Читать книгу Дериват - Дмитрий Олегович Котенко, Дмитрий Котенко - Страница 3

You all, everybody.

Сквозь плотную пелену непроглядного похмелья напористо прорывался куплет знакомой, но по каким-то причинам померкшей в полузабытом сознании задиристой песни. Обрушившаяся, словно исполинская волна на мол, тяжесть век с успехом парировала атаку безызвестного в этом мире рок-певца, что желал сокрушить сонливый бастион спящего человека без имени.

You all, everybody.

Человек, не имеющий имени, вечный странник, преследующий сам себя, – такими именами величало во сне мужчину обезумевшее сознание.

Тело, обездвиженное временным параличом, нелепо распласталось на кровати, оно покорно лежало и тихими вздохами приветствовало утро. Мужчина склонил голову к полу и принялся угадывать, ему ли принадлежат свисающие с кровати ноги, которые только что покинули тепло неостывшего от плоти одеяла.

Acting like you're stupid people,

Wearing expensive clothes

Всего лишь видение, думал он, как и любое иное, забываемое при первом же прыжке в воду повседневной рутины, будь то рабочей или бытовой. Однако пророческая, грозная интонация безмолвной стихии, поглотившей Aгасфера миллиардом килотонн ионизированной плазмы, лишила самовнушение о незначительности пережитого кошмара силы убеждения. Раздираемый двумя переменными разных полярностей герой, пробивая мыслительными приемами затвердевшую корку сонливости, выбрался из ее оков. Крео Спри, подобно величавому фонтану веток мирового дерева, расправил плечи.

You all, everybody.

За окном апартаментов на тысячу квадратных километров раскинулся ночной мегаполис, палитра неоновых светотеней освещала его бесконечные улицы. Источниками этого грандиозного представления были самые несочетаемые по фактуре, самые контрастные своей гаммой излучения. Фасады зданий взнуздали вездесущие блики органических светодиодов: под флером рекламных дисплеев они раскидывали сеть своих транзисторов, как какие-нибудь паразиты в стенах. Самым примечательным среди этого моря красок был безудержный нрав излучений воздыматься, лишь иногда упираясь в карнизы и подсвечивая их изнутри, словно разлитое по масляному полу пламя. Однако в наблюдаемой разобщенности цветов города Крео Спри находил неподвластную разумному обоснованию эклектичность – она словно гармонизировала структуру ландшафта.

Находясь внутри коробки апартаментов и смотря через прозрачную ткань стеклопакета, полусонному телу казалось, что весь мир сконцентрирован в его ладонях: испещренный шардами муравейник простирается под его ногами. Подумав о геометрии относительности наблюдаемых объектов, он с неподдельным трепетом осознал, что его мания величия – не что иное, как очередной самообман, навеянный наполовину дремлющим состоянием. Крео Спри сразу же представил себя мечущимся животным в одной из тысячи клеток тех самых шард, составляющих плато небоскребов: за ним запросто мог наблюдать любой другой нездорово бодрствующий житель мегаполиса, на секунду возомнивший себя богом. Крео, щелкнув пальцами левой кисти, приказал механизированным жалюзи опуститься – домашняя система активизировала интегрированный модуль жестикуляции и плавным движением серых планок прикрыла вид на город.

Продолжала играть музыка. Крео, пройдя просторный зал лофта, встал спиной к разделочному столу и почувствовал, как над макушкой его головы иссиня-голубым потоком клубится осязаемый луч встроенного над окном кухни мини-проектора. Мультимедийный прибор выводил голографическое отображение цифр в объеме, оставляющих небольшой зазор между своей три-дэ визуализацией и стеной. Четыре часа, семнадцать минут – указывала картинка.

Музыкальный фон почему-то в этот раз казался неуместным звеном в общей цепи утреннего пробуждения, хотя, как правило, он высоковольтной мощностью энергетика всегда наэлектризовывал мозг мужчины: для Крео это был взрывной импульс от хорошо отвешенной пощечины. Смущенный потерей хватки над собственной бытовой действительностью скиталец резким жестом левой руки описал в воздухе дугу с длинной чертой под ней – музыка тотчас же испарилась. Тишина: комната погрузилась в глухой вакуум.

Вновь уставившись на строгие своей фактурой цифры, Крео все равно было необходимо нащупать пусть незначительную, но относящуюся к звукам его мира акустическую тональность хоть какого-то предмета. Вспарывая световое нутро циферблата, глаза дезориентированного космонавта не могли позволить себе шелохнуться. Синтезированный микро-сабвуфером щелчок часов, слышимый только при строгом фокусе слуха, явился индульгенцией мученику, и тот наконец дал глазам моргнуть: крошечный по значению звук был спасительным шелестом земной листвы для снявшего скафандр космонавта после заточения в глухом космосе.

Вернувшись к стеклянной панораме с кофе в руках, Крео Спри свободной рукой раздвинул две пластинки жалюзи. Нахмуренные брови внезапно обдало бледно-голубым свечением сканера октокоптера, плавно скользившего по спроецированной траектории изящной фигурой ската. Межфазный-суточный мониторинг объектов жилого или инфраструктурного назначения входил в ежедневный программный функционал дрона в соответствии с установленными регламентами муниципалитетов в отношении районов, числящихся в городском реестре как неблагополучные/с социально необеспеченным населением.

Достаточно было первого глотка согревающего напитка, как сквозь организм Крео прошел высокоскоростной состав бодрости.

Улицы мегаполиса в пограничное между ночью и утром время нельзя было назвать опустевшим местом – напротив, встречались скопления людей, заспанных, бормочущих бог весть что под нос, находящих свои собственные пути пробуждения. Кто-то, застолбив место в очереди, мирно дремал в ожидании общественного транспорта, первая единица которого, будь то электробус или маглев, прибывала к посадочной площадке не раньше проблеска зари. Чтобы не сжечь последние нервные клетки от утренних столпотворений, превращавшихся по ходу действия в оргии людской массы, особо стойкие жители города в ущерб здоровью от недосыпа приходили пораньше на остановку.

