Читать книгу Пожар с юга - Дмитрий Сергеевич Хвостов - Страница 3

Наступал канун светлого праздника Рождества Христова, когда православные люди по всей Руси молятся в ожидании чуда. От Спиридона-солнцеворота до самого рождественского сочельника готовились по деревням и городам к встрече великого праздника. Твердо памятует простой русский человек притчу, гласящую о том, что не след приходить на пир в печальной одежде. Потому-то и спешит он, потому-то и старается всеми силами сбросить со своих плеч черную тяготу потовых забот и, запасшись всем, что Бог даст к празднику, ждет с благоговейной тишиной в душе появления на небе первой звезды вечерней, веруя, что это загорается та самая звезда, которая около двух тысячелетий тому назад возвестила волхвам о рождении Сына Божия в Вифлееме Иудейском.

Готовились к празднику и в доме стрелецкого десятника Петра Михайлова. Всю неделю делали запасы и готовили праздничные кушанья так, чтобы их хватило на всё время Святок. А в сочельник Олёна готовила кутью. В этот день держали особенно строгий пост. Благочестивые люди не принимают никакой пищи «до первой звезды».

Вся семья Петра Михайлова отправилась в церковь, где отстояли всенощное бдение и литургию. Иван пел на клирос. Запах воска и ладана, потрескивание свечей, колеблющиеся отсветы на окладах икон и ризах священников – всё здесь было мило Ивану, всё знакомо с детства. Церковь была полна, и от дыхания десятков людей воздух был тёплым. Ивану казалось, что ангелы спустились с небес и поют с ним на клиросе, что сам Иисус смотрит на него и улыбается, незаметно, одними глазами. И от всего этого, в груди ширилось, росло чувство радостного покоя и умиротворения. Ивану казалось, что с ним обязательно должно произойти что-то необыкновенное, радостное и от этого хотелось всех любить.

Когда на небе загорелась первая звезда, хор торжественно запел «Христос рождается!» и одновременно празднично зазвонили колокола. От этого у Ивана на глазах показались слёзы. Сначала ударил колокол в кремле, а потом от одной колокольни до другой звон поплыл, расширяясь всё далее и далее. Вот зазвонили в церквях подмосковных сёл и в ближних и дальних монастырях. Колокольный звон постепенно, охватывал всю страну. Православные улыбались друг другу, с надеждой смотрели на небо. Всем хотелось, чтобы этот год был сытым, урожайным, чтобы не пришло моровое поветрие, и чтобы с юга, из далёких степей не нахлынула, как огненная волна, всё сжигая и пустоша на своём пути, татарская конница.

Смутные желания теснились в груди у Ивана. Всё в его жизни было устроено и шло своим чередом. Теперь он, как его отец и как его крёстный дядя Фёдор, тоже стал стрельцом. И служба стрелецкая была для Ивана в радость, позволяя гордится теперешним своим положением. Но кое-что смутно тревожило Ивана сына Петрова. Не было в его жизни любви. Нет, слободские девушки на него заглядывались, любая из них с радостью пошла бы с ним под венец. Но Ивану хотелось большего.

После службы, пока шли от церкви по скрипящему от крепкого мороза снегу, Ивану всё казалось, что что-то в его жизни обязательно должно измениться. Народ говорит, если кто о чем будет молиться в полночь, о чем бы не стал просить – всё исполнится, всё сбудется, как по писанному. Иван начал горячо молится. Вдруг он увидел, как с неба покатилась звезда. Юноша загадал желание – его обязательно полюбит боярская или даже княжеская дочка. От мыслей этих даже струхнул немного, а вдруг, и впрямь старики не врут, желание сбудется. И невдомек ему было, что скоро произойдут события, которые круто изменят его жизнь.

Счастливый Иван, вместе со всеми дошёл до своего двора. Всё были голодны. Стол в чисто прибранной избе, был накрыт, ещё до ухода на всенощную, чистым сеном, а поверх расшитой скатертью. В центре стола стояла миска с кутьёй, приготовленной из пшеницы, лесных орехов и мёда. Стояли и другие постные блюда, каравай хлеба пшеничного, «оладьи» медовые да постные пироги. Розговенье – утром, после ранней обедни; а до утра все еще стоят на Руси Филипповки, идущие вплоть до веселых и радостных Святок.

