Читать книгу Россия, лихие годы: рейдерский захват - Дмитрий Николаевич Таганов - Страница 8

Во вторник утром я подкатил к заводскому забору и приковал мотоцикл к знакомой ржавой петле. Из проходной позвонил Софронову и услыхал его недовольный голос:

– Ничего пока не делай. Походи по этажу, погуляй. Занят я, – и он повесил трубку.

Я шел по заводской территории и оглядывал унылые виды. С насыпей песка и щебня ветерок срывал пыль и кружил ее по асфальту. Громоздкая техника, застывшая в последних трудовых усилиях, и безлюдье – все это напоминало какой-то "конец света" или последний день динозавров. Возможно, все было естественно: начало, конец, и снова какое-нибудь начало, не всегда понятное для нас и доброе. Чтобы сломалось и умерло старое, в природе есть хищники, коршуны, всякие падальщики. В людских делах – то же самое, те же персонажи. Сейчас они собрались на третьем этаже заводоуправления, теснясь вокруг полумертвой жертвы, когтями подтаскивая себе кусок пожирнее.

В просторном конференц-зале накрыт праздничный стол, и нарядные девушки весело порхают вокруг него, готовят фуршет. Вдоль окон стоят и вежливо скучают приглашенные, – но то были приглашенные второго круга, не самые важные. Я зашел и постоял тут, наблюдая с минуту, как девушки с милыми улыбками наводили последний лоск, изредка юркая в небольшую дверь. Там была какая-то подсобка, откуда и появлялась на свет вся эта съестная роскошь. Постоял я у окна, поглядел на унылый заводской двор, почувствовав себя здесь без дела полным дураком, вышел обратно в коридор. Напротив – дверь с табличкой "Главный юрист". Плотно закрыта, но оттуда слышен возбужденный говор и шуршание бумаг. Прошел мимо наглухо закрытых и знакомых мне дверей директорского кабинета и встал в торце коридора, у окна. Через минуту хлопок дверей за моей спиной – от директора выскочил Портной, и, не обернувшись, не заметив на меня, скрылся за дверью юриста.

На часах было без девяти минут час. Вокруг было очень тихо, но по всему чувствовалась неуловимая напряженность. Потом мне пришлось поминутно вспоминать эти события, – где я был, и что делал, – и все это записывал в своих показаниях.

Прогулочной, вальяжной походкой я вернулся обратно к охранникам, и те настороженно понаблюдали за мной. Здесь я повернулся и медленно пошел обратно. За моей спиной из директорского кабинета кто-то еще вышел и сразу скрылся в другой двери. У окна, в конце коридора, я толкнул дверь туалета и вошел в него. Когда ездишь на мотоцикле в городе, даже в хорошую погоду пыль оказывается повсюду, где лицо не укрыто шлемом или стеклом. Щеки, подбородок, становятся, если и не серые, то всегда ощутимо грязные, их всегда хочется тщательно вымыть с мылом. Этим я и занялся в последние до события минуты, памятуя о торжественности предстоящего события, и для чего я надел свежую рубашку и галстук. Но мыл я лицо поспешно, – залил водой рубашку, пришлось ее снимать и держать минуты две над сушилкой.

Я вышел из туалета, когда на моих часах было уже без трех минут, и я сразу прошел в зал. Здесь было уже людно. Стол блистал, но девушки умели находить в нем что-то еще незаконченное, или, может быть, им просто не хотелось возвращаться обратно к скучным бумагам. Приглашенные так же молча кучковались вдоль окон. Почти всех я уже где-то видел: теперь тут собрался весь субботний президиум, все замы, юрист, знакомая мне компания Портного, и сам он стоял тут же. Не было только хозяина – директора. Я прошелся по залу, избегая контакта глазами и необходимости кому-нибудь кивать или улыбаться. Для них я был здесь никто, нижний чин, охранник. Один только Портной понаблюдал за мной темными холодными глазами.

Минутная стрелка часов над столом постояла-постояла вертикально и шагнула рывком на сторону следующего часа, и тогда я не выдержал. В зале я еще сдерживал шаг, но в коридоре побежал, и спиной почувствовал взгляды охранников. Распахнул директорскую дверь – в приемной никого. Взял на себя тяжелую обитую дверь, за ней неглубокий темный тамбур, и еще одна обитая ватой глухая дверь. Стукнул кулаком в деревянный косяк и прислушался: ни звука в ответ. Стукнул еще два раза, сильнее, и, не услыхав ничего, с громким "Можно?" толкнул со всей силы дверь вовнутрь.

Софронов сидел за своим письменным столом, склонив голову на грудь, и первым мне бросился в глаза широкий красный галстук, от шеи вниз, спадающий поверх белоснежной рубашки.

– Иван Петрович! – прыжками я пересек длинный кабинет и нагнулся над столом. Кровавый галстук, тускло поблескивая, менял оттенок от светло розового у горла до вишневого на животе.

Я схватил его запястье, чтобы прощупать пульс, но и так все было ясно: директор был мертв. Сизая бледность уже медленно занималась на полных щеках, захватывая розовый, в красных прожилках нос. Его горло было перерезано, и всего-то пять-десять минут назад. Края надреза широко расходились под самые уши. Так можно было раскроить, только откинув голову назад за волосы и полоснув натянутую шею.

Сейф был распахнут. Освещенные солнцем, как и в четверг, белели стопки бумаг, но сверху ничего сегодня не блестело: никелированного револьвера в сейфе не было. Я быстро, но внимательно оглядел кабинет и письменный стол. Никаких следов борьбы, все было аккуратно прибрано, идеальный порядок. Только дверь за спиной директора, в комнату отдыха с душем, была сейчас чуть приоткрыта.

Он мог еще быть там, убийца с ножом, или даже с никелированным револьвером в руке. И поэтому я выхватил из-под рукава рубашки свой нож. Резко пихнул вовнутрь эту дверь и осторожно заглянул: небольшая уютная комнатка, диван, столик, и сбоку еще дверь. Вторую дверь я распахнул ударом сапога, и отступил, страхуясь. Никого. Две пустые душевые кабинки, сухой пол и кафель. Неожиданно было увидеть за ними еще дверь: значит, этой душевой пользовались из двух кабинетов. Я кинулся в ту дверь – она легко распахнулась, и в нос ударили запахи праздничного стола: то была подсобка, и следующая дверь вела из нее в праздничный зал. Пол и столик здесь были завалены картонками и упаковками от снеди, выставленной сейчас на столе в зале. Из сумеречного угла мрачно поглядывал гипсовый бюст Владимира Ильича.