Читать книгу Ленинградская сага. В 2 книгах. Дети белых ночей. Огнем и водой - Дмитрий Вересов - Страница 20

Одну ночь он провел на раскладушке у вышибалы-электромеханика Сереги Красина, еще одну – в кресле-кровати у Сагирова. Костя, между прочим, сказал, что Киса все время спрашивает о нем, но Кирилла эта новость не заинтересовала. На следующий день он по объявлению на водосточной трубе снял комнату в коммуналке на углу Дзержинского и Плеханова. В комнате стояли только солдатская металлическая кровать с пружинным матрасом, табуретка и прикроватная тумбочка. Все остальное давно пропил хозяйкин сын, который жил у самой кухни.

– Вот я и в армейской одиночке, – сказал себе Марков, падая на продавленные пружины. – Поступила команда: «Отбой!»

В коммуналке был телефон. Кирилл на следующий день отзвонился всем, кому мог понадобиться. А под вечер к нему пришел Иволгин. О неприятном разговоре на даче у Марковых было забыто и посыпано солью. Вид у Димы был торжественный и таинственный одновременно. С собой он принес бутылку ликера «Бенедиктин».

– Где же это ты умудрился его достать? – удивился Кирилл.

– Около ЛИВТа, в «Бригантине», там он часто продается. И еще этот зеленый, хвойный…

– Из чего же мы будем пить?

Иволгин извлек из пакета с изрядно потертой мордой тигра две стопочки и столько же зеленых яблок.

– Нам предстоит тяжелый мужской разговор, – предположил Кирилл, потирая руки.

– Вообще-то, я пришел к тебе за советом, как к лучшему другу, – ответил Дима, заглядывая Маркову в глаза.

– Только я успел поселиться в скиту, как ко мне потянулись толпы паломников с приношениями. Чуда просят. «Яви!» – говорят. А где я им возьму чудо-то? Может, истиной возьмешь? Истина, она вот где – в ликере. Давай-ка выпьем… По-моему, слишком сладко. Вот не люблю я католиков за эти ликеры. Набухают сахара и рады.

– Я рад, что у тебя хорошее настроение, – Иволгин откусил от своего яблока.

– А с чего бы ему быть плохим?

– Уйти из института и из дома. Что же тут хорошего?

– Так это ты мне собираешься советовать? А я тебя не понял. Думаю, сейчас как насоветую Иволгину перейти через финскую границу! А он возьмет и послушается… Жаль, очень жаль…

Они еще выпили ароматной, но приторно сладкой жидкости. Иволгин уже откусывал от Кириллова яблока. Дима терпеливо ждал, когда Марков замолчит.

– Теперь говорить? – Иволгин дождался паузы.

– Теперь говори.

– Я хочу жениться, – выпалил он, словно боясь, что Кирилл опять начнет уводить разговор в сторону шутками и насмешками. – Меня ты знаешь, ее – видел. Мне нужен твой совет.

– Понятно. Ты – Дима Иволгин, она…

– Наташа Забуга.

– Понятно. Ну, ей-то надо выходить замуж за тебя обязательно. Тут думать нечего. С фамилией Иволгина Наташа пойдет значительно дальше. А то – Забуга! Всегда найдется бдительный товарищ, который спросит: «Это как понимать? Забуга – это значит „за Бугом“? Но там же не наша земля!..» С ней все ясно. Теперь с тобой.

Кирилл задумался всерьез. Перед ним мелькнул красный сапожок, устремленный вертикально в потолок, стройные бедра под синими джинсами и странно тревожный взгляд ее серых глаз, который он несколько раз ловил на себе в тот вечер. Еще он вспомнил поцелуй… Все. Больше ничего не было.

– Дима, только не волнуйся. Тебе для начала нужно с ней переспать.

– Уже, – вздохнул Дима печально, будто совершил чтото преступное.

Видя вопросительное выражение лица Кирилла, Иволгин еще раз вздохнул:

– Я не знаю, что говорить. Я же понимаю, что она все это умеет, а я пока не очень. Но я всегда думал, что это неглавное.

– Главное, чтобы она так думала.

– Правильно! – обрадовался Дима. – Она мне то же самое сказала. Представляешь? А еще, – тут он покраснел и откусил зеленого яблока, – она сказала, что ей было со мной очень хорошо.

– Это все усы! – воскликнул Кирилл, вскакивая с кровати. – Коварный Иволгин! Вот для чего ты берег свои мягкие, пушистые усы! Поручик Ржевский! Я раскусил тебя, как ты мое яблоко. А свое ты уже сожрал? Во дает!

Кирилл сел и задумался.

