Читать книгу Перекрёстки, Духи и Руны - Дмитрий Венгер - Страница 9

Я увожу к отверженным селеньям,

Я увожу сквозь вековечный стон,

Я увожу к погибшим поколеньям.

Был правдою, мой зодчий вдохновлён:

Я высшей силой, полнотой всезнанья

И первою любовью сотворён.

Древней меня, лишь вечные создания

И с вечностью пребуду наравне.

Входящие, оставьте упованья.

Данте Алигьери «Божественная комедия»

Его жёсткие, соломенные волосы развивались на морозном ветру, а мутные воды Москвы-реки, приковавшие внимание его холодных небесно голубых глаз, покачивали серые от грязи льдины. Так паршиво ему не было очень давно, он бы, наверное, утопился в этих мрачных и грязных водах, если бы уже не был мёртв.

Он жил и умер ещё в том веке, когда помнили полки Наполеона, жил и трудился на благо Франции Пьер Эмиль Левассёр – экономист и историк, жил в этом веку и Альфонс-Луи Констан больше известный под псевдонимом Элифас Леви, – французский оккультист и таролог и член тайных обществ того времени, а где-то в стенах Парижской академии, работал Андре-Мари Ампер, оставивший глубокий след на станицах истории и науки, где последняя отвела ему достойное место. Жить в эпоху столь великих людей, исторических переломных моментов может быть, как невероятной удачей, так и проклятьем, он же всегда относился к этому с гордостью сопричастности. Родившись во Французской Фландрии, также известной, как Южная Фландрия находящейся на северо-востоке Франции, он, разумеется, как всякий житель этих мест был фламандцем⁴⁰ по праву рождения. Среднего роста, широкоплечий, с мощными и сильными руками и ногами, он напоминал медведя, особенно своей неуклюжей, косолапой походкой. Но эта неуклюжесть была обманчива, оказавшись в опасности, он действовал стремительно и жёстко, его клинок был быстр, а револьверы в его руках били без промаха. И что не мало важно, он любил свою родину, любил Францию, потому без труда попал из французской армии во Второе Бюро.

После поражения Франции во франко-прусской войне с тысяча восемьсот семидесятого года по тысяча восемьсот семьдесят первый, во многом из-за слабости разведывательного обеспечения деятельности французских войск, структура генерального штаба Вооружённых сил Франции подверглось коренной перестройке, и прежде всего разведывательного управления, которое называлось Вторым бюро. А сам штаб французской армии, теперь делился на Первое – кадровое, Второе – разведка, Третье – оперативное и Четвёртое – тыл бюро. Второе бюро, после реорганизации, скорее напоминало ребёнка, делающего первые шаги в мокрых подштанниках, чем опытного вояку, потому остро нуждалось в хороших кадрах. Так после короткого курса обучения в разведывательной школе фламандец Адриан Янсен попал во Второе разведывательное бюро французской армии.