Когда все уселись вокруг стола, отец прочёл молитву. Глядя на лица любимых людей, в колеблющемся свете свечи, которую зажгли ради такого случая, чувство, переполнившее Ивана в церкви, не только никуда не ушло, но и стало ещё сильнее. Начался ужин – вечеря. Ели не торопясь, начиная с сочива, а затем отдавали должное и другим кушаньям. Пили квас и взвар.

На улице раздался весёлый смех, людские голоса, в дверь постучали. Пётр, улыбающийся и радостный, пошёл открывать дверь. Параська вертелась у него под ногами. Олёна быстро собрала со стола пироги в подарок. Даже кот, спрыгнув с печи, уселся у порога, казалось, тоже встречал гостей. За дверями стояли колядовщики, большая компания слободских парней и девушек. Все были раскрасневшиеся, весёлые не то от мороза, не то от пива. Часть колядовщиков была празднично одета, другая оделась разной нечистью. Вывернув тулупы, мехом наружу, измазав лица сажей, сделав себе из мочала, космы и бороды они плясали вокруг парня, одетого чёртом. В центре компании возвышалась огромная девка с румяными щеками и большой грудью. Иван с трудом узнал в этом смешном наряде своего друга Митьку. Стёпка Дрозд держал на палке Рождественскую звезду. Он поклонился Петру Михайлову и всему семейству, спросил, можно ли колядовать.

– Колядуйте, люди добрые, – согласился хозяин.

Колядовщики запели.

Нынче Ангел к нам спустился

И пропел: «Христос родился!».

Мы пришли Христа прославить,

А вас с праздником поздравить.

Вот идём мы, пастухи,

Прощены нам все грехи.

К дому путь свой правим,

Христа Бога славим.

Колядовщики поздравили хозяев с рождением младенца Иисуса, и были одарены Олёной пирогами и сладостями.

– Пойдём Иван с нами колядовать. – Позвал Ивана Стёпка Дрозд. – Мы хотим пойти в Китай-город. Будем колядовать перед боярскими теремами.

– Пойдём с нами, – заревел Митька.

Ивану очень хотелось присоединиться к весёлой компании, но не смел обидеть отца и мать. Поэтому в нерешительности посмотрел на отца.

– Иди Ваня, нечего молодому со стариками сидеть.

Иван на радостях обнял и расцеловал родителей, подхватил и подбросил пару раз, счастливо взвизгнувшую Параську. Ещё с вечера, Ивана переполняло чувство счастья и радости, ему хотелось обнять, расцеловать весь мир.

Вышедший месяц осветил Москву, залил её волшебным серебряным светом. Маковки церквей и крыши теремов отбрасывали чёткие тени. С неба опускались одинокие снежинки. Стояла осязаемая, плотная тишина. Город преобразился.