Была и другая категория обитателей светодиодного царства, обратная рядовому жителю мегаполиса – работающие под покровом ночи люди, находящие в ней либо ослабление оков правопорядка, либо спасение от укоряющего взора родных и друзей, которые, если увидев, чем занимается их знакомый или знакомая при дневном свете, впоследствии не жаловали бы их уважением. Проституция; видеоигровой ряд дополненной реальности с сомнительным содержанием – тут и там напоказ выставленные рекламные голограммы едва достигших зрелости нимфеток со спущенными бретельками оголяющих бедра неглиже; бесконечные малопиксельные табло обирающих до нитки казино выстраивались в линейный порядок, словно стражи легитимированной девиантности. Наблюдаемые виды сервисной подпитки тяги к сластолюбию стали все чаще подниматься из шурфов ночной жизни и вторгаться в дневной распорядок: когда-то постылые для непоколебимого духом человека вещи теперь воспринимались им как какой-нибудь невинный урок танцев с несведущей об этих грешках второй половинкой. Граница благопристойности была смыта приливом жадного корпоратокративного лоббизма: он вынудил снять удила морального суждения с механизма федерального целеполагания, из-за чего гнилые личинки осознанного политического неведения стали оставлять скользкие потеки общественного разложения.

Крео Спри, укутавшись в теплоту поднятого ворота, шагал по чреву бодрствующего даже в ночное время города-гиганта. Мысли об истоках, медленно топящих Новый Дэ’Вон в помоях невежества и первобытной агонии, давно не заботили его. Что вынудило молодую школьницу в век трансгуманизма пойти на поводу у природных инстинктов и выставить себя на панель мультимедийного околопорнографического пространства? Может, ограниченность родительского понимания? Может, лишение ребенка убеждения в том, что он по своей натуре личность, а отговаривающие его от непреклонности перед стадным мышлением – всего лишь жалкие трусы, которые закопали идеалы о гуманности разумного эгоизма под толщей сырой, как их жизни, покорности? Причина, по которой подающий надежды в космической инженерии мальчишка повернулся спиной к академическому монолиту просвещения и прогресса, но отдался на растерзание улицам, переварившим его и выплюнувшим в виде нечто неизлечимо зомбированного и личносто-потерянного? Эти вопросы уже как несколько лет перестали заботить Крео. Бесконечные же мысли о необратимости сужения кольца человеческого достоинства под гнетом раблезианства заменила отрешенная монотонная походка.

Две стройные ночные бабочки, порхая на крыльях нейронного кваалюда, попытались выхватить идущего, словно сгорбившийся андройд, Крео. Выставленные напоказ искусственные бюсты в итоге остались без внимания Спри: под кожу в них были введены системотехнические узоры схем с явной претензией художника на признание в культуре ультрабытового киберпанка. Стоит неискушенному потребителю попасть под чары реплики продукции последнего писка мод (владелец публичных домов не мог позволить закупку оригинала для своего гарема дамочек-искусительниц), подкожные свечения от электронных полосок тут же придавали груди опьяняющие оттенки, от чего шаткий мужской рассудок в конец терял опору в системе равновесия. Отвергая любую показную вульгарность, Крео холодно миновал пылающих изнутри неоном девушек и все так же безучастно продолжал преодолевать длину квартала.

Однако все же что-то коробило разум мужчины: еще на кухне его апартаментов он усек, что неизвестное саднящее ощущение не даст ему спокойно дойти до работы. Крео Спри тут же остановился. Его глаза были устремлены на лужу, ленивой кляксой распластавшейся на проезжей части. Безрамная субстанция захватила в своей утробе слепящее свечение, источником которого было что-то доселе неведомое Крео. Методично подняв голову вверх, он сузил глаза из-за яркости объекта, которого вчера еще здесь не было: новый баннер расположился около перекрестка с рекламой бренда самого популярного издателя контента воссозданной реальности, НетаРо. Баннер – новый и, с первого взгляда, казалось, что он нарушал пейзажный распорядок.

Промчавшийся по магнитной рельсе ударной стрелой маглев поднял в воздух разбросанные новостные газеты вчерашнего дня – однако сверхскоростной вихрь, порожденный трехсотметровой сквозной вагонеткой, не способен был отвлечь Крео от размышлений. Одна из газет, маятником ниспадающая на землю, покрыла правый ботинок мужчины: «Предсмертный вздох Земного Объединенного Полиса: Синклит северо-западной всегломерации (40-73), вслед за фискальной автономией, абсолютным большинством принял во втором чтении акт об автономной денежно-кредитной политике» – гласил подзаголовок гнущегося сверхлегкого дисплея.

***

Стеклянный пол – под его прозрачным чревом водные потоки циркулировали по внутреннему контуру системы охлаждения – строгим линейным коридором протягивался вдоль машинного зала. Минуя одну стойку процессорного оборудования за другой, он упирался в блоки хладоцентра, словно блуждающему среди каменных плит археологу наконец являлся Город из золота. Многочисленные мерцания датчиков внешнего контура жидкостного охлаждения плавно потухали и вновь загорались в такт с бултыхающимися лазурно-голубыми переливами теней, что откидывали на стены помещения подпольные водные каналы. Волшебная красота лагунной акварели наполняла спокойствием тьму, в которой до конца своих дней обреченно обитал суперкомпьютер, его двухмиллиардной ядерной умиротворенности также способствовал едва слышимый гул воздушных потоков.

Другим обитателем царства электронной гармонии была ультра-розовая проекция дракона, подобно небесному телу, прецессирующего по залу с постоянным угловым моментом и искривляющегося при каждом столкновении с лентами серверов. Огнедышащее чудовище выполняло функции сторожевой системы, сигнализирующей о необходимости подачи инергена в случае возгорания – подспудно же своим мифическим пламенем оно являло символический оксюморон в чертогах техногенной уязвимости к мельчайшему огоньку.

За стеклянной перегородкой располагалась операторская, усеянная вычислительной аппаратурой и вмонтированными в стены мониторами. На столе могильной неподвижностью стояли часы и живым дыханием проецировали время: семь утра. Раздался сигнал биометрической аутентификации, магнитный замок щелкнул – дверь открылась.

