Читать книгу Книга о том, как я написал эту книгу - Дмитрий Чупахин, Дмитрий Олегович Чупахин - Страница 13

В интернете говорят: «Всегда найдется китаец, который делает это лучше, чем ты». Стать рекордсменом нереально: с тобой конкурируют миллионы, из борьбы не выйти победителем. Кто-то скажет, заниматься любимым делом можно просто так, без оглядки на других, и это правда, но когда ты видишь, что до условного китайца тебе пахать и пахать, становится не по себе. Сохранить мотивацию и адекватное восприятие своих усилий в таких обстоятельствах сложно.

Ненавижу классиков. На фоне их произведений мои потуги – это пыль и пепел. Любое дуновение развеет их в разные стороны. Больше всех меня достает Набоков. Я одним махом прочел его вещи в студенчестве (не дочитал только «Бледный огонь», потому что это уже не Набоков, а поехавший кукухой стилист) и с тех пор стараюсь не иметь с ними дела. Они безупречны. Каждый знак препинания по делу. Они будто и не текст вовсе, а скульптура. Их не написали, а сваяли, возвели. Набоков – это укор всем современным писателям. Пока есть его книги или память о них, заниматься литературой слегка неловко, как будто по ошибке забрел в чужую квартиру и сейчас занят поисками выхода. Ненавижу Набокова.

Толстой еще хуже. Как, скажите, пожалуйста, можно быть таким плодовитым в XIX веке? Ни тебе ноутбуков, ни планшетов. Все пишешь от руки, а потом этот текст надо еще как-то в печатный вид перевести. И ничего, Толстой справлялся. Написал столько, сколько я за три жизни не смогу. Козел.

В Достоевском бесит его всепрощение. Я не могу выйти из дома, чтобы не получить душевную травму: повсюду пьянь, быдло и тупицы. Подозреваю, что это сказывается на текстах. А Достоевский предлагает их всех прощать. И тексты его от этого лучатся таким добром, что глазам читать больно, аж слезиться начинают.

Окей, обратимся тогда к современности. Здесь каждый одноглазый имеет шанс стать королем в стране слепых. Это я про себя. Недавно прочитал «Весь невидимый нам свет» Энтони Дорра. А потом еще пару-тройку его сборников с рассказами. Подумал, что мне не только с литературой надо завязывать, но и прекращать жить. Ощутил себя ничтожеством. С тем же успехом можно насыпать на клавиатуру зерна и дать курице его склевать. Тоже получится текст. Вот и я туда же. Тычу в клавиши и стараюсь убедить себя, что делаю это осознанно. А Дорр – он изливает душу. Признается в любви истории и природе. Хвалить такие книги странно, это то же самое, что хвалить кислород или воду.

Писательство – не мое. Это чье-то, но не мое. Писательство оно для всех тех, чьи произведения плотными рядами стоят на полках в книжных магазинах. Они смогли, пробились. Имя им – легион. Легион смелых, талантливый, а порой и гениальных авторов. Они писали о науке, искусстве, приключениях и любви. Они заслужили награду – видеть обложки со своими именами на полках в книжных магазинах. А я… раньше я думал, что я что-то делаю не так, но теперь я просто понимаю, что я не из их числа.

Что ж, мне предстоит нелегкий труд – написать книгу наперекор этой безжалостной истине.