Читать книгу Герой в преисподней: от мифа к Twin Peaks. Эссе - Дмитрий Николаевич Степанов - Страница 4

Главный герой архаических мифов – первопредок (демиург, культурный герой), создающий мир таким, каким его знает человек, в изначальное время – «время сновидений», как называют его австралийские аборигены. Обычаи и формы трудовой деятельности, рельеф местности и свойства животных, страдания и смерть – все это в представлении архаичного человека результат деятельности первопредка.

Культурный герой нередко действует вместе с братом-близнецом (трикстером), наделенным демонически-комическими чертами и пародирующем его собственные высокие деяния (вследствие неудачного подражания или злого умысла). У меланезийцев умный То Кабинана и глупый То Карвуву, отождествляемые с первыми людьми, создают рельеф местности, животных и людей, растения и музыкальные инструменты, строят первую хижину и т. п., но при этом То Кабинана создает все позитивное, а То Карвуву – все негативное. То Кабинана создает ровный рельеф и прибрежных жителей, красивых женщин, рыбу тунца, барабан для праздничных танцев, а То Карвуву делает горы и овраги, опасных горных жителей, акулу, барабан для похорон. Он ответствен за появление смерти, голода, войн, инцеста. Его демонизм частично порожден неудачным подражанием. У ирокезов братья-близнецы, обожествленные культурные герои Иоскега и его демонический близнец Тавискарон враждуют между собой. Демонически-комические образы трикстеров найдут свое продолжение в образах античных хитрецов, средневековых плутов, двойников и теней главных героев произведений романтической эпохи и т. д.

Типичные культурные герои – братья-близнецы Хун-Ахпу и Шбаланке из мифологического эпоса «Пополь-Вух» индейцев киче. С их деятельностью связывается происхождение некоторых видов животных, они первыми засеяли кукурузное поле. Своей ритуальной игрой в мяч братья привлекли к себе внимание владык Шибальбы (Царства мертвых), призвавших их к себе. Переправившись через реку крови и реку гноя, божественные близнецы попали в «Дом мрака» – первое место испытаний в Шибальбе. Хитростью Хун-Ахпу и Шбаланке решили трудные задачи владык преисподней, вызвав у последних серьезную обеспокоенность: «Что это за люди? Откуда они пришли? Кто зачал их? Кто родил их? Поистине, это заставляет загореться наши сердца, потому что нехорошо для нас то, что они делают. Странны их лица и странно их поведение». Этот эпический возглас вполне может быть отнесен как к героям архаического эпоса, так и к их далеким «потомкам» в лице Тристана, Дон Кихота, Гамлета, Раскольникова или Холдена Колфилда.

Божественные братья обыграли владык Шибальбы в игре в мяч, прошли невредимыми через «Дом ножей», «Дом холода», «Дом ягуаров», «Дом пламени». В «Доме летучих мышей» у Хун-Ахпу была отсечена голова, но с помощью небесных старцев Шбаланке вернул брата к жизни. Божества мира мертвых приготовили для близнецов земляную печь и предложили им, приняв опьяняющий напиток, перепрыгнуть через нее. Хун-Ахпу и Шбаланке бросились в огонь и погибли в нем. Их кости были перемолоты и брошены в реку, но на дне реки кости вновь собрались в божественных близнецов. Так братья снова вернулись к жизни. Они предстали перед владыками Шибальбы в виде двух старых оборванцев. Исполнив перед ужасными божествами ритуальные танцы, братья стали удивлять их всевозможными чудесами. «Многие обитатели Шибальбы в изумлении смотрели на них». Один из братьев убивал другого, разрубая его тело на куски, а затем возвращал его к жизни. Ту же операцию проделывал возрожденный брат над своим «убийцей». Чудеса Хун-Ахпу и Шбаланке вызвали восторг и смех у владык Шибальбы. Они попросили братьев проделать ту же операцию над ними. Божественные близнецы убили божеств царства мертвых, но не вернули их к жизни и так одержали победу над ними. «Только чудесами и своими превращениями смогли (братья) совершить все это».

