то, что Дэн оказался правее и, в некотором смысле, правильнее? Эта глупая ссора возникла из-за взглядов, которых Дэн никогда в жизни не разделил бы. Теперь стои́т выбор: продолжить общаться с тем, кто кажется Дэну идиотом, или же отколоться навсегда и плыть в одиночку. Последнее, впрочем, ему не в новинку.

Так или иначе, нужно вернуться в родные края, проведать семью: маму, бабушку и младшего брата – Коуди. Сделать им подарки на праздник.

Только вот есть маленькая, отталкивающая деталь.

Мари некоторое время тому назад нашла себе мужчину. Она не распространялась на описания своего избранника, но обещала Дэну познакомить их. Впрочем, в личную жизнь матери старший сын вдаваться вовсе и не собирался. Откровенно говоря, ему было совершенно плевать, кто этот тип и с какой горы – лишь бы не доставлял проблем. Ясно одно – зовут его Рой. И живёт он в родном доме Дэна, вместе с его матерью и братом.

Первое время Рой проблем и не доставлял. Но потом у них с Мари не заладилось, начали проскакивать мелкие ссоры. Обо всём этом Мари, охая и ахая, рассказывала сыну по телефону.

А буквально вчера выяснилось то, от чего у Дэна сжались и кулаки, и сердце – настолько его задело услышанное из телефона. А учитывая то, что других проблем у юноши предостаточно – известие о неприятностях лишь сгустило мрачные краски его жизни.

И Дэн уже много раз уговаривал Мари бросить Роя, но женское сердце «будто бы приковано, – как объясняется сама Мари, – какими-то чарами» к тому человеку. Что здесь такого «зачарованного» парень не понимал, как и не понимал того, почему женщинам нравятся разного рода хамы.

Может быть, ему вообще не дано понимать женских чувств?

Дэн спешно одёрнул себя от неприятных мыслей и оглянулся вокруг, пытаясь отвлечься окружением.

Келтон-авеню, как и весь Драйвинг Парк, ему всегда нравилась за обилие зелени. Здесь почти у каждого домика, на аккуратно стриженных лужайках растёт по небольшому деревцу. Сейчас все они скромно стоят нагие – одни лишь худенькие ветви остались, – а некогда зеленеющие лужайки покрыты хлопьями снега.

Кто-то заботливо украсил своё деревце гирляндой, чтобы оно не грустило без своего сезонного наряда. Мило, но не удивительно: почти сразу после Дня Благодарения искусственные украшения появляются повсеместно. Их вешают везде: на окна, на бортики крыш, на фасады домов. Кое-где в окнах виднеются наряженные ёлочки, на дверях красно-зелёными бубликами висят рождественские венки. Атрибутики просто море.

Приятная пора наступила.

Дэнни и сам любитель различной феерии. Сообразил однажды смешать бесцветный лак с порошковым люминофором. Полученный раствор зарядил ультрафиолетом и точечно нанёс на натяжной потолок в своей комнате, ещё там, в Хиллстауне. Так он получил в спальне звёздное небо, и каждую ночь перед сном им любовался. Произошёл эксперимент ещё лет восемь назад, а звёздочки светятся до сих пор.

Дойдя до середины моста через семидесятое шоссе, Дэниел остановился. Он бросил взгляд на запад: там размытым заревом светится центр Колумбуса и все облачные массы над ним. А где-то далеко на востоке ждал родной дом. И самая привычная дорога, ведущая туда – это шоссе, что проходит под мостом. Сколько же раз Дэн мотался по семидесятому – не счесть. И сам, на мотоцикле, практически каждые выходные, и с папой на его «пикапе». Это шоссе стало для него одной из любимых дорог.

Полюбовавшись на горизонты сквозь сетчатое ограждение, Дэн спешно продолжил путь. На мосту он был лёгкой добычей для всех ветров. Стужа основательно вгрызлась в кроссовки и, кажется, начала прокусывать их своими ледяными клыками, добираясь до пальцев.

Ну ничего, идти осталось совсем чуть-чуть.