Крео Спри спокойно оглядел каждый угол своего рабочего пространства, не забыв бросить через плечо доверчивый взгляд на дверь, которую только что миновал: как бы дружеский кивок ее непроницаемой натуре, гарантировавший, что механизмы не заточат его здесь. Таким же гарантом Крео почувствовал и себя в отношении техногенного супертела, живущего за перегородкой в дремучей чаще кремния. Коснувшись стекла ладонью, хранитель поприветствовал безобидное дитя.

Сводки всех информационных агрегаторов, едва вмещавшихся на экране, бурлили политически выгоревшими заголовками, к ним в третьесортном оформлении подмешивались ссылки желтой прессы. Постоянные уведомления о готовящихся спортивных соревнованиях. Ниспадающие столбцы матриц, держащие свои цифровые руки на пульсе рыночной конъюнктуры. Каждый раз Крео кормил собственное «я» посулами почистить интерфейс, но дальше ежедневного напоминания самому себе дело не зашло.

Перед тем как скрыть лишние окна, мужчина окинул взором весь представленный спектр ресурсов и задумался: «очередное лицо – лихой задел которого уже прочитан не единожды – вновь, как и его предшественник, высокопарно утверждает о значимости предлагаемых социально ориентированных программ, не понимая, что заблуждается даже в существенности своей жизни; сладкоголосый болтун топит в краснобайстве наивных овечек, с детским упоением позволяющих вешать на свои уши лапшу» (политолог в рамках очередного ток-шоу давал длительное поэтическое обоснование плюрализму, хоть и тема для обсуждения называлась «деструктивное влияние заградительных пошлин на импорт силовых установок типа «Варп» в отношении цепи производственной кооперации»).

На каком-то из окон внимание Крео привлек мужчина, стоявший в толпе и внимательно слушавший неизвестного оратора: мужчина был словно космонавт в скафандре, инопланетянин, очутившийся в кагале людей, – настолько бунтарским выглядел его наряд. Сварочные очки и потасканный свитер, под которым красовался кусок символики бренда, – вымершая комбинация в моде.

Все ненужные табло закрылись мгновенным щелчком по соответствующей иконке. Спри был рад наступлению цифрового штиля: портящие вид отбросы информационного поля смыло несколькими кликами – они оказались погребены под бурлящей пучиной фильтра.

Горстка окон продолжала отображать видеопоток, на одном из них корреспондент с места преступления с фанатичной точностью пересказывал заключение полицейского-стрингера – Крео меланхолично перевел глаза в нужную область. Сообщалось о поразительном сходстве убийства с рядом расправ, произошедших на территориях так называемой Дуги столиц: кривая линия, проведенная от столицы северо-западной всегломерации, Мэго (43-79), вниз до административного центра юго-западной всегломерации, Чиркулум Чинере (0-78), а от нее до гордости любого объективиста, сердца Дальнего Восхода – так называют юго-восточную всегломерацию, – Ута-Лампу (3-101), и вверх до столицы северо-восточной всегломерации, Хайшэнь (43-131). На телах обнаружены проникающие, рубленые раны: кто-то, сдавшись сразу, обошелся одним фатальным ударом, кто-то, вцепившись за жизнь, в попытках сопротивляться подвергся нескольким атакам кровожадного лезвия. Холодным оружием, использованным убийцей, предварительно установлен меч тати с наэлектризованной сеткой тю-о: плоть в местах проникновения была обуглена. Жертвы – белые воротнички по направлению корпоративных финансов. Ни одна камера не смогла захватить в объятия облачных баз данных ассасина, ни одна линза октокоптера не оказалась хоть на йоту расторопной, чтобы зацепить край тени, ускользнувшей в лабиринты мегаполиса. Один лишь случайный зевака, в неподходящее время пробовавший аддитивный сканнер каннабиноидов, краем обкуренного полушария приметил из своей лоджии озаренный красной люминесцентной лампой капюшон с таящимися под ними двумя рубинами – неизвестный тут же испарился. Мало ли что могло прийти во взбудораженный психоактивными веществами рассудок наркомана? Удивительно, что очевидец не закончил свое свидетельство описанием того, как из-под накидки чужака выросли рога, а его силуэт очертило инфернальное пламя, с надменностью посудил Крео.

Размышления героя были прерваны третьим за день щелчком магнитного замка – в операторскую зашел Бэжамин Дэн, владелец бизнес-центра, в котором уместился суперкомпьютер, и, по сути, единственный инвестор этой мощной машины. Иные площади здания предприниматель сдавал в аренду среднему и крупному бизнесу, оставляя под свою профильную деятельность в части Сверх-Даты два этажа. Его едва уловимая слухом поступь контрастировала с могуществом достигнутых высот: эти свершения были выгравированны на теле Нового Дэ’Вона в виде ряда научно-исследовательских институтов биоинженерии, небольшого числа общественных библиотек, а также двух крупнейших в северо-западной всегломерации спортивных арен. Но любое его достижение меркнет перед важнейшим процессинговым гигантом мегаполиса – Аполло-2. Суперкомпьютер служил истой цифровой аортой, которая питала вычислительной кровью органы Нового Дэ’Вона.

Мистер Дэн отличался кротостью, вниманием, но проявлял скупость на доверие. Одному лишь человеку он мог делегировать всю свою бизнес-империю, и это был не его единственный оставшийся родственник, сын Кюс-Лэх, отцовско-покровительственная любовь к которому не знала границ, – этим верным наместником был Спри. Но, знай Мистер Дэн одну сокрушительную тайну, которую от него скрывал Крео – как считал последний, во благо самого же Бэжамина, – крепкая дружеская хватка закрытого человека тут же бы ослабла. Крео это понимал, поэтому не мог позволить себе подвести старика даже в самых малейших вещах. То ли из-за угрызающего чувства вины от жалости к мистеру Дэном, несведущего о зле, что было причинено по его душу, то ли из-за клубка противоречивых видений его собственной натуры.

– Доброе утро, – располагающая речь пожаловавшего будто была обращена к стойкам с оборудованием, а не к Крео. – Не понимаю, почему ты продолжаешь упрямиться и не наймешь хотя бы одного внештатника, чтобы он разгребал за тебя накапливаемую в течение дня тягомотину?