Бросаясь в каждое дело с полной самоотдачей, он как верный, сторожевой пёс берёг покой своей страны и её граждан, снискав себе славу надёжного и преданного слуги республики. И вскоре его отправили в самостоятельное плавание, почти самостоятельное, Жак Дюбуа, был его единственным компаньоном в грядущем деле. Узкоплечий, с маленькими бегающими хитрыми глазками и тонкими, женоподобными кистями рук, он являл полную противоположность фламандцу. Адриан даже удивился впервые увидев, своего коллегу: – «Как он прошёл через французскую армию и разведывательную школу?» Их миссия была уже в не Пруссии, старом и понятном враге Франции, а в Германской империи, образованной восемнадцатого января тысяча восемьсот семьдесят первого года, ещё до окончания войны, министр-президент Пруссии Бисмарк и прусский король Вильгельм I объявили о создании Германской империи, именно с этой даты начинается история Пруссии в составе единого Германского государства. В задачу Адриана и Жака входило перехватить письма, в которых упоминались молодые аристократы Франции, которые, не имея должного патриотического образования, но имея прославленную родословную были вхожи во многие знатные дома, и могли при определённых обстоятельствах, не только получить важную информацию, но и склонить отдельных деятелей парламента Франции к нужным решениям. Знание имён этих высокородных господ, позволило бы французской разведке, чувствовать себя значительно уверенней. Однако все с самого начала, пошло не по плану, вертлявый и скользкий Дюбуа, постоянно норовил ставить палки в колёса, очевидно считая миссию весёлой игрой, в которую играют дети, расставляя солдатиков на импровизированном поле для сражений или же тайно скрывал свою. Не в силах добиться от Дюбуа чёткого ответа относительно двусмысленности его действий, и не имея возможности доверять ему, Адриан начал действовать самостоятельно, да и сообщить в бюро о действиях своего напарника, без угрозы рассекретить себя, он не мог. Каким-то чудом ему удалось заполучить злосчастные письма и даже шифр, для их прочтения, но триумф оказался не долгим. Дюбуа знал, что тягаться с таким цербером как Адриан на шпагах или пистолетах, почти самоубийство, в добавок фламандец обладал поразительным звериным чутьём на неприятности и засады, и просто обходил их стороной, оставляя своих преследователей и недругов с носом. И тогда Дюбуа возник план усыпить бдительность своего напарника, признав свою несостоятельность как солдата французской армии и согласиться с тем, что по возвращению он покинет их отважные ряды, применив всю свою скользкость и артистизм ему это удалось, и подсыпав яд, он не только сумел завладеть письмами, но и выгодно торговать ими по возвращению во Францию шантажируя высокородных господ фактом их разоблачения перед общественностью и французской разведкой.

Белая пена закипела на губах Адриана, лицо залилось кровью, глаза таращились вокруг, с удивлением и не осознанностью умирающего человека, сверкая красными прожилками на фоне белых белков. С непониманием глядя на кружку совершенно нормального по вкусу пива, он умирал, но последние мысли вопреки логики умирающего солдата были не о службе и не выполненном долге, а о матери, которая обещала познакомить его с милой Жюстин и приготовить после его возвращения особый ужин. Адриан умирал в агонии и одиночестве, солдата, оказавшегося на чужбине в окружении чужих и подчас вероломных людей, готовых выкинуть его тело в ближайшую канаву, он не выполнил долг перед страной, матерью, он так и не увидел Жюстин, которая приглянулась его матери, и которую та очень хвалила, он так и не стал отцом, мужем, семьянином и видимо хорошим сыном, так как оставил свою уже не молодую мать доживать век одну. Многие люди справедливо полагают, что после смерти, они сразу окажутся на небесах, но это не так любой умерший прежде всего оказывается в лабиринте прожитой им жизни, и только затем идёт постепенное осознание не естественности окружающего мира, разумеется думающий и духовно развитый человек, пройдёт через лабиринт быстро, но увы таких людей не много, таким же был и Адриан, будучи простым человеком, не задумывающимся о тайнах бытия, он оказавшись в лабиринте стал жить в нём ловить и убивать врагов Франции, получать ордена и награды, выпивать за благо республики в месте с друзьями в кабаках и барах, есть необычайно вкусную стряпню своей матери, и лишь спустя время устойчивое чувство дежавю стало расти в нём, пока он не начал замечать огрехи в окружающей действительности, не естественные, не свойственные вещам свойства, а друзьям поступки. Это больше походило на сон, ведь только во сне можно видеть лестницу, широкую парадную лестницу, ведущую на крышу, где находится вход в здание, и считать это нормальным. В очередной раз оказавшись в месте, где он уже был, в событии в котором он уже участвовал, он понял, что это все не реально. И тут он вспомнил всё, обстановка стала меняться, окрашиваться во мрачные цвета, непреодолимой злобы, ненависти и отчаяния. Небо перестало существовать, солнце кончилось, дома стали рассыпаться на ветру улетая ветхой пылью куда-то в сторону, земля стала сырой и холодной, какой и должна быть кладбищенская почва, наступило безмолвие сравнимое с заколоченным в крышку гроба последним гвоздём.