Ещё днём Москва была грязная и неопрятная. И без того узкие и кривые улочки её стали ещё уже из-за сугробов откинутого в стороны снега. Разъезженная дорога, покрытая рыхлым, жёлтым от конской и человеческой мочи снегом, конский навоз, вперемешку с человеческими нечистотами и отбросами, кричащая, ругающаяся, божащаяся и богохульствующая людская масса, снующая по всем направлениям. На папертях церквей сидят нищие, попрошайки, юродивые, истинные и мнимые калеки, демонстрируют прохожим свои язвы и культи. Просят милостыню, мычат, пытаются зацепить идущих мимо своими клюками. Сани, дровни, боярские возки, двигались непрерывным потоком, сталкивались между собой, образуя пробки и на без того запруженных улицах. Вот с криком «поберегись, пошёл» на рысях проходят конные опричники. У каждого к седлу привязана отрубленная собачья голова и метла. Люди бросаются в стороны, срывают с головы шапки, кланяются, а когда верхоконные проезжают мимо – плюют на снег. Вот сквозь плотную, не уступчивую толпу продвигается в сторону Кремля десяток суровых стрельцов. Внезапно дорогу стрельцам перегородили дровни, запряжённые мосластой клячей. Это мужичок из дальней деревни привёз в Москву сущёных грибов, рассчитывая на верный заработок, но заплутал, растерялся в этом лабиринте улиц и переулков. Тут же сразу собралась толпа доброхотов, все кричат, размахивают руками, указывая в разные стороны, от чего мужичонка ещё больше робеет. Стрелецкий десятник, ражий детина, с чёрной курчавой бородой и золотой серьгой в ухе, протолкавшись сквозь зевак, орёт на мужичка, хватает его за воротник заячьего тулупчика, грозится сволочь того на съезжею. В конце десятник даёт мужичонке по шее и тот, под хохот толпы, валится в сугроб. Лошадку под уздцы отводят в сторону, освобождая проезд по улице. Стрельцы уходят по своему делу. Мужичок, счастливый, что так дёшево отделался, надевает на голову скатившийся треух, крестится. Толпа расходится. Кто-то из ротозеев обнаруживает, что у него срезали кошель. На разные голоса кричат зазывалы, расхваливая свой товар. И над всем над этим новым Вавилоном крики галок и ворон.

Теперь же на улицах было тихо, только в разных частях Москвы лаяли собаки. Лай начинался в одной части города, а затем, перекатываясь, постепенно затихал в другой. И всё повторялось вновь. С вечера шёл снег, укрывший белым, пушистым одеялом город. Было светло, стояли голубые сумерки. Лунный свет заливал покрытые искрящимся снегом крыши изб и теремов, маковки церквей, улицы. Стены домов и заборы отбрасывали резкие, фиолетовые тени. В воздухе, медленно опускаясь, серебрились, вспыхивая как драгоценные камни, колючие снежинки. Подморозило, и снег скрипел под ногами. Москва превратилась в сказочный город.

Парни и девушки, весёлыми компаниями ходили по городу. Они пели, плясали, где-то водили хоровод. Компания Ивана тоже шла по улицам с песнями и шутками. Кто-то в маске козы играл на дудке. Кто-то кого-то в шутку сталкивал в сугроб, и начиналась весёлая возня. Бросали друг в друга снежками. Так незаметно дошли до Китай-городских ворот. В воротах стояли сторожа, в тулупах с поднятыми воротниками. В руках у них были бердыши. Но ворота, по случаю праздника были открыты и всех пропускали. В Китай-городе за высоченными тынами с резными воротами стояли боярские и княжеские усадьбы, богатые купеческие дома. Переходя от ворот к воротам стали колядовать. Ворота, в обычную ночь, наглухо закрытые, теперь были открыты. Колядовщикам выносили от хозяев различную снедь, подносили хмельное. Бывало, что и сам хозяин стоял на крыльце, слушал колядки. Митька, по мере того, как хмель ударял ему в голову, все более входил в роль. Те частушки, которые он горланил, все менее походили на колядки.

Ой, соперница моя,

Рябая прерябая.

Ещё раз на Ваньку глянешь,

Морду покарябаю!

Я стояла за крыльцом,

А сказали: с молодцом.

Я платочек вынимала,

А сказали: целовала.

При этом танцуя, он выделывал такие коленца, что хозяева только дивились и хватались за бока от смеха.

Так незаметно дошли до улицы Никольской, где перемешались с большой, веселящейся, богато одетой компанией. С компанией этой ходили скоморохи, водили большого медведя. И медведь, и его поводырь были уже сильно нетрезвые. Вдруг, медведя что-то разозлило, он, повалив поводыря, вырвав из его рук цепь, бросился на колядующих. Толпа вмиг рассыпалась. Все с криками и визгом, уворачивались от медведя, отбегали в сторону. Медведь, ревел, крутил головой и вдруг увидел стоящую у стены девушку. Она растерялась и вместо того чтобы убежать осталась стоять на месте. Угрожающе заворчав, он бросился большими скачками к неподвижной жертве. Казалось, девушка окаменела, она не кричала и не двигалась, только смотрела на приближающегося зверя. Иван, твёрже всех стоявший на ногах, прыгнул, закрыв собой незнакомую девушку. Медведь, увидев нового врага, затормозил всеми четырьмя лапами, остановился. Мгновение, он смотрел на Ивана, пытаясь понять, откуда он взялся. Ворчание перешло в рёв, и медведь устремился на человека.

Иван закрыл лицо и шею согнутой в локте левой рукой, а когда медведь вцепился в неё, схватил его правой за мохнатое ухо. Мгновение и они покатились по снегу. Медведь рвал рукав тулупа, тряс головой, и Ивана мотало из стороны в сторону. Всё, что он видел это маленькие, наполненные злобой глазки и жёлтые, кривые клыки. Его обдавало волнами смрада из пасти медведя. Чтобы не дать медведю распороть когтями себе живот, Иван старался притянуть его за ухо к себе. Медведь, отпрянул, пытаясь сбросить Ивана, разжал челюсти. Иван, воспользовавшись случаем, схватил медведя за горло, сдавил так, что у самого потемнело в глазах. Несколько мгновений они боролись. Медведь уже не нападал, он хотел вырваться из железных пальцев своего противника. Тут к ним подбежали люди, медведя за цепь оттащили в сторону, связали. Ивану помогли встать, изорванный рукав был мокрый от крови, кровь капала на снег.

Та девушка, которую заслонил Иван, подошла к нему. Её всё ещё била крупная дрожь, зрачки были расширены, но постепенно ей удалось справиться с собой. Увидев, что по руке её спасителя течёт кровь, она сняла с себя платок и ловко перевязала рану. Только теперь Иван смог её рассмотреть лучше. Все движения её невысокой, стройной фигуры были мягкими как будто кошачьими, казалось, она текла точно ртуть или змея. Закончив перевязку, девушка, подняв лицо, посмотрела в глаза Ивана. У Ивана на мгновение остановилось сердце. В лунном свете он не смог определить цвет её глаз, они казались чёрными и втягивали в себя как водоворот. Что-то в её взгляде завораживало. Наконец, Иван понял: один глаз, левый, чуть, заметно, косил.

– Ну, слава богу! А я уж думала, заломал медведь, буйна молодца, – сказала она насмешливо, всё ещё немного заикаясь. – Как звать, величать-то тебя?

Её голос оказался грудной, низкий, с едва заметной хрипотцой. Поражённый его звучанием Иван замешкался, но спохватившись, произнёс:

– Иваном сыном Петровым, стрельцы мы, – не без гордости ответил Иван.

– Спасибо тебе, Иван Петров сын, что спас от медведя, – просто сказала девушка и в пояс поклонилась юноше.

Иван, вдруг ощутил, что язык его стал огромным, неповоротливым. С трудом, конфузясь и запинаясь, смог он выдавить из себя.

– А … а, тебя как звать?

– Аглая Дмитриевна.

Девушка протянула руку и быстро провела ладонью по лицу Ивана. Рука у неё оказалась тёплая и сухая. Подчиняясь минутному движению души, он коснулся губами её ладони.

– Ласковый. Как телочек!

От близкого соседства Аглаи парня попеременно бросало то в жар, то в холод. Хотелось вот так стоять бесконечно, чтобы она касалась его лица. Иван понял, что если сейчас не переборет своё смущение, не увидит эту девушку больше никогда.

– Как найти-то тебя?

– Захочешь, найдёшь, – рассмеялась Аглая и побежала догонять свою компанию. Смех её заразительный, весёлый, напоминал колокольчик.

К Ивану подошли друзья.

– Как ты этого медведя поприжал, – искренне восхитился Митька.

Только теперь, Иван почувствовал, как нестерпимо болит рука.

– Вот и на колядовали, – сказал Стёпка Дрозд. – Надо его домой вести.

Иван шёл поддерживаемый с двух сторон, иногда от боли у него темнело в глазах, но в душе было светло. Ему казалось, что будущее сулит одно лишь счастье.