Крео умоляюще посмотрел начальнику в глаза в надежде наконец-то пробудить в нем ноты подозрения: «пусть это буду не я, – желал Спри, – кто первый сдвинет тектонические плиты молчания по первородному злу, о последствиях которого мистер Дэн даже не может знать». Крео ждал необъяснимого переворота механизмов существования вселенной, который бы снизошел озарением в сознании Бэжамина – но этого озарения не происходило и не могло произойти. Крео вздохнул всей глубиной своей грешной души:

– Никогда не слышал поп-ударную музыку на покинувшем языке? Такой, знаешь… раньше еще на центральном материке отыскивали фолианты научно-исследовательских работ, написанных на нем.

– Ты капал в глаза? Вид – заспанный, – деловито приподняв брови, мистер Дэн с вниманием офтальмолога уставился на неестественную палитру роговиц Спри. – Похоже, я без лишних консультаций с тобой должен попросить Нэйрек взглянуть в университетские эп-листы. Думаю, на кафедрах Сверх-Даты учащиеся порвут друг друга за возможность притронуться к Аполло-2.

– Прекрати ты хоть на секунду, – гложущую вину тотчас же смыла небольшое раздражение. – Я никогда не слышал его. Не знал, что из себя представляет фонетика тех языковых единиц в музыкальном исполнении, но она – прекрасна.

– Ладно-ладно, парень. Как я помню, столетия назад на центральном континенте какие-то общности могли употреблять в быту отголоски того древнего языка. Почему тебе это не дает покоя?

Еще один протяжный вздох оператора был воспринят мистером Дэном как негласное одобрение завершить бесполезный дайвинг в далекое прошлое.

– Два случая 3-16Д, результаты нейро-оцифровки инвазивных электродов переданы в департамент полицейского контроля новодэвоновской агломерации. За ночь осуществлено до двухсот контрольно-полевых сетевых пробегов, – полным отрешенности голосом декларировал Крео Спри. – Вновь мелкое хулиганство; временное нарушение зон цифрового контента и трехсекундные задержки зависшего вне парковочной плоскости лат-скайстера. Все также зафиксировано и передано в профильные органы новодэвоновской агломерации. Снова замечу, 3-16Д могли бы полностью передать в ведение ПКДА.

– Исключено, ни раз тебе говорил об этом, – томная непроницаемость мистера Дэна словно и не заметила решительность Спри, стоявшую за устным докладом. Хозяина цифровой цитадели привлекло одно из окон правого экрана: – Вновь 26-17Д?

Дисплей с нанопиксельной точностью воспроизводил запись разыгравшейся драмы: там, по обратную сторону экрана, трансляцию захватил настоящий распад человеческой личности. Все произошло на помосте вручения свидетельства о присвоении научной степени: юноша с разбросанными в стороны, словно сгусток змей, волосами барахтался на паркете; в бреду он повторял «Полярная звезда постепенно растворяется в небе, полярная звезда постепенно растворяется в небе». С каждым повторением фразы тон речи все более явственно проявлял некую неживую постоянность: могло показаться, что оступившегося на кульминационной ступени выпускника подменил обездушенный двойник, синтезированный искусственным интеллектом.

– Какой это уже инцидент подобного характера? – не отрывая глаз от бедного юноши, спросил мистер Дэн для удостоверения собственной правоты. – Как минимум, я помню случаев семь за последний месяц.

– Четырнадцать, учитывая этот, – бескомпромиссная категоричность в ответе подбила уверенный полет мысли бизнесмена в область показавшейся конспирологии. – Обычный баг в вирусной программе какой-нибудь дешевой сети. Сетевым маркетологам столько не платят, чтобы они каждый свой третьесортный продукт отшлифовывали до безукоризненного блеска. И все же ты непреклонен по вопросу делегирования 3-16Д органам, потому что…

– Я все сказал, парень, – прервал его Бэжамин, прикрыв старческие веки от нахлынувшей утомленности.

Коллеги провели быстрое обсуждение по вопросу закрытия расписанных со стороны властей города поручений, а также в общих чертах спрогнозировали финансовый поток, выходящий по итогам отчетного триместра.

– Крео, опять же, ты помнишь изначальный замысел – никакой идеи об инвестиционной окупаемости Малыша. Это – плод альтруизма, беззаботной щедрости с моей стороны и интеллектуального запала с твоей. Оба этих вклада будут беатифицированы благодарностью социума… по крайней мере, той его частью, которая не использует книги как подставку под интим ВиАр агрегат.

Каждый раз, когда Крео Спри намекал на минимальное повышение стоимости за услуги, оказываемые Аполло-2, что-то родственное с раздражительным движением эпилептика улавливалось в вибрирующем от неприязни меркантильности духе отца кремниевого дитя.

Спустя несколько часов работы мистер Дэн вернулся в операторскую и, широко расставив ноги со сцепленными за спиной руками, не иначе как подражая адмиралам, вплотную встал у перегородки: за ней победоносной флотилией выстроились процессорные стойки.

– На завтра подтвердили актуальность встречи с представителями комиссии Объединенного Полиса по трансконтинентальной нейробезопасности. Только что звонили из приемной их кабинета здесь, в Дэ’Воне.

Земной Объединенный Полис включал себя четыре краевые всегломерации, а также центральную, иначе именуемую Осевым Полисом. Каждый субъект Земного Объединенного Полиса имел достаточно исчерпывающий спектр автономии общественного устройства, который мог уточняться на региональном уровне в рамках микрополисных образований, таких как, например, агломерация: где-то свободолюбивые граждане добивались формально устанавливаемых разрешений на самосожжение для последующего распыления праха своими соплеменниками посредством выкуривания из бонга; где-то закрепляли за собой право на добровольную эвтаназию для выгрузки матрицы собственного нейронного слепка в сознание любимого человека – как правило, это относилось к парам, проживающим на территории с запретом на однополые браки. В результате пылающие страстью друг к другу люди меняли тепло от сплетенных любовью конечностей на песке приморского городка на частоту сцепления артисинопсов их нейронов у безбрежной равнины цифрового пространства. По сути, любому индивидууму, расширяющему рамки своей жизненной удовлетворенности, предоставлялась возможность легитимировать недостающее до полного субъективного гедонизма своенравие. Причем система сдержек и противовесов не позволяла обществу скатиться в раздолье раблезианства, так как на требуемые для утешения эга продукты приходилось зарабатывать, а посему люди всех полисов корпели днями и ночами. Бизнес же, почуяв пленительный аромат потребительской глубины карманов, искал, ищет и будет продолжать искать самые изворотливые, самые искусительный пути обогащения своего гения за счет таких зависимых граждан.