–Будь ты проклят Дюбуа! Будь ты проклят! – кричал Адриан, не слыша своего голоса, словно крышкой гроба для него стало само небо.

Затем Адриан начал существовать совсем в другом лабиринте, лабиринте боли, ярости, отчаяния, не исполненного предназначения, через которые он не мог переступить, он сотню раз убивал Дюбуа, самыми не мыслимыми способами, и наслаждался этим принимая каждое убийство за правду, и тут же забывая о нём, он убивал других, попадавшихся ему под руку то ли призраков, то ли фантомов людей, которых знал и не знал, твёрдо веря, что они желают ему зла. Он ходил по кругу, в чёрном густом тумане негативной эссенции, концентрате, чьи всполохи и мгла заменили ему родные стены. Спасение пришло неожиданно, оттуда откуда оно редко приходит, вдруг где-то во мгле возникло свечение. Зло мыча, и готовясь отразить очередную угрозу, Адриан пошёл туда, крепко сжимая свои белые омертвевшие кулаки, холодной плоти, в воздухе посреди мглы и тумана висела свеча, от которой шёл неразборчивый шёпот и жар. Он подошёл ближе, и яростно замычав махнул рукой, желая сбить свечу, но его рука прошла сквозь неё, не причинив вреда, он попробовал снова, потом снова, после нескольких попыток, он вдруг понял, что ему нравиться это тепло, и подняв руки он приблизил их к пламени, и улыбнулся, эта новая мимика лица испугала его ввергла в такое смятение, что он отошёл от свечи, потрогал лицо, посмотрел на свои руки, холодные и не живые, снова посмотрел на свечу, и сделав вокруг неё круг, поднял руки к пламени, позволив огню погреть себя.

Вскоре он привык к огню, открыв для себя новое чувство привязанности, и когда в первый раз свеча, догорев погасла, побежал искать её, принюхиваясь к запаху, оставшемуся после неё, он увидел, женщину, которую знал, когда-то, но не мог вспомнить имени. Затем свеча возникала вновь, уже в другом месте, это повторялось много раз вызвав у него привычку, ждать этой свечи сидя во мраке колышущегося тумана, в забвении снов, которые видят мёртвые. Прислушиваясь к шёпоту, исходящему из свечи, он стал узнавать голос, каждый раз, поднимаясь на новую ступень лестницы, что существовала внутри пламени этой свечи, живым плетением солнечных лучей. Поднявшись достаточно высоко, он наконец узнал голос, голос матери, которая молилась за него, до сих пор веря, что её сын обязательно вернётся, что он где-то там, выполняет важное задание своей страны, именно это она говорила всем, а окружающие кивали головами, оставаясь каждый при своём мнении. Осознав, как существовал, последнее время, и повторно вспомнив всё, он обогатился внутренне, увидев, как изменилось очертание его тела, вокруг которого возникла белая дымка света, да и окружающий мир стремительно менял внешность с непроглядного мрака, на сумеречное одеяние, вечного бело-серого неба. Его отношение к вере всегда было весьма прохладным вот и в этот раз его привлекла не вера, а желание увидеться с матерью, о которой теперь он думал неустанно, ведь она была, пожалуй, самой главной ценительницей его жизни. В его сознании далёкими пушистыми облаками, плыли воспоминания о матери и детстве. Он вспомнил как когда-то, когда он был маленьким, он заблудился в лесу, и устроившись под замшелым деревом долго плакал, пока не услышал голос матери, которая звала его и как он побежал к ней на её голос, с криком: -«Мама!» Вспомнил её улыбку и грустные глаза, которые смотрели на него, и видели в нём отца, не вернувшегося с войны. Поцеловать, прикоснуться бы к серебряной пряди её волос, ощутить зеленную неистребимую надёжность жизни, чувствуя за своей спиной мать, словно родную землю, на которой он вырос, его Францию. Простившись с ней тогда у родного порога, он никогда больше не видел её, он желал снова постучать в дверь и сказать: -«Я вернулся мама!» И хотя он знал, что она его не услышит и не увидит, пусть так, но она обязательно почувствует, что он рядом и сидит за столом, как прежде наблюдая как она печёт свои пироги. Он знал, и то, что она все эти годы плохо спала, тревожась не попал ли её мальчик в беду и существовала в вечности этих беспокойных мыслей. Внезапно он остановился, став болью, чистой болью, его душа трепетала и вибрировала, огненный всплеск разрушенной солнечной лестницы, на которой он видел мать, пронёсся сквозь него и от его неистового крика, зашелестела за скорбела вместе с ним эта суровая серо-белая масса призрачного сумрака, в которой живут все мёртвые. Его душа болела и ныла, распадаясь на части от отчаяния. Жить с мысленным зовом матери в душе, желая добежать до неё и преклонить колени, и вдруг так и не добежав осознать, что тебя больше никто не зовёт, что нет больше этих колен, в которые ты раньше ребёнком тыкался носом протягивая руки. Он понял, что стоит на кладбище, возле её могилы, с простеньким серым надгробием, настолько серым и скромным, что оно вряд ли понравилось ей, да и ему будь он жив тоже. Он сел рядом и заплакал, как иногда плачут призраки, души не способные найти покой.