Странствия героев архаических мифов по иным мирам служили основой для галлюцинаторных переживаний инициируемых юношей. В измененном состоянии сознания они погружались в мир смерти, боролись с теми же чудовищами, что и герои их мифов, были растерзаны и возрождались в ином качестве – как воины и шаманы, наделенные новыми уникальными способностями. Уже Владимир Пропп в свое время обратил внимание на то, что суровость посвятительных обрядов была частью ритуализованной психопрактики введения инициируемых в измененное состояние сознания: «На вопрос о смысле этих жестокостей исследователи отвечают, что эти действия должны были приучить к абсолютному послушанию старшим, что здесь получали закалку будущие воины и т. п… Все эти объяснения кажутся мало убедительными. По-видимому, эти жестокости должны были, так сказать, „отшибить ум“. Продолжаясь очень долго (иногда неделями), сопровождаясь голодом, жаждой, темнотой, ужасом, они должны были вызвать то состояние, которое посвящаемый считал смертью. Они вызывали временное сумасшествие (чему способствовало принятие различных ядовитых напитков), так что посвящаемый забывал все на свете. У него отшибало память настолько, что после своего возвращения он забывал свое имя, не узнавал родителей и т. д. и, может быть, вполне верил, когда ему говорили, что он умер и вернулся новым, другим человеком… Побоями ли, голодом ли, или болью, истязанием, или отравляющими или наркотическими напитками – неофит ввергался в состояние бешеного безумия. Шурц полагает, что момент безумия был моментом вселения духа, т. е. моментом приобретения соответствующих (сверхъестественных – Д. С.) способностей».

Инициируемый юноша в пасти «чудовища».

«Священное безумие», «ритуальное сумасшествие» были средством приобщения к сверхъестественному. Последнее было неотъемлемой частью жизни архаичного мужчины наряду с охотой, борьбой с врагами, поиском жены. Все эти аспекты деятельности воина-шамана получили отражение в архаической героической сказке. Герой богатырской сказки легко пересекает границы мира людей и царства смерти; он сражается с реальными врагами, осуществляя отмщение за убийство сородича, и с выходцами из иного мира (чудовищами, злыми духами и божествами); его суженой может стать как земная девушка, так и чудесная дева из преисподней (мотив, отразивший традицию экзогамии, предписывающей искать жену вне коллектива – в «ином мире»).

Чукотская героическая сказка, записанная В. Г. Богоразом, повествует, как «был на земле великий голод, остался один мальчик с сестрой, есть у них нечего». Со временем мальчик научился охотиться, а сестра – шаманить. Как-то раз юноша встретил неизвестную девушку. Молодые люди полюбили друг друга и стали жить вместе. Вскоре жена воина исчезла, ее похитил кэле. Герой решил отправиться на ее поиски «за море», в иной мир. Чудесная сова пыталась отговорить его от опасного путешествия, но юный воин прервал ее: «Разве для жизни пришел, для смерти». Сова одарила юношу волшебными предметами, которые должны были защитить его от кэле. Столкнувшись с незваным богатырем, кэле запер его в скалу (мотив погребения), но юноша вышел из скалы, обернувшись горностаем, и бежал с женой. Вернувшись домой, он стал приставать к сестре с вопросом, есть ли на свете чудовища, с которыми ему не справится. Сестра молчала, он стал ее бить. Тогда она рассказала ему о пятиголовом кэле, живущем на земле за два моря. С помощью чудесных средств герой одолел чудовище. Вернувшись домой, он снова стал донимать сестру тем же вопросом. «Есть в темной стране женщина; если с ней совладаешь, то тогда никого больше не останется», – ответила сестра. Герой победил чудесную деву в магической борьбе и женился на ней.

В архаическом героическом эпосе присутствуют элементы как богатырской сказки, так и мифологических рассказов о первопредках-культурных героях. Герой архаического эпоса, как правило, одинок, ибо он – первый человек на земле. Герой шорского эпоса Кан-Кесе характеризуется так: «Вскормившего его отца своего не знал, родившую и кормившую его мать свою не знал, совсем одинокий жил». Формулой одиночества начинается эвенский эпос: «В старину жил человек по имени Омчэничэн. Он не знал, откуда он родился, откуда появился». «Был человек, по имени Эр-Соготох, который возник, произошел, не зная, упал он с неба или вышел из земли», – так начинается старейший вариант записи якутского олонхо об Эр-Соготохе («Соготох» – «Одинокий»).