В свою очередь, в компетенцию центра, фактическое исполнение роли которого брал на себя центральный дом представителей Земного Объединенного Полиса – мраморные величия своей архитектуры он расположил в столице Осевого Полиса, Бордо, – входили вопросы макрогосударственного характера: денежно-кредитная и налогово-фискальная политики, а также управление внутренними делами и внепланетарная деятельность. В одной из ветвей власти этого высшего демократического, как считали его основатели, всеобъемлющего органа были представлены исполнительные департаменты – к одному из таких и относилась комиссия по трансконтинентальной нейробезопасности.

– Давненько важные джентльмены в лоснящихся спесью костюмах от Митччи не интересовались успехами выпускников частного академического мира, – каждый раз, когда при Крео мелькал намек на чиновническую активность, на него находила отборная скука. – Каждый триместр публикуются аудиторские заключения в отношении активности Аполло. Ткни их в работу наших не менее надоедливых аудиторов, и пусть уймутся.

– Думаю, делегация прибудет не в справочно-ознакомительных целях, отнюдь – экспертно-консультационных. – Владелец многоядерного роя мух устал от вида процессорной и обратился к Крео. – Полагаю, они хотят пообщаться с Аполло-2, причем за хорошую денежку.

– Ты же пару часов назад со спокойствием, преисполненный девчачьей невинности, утверждал, что наше дело – благотворительное. И что же сейчас я вижу: вся тушь потекла, а коленки избиты в кровь?

– А тебе, парень, за оставшиеся сутки принудительно выпишу билет на посещение Релакс. Двухчасовая терапия пойдет на пользу твоему непомерному остроумию. Более того, общение с девушкой-массажисткой, хоть и киборгом, отрезвит память о манерах общения с дамами.

– Ага, конечно… будет тебе, – с не меньшей апатией к занудству шефа Спри развернулся к мониторам.

– Так что твои слова о джентльменах не совсем верны – леди тоже пожалуют в нашу обитель.

Молчание Крео было, без подозрений, поддельным – Бэжамин Дэн легко покачал головой и вновь повернулся к пленительным горловинам нейронного жерла, скрываемого серверными стойками:

– Проведи несколько спидтестов Малыша. Разогрей, так сказать, мозг нашего умника – завтра он должен быть как вороной жеребец перед стипль-чез.

– Он всегда бдит, – в компактных человеческих зрачках оператора мерцали вмещающиеся одним предложением сводки о событиях глобальной величины. – Даже когда мир рухнет, он продолжит бдеть.

– Без вот этой мрачной чепухи, пожалуйста, завтра при людях, ага? – командир стал покидать казармы.

Крео Спри в самый последний момент кинул Бэжамину в спину:

– Имя у нее есть? Ну у той, что не относится к категории джентльменов.

– Вместо того, чтобы изучать ее виртуальный профиль, ты познакомишься с ней воочию.

Магнитный замок исполнил в очередной раз простецкое предназначение, а Крео вернулся к изучению парадоксального учащения случаев с 26-17Д. Награждение дипломом молодого человека на пьедестале академического свершения обернулось для выпускника электродным линчеванием на эшафоте. На самом деле, Крео знал, что случай был не четырнадцатым по счету: департамент ПКДА самостоятельно рапортовал о пятидесяти летальных исходов при поразительно идентичных обстоятельствах. Делу не был дан ход, расследование остановилось на заключении о промышленной неисправности нейроагрегата, а суд натренированным движением молотка постановил выплатить компенсацию семье жертвы и внести незначительные корректировки в технологический процесс робофактуры. Как было видно, принятые меры не увенчались успехом.

– Выведи, пожалуйста, все кросс-упоминания о фразе «Отправной Лес, стоящий между конусом и Вейдом», – дал голосовую команду компьютеру Крео.

***

Размеренным шагом оператор перемещался по стеклянному полу. Его глаза зачаровала игра водяных переливов внутреннего контура системы охлаждения. Крео будто бы нес гребень воображаемой волны, однако все абстракции в мгновение растворились, как только он почувствовал слабый сквозняк: кто-то, помимо него, пожаловал в процессорную. Спри успел сказать окружающему пространству: «подожди».

– Здравствуй, повелитель цикад. – Юноша поджарой комплекции приближался к замечтавшемуся страннику. Он с ловкостью пантеры подпрыгнул и ухватившись за одну из труб внешнего контура с этиленгликолем внутри повис на ней без какого-либо зазрения совести. – Да-да, знаю, сейчас будешь занудствовать. Скажешь, что там не цикады, а мухи… так ведь, да, ты меня когда-то назвал?

С физиономии Крео впервые за неделю сошло подобие улыбки. Он продолжил свои томные блуждания к увешанной миллионами квантовых светодиодов стене, за ней скрывался хладоцентр.

– Кстати, откуда это, ты так и не сказал, – мальчишка оценивающе взглянул на потолок, и понял, что элементы спортивной гимнастики здесь неуместны. – Кажется, какая-то книга, нет?

Крео, не дойдя до стены, обернулся:

– Да, кажется, какая-то книга.

– О чем она?

Вырванный из сотворенной грезами фантазии, Спри с наставнической гордостью все не мог нарадоваться живости юноши: это чувство для мужчины было освящено благородной братской обязанностью. Что-то внезапно дало трещину в сердце странника – за какую-то пару секунд одобрительная улыбка была ретуширована сочувствием дрожащих губ.