«Какое это красивое слово Мама» – думал он, чувствуя холод могильного камня. Возвращаться уже некуда, там в его доме живут уже другие люди и ему там нет места. Пройдут века, но материнское окно маленького деревянного домика, будет с ним всегда. Просидев так, тихо, отстранено уставившись в мутный вечно серый горизонт неба, несколько недель, возможно и месяцев, он не заметил, как в один из таких промозглых дней к нему подошёл старик и сел рядом.

– Давно сидишь? – то ли спросил, то ли подтвердил, очевидное тот. Адриан молча кивнул, не глядя на старика, однако спустя минуту все же повернул голову, он слишком давно не слышал человеческой речи, будучи оторванным от других яростью и отчаянием. Старик выглядел настолько чудно, что Адриан вышел из своего мрачного оцепенения, внимание привлекло не то, что старик не человек, а то, что своей внешностью, он как будто сошёл, с игральных карт начала девятнадцатого века⁴¹. Красный жилет с меховой окантовкой из кроличьего меха, снизу виднелась белая рубаха с высоким воротником, на которой были изображены карты разного достоинства, рубаха была заправлена в белые штаны на шести медных пуговицах, а штаны в свою очередь заправлены в чёрные ботфорты. Лицо старика, было не естественным, плоским как изображение на картах, только глаза ярко зеленные, как два фонаря, посреди предрассветного тумана, говорили о кишащей внутри него жизни.

–Кто ты? – спросил Адриан, с интересом изучая причудливую одежду старика.

–Я Миро. А, ты? – спросил старик, чей хитрый и ироничный взгляд, блуждал по Адриану, его явно забавляло возникшее знакомство.

–Я Адриан! Так кто ты? Ты же не человек?

–Можно подумать ты человек, – также с иронией ответил ему старик, нисколько не обидевшись. Я дух, в том смысле, в котором нас воспринимают люди.

–И чем ты промышляешь? В смысле, что делаешь, как…, – Адриан запнулся, слово живёшь, явно утратило своё значение, как для него, так и для его собеседника.

-Говорю, что было, что будет, что происходит сейчас, – улыбнулся старик. Служу, своей хозяйке, она хорошая, понимает нас духов. Я вон оттуда, – добавил он, указав на холмистую часть леса, справа от кладбища. Там сейчас стоит наш цыганский табор!

Адриан все ещё ничего не понимая, на всякий случай кивнул головой. -Ты говоришь нас?

–Ну да. Вон и Мириам гуляет с Антоном. Адриан посмотрел в ту сторону, где ещё минуту назад был просто туман, теперь зеленел луг, по которому шла высокая, статная женщина в длинном белом платье и в чёрном жакете, тёмные волосы были убраны «узлом Аполлона⁴²», что лишь подчёркивало статность и женственность женщины, рядом бежал и кувыркался парень лет пятнадцати или даже тринадцати, в простой крестьянской рубахе и штанах, не особо заботясь о своём внешнем виде и том впечатлении, которое он может оказать на окружающих.

–Может пойдёшь с нами? – спросил старик. Ты вроде нормальный, не бездельник, а то духи любят ничего не делать, не все, конечно, но многие, приходят кто по призыву, кто просто так, прибиваются, обещают, чем-то помогать, что-то делать, а в итоге кормятся на халяву и улетают. Адриан, посмотрев на него также многозначительно кивнул, соглашаясь со стариком, чтобы не прослыть невеждой в глазах нового знакомого.

–Как эти? – кивнул Адриан, в сторону женщины и прыгающего подростка.

–О, нет, – поправил его старик. Мириам самая сильная, она защищает всех нас и целый табор, ещё лечит, сильней неё только Корунд, демон, но он на цепи, слишком бешеный, останавливаться не умеет. А Антон, так, где-то защищает, где-то выполняет мелкие поручения, мальчишка ещё ветер в голове. Тут к ним подошли Мириам и Антон. При чем от женщины исходила такая сила, что Адриан невольно зажмурился, она была сильна, очень и старик явно не врал, когда говорил, что она выполняет ведущую роль во всей этой компании.

–Смотрите кого я нашёл, – начал старик, указав в сторону Адриана. Неплох, а?

–Я Мириам, а это Антон, – представилась женщина, изучая сидевшего перед ней призрака мужчины, внимательно и придирчиво.

–Адриан, – представился он, и подняв голову посмотрел в глаза Мириам, выдерживая её взгляд. «Она восхитительна» – подумал он. Это лицо!! Бывает холодная красота, дикая красота, но царская красота бывает очень редко, когда смотришь на женщину и признаешь за ней абсолютное превосходство, без надутого самомнения, которое можно перевернуть или подставить под сомнение, не просто красоту, безупречной линии носа, глаз, овала лица, такая бывает и куклы, а когда всё это излучает силу, статус с которым просто не мыслимо спорить, такую красоту можно назвать царской, королевской. Глаза серо-синими гроздья хрусталя уходили далеко вглубь, завлекали, лишали рассудка, смотреть в такие глаза все равно, что падать в бездну хрустальных пещер. «Долго смотреть в них опасно,» – подумал он.

–Я как раз, предложил Адриану, присоединиться к нам, – произнёс старик, с уважением глядя на женщину, словно ожидая её согласия.

–Сколько ты уже умер? – спросила женщина.

–Не знаю, – ответил Адриан и отвёл взгляд, вспомнив о матери.

–Если хочешь, пойдём с нами, – предложила Мириам, видимо удовлетворённая тем осмотром, который провела. Старик тут же просиял, радуясь новому собеседнику, впрочем, как и Антон, молча ожидавший решения Мириам, парень, одетый в простую крестьянскую рубаху, что моталась на нём мешком, больше походил на дуралея, чем на защитника. Адриан, кивнув, в знак согласия, поднялся с земли, бросив прощальный взгляд на надгробие матери. -Куда идти? – спросил он.

Поселение цыган, являло собой скромный пример кочевой жизни народа, пёстрые яркие шатры, пламя костров и необычная речь греющихся возле огня людей, эта атмосфера невообразимым образом окутала его теплом и покоем. Однако было в таборе, и кое-что странное, здесь почти не было стариков, он словно обнищал на радость и счастье, лица цыган были хмурыми и унылыми. Лёгким ветром залетев в один из шатров, они оказались перед цыганкой, не спешно готовившей какое-то травянистое снадобье. Тшилаба⁴³ шувани⁴⁴ табора, была непростительно молода и выглядела немного скукоженной, съёжившейся так бывает, когда человек рано повзрослел, взвалив на себя проблемы своих близких. Она посмотрела на него, осмысленно и спокойно слушая шёпот старика, чьё плоское лицо на фоне горящих свечей выглядело особенно жутко и неестественно.