– Извини меня, Димыч, я ничего не смогу тебе посоветовать. В таких делах любые советы глупы. Я, например, не верю в семейное счастье. Тут есть и хорошие стороны и плохие, как и в теперешней твоей жизни. Просто теперь будет другая жизнь, а лучше или хуже, этого никто не знает. Может быть, только с детьми я бы пока на твоем месте не спешил.

– Уже, – Дима один к одному повторил тот же печальный вздох.

– Так, – Кирилл посмотрел на друга, как строгий учитель на двоечника. – Мы тебе давали с Костиком книгу «Молодым супругам»? Ты ее внимательно изучал? Надо было у тебя, производитель, зачет принять по теме, а потом выпускать к живым людям… Слушай, Дима, ты все яблоки сожрал! Чем мы будем закусывать?

– А я сейчас что-нибудь приготовлю, – вскочил Дима с табуретки. – Мука у тебя есть, молоко? С кислинкой – это ерунда. Сейчас будут блинчики! Блинчики…

Иволгин убежал на кухню, а Кирилл остался размышлять.

А если этот ребенок не Иволгина? Обычное ведь дело. Провинциалка залетела от того же Симакова, а потом они нашли такого доброго, простодушного Диму. Чудака и добряка. Сказать ему об этом? Ведь он, пожалуй, скажет, что это неважно. Димка Иволгин! Конечно, Наташа ему не пара, а он ей. Лед и пламень… Блинчики! К тому же художественным гимнасткам выпечку нельзя…

В этот момент дверь медленно отворилась, и в комнату вошел согнувшийся Иволгин. Рукой он держался за глаз.

– Первый блин комом? – спросил Кирилл и тут сообразил, что дело нешуточное. – Что с тобой? Убери руку… Ничего себе!.. Кто это тебя так?.. Он на кухне?..

Кирилл промчался по длинному коридору мимо закрытых, приоткрытых и распахнутых дверей. На кухне на подоконнике сидел великовозрастный сын его хозяйки и курил «беломорину». Увидев Кирилла, он презрительно хмыкнул и хрипло выругался:

– Прибежал! Чего уставился, цуцык? Нечего ему тут шляться. Соли ему надо. Что уставился, цуцык? Могу и тебя отоварить. Хочешь?

Не выпуская изо рта папиросу, он встал и пошел на Кирилла.

Марков неожиданно для себя самого не испугался. В этот момент Кирилл ощутил упоительное чувство азарта. Теперь он боялся только одного, чтобы ему не помешали. Только бы враг не ушел. Пусть он подходит, замахивается, пусть бьет. Только бы не ушел.

Удар сынка был слишком размашистым и прилетел по непонятной траектории, поэтому Маркову потребовался уклон несколько больший, чем боксерский. Но Кирилл даже рук не подставлял, просто убрал голову и вернул ее на место. Перед ним открылось «окно». Совершенно свободный проход к омерзительной, ублюдочной роже. Мгновение перед ударом было посильнее мхатовской паузы. Пробил Кирилл стандартную «двойку» – левыйправый – и тут же понял, что попал вскользь. Из слюнявого рта вылетела папироска, кулак ощутил мягкость и влажность вместо ожидаемой жесткости. Кирилл ударил еще раз и почувствовал удовольствие от крепкого, звонкого удара.

Сынок ударился о стенку и стал сползать вниз, беспомощно шаря вокруг себя ручищами. Вот почему люди дерутся ногами! Потому что о такую мразь не хочется марать руки, и Кирилл ударил каблуком в торчащее под грязной тельняшкой брюшко…

Над поверженным врагом принято говорить что-то правильное и поучительное.

– Это тебе за Невского, за Иволгина и за меня, – сказал Марков и пошел в свою комнату через темный коридор, как через триумфальную арку.

Теперь у него все будет по-другому. Он будет драться и побеждать. А мразь и нечисть будет ползать в крови и молить о пощаде. Теперь так будет всегда.

Дима сидел на кровати и прикладывал к глазу бутылку «Бенедиктина».

– Женись, Димка, – проговорил Кирилл, чувствуя, что волнение настигает его только сейчас, – а глаз твой до свадьбы заживет…

Днем Кирилл гулял по городу долго, до полной усталости, по рецепту Александра Блока. Беременным женщинам тоже советуют больше ходить, а больных, как известно, выхаживают. Марков чувствовал, что должен выходить нечто, чтобы оно появилось на свет, или самому выздороветь.

Однажды он возвращался к себе домой по каналу Грибоедова после очередного похода. Солнце садилось, от домов пролегли длинные тени, в колоннаде Казанского собора уