Читать книгу Додинастический Египет. Лодка у истоков цивилизации - Дмитрий Прусаков - Страница 2

В начале 1887 г. 33-летний английский археолог Уильям Мэтью Флиндерс Питри обследовал отрезок верхнеегипетской долины Нила в районе Асуана, копируя древние граффити, которыми «кишели» окружающие утесы. Среди сотен наскальных надписей и изображений времен фараонов он наблюдал примитивные рисунки лодок, появившиеся здесь, по его квалифицированному допущению, «задолго до всех известных нам памятников Египта». Питри не придал этим дописьменным художествам особого значения, даже не поместив их прорисовки в свою «отчетную» публикацию [351]. И впрямь, что необычного в лодках, какими бы старинными они ни были, на берегу реки? Иное дело – пирамиды Гизы, 80-футовый гранитный колосс Рамсеса II в Тайнее или «фаюмские портреты»… Будущий сэр Флиндерс Питри [415] тогда едва ли догадывался, что приоткрыл новый горизонт египетской археологии, «отцом» которой его впоследствии нарекут признательные соотечественники [178 и др.].

Спустя двадцать лет другой молодой англичанин, Артур Вейгалл, исполнявший обязанности главного инспектора древностей Верхнего Египта в Луксоре и регулярно выезжавший в Восточную пустыню, решил осмотреть небольшой, но чрезвычайно богатый крашеными рельефами «пещерный» храм XIX династии в Вади Аббад, которое образует устьевый участок крупной системы сухих русел Вади Баррамийа, впадающей в правобережную долину Нила. Святилище вырубили в скальной толще по повелению фараона Сети I, отца Рамсеса II Великого, «на благо проходивших там рудокопов с различных золотых приисков неподалеку от Красного моря», чтобы они могли «возносить молитвы богам пустыни», прежде всего ее покровителю Мину. Этот памятник – «жемчужина прошлого», «один из наиболее хорошо сохранившихся египетских храмов», – был открыт для европейцев в 1816 г. французским путешественником-естествоиспытателем Фредериком Кайо и до Вейгалла, по его словам и к его искреннему удивлению, посещался всего двумя египтологами: К. Р. Лепсиусом и В. С. Голенищевым. Из иностранцев за почти столетие еще только «несколько горных инженеров и старателей видели святыню, но так как они обезобразили ее стены своими автографами, можно лишь пожалеть о том, что и им не сиделось дома» [461].

Рис. 1. Лодки Вади Аббад. Доисторические петроглифы

Здесь, в полузабытом пустынном уголке почти в 60 км от Нила на гладких поверхностях отвесной скалы, приютившей храм, и двух ее массивных обломках вблизи устроенного под ней колодца[1] Вейгалл обнаружил «очень много выцарапанных или выдолбленных рисунков, вне всякого сомнения принадлежащих архаической и даже доисторической эпохе». Среди них заметно выделяются «многочисленные изображения странных ладей», которые он добросовестно перерисовал чернилами, а потом напечатал (рис. 1), хотя в целом проявил к этому феномену интереса не больше, чем Питри к первобытным петроглифам лодок у Асуана, посвятив ему менее страницы своих в остальном довольно подробных, изобилующих художественными описаниями мемуаров [461]. Пусть Вейгалл, проживший в Египте около десяти лет, и стяжал у современников репутацию египтолога инспекционной активностью, участием в археологических раскопках и публикациями соответствующего профиля [230], практический и «промышленный» ум этого истинного британца, похоже, куда сильнее занимали географическое положение и остаточный ресурсный потенциал древних каменоломен и, особенно, золотых выработок, состояние ведущих к ним через пустыню дорог и здешние перспективы автомобильного транспорта, действующие колодцы и удобные места для биваков и т. и. Что до его научных концепций, то, например, древнеегипетские золотоносные жилы он считал «копями царя Соломона», а верхнеегипетскую Восточную пустыню – библейской страной Офир[2], откуда иудейскому самодержцу, согласно 3-й книге Царств (9: 26–28), доставили на корабле Красным морем 420 талантов золота. Однако Вейгалл не связывал рисунки загадочных судов на «золотых» сухопутных маршрутах Египта ни с иноземными гостями, ни с нильскими речниками. При этом его вовсе не смущало столь удаленное развитие доисторическими камнерезами «навигационной» темы как от моря, так и от Нила; для Вейгалла лодки в глубине «Красной земли» априори не имели ничего общего с реальностью, а были чисто культовым явлением: «священными барками, которые в древности составляли такую существенную часть египетского религиозного церемониала». Конкретно, он видел в них атрибут нарождающегося поклонения Мину, богу плодородия и сберегателю путей и странников в Восточной пустыне, обосновывая свою догадку наличием на одной из петроглифических ладей у храма в Вади Аббад антропоморфной фигуры с «поднятым цепом» [461].

На первый взгляд, неверие не только Вейгалла, но и ряда позднейших исследователей в некогда физическое присутствие в египетских восточных вади лодок «диковинной» формы, увековеченных петроглифами как рассмотренного, так и открытых в дальнейшем скоплений, имеет полное оправдание: «Жара в пустыне сильнейшая, в колодцах не всегда хватает воды. Скалы настолько горячи, что до них нельзя дотронуться голыми руками, а ботинки дают лишь слабую защиту ступням. Находясь на солнцепеке, лучше снять с пальца кольцо, иначе раскаленный металл сожжет кожу до волдырей» и т. п. [461]. Безводное каменное пекло – и вдруг какие-то лодки?

С другой стороны, по свидетельству того же Вейгалла, в его времена в этих местах с их труднопереносимыми зноем и сушью удачливому охотнику удавалось добыть газель. Совсем недавно английский египтолог Тоби Уилкинсон писал о «на удивление обильной растительности» в отдельных восточных вади, где его экспедиция однажды спугнула своими внедорожниками небольшое стадо газелей [470]. Путешествующие по Верхнему Египту в наши дни авторы рассказывают о случающихся там грозах с градом «с куриное яйцо» и о бушующих потоках, возникающих в ущельях после выпадения ливневых осадков [392]. Утонуть в североафриканских вади – актуальная опасность для людей и животных, застигнутых в них редкими, но обладающими огромной силой дождями Сахары [9]. Рисунки слона и гиппопотама рядом с лодками на скалах Вади Аббад напоминают о том, что на известном этапе дофараоновского прошлого, когда, вероятно, они и были сделаны, климат нынешней аридной и гипераридной Восточной пустыни отличался весьма высокой и устойчивой влажностью [19; 40]. Да и собственно ее протяженные вади являются не чем иным, как пересохшими руслами древних рек, впадавших в Нил, а значит, объективный исследователь не только вправе, но и обязан предусмотреть хотя бы гипотетическую возможность существования в их бассейнах столь же древних плавсредств, запечатленных здесь не в исключительно магическом или культовом качестве (хотя огульно отвергать подобные трактовки я бы тоже не стал [ср. 22]), а еще и как «иллюстрация» самой что ни на есть повседневной действительности.

Рис. 2. Лодки долины Нила. Роспись доисторической керамики

Для сравнения, вскоре после находки лодок в петроглифическом исполнении у Асуана Флиндерс Питри и, сразу же за ним, Жак де Морган раскопали множество их специфических начертаний красителем на керамических горшках в верхнеегипетских доисторических могильниках Нагады, Балласа и Абидоса (рис. 2) [326; 367], и никто не оспаривал казавшуюся всем очевидной мысль, что такие многовесельные суда когда-то ходили по Нилу, а не были фантазией или галлюцинацией первобытных художников, творивших на его берегах. Единственное связанное с лодками данного типа недоразумение состояло в том, что поначалу некоторые ученые сочли их «укрепленными жилищами», «фортами», «хуторами» или «храмами» [433]; в частности, на заре российской египтологии это утверждал В. М. Викентьев [7] и допускал Б. А. Тураев [54]. Когда же оно аргументированно разрешилось, и сторонников «архитектурной» версии почти не осталось, вниманием археологов и искусствоведов завладела бросающаяся в глаза графически-стилистическая «развилка»: ладьи, рисунки которых преобладали в долине Нила, украшая прежде всего расписную керамику, очертаниями корпуса принципиально отличались от «кораблей пустыни», изображенных на скале у святилища Сети I в Вади Аббад и, как показали дальнейшие аналогичные находки, господствовавших в доисторической петроглифике бывших нильских восточных притоков. Едва ли такое территориальное размежевание судовых форм – а по сути, конструкций – могло быть случайным и при условии, что первые «художники наблюдали на реке собственными глазами», вторые же были вымышленными образами, «определенно связанными с потусторонним миром» [479], и, особенно, при условии реальности тех и других. Неизбежно возникали вопросы «культурно-антропологического» взаимоотношения и уточненной датировки рисунков лодок на Ниле и в удаленных от него вади. Наконец, главенствующие в ранних петроглифах южной Восточной пустыни кораблеподобные ладьи, нетипичные для дофараоновского долинного Египта, способствовали рождению и поныне живой палеоэтнографической теории его завоевания некоей «прогрессивной» заморской «расой», резко развернувшей здешний племенной мир к государству и цивилизации. Новая проблема ждала своих аналитиков.

