Читать книгу Маскарад миров - Дмитрий Раскин - Страница 3

Чего уж никак не ожидал Лёня Гурвич, так это включения в основной состав. Он и не претендовал, собственно. Его участие в проекте до недавнего времени обозначалось расплывчатым: «внештатный консультант». Лёня вел колонку в одной русскоязычной газетенке, зарабатывал свои копейки. Из номера в номер иронизировал над подготовкой к перелету и к грядущему переселению. Не столько даже над самой подготовкой, прежде всего, над сопутствующим пафосом. Досталось от Лёни и обычным гражданам. Причем, к одним он был беспощаден за их экзальтацию по поводу, а к другим за непробиваемое равнодушие, за непоколебимую их уверенность в том, что они, если что, посмотрят свой собственный апокалипсис по телевизору, этак в кресле с попкорном. Свою колонку он вел под псевдонимом «Дежурный по апокалипсису». Эти его публицистические усилия почему-то заинтересовали всемогущего Билла Коульза – основателя и руководителя проекта. Он пригласил Леню «посмотреть», а вскоре и «как бы поучаствовать». Лёня Гурвич смотрел, участвовал и продолжал иронизировать в своей колонке.

Мало-помалу Лёня втянулся. Сошелся, можно сказать, сдружился с некоторыми кандидатами на членство в той самой десятке. У него там даже случился роман – непритязательный, может, но чистый, более-менее честный, то есть без опустошенности и мути после…

Его увлекла идея. Земля со всем своим прошлым и будущим перемещается, и не только в пространстве – во времени… Человечество пытается уйти от самого себя и берет с собой свои соборы и надгробия, холсты и тексты, свои деревья и травы. Свои иллюзии и надежды, свой страх смерти и тлена. Это что, милосердие Божие? Заблуждение нашего, в который раз уже, о себе возомнившего духа? Может быть, ему предстоит узнать, разобраться здесь.

И само крушение Смысла и Цели (если вдруг все же будет крушение), даже будучи непосильным для нас, раздавившим нас приоткроет, наверное, что-то такое в Бытии, что-то такое в Ничто… Хотя, как говорится, не факт.

Дежурный по апокалипсису по прежнему радовал своего читателя уморительными зарисовками повседневной жизни проекта.

Лёне Гурвичу так ни разу и не удалось получить хоть какую-нибудь литературную премию или же просто грант. И вот он выигрывает конкурс, где-то примерно десять тысяч человек на место. Выигрывает, даже не участвуя в нем. Он оценил комизм. Все остальное – страшно. Страх смягчается трудно-пред-ста-ви-мостью. Миллиарды и миллиарды километров космоса, пятьсот земных лет по ту сторону. До сих пор самой большой мерой времени для него была ипотечная ссуда.

Если он покинет Землю (говоря стилем) – все его проблемы разрешат-ся раз и навсегда. Разрешатся все проблемы его близких. Боря, придет время, будет учиться в Гарварде, а так пришлось бы брать кредит, дабы не слишком-то способное чадо поступило в провинциальный колледж. Вика? Ему не очень нравилось, конечно, что счастливо разрешатся и все проблемы жены, но когда покидаешь Землю, видимо, надо быть выше…

Многие из его сверстников (и там, в России и здесь в Штатах), начинавшие писать в то же примерно время, что и он – чего-то добились. Они были динамичнее, гибче. Он же претендовал на главное (вечное? недостижимое?), но у него не получалось. И не потому вовсе, что получиться не могло заведомо, по определению… Он чувствовал уже, что и не получится никогда. Ему не по мерке «вечное». Но все, что кроме, было неинтересно, казалось плоским. Сверстники не претендовали на вечность, но им было хорошо в настоящем. А Лёня к сорока годам не опубликовал почти что ничего из своих стихов, эссе и романов.

Его жизнелюбие, его, как ни деревенеет язык выговаривать, мужество держались на представлении о том, что он – Лёня Гурвич не сводится к собственной судьбе, не говоря уже об обстоятельствах… Не так давно он понял это как самовлюбленность, пусть в такой вот более-менее изощренной форме.

То, к чему он пытался пробиться в своих текстах, посредством текстов, иногда ему казалось, что он не пробившись, не выхватив, понял, постиг, может, даже создал суть не-выхваченного. Углубил ее, не выхватив? Прикоснулся хотя бы…

Его попытка суицида – до сих пор стыдно за нее. (Не перед Викой, что спасла его – так получилось.) Наверное, в ней он не был все-таки полностью честен с самим собой.

Чуть пониже среднего роста, не то, чтобы толстенький – мешковатый, с бородой (в пору влюбленности Вика находила его пингвинью фигуру забавной, а бороду сексуальной), он не ассоциировался не то, что с космосом, но и просто с поездкой из Нью-Йорка в Нью-Джерси. Тапочки, компьютер, книги в крошечном кабинете, сладкое рабство у собственных домашних привычек – при первом знакомстве его внешность воскрешает в твоей голове именно этот штамп. Но логика штампа требовала так же тепла, заботы, любви, которыми окружен Лёня Гурвич. А вот это все было для него и в самом деле «по другую сторону».

Его хроническое, доходящее едва ли не до технофобии неумение обращаться с какой-либо аппаратурой – «ты прямо как человек из какого-то двадцать первого века», эту насмешку он слышал с самого детства.

Словом, ни по каким статьям не подходил Гурвич для перелета и «ушка», не было ему места на корабле, в «десятке». Так получилось, что место это он нашел для себя и сделал его крайне важным для всех сам.