Читать книгу Рихтер и его время. Записки художника - Дмитрий Терехов - Страница 5

Великий пианист Святослав Теофилович Рихтер родился 20 марта 1915 года на Украине в городе Житомире. Отец – Теофил Данилович Рихтер – был музыкантом. Работал органистом в оперном театре в Одессе, а также в городской лютеранской церкви. Давал уроки игры на фортепьяно. Мать – Анна Павловна (в девичестве – Москалева) – происходила из семьи председателя земской управы в Житомире. Специального образования не получила. После революции работала дома, принимая заказы на шитье…

Вот как сам Рихтер говорил об отце: «Он происходил из семьи немецких колонистов. Предки его жили в Польше, и, вероятно, кое-что от польского было и у него.

Он был разносторонне одарен. Учился в Вене вместе со Шрекером – у Фишгофа и Фукса. Провел в Вене около двадцати лет. Хорошо играл на фортепьяно, особенно романтические пьесы – Шумана, Шопена. В молодости как пианист давал концерты. Но панически боялся эстрады и из-за этого так и не стал концертирующим пианистом. Превосходно владел органом, часто на нем импровизировал. Его импровизации приходили слушать многие – и в одесскую кирху, где он постоянно играл, и в оперный театр, где он служил органистом. Надолго всем запомнилась одна из таких импровизаций – во время гражданской панихиды по Прибику. В ту пору я был уже в Москве, но, по словам знакомых, слышавших тогда его, это было нечто необыкновенное.

Дедушка (по отцовской линии) был музыкальным мастером и настройщиком. Имел много детей, чуть ли не двенадцать. Его почти не помню. Умер он, когда мне было два года…»

А вот его слова о матери: «Ее девичья фамилия – Москалева. Происходила из семьи, в которой смешивались многие национальности – русская, польская, немецкая. Были даже остатки шведского, венгерского и татарского. Влияние татарского элемента ощущаю до сих пор: люблю восточную музыку.

Мама приходилась дальней родственницей Женни Линд. Была художественно одарена, хорошо рисовала, любила театр, музыку. По своему характеру напоминала один из персонажей пьесы Булгакова “Дни Турбиных” – Елену Турбину. Вообще, когда смотрел этот спектакль, многое ассоциировалось у меня с детством…»

Пастораль

…За Киевом ясными днями плывут и плывут легкие, прохладные тени. Едва задев, едва коснувшись вишневых садов, пересекая проселки, улетают они далеко к горизонту, то ли в Румынию, то ли в Польшу…

Издавна в этих местах мирно соседствуют лютеране и православные, католики и евреи.

Старые города дремлют по берегам мелкой реки, усыпленные однообразием и шелестом гальки на перекатах. Идут дни, недели, годы – и ничто не меняется. Только по вечерам слышно, как звонят в монастыре, да по пятницам, когда на востоке появляется прозрачная, еще дневная луна, в еврейских окошках то здесь, то там мелькают и теплятся ранние субботние свечи…

Тихо, покойно и скучно, но это на первый взгляд, на взгляд человека со стороны. Жизнь окраин обладает и своеобразной глубиной, и даже блеском, только нужно присмотреться. Здесь, в этом старом городе, было немало провинциальной интеллигенции, людей мыслящих, начитанных, способных и наделенных тем скромным достоинством, что всегда так располагает…

Знакомства велись широко. Встречались часто. А как же иначе? Ведь жить в одиночестве вдали от столиц неинтересно! Вечерами под лампой читали вслух или музицировали на каком-нибудь старом-престаром рояле с медалями на крышке. А молодежь увлекалась шарадами, стихами и романами – и книжными, и собственными.

Детей поначалу учили дома, а затем посылали в Одессу или Киев, но изредка и за границу – в Бухарест, Вену или Берлин. И вот через несколько лет они возвращались повзрослевшие, надышавшиеся воздухом Европы. И тогда не было конца рассказам, которыми все восхищались, которым верили и не верили…

Музыкант

Годы, проведенные в Вене, сделали его великолепным музыкантом, и теперь, возвратившись домой, он привез сюда дух веселой просвещенности, которым была отмечена Вена конца XIX – начала XX века. Казалось, он привез сюда частицу далекой, блестящей жизни и здесь теперь непременно что-то произойдет, что-то переменится к лучшему. А почему бы и нет? Мы ведь тоже Европа!

Приходили гости и засиживались.

Рассказчик он был великолепный. Как-то он вспоминал спектакли Венской оперы. В нарядном переполненном зале пустовала всего одна ложа, и знаете чья?.. Брамса! Ложа Брамса пустовала почти всегда. Но когда он все же появлялся в ней, это было не на пользу исполнителям. Спектакль мерк. И вовсе не по вине артистов, ну что вы! Дело было в Брамсе. Дело было в том, что Брамс садился у самого барьера, у всех на виду. Но ведь он не сидел, как прочие люди. Брамс лежал. Он лежал грудью на плюше ограждения, свесив в партер длинную бороду и руки от кистей до подмышек. Это увлекало всех почище оперы, и как хотите, а от спектакля оставалась едва ли половина.

Куда не заведет нас хороший рассказчик! Такие люди всех восхищают! О нем заговорили, и, как только услышали, что он дает уроки музыки, от учеников не стало отбоя. Его окружила всеобщая любовь, которую ему усердно демонстрировали. Но всеобщее – это одно, а личное, личное – это другое! Любовь личную как раз хотелось скрыть, затаиться с ней, куда-то деться, но куда? Куда денешься со своими чувствами в провинции, где все на виду и самое тайное – в особенности! Как скроешь то, что поневоле постоянно проглядывает сквозь светский тон и хорошие манеры?

Среди прочих барышень брала у него уроки дочь председателя земской управы, на которой он и женился в 1913 году.

Итак, он обрел собственную семью в 1913 году.

В 1914-м началась Первая мировая война, а в 1915-м у них родился сын…