Герой бурятского эпоса Аламжи-Мерген строит первый дом, заводит скотоводческое хозяйство, прокладывает «Якутскую дорогу». Герой олонхо Эр-Соготох, «племенной предок якутов», строит себе первую юрту, вырубая лес в тайге, выпрашивает у верховного существа скот и людей, охотится на зверей и собирает их шкуры, впервые добывает огонь и т. п.

И все же главная задача героя архаического эпоса – борьба с чудовищами. Всевозможные монстры и демонические богатыри могут встретиться герою на его пути к суженой, предстать перед ним как соперники в сватовстве или как враги тестя, угрожающие гибелью его стране, как похитители сестры или жены героя, как убийцы отца, за смерть которого мстит герой, как стражи преисподней, куда отправляется герой в поисках похищенной души своей сестры или жены. Нередко в борьбе с чудовищем герой бывает съеден (мотив чрева как преисподней), заточен в гору или в темницу, где встречает других съеденных или заточенных людей. Он освобождает их, вспоров живот чудовища или отворив темницу. Так он воскрешает мертвецов. Не случайно в эпосе охотских эвенов сестра героя Чибдэвэла провожает последнего в путь словами: «Пусть тебе будет удача, кэньгэлэр! Умерших оживляй, кэньгэлэр! Погибающих спасай, кэньгэлэр!»

Скандинавские воины, сражающиеся с чудовищами.

Герой, спускающийся в преисподнюю и выводящий оттуда умерших людей, часто сопоставлялся исследователями традиционных культур с шаманом, вызволявшим из царства смерти души сородичей, похищенных злыми духами или божествами. Как отмечал Е. М. Мелетинский, «в алтайских поэмах богатырская поездка за похищенной чудовищем сестрой или братом часто близка нисхождению шамана за душой умирающего в царство Эрлика. Описание преодолеваемых по пути препятствий и самого царства мертвых в некоторых вариантах точно совпадает с аналогичными моментами в шаманских мистериях».

Не вызывает сомнений тот факт, что герой архаического эпоса совмещал в себе черты как воина, так и шамана. Но верно и то, что шаман в своей ритуальной практике нередко воспроизводил мифопоэтические мотивы, традиционно связанные с эпическим героем, сражающимся с чудовищами и общающимся с богами.

Путь в мир мертвых (рисунок шамана).

По словам В. Н. Басилова, «наиболее важная задача шамана – быть ходоком в мифические иные миры». После смерти сородича шаман «ловил» его душу и провожал ее в царство мертвых. Путь туда был труден и опасен. Душу умершего подстерегали всевозможные чудовища, оградить ее от них и был призван шаман. Еще более важным предназначением шамана было вызволение души сородича из преисподней. В. Н. Басилов указывал на то, что «наиболее часто к шаманам обращались, когда кто-нибудь заболевал. Духи – помощники шамана должны были открыть причину болезни и указать пути исцеления от нее… Болезнь может произойти и от того, что душа человека похищена духами. Здесь надо исхитриться и освободить ее. Нойды – шаманы саамов – при тяжелых болезнях соплеменников предпринимали «путешествие» в страну теней. К этому был способен лишь опытный шаман. На нем лежала дипломатическая задача убедить божества загробного мира, чтобы они позволили больному еще некоторое время наслаждаться жизнью. Отправляясь в «путешествие», нойд собирал как можно больше мужчин и женщин. Он пел, изо всех сил ударяя в бубен, и все присутствующие подпевали ему. «Шум и неистовые движения приводили заклинателя в исступление. Уперев бубен в колени, он прыгал с необыкновенной ловкостью и быстротою, делая самые странные телодвижения до тех пор, пока не падал в бесчувствии, подобно умирающему. Он лежал в продолжение часа в этом оцепенении, пока другой нойд, совершавший уже подобное путешествие, не разбудит его». Криком и шумом призывалась огромная змея, дух-помощник; она переносила душу шамана на своей спине в царство теней. Саамы не позволяли никому приближаться к недвижно лежавшему шаману, отгоняя даже мух, ибо в это время душа шамана вела с духами переговоры. Если духи не соглашались исполнить просьбы шамана, тот вступал с ними в опасную борьбу… Если унесенную духами душу вовремя не возвратить человеку, он умрет. Но некоторые шаманы будто бы были настолько могущественными, что могли оживить мертвых. Маньчжурская легенда подробно рассказывает о шаманке, которая выкрала из царства мертвых душу внезапно умершего юноши. Когда душа была водворена на место, т. е. в тело, юноша мгновенно ожил, попросил воды, сказал: «Как долго я спал!»