* * *

Для удобства читателя, далекого от узкоакадемических нюансов темы этой книги, коснусь основ археологической хронологии древнейшего Египта. Истории фараонов (конец IV – вторая половина I тыс. до и. э.) в современной египтологической «доктрине» и терминологии предшествует додинастический период. По давней научной традиции, идущей от английских археологов Гая Брайтона и Гертруды Кэтон-Томпсон [122] и получившей датировочные ориентиры благодаря последующим радиоуглеродным измерениям [233; 234; 253], он открывается верхнеегипетской неолитической культурой Бадари [36], которая происходила из неустановленного пока географического очага и имела тенденцию к распространению в долине Нила выше Асиута, возможно, с доступом к Красному морю по вади (тогда рекам?) Восточной пустыни между 4500 и 3700/3600 или, строже, в 4400–4000 гг. до и. э. [40].

Бадарийскую культуру в Верхнем Египте, по-видимому, постепенно заместила, если не произросла из нее, поздненеолитическая амратская, названная так Флиндерсом Питри по комплексу древних могильников ал-Амры в окрестностях Абидоса, где вели раскопки его ученики [382]. За ней уже в порядке «революционных» новаций следовала технологически качественно продвинутая энеолитическая культура, которую Питри назвал герзейской, вероятно, чтобы само имя, заимствованное у небольшого додинастического кладбища ал-Герзы близ Мейдума [368], напоминало о ее глубоком проникновении в пределы Нижнего Египта, т. е. о демографическом, торгово-хозяйственном и общественном сдвиге к будущему государственному образованию «Обеих Земель» от Дельты до первых нильских порогов. Между герзейской и начальной династической «эрами» Питри выделил особый период, стадиальными отличиями которого являлись «прибыль (изделий из) меди» и «письменность», назвав его семайнским «в честь» местечка ас-Семайна в районе Кены и подчеркнув, что это именно временной отрезок, лишенный самостоятельных культурно-археологических признаков [365].

Не обладая техническими средствами даже отдаленного подступа к абсолютной календарной хронологии дофараоновского Египта и в меру своих знаний ее домысливая[3], Питри разработал оригинальный метод сравнительной датировки, основанный на тщательной систематизации керамики из отобранных им 900 додинастических верхнеегипетских захоронений Нагады, Балласа, Абадийа и Ху, каждое из которых содержало не менее пяти разноклассных сосудов, с учетом ее теста, формы, цвета, орнамента и т. п.; «корректность результатов» поверялась сопутствующим погребальным инвентарем: «каменными вазами, шиферными палетками, кремневыми орудиями и т. д.» [352; 355; см. также 292]. Отследив и просчитав распределение по указанным могилам свыше 700 разновидностей глиняной посуды, разбитой им на 9 классов («черноверхая» B-ware, «крестолинейная» C-ware, «черная с резным орнаментом», или «нубийская» N-ware, «с волнистыми ручками» W-ware, «расписная» D-ware и др.), Питри построил шкалу «последовательных дат» S. D. («Sequence Dating»), которую затем наложил на распознанные им археологические «эры». Поскольку он предвидел находки более раннего времени (каковые вскоре успешно предъявят научному миру Брайтон и Кэтон-Томпсон, открыв бадарийцев), нулю его относительной шкалы соответствовала «дата» S. D. 30, она же – нижняя хронологическая граница амратской культуры, когда, как он потом напишет, «бадарийская со всей очевидностью пошла на убыль», и на верхнеегипетском Ниле появились «дикари, не имевшие ничего, кроме скудных гончарных изделий» [365].

Если не вдаваться в разночтения предварительных версий, амратскому периоду у Флиндерса Питри в общем виде отвечает интервал S. D. 30–40, герзейскому – S. D. 41–60, семайнскому – S. D. 61–78. Позже ученый отделит «датами» S. D. 77–78 так называемую «нулевую» династию, зародившуюся якобы на волне вторжения в долинный Египет «новой расы»; «дата» S. D. 79 будет им увязана с основателем I династии Аха (Мином), S. D. 80 – с царем той же династии Джетом, S. D. 81 – с царицей Мернейт, которую Питри считал его преемницей, S. D. 82 – с царем поздней I династии Семерхетом, S. D. 83 – с царем ранней II династии Ранебом, S. D. 84 – с царем той же династии Перибсеном, S. D. 85 – с царем Хасехемуи, завершившим II династию; «дата» S. D. 86, отмечающая начало III династии фараонов, прервет относительную хронологическую линейку Питри в ее полной авторской редакции [369].