–Здравствуй, – сказала она, не сводя с него взгляда.

Он напряг связки, но не смог произнести ни слова и просто поклонился, продолжая напрягать связки, он не произвольно сам того не зная, увеличил количество энергии именно в этой области своего эфемерного тела, потому на следующие вопросы цыганки он все же сумел ответить.

–Готов ли ты помогать мне? – властно спросила она.

–Да, – ответил он, и не узнал свой голос, такой глухой и хриплый, больше похожий на голос зверя, вдруг научившегося говорить, нежели человека, теперь он понял, что до этого с духами, что пригласили его сюда, он общался мысленно.

–Что ты умеешь? – задала она следующий вопрос.

–Солдат, – коротко ответил он, поражаясь с каким трудом ему даётся элементарная, человеческая речь.

–Воин значит, -подвела итог цыганка. Это хорошо, Мириам давно нужна помощь, чтобы присматривать за всем.

–Что ты любишь? – спросила она, смягчив голос, отчего он прозвучал немного ласково, будто она разговаривала с котёнком, а не мёртвым духом.

–Огонь! – коротко по собачьему, рявкнул он.

–Ну, что ж проходи, найди себе место возле свечей и отдыхай, я позову тебя, когда ты понадобишься, – сказала Тшилаба, вежливо уступив ему дорогу, дальше вглубь шатра. Он поступил, как ему было предложено, запах сальных свечей, высушенных трав, пламя лампадки, что горела прямо перед ним горячее и живое, как те материнские свечи, что пробудили его во мраке ада, теперь это был его дом, новый дом, а порог этого шатра, порогом нового дома, маленького кочевого угла, где он мог греться и набираться энергии, энергия в мире духов решает всё, энергия и опыт. Это первое, что рассказала ему Мириам, когда он сидел, возле одного из костров, погруженный в безмятежность беспамятства, не имея цели и руководства к действию, всё его существование теперь сводилось к выполнению различных задач, они словно включали его заставляя работать, действовать, мыслить, присев рядом она взбодрила его своим появлением, заставила проснуться и включить осмысленность своего существования.

–Та энергия, которой ты был наделён при жизни, и которая осталась у тебя после смерти заканчивается, её было много, но она увы не вечна. И теперь ты должен сделать выбор?

–Какой? – глядя перед собой непонимающим стеклянным взглядом, мутных глазниц, спросил он.

–Остаться таким, какой ты сейчас, и превратиться в голодного лишённого всякого рассудка и памяти призрака или ещё хуже стать сущью, либо начать учиться и развиваться, и стать сильным духом.

–Если я пойду по первому пути, я ведь буду не сильно вам нужен? – безразличным голосом, спросил он.

–Боюсь, что нет, – ответила она, холодным, непререкаемым тоном судьи и палача, одновременно.

–Тогда, я скорее пойду по второму пути, – продолжил он, видимо даже не обратив внимание, на её тон, его голос звучал всё также апатично серо.

–Тогда начни питаться, для начала вот этим огнём, что толку просто так греться возле него! – теперь её голос прозвучал куда требовательнее, так что он, повернувшись посмотрел на неё, он уже не жмурился от исходящей от неё силы, только восхищался. «Какой же потрясающей она была при жизни, если жила конечно,» – подумал он и впервые за всё время улыбнулся, а она ответила на его улыбку, своей, чистой сияющей и тёплой, её улыбка возвеличивала, и сама по себе была источником силы, она приоткрывала её душу, её внутренние покои и они были невыразимо прекрасны и бездонны как звёздное небо. Объяснив ему как устроена, та другая жизнь после смерти, она начала учить его, и он послушно следовал её советам и урокам, осваивая магию, способы потребления энергии и прежде всего огня, знания о других духах и существах, и что куда важнее знания о людях, их энергии, плоти, их болезнях и проблемах. Открывшийся перед ним другой мир, был чарующим и интересным, и подарил ему вкус к этой новой жизни, азарт жить и восхищаться масштабу мира вокруг.