Эпический призыв «Умерших оживляй! Погибающих спасай!», таким образом, вполне соответствует деятельности шамана. Присущи ей и другие мифопоэтические мотивы, связанные с героико-эпической традицией. В частности, инициационный мотив смерти и возрождения героя. Шаман также становился жертвой выходцев из царства мертвых, разрывался ими на куски (вариант сюжета о проглатывании героя чудовищем) и возрождался к жизни в новом качестве, наделенным сверхъестественными способностями. Этому мотиву посвящены инициационные сновидения шаманов, представляющие собой причудливую смесь мифологической образности и субъективных впечатлений каждого конкретного шамана.

Так, например, описывал нганасанский шаман Дюхадие свой инициационный опыт А. А. Попову: «Когда я немного подрос, говорят, прохворал три года. Во время этой болезни водили меня по различным темным местам, где бросали то в воду, то в огонь. К концу третьего года я, говорят, для окружающих умер, три дня пролежал неподвижно… Когда я в течение трех дней лежал без движения и казался для окружающих умершим, происходило мое посвящение.

Помню я, как будто куда-то иду вниз. Продолжая идти таким образом, я дошел по воде до середины моря… Я вышел из воды и стал идти по берегу, около длинной горы. Не знаю, то ли это хозяйка воды, то ли другая, лежит на боку голая женщина. Я стал сосать ее груди… Около воды же обитает совершенно седой главный подземный хозяин. Он муж хозяйки воды. Вот этот главный подземный хозяин сказал мне: «Впереди будут голодные годы. Лучше было бы, если бы ты не оказался шаманом в эти тяжелые годы, но ты, оказывается, давно избран, поэтому все равно станешь шаманом, иди и обойди дороги всех болезней»… Мои спутники привели меня на высокое место и сказали: «Взгляни». Я увидел семь чумов с разорванными нюками.. сказали мне: «Не заходи, подожди, внутри чума обитатели поедают друг друга».

Однако я вошел в средний чум и тут же сошел с ума, сознавая в то же время все происходившее вокруг. Это были люди преисподней, люди большой болезни (оспы). Вырезали они мое сердце и бросили вариться в котел. Внутри этого чума оказался хозяин моего сумасшествия, в одном из других чумов оказался хозяин запутывания, в другом хозяин глупости и хозяева различных плохих, незначительных шаманов. Все эти чумы я обошел и узнал пути различных людских болезней…

Сидел там голый человек и раздувал огонь мехами… Увидев меня, голый человек сказал: «Кто это вошел?», и, достав из-за спины щипцы величиною с чум и схватив меня ими, притянул к себе. «Умер», – промелькнуло в мыслях… Человек взял и отрезал мою голову, тело разрубил на мелкие части и положил в котел. Там мое тело варилось три года… Кузнец сказал мне: «Так как ты имеешь три лишних части тела, поэтому ты будешь иметь три шаманских костюма». Из-за того, что я имею три лишних части тела, живу во сне одновременно в трех состояниях. Также одновременно бываю в трех местах и во время камлания, как бы имею три пары глаз, трое ушей и т. д…

Шаманская инициация.

Когда все мои кости оказались отделенными от мяса… кузнец сложил их вместе и они покрылись мясом, и мое тело получило прежний вид. Оставалась отдельно только голова… Кузнец сказал мне: «Перечитай письмена внутри своей головы». И я перечитал. Действительно, внутри головы оказывается, бывают письмена и они читаются должно быть так же, как и у русских книги. Ежегодно один раз приходит ко мне во сне Оспа и заставляет перечитывать эти письмена… Кузнец покрыл мой череп мясом и приставил к туловищу. Я принял свой прежний человеческий образ… Затем сказав: «Я тебе вставлю другие глаза», вынул мои глаза и вставил другие. Я и сам не знаю, где находятся эти вставленные глаза, думаю, под кожей. Когда камлаю, я ничего не вижу настоящими своими глазами, вижу теми, вставленными…

Я пришел в один чум и очнулся. Оказывается, я лежу в своем собственном чуме. Около меня сидит отец и мать. После этого я стал полусумасшедшим, часто распевал различные заклинания и уезжал сам не зная куда, без всякой цели, один. Часто впадал в обморок, ночью во сне мучили меня духи. И вот на седьмом году от начала моей болезни я поехал на оленях сам не зная куда. И вот наяву, не во сне, встретился со мной человек и вложил мне через рот когда-то вырезанное сердце. Вот поэтому, должно быть, из-за того, что мое сердце варилось, закаливалось в течение нескольких лет, я могу распевать долго шаманские заклинания, не испытывая никакой усталости».