– На самом деле, очень странное ощущение, когда я думаю о ней, – задумался Крео, прислонившись к стойке близ акробата. – Я не помню ее среди литературы в моем облаке, не говоря уже о бумажных носителях. Как будто рассказ явился ко мне во сне.

– Как выделенный контакт с родственником в анабиозе, – еще раз качнулся на перекладине оживленный кабриоль и спрыгнул. – Словно сквозь мягко небесную пелену необъяснимых чар.

– Словно сквозь мягко небесную пелену необъяснимых чар, Кюс.

– Единственное, что я не люблю, и ты это как один из самых близких друзей непременно знаешь, – юноша презрительно посмотрел на трубу, с осуждающим приговором цыкнув на собственное обезьянничество, как будто бы, по его мнению, только полоумный станет размахивать ногами среди дорогого оборудования, – так этого нелепого Кюса.

– Прости, Кью. Ты с тренировки?

– Стал бы я тогда, как весенний кот перед полем кошек, вытворять пируэты на этой арматуре? Скажи, а сколько секстиллионов операций в секунду Аполло запараллеливает? Вроде как он может дифференцировать функцию динамики приливного импульса падающей сингулярности с детерминацией всех площадей искривленных объектов, угодивших в новорожденную черную дыру… при условии, что масса звезды не меньше тридцати пяти солнечных, конечно же.

– Ты и сам это прекрасно знаешь. – От прежней горестной дрожи губ не осталось и следа: Крео не смог воспрепятствовать улыбчивому восторгу, заполонившему его лицо.

– Да-да, около двухсот.

Крео дал своему наставническому удовольствию завершающий вздох и вновь обратился к настенной панели:

– Отец заходил, рассказывал о твоем академическом упрямстве. Говорит, что тебе надоели лабораторные симуляции НИОКРов. Сказал, что ты настроен категорично против получения второго профессионально научного. Это так?

– Да будет им всем. – Выпустив воздух негодования, будто рыба-шар, Кюс зашагал в сторону стеклянных ставней выхода. – Что они там эти университетские шишки считают за профессиональное, ну? Два месяца к ряду провели шесть виртуально-разведочных и пять виртуально-монтажных вылазок в фотосферу солнца с заданием взорвать нейтронный излучатель для того, чтобы светило не затухло. Ну что за чушь? Мало того, что мы занимаемся вещами настоль неактуальными даже для поколения через миллиард лет, так еще и университетский нейроинтерфейс был настолько неотзывчив, что секс с одногруппницей в спроецированном шаттле ощущался реслингом в прорезиненных костюмах.

– Голова просто светится от тех знаний, которые в ней заложены, а тебе вдруг все надоело, – с пониманием констатировал Спри. – Отец все интересовался, как у вас складываются отношения с Бэккой, а ты – кремень кремнем, игнорируешь его.

– Ух, Крео, все эти девчонки жутко утомляют, когда твои фибры любовной предрасположенности перенасытятся женским вниманием. Тогда искрящийся страстью триумф романтизма перевоплощается в занозу, саднящую чувство личностной свободы. – Зазнавшийся Казанова закрыл глаза, вытянул руки в сторону и, слегка переставляя ноги, стал кружиться по залу. – Знаешь, я прям чувствую, как неразличимые человеческим глазом крупинки пыли оседают на ладонях, словно я – свидетель последнего проявления в цифровом властвовании природного естества. Стою под дождем из капель памяти о людях, памяти о том, что они когда-то были от той самой живой природы.

Мысль о регулировки системы кондиционирования, которую Крео Спри планировал уже как дней десять назад отремонтировать, была стиснута с периферии заботы заявлением отважного атлета о сожалении по утрате людьми своей человечности. Но чем же была человечность для самого Крео? В каком сгустке правил, общепринятых идей, социальных привычек заключалась универсальная для человека умозрительность считать себя живым?

– Я решил подготовиться к соревнованиям в Ута-Лампу. Сегодня начинаются отборочные показы на сборную от союзных агломераций, – мальчишка остановил вращение своего тела, как спутник прекращает движение вокруг собственной оси. – Это место, Спри, почему-то постоянно тянет меня, а я с невинностью ягненка нахожу в нем успокоение. Увидимся, друг. Надеюсь, ты будешь болеть за меня во время обычного завтрака, повседневной рабочей рутины, вечернего умиротворения и ночного дрема. А когда я выиграю земное первенство – а ты будешь сидеть на трибуне среди ликующей толпы, все так же неустанно переживая за мои успехи – я подойду к тебе. Последний зритель уже покинет арену, а я буду хвастаться перед тобой полученным трофеем. Только тогда я разрешу перестать за меня болеть, потому что все уже будет позади, и мы с тобой станем победителями.

Крео провожал Кью умиленным лицом, его глаза сдобрило ликование мальчишки по будущему:

– Иначе и быть не может, Кью.

Ставни в процессорную беззвучно сомкнулись, скрыв за своим стеклянным флером воодушевленного спортсмена; затем щелкнул магнитный замок двери операторской. В серверной воцарился тихий гул турбинной аппаратуры: это расслабленно дышали кондиционеры. Упоительное дуновение заглушало механизированную перекличку вычислительный бездонности. Цикады застрекотали, вслушивался в едва уловимый писк техники Спри, и это точно были не мухи.

Убедившись, что Крео Спри – единственный смертный, присутствующий в зале, бессмертное существо явилось в квантовой плоти – стена, испещренная миллионами полупроводников, ожила миллиардами красок. Раскаты волн, бьющиеся о толщу воды, реки магм, сталкивающиеся друг с другом, водопады звездного ветра, сливающиеся в планетарную туманность – стихийные явления находили свое самое прекраснейшее почти потустороннее отображение.

– У молодой черной дыры не может быть падающей сингулярности, только у звезды, прожившей миллион световых лет, – неизвестный голос, окутавший каждый метр процессорной, явно адресовал свои замечания ушедшему юноше. – Когда-то такую удивительную силу называли в честь трех великих ученых. Добрый вечер, Крео Спри.

Одинокий странник, оператор Аполло 2, стоял лицом к бушующим десятками инсталляций в секунду квантам: в каждом природном явлении четко вырисовывалось умиротворенное человеческое лицо, лицо мира, в чертах которого могла взорваться Вселенная.

***

Мягкое тусклое освещение заполоняло просторный актовый зал. От такого распределения томного света казалось, что под потолком сгущались беспросветные воронки туч.

Гек Клем сидел на одном из двухсот роскошных кресел, расставленных специально для приглашенного академического бомонда. Срединный ряд, на котором расположился молодой, но всем своим видом статный член научного сообщества, наполовину опустел; лишь аккуратно прикрывающие сиденья заполненные брошюры могли сказать о том, что раннее место было занято. Когда это последний раз в информационно-научных целях использовали бумагу, задавался вопросом Гек, искоса пуская равнодушный взгляд на чуждый текущему веку прямоугольник целлюлозы. Схожая по природе озадаченность также циркулировала в голове молодого человека в ходе сего мероприятия: один резидент университета с пламенной речью об избитом уголке науки заменял такого же напыщенного собственной значимостью франта – и так выстраивалась чехарда утомительного краснобайства. Все разглагольствования ораторов исходили из опалых текстов, лежавших на кафедре, без каких-либо попыток предметно коснуться профильной тематики. С абсолютной апатией к тяге настоящего первооткрывателя такие словоблуды даже не попытались хоть раз убрать глаза с дисплея, чтобы найти собеседника в аудитории коллег, а не в жидкокристаллической подсказке.

– О здравствуй, Клем, – на секунду какой-то покидающих зал академик вырвал Гека из оков размышлений. Молодой человек обернулся вслед отдалявшемуся приятелю, но затем тут же принял прежнюю позу.

Федерация университетов, считал Гек, хороша только как площадка для индивидуального знакомства с профессионалами в целях последующего обсуждения частного вопроса науки вне конференционной сессии. Благо такой медиаторный орган работал во славу, однако, что касалось выработки стратегии самой организации, то, кроме как беспорядочного метания членов совета Федерации от одной абстрактной задачи к другой, назвать его нельзя было. Это и была самая прискорбная сторона осевого академического плода, вмещавшего в себе радиальные ответвления всех высших научных учреждений северо-западной всегломерации. Однако сердцевина проблемы застаивания научного целеполагания, продолжал дискутировать сам с собой Гек, не заботила первых лиц технического прогресса, светоча, постепенно теряющего толщину пламени под напором дуновения беспринципного и глухого руководства. Скверная намерением саранча посмела по-сибаритски распластаться в пчелином улье, житнице ума, творчества и рукоделия, прижав своей мерзкой тушей бедных пчелок-мастериц. Мало, кого это волновало – так же, как и жизнь несущегося в тот час по безучастным переулкам Нового Дэ’Вона мужчины, который в спешке вновь снес безымянную уличную преграду.

Бегущий от невидимой расправы человек остановился на фудмаркетном перепутье и стал смотреть по сторонам в поисках дальнейшего пути побега. Его встревоженное поведение привлекло внимание одного из торговцев дальневосходной внешности, выключавшего голографическое меню на пластмассовом прилавке. День купеческой активности закончился: пожилой дальневосходец был одним из последних, кто закрывал торговую точку после успешной дневной рыночной суматохи:

– Сэр, вы, точно, марафон решили пробежать. Но, скажу я Вам, не совсем подходящее для этого место выбрали. Вот за километров, эдак, двадцать отсюдова, будет…

– Где ближайший департамент полицейского контроля? – с тяжелой верблюжьей отдышкой неразборчиво спросил беглец.

– Вам через центральный выход этого депо-галереи, – не успел было показать рукой в нужное место говорливый дедок, как мужчина рванул сквозь закрытые фудкортные площади. Накопившийся на тентах дождь крупными каплями падал на пальто беглеца.

Свернув за очередной угол и оказавшись на узком проулке, мужчина, едва сдерживая веки от сумасбродного моргания – осадки осложняли видимость, – прищурился так сильно, что почти не оставил и щели для глаз. В чреватой неподдельным страхом мгле другого конца проулка беглецу явился силуэт – настоящая угроза прорывалось сквозь темень и дождь навстречу мужчине.

– Кто это? – перекрикивая гул стихии, беглец попятился к месту, откуда он только что завернул в проулок. Изреченные слова обрывались ливневой стеной, обрушившейся на многомиллионный неоновый муравейник. Не успел отчаявшийся сделать и двух шагов, как два продольные харигата глубоко вонзились в ногу отступнику, прорезая мышечную ткань и намертво вцепляясь в кость. Бо-сюрикены оказались сильнее слов, потому что, в отличие от последних, они прорезали водяную толщу и вызвали нечеловеческий вой от боли, который все так же приглушался безучастным спокойствием дождя. Мужчина уже в молящем о пощаде крике вновь обратился к пустоте. – Кто это?

– Это работа НАГ, алгоритм созданный предпринимателями центральной всегломерации Осевого Полиса из компании Амбигиюс, – с апломбом рассказывал Геку аспирант одного из университетов, Клем старался делать заинтригованный вид. – Последняя их работа называется КиберАми, так сказать символизирующая преисполненную прощанием строфу поэмы о завершении эпохи текущего человеческого уклада. Нейросеть, как мы видим, ушла намного дальше, чем, например, относительно поверхностная творческая экосистема Бориссо из Хайшэнь. Я ни в коем случае не хочу упрекнуть сотоварищей по цеху, но…

– А эпоха какой человеческой действительности тогда является, по-вашему, следующим витком развития цивилизации? – прервал одурманенного собственный рассказом Клем, который, казалось, нащупал единственную интересную почву для дискуссии на сегодняшнем рауте полого бахвальства.

– О, слушайте, так далеко мы, люди искусства, не смотрим. Наше дело – критиковать и восторгаться, ну и расплавлять часы под солнечным зноем. Что касается будущего, так это мы оставляем на ваших величественных плечах, инженеров-атлантов, распрямляющих механизированные крылья и несущих нас, людей с широко открытыми от предвкушения глазами, к более высоким небесным сводам, – парировал артист во вполне осознанном и смиренном бессилии художника. – Настоятельно рекомендую посетить в следующем месяце центральную площадь Нового Мадрида, на ней будут выставлены экспонаты самых искушенных нейросетей: в частности, привезут новые работы нейросети С’Ли, машина ребят из какой-то компании Осевого Полиса. Боже, Вы бы видели последний ее шедевр, изображающий сказочно длинноногих элефантов в безбрежной пустыне. Словно только кистью человека можно такое сотворить, но никак не искусственного интеллекта.

– Люди теперь перестали рисовать – разве что проходную ерунду, – с сожалением проникся в гнетущую действительность современного искусства Гек. – Последний невоспетый обществом герой, как мне помнится, спился и закончил жизнь от передозировки кваалюдом в допотопном ВиАр шлеме весь в слюнях: они с таким же недопониманием, как и у него в отношении непризнания миром, свисали на опустевшее духом тело.

Двое разошлись, даже не распрощавшись: один – пошел искать следующую жертву рекламы знакомых-художников, другой – понял, что пора бы отправиться домой, дабы не навлечь на себя чувство еще большего разочарования.

Гек вдруг увидел Жана Ба Нео, заместителя председателя Медианного комитета – формально независимого от центрального дома Земного Объединенного Полиса исполнительно-надзорного органа. Однако, со слов ряда памфлетных изданий, медианный комитет скрытно контролировал деятельность чиновников центрального дома: весь состав центрального дома, считали политобозреватели, был вертепом, с закулисья движимым браздами лиц из Медианного комитета. Корреспонденты анонимных ресурсов и вовсе утверждали о существовании репрессивного удила комитета: собственная гвардия стражей, расправлявшаяся с неугодными по политическим соображениям субъектами.

Гек Клем в этой связи вспомнил, что завтра у него намечена встреча в одном из бизнес-центов города с крупным предпринимателем, Бэжамином Дэном, и представителями центрального дома Земного Полиса: на данную встречу он был приглашен как опытный геолог с соответствующей профессиональной и академической квалификацией, однако предмет обсуждения был нераскрыт женщиной, звонившей ему из приемной отделения комиссии центрального дома в Новом Дэ’Воне. Гек, полный любопытства, направился в сторону Жана Ба Нео разузнать, не связан ли его приезд в мегаполис с возбужденной активностью структурного подразделения центрального дома по трансконтинентальной нейробезопасности.

С не меньшим любопытством вспыхнувшие от невыносимой боли глаза мужчины были устремлены на подобие катаны, шипящее искрами ослепительного тока. Рука, обхватившая рукоятку с натренированной десятилетиями непоколебимостью, неумолимо и безжалостно приближалась в отражении зрачков раненного беглеца. Обжигающее неистовство искрящейся сетки тю-о, обратной стороны лезвия меча тати, вышпарило глазное яблоко мужчины: слизистая субстанция испарялась не успевая вытекать. Вопль оставшегося без глаза стал еще сильнее, однако неумолимая громкость ливня была ему по-прежнему неподвластна.

Убийца резким движением вознес меч над головой беглеца, стонущего от неконтролируемой боли. Озаряемый световыми панелями и красным неоном, алый стеклянный колпак предстал перед обреченным: он служил ассасину шлемом. Трепет от его непроницаемой мольбами фактуры усиливался багровым окрасом корпуса, к естественному цвету которого также примешался инфернальный оттенок неона, заполонивший проулок.

– После смерти будет еще хуже, данный приговор послужит вам отдушиной всего, что вам было дорого. Лишь затем наступит непроницаемая ни одним прошением тьма, – искаженный звуковым синтезатором шлема голос было последнее, что услышал в своей жизни мужчина, в предсмертной агонии зачем-то схватившийся за рукоятку иглы, наглухо застрявшей в ноге. Последнее же, что он увидел, было не обрушенное на его темя лезвие тати, а фатально очаровывающие выемки на шлеме, их композиция являла смотрящему абрис черепа.

Клинок вонзился в поверхность и застрял в нем. На стороне тю-о не было никакой сетки с электрическим резаком, а руки, державшие накаго оружия – его лезвие глубоко застряло в деревянной доске, – принадлежали Крео Спри. Наконец справившись с упрямством меча, Крео вытащил смертоносного дьявола из изрубленного дерева и отправил его в сая, ножны, словно остужая прокатный лист.

Крео откинул в сторону вспотевший локон волос – тот мешал его взору – и посмотрел по сторонам, охватывая всю тренировочную площадку центра. Помещение было исполнено в дальневосходных манерах одним уважаемым сиккэном. Расположенный на улице декоративный колодец, вид на который открывался из-под распахнутых наружу сёдзи, в жалобном одиночестве продолжал своей оловянной чашей лениво черпать воду из красивого резервуара. Мыслями и глазами Крео вернулся к сая, в которых продолжал охлаждаться меч тати.

– Кочевник, продолжай нести свой долг. – Крео поднялся с колен и вытер майкой испарины пота со лба. Кочевником называли данный тати задолго до Крео: он менял одни руки владельца на другие не меньше десятка раз, пока не осел в стальной хватке Спри – не зря меч так и называли. Однако новоявленный ученик школы Ё О Ну Мэ поклялся клинку прервать устоявшееся десятилетиями его губительное реноме. Губительное, потому что каждый покровитель меча, со слов последнего владельца, суеверного коллекционера, решившего во что бы то ни стало распрощаться с плачевным репутацией оружием, относился к мафиозным образованиям яумо Дальнего Восхода. Самым животрепещущим был тот факт, что каждый новый владелец забирал тати у поверженного – и так по цепочке сквозь мясорубку кровопролитной резни, пока Кочевник, по непонятному стечению обстоятельств, не оказался на прилавке не совсем легального магазина дальневосходных ценностей в Новом Дэ’Воне.

Схватив сая за кодзири, металлическое навершие ножен, Крео Спри с Кочевником в руках направился в сторону выхода мимо колодца, на несколько мгновений избавив от томительного существования это миниатюрное сооружение. По замыслу, в декоративное естество колодца архитектор, со свойственным ему творческим бессердечием, вдохнул проклятие одиночества.