Датировочная модель «отца египетской археологии» неоднократно критиковалась уже его современниками, хотя ни они, ни дальнейшие поколения специалистов вплоть до наших дней не призывали совершенно от нее отказаться, ограничиваясь лишь посильными корректировками этой «архаичной периодизации» [459]. Немецкий египтолог Александр Шарф, например, констатировал неудовлетворительную «работу» «последовательных дат», выведенных на базе керамики доисторических могильников Верхнего Египта, применительно к родственному археологическому материалу севера страны [402][4]. Он, а за ним немецко-английский эксперт по египетской предыстории Элиза Баумгартель, немало потрудившаяся над неописанными и неопубликованными находками Питри [93], ввели для «его» части додинастического периода дополнительную и ставшую классической номинацию «Нагада» по названию древнего верхнеегипетского поселения и известнейшего местоположения раскопок [44], дав амратской и герзейской культурам альтернативные наименования, соответственно, Нагада I и Нагада II и распространив последнюю на семайнский «внекультурный» интервал, что, по сути, отрицало его идею как таковую [91; 403; ср. 278; 280]. Наиболее же признанной и часто встречающейся сегодня в специальной литературе «ревизией» относительной хронологии Флиндерса Питри, на самом деле ее скорее подтверждающей, является система «стадий» («Stufen») немецкого египтолога Вернера Кайзера, привлекшего для своей реконструкции публикацию археологически хорошо изученного и задокументированного доисторического кладбища в Арманте [320] и уделившего особое внимание, наряду с положением керамики в ямах, пространственному распределению («горизонтальной стратификации») захоронений разных времен по территориям могильников [274]. Согласно этой хронологической модели, послебадарийский додинастический период делится на крупнейшие отрезки Нагада I, практически тождественный амратскому, Нагада II, почти совпадающий с герзейским, и Нагада III, аналог семайнского, получивший и другое, закрепившееся в науке название – протодинастический, отданный «нулевым» династиям египетских правителей [63]; «культуры» Нагада I–III, в свою очередь, подразделяются на «стадии» Ia-c, IIa-d2 и Ша1-Ь2 [277], причем «стадия» Па с ее «крестолинейной» керамикой C-ware (см. ниже) по данному признаку может быть смещена в позднеамратскую «эру» Питри [142], куда некоторые археологи, руководствуясь в том числе радиоуглеродными датировками, относили и кайзеровскую «стадию» ПЬ [235; ср. 243; 290].

За протодинастическим периодом в египтологической традиции следует архаический [189], охватывающий I и II фараоновские династии[5], или, по другой версии, раннединастический, в таком случае, как правило, вбирающий в себя еще и III «дом» [468]. Прибегая к классическим и древним текстам, в частности, фиксирующим гелиакические восходы Сириуса на Ниле, американский египтолог Уильям Хэйс вычислял «точную» дату воцарения I династии: 3119 или 3089 г. до и. э. [241]; другие «текстовики» выводили некие вероятностные хронологические рамки начала архаики: 3100–2900 гг. до и. э. [342; 434]. Выдающийся русский египтолог О. Д. Берлев, также опиравшийся на письменные источники, помещал основателя III династии Джосера в первую половину XXVIII в. до и. э. [3].

Для верификации подобных гуманитарных выкладок были крайне желательны независимые инструментальные датировки, при этом опыты с соответствующими египетскими древностями разработчика радиоуглеродного метода американского физикохимика Уилларда Либби редко учитывались даже осведомленными о них историками вследствие неприемлемо большой погрешности: так, полученная им для «великолепной сохранности» образца акации из гробницы Джосера в Саккаре средняя некалиброванная дата составила 3979 ± 350 ¹⁴С л. н. [75; 302], что равносильно календарному разбросу между 2920 и 1985 г. до н. э.[6] Датировка Либби волосяного и кожного материала, относимого археологами к периоду Нагада, дала в среднем столь же «размытый» результат 5395 ± 300 ¹⁴С л. и. [300; 301], т. е. ок. 4520–3850 гг. до и. э., который к тому же в свете сегодняшних хронологических реконструкций подошел бы разве что бадарийской культуре. Известный английский археолог арабского происхождения Фехри Хассан по позднейшей усовершенствованной, с погрешностями на порядок ниже, радиометрии древнейших поселений (именно они, а не могильники, до поры «поставляли» львиную долю египетских ¹⁴С-дат) калибровал «свой» додинастический период в границах 4000–3050 гг. до и. э. [235]. Первый подвергнутый систематическому (до сотни образцов растительных остатков, человеческих волос, фрагментов тканей и др.) и при этом особо точному радиоуглеродному датированию с использованием ускорительного масс-спектрометра доисторический «некрополь» N7000 у Нага ад-Дейр в Верхнем Египте [308] обнаружил для керамических классов Флиндерса Питри календарные пределы ок. 3800–3090 гг. до и. э. [396; 397].

Еще несколько калиброванных «реперов» от современной египетской археологии: последнему представителю I династии Каа ставится в приблизительное соответствие датировочный маркер 2920–2910 гг. до и. э. [220], ее основателю Аха – 2955–2925 гг. до и. э., «Скорпиону» из «нулевой» династии – ок. 3150 г. до и. э. [105]. Сказанного достаточно, чтобы свободно ориентироваться в культурно-хронологической канве нижеследующего повествования.