Частым следствием нисхождения героя архаического эпоса в царство смерти становилось его сочетание с чудесной супругой. Подобный мотив встречается и в шаманской традиции. Впервые на нем акцентировал внимание Л. Я. Штернберг: «Оказывается, что если шаман мужчина, то его дух-покровитель – ajami – обязательно женщина; и обратно, у женщины-шаманки ajami всегда – мужчина. С момента избрания, т. е. с того момента, как дух во сне объявляет будущему шаману о предстоящей ему миссии, между шаманом и его ajami устанавливаются настоящие супружеские отношения (разумеется, во сне). Если шаман отказывается исполнять супружеские обязанности… ajami принуждает его к этому, грозя в противном случае убить его». У чукчей чудесная жена шамана не только исполняла роль супруги, она – повелительница всех его духов-помощников. Алтайский (шорский) шаман говорил о своей невидимой небесной жене: «Без нее какой же я кам?» У селькупского шамана было два постоянных помощника – его жены, дочь водяного духа и дочь лесного духа. Когда селькупский шаман, путешествуя в иные миры, плыл по «реке мертвых», его лодкой правила сидящая на корме жена – дочь водяного. У энцев главными помощниками шамана считались его воображаемые жены – дочери различных небесных духов. Для сношений с ними шаман будто бы имел железный половой орган.

Шаман в поисках заблудшей души.

Мифологический мотив одиночества эпического героя может быть соотнесен с ритуальной отчужденностью шамана. Конечно же, шаман – не первый человек, но он единственный в своем роде человек, причастный иному миру, сакральной сфере мироздания. Он одинок и асоциален вследствие своего «избранничества», своего дара. На эту особенность жизни шамана обратил внимание еще И. А. Лопатин: «Личная жизнь гольдского шамана имеет мало радостей, а, напротив, чаще представляет лишения и страдания. Самая главная тяжелая сторона жизни шамана та, что ему приходится жить все время с сеонами. Этот симбиоз… представляет для шамана большую опасность. Сеоны – духи по преимуществу злые и коварные. При малейшей оплошности со стороны шамана они немедленно начинают своевольничать… Второй тяжелой стороной жизни шамана является то, что ему часто приходится совершать камлания с постоянным вступлением в каждом случае в экстаз. Эти нервные потрясения самым тяжелым образом отражаются на здоровье шамана… Третьей тяжелой стороной жизни шамана является то неприятное для него обстоятельство, что народ хотя и уважает, но более всего боится его как сожительствующего со страшными сеонами. Этот страх так велик, что шамана избегают, стараются не встречаться с ним, находиться от него подальше. В силу такой причины шаманы обречены на горькую долю одиночества. Они не могут встречаться с людьми запросто, не могут беззаботно веселиться и проводить время в дружеской, непринужденной беседе… Правда, они часто должны веселить слушателей песнями, сказками и всякого рода остроумными побасенками и шутками, но это составляет их искусство, их, так сказать ремесло; на самом же деле в душе такого шамана холодное одиночество не проходит и в эти минуты творчества».

Это ритуальное одиночество шамана позднее могло поэтизироваться. Так, согласно легенде одного из южноамериканских племен, незамужние девушки племени, собравшись вместе, отправились к молодому шаману и попросили его выбрать одну из них в жены. Шаман отказался сделать это, объяснив свой отказ фразой: «Моя душа принадлежит звездам, она летает в порывах ветра». И все же чаще асоциальность шамана объяснялась рационально, как результат «священной болезни» кама. Ритуальная «шаманская болезнь» представлялась сторонним наблюдателям как реальное психическое заболевание. По этому пути осмысления одиночества «избранного» как следствия его «безумия» пошел и классический героический эпос («гнев Ахилла» – здесь самый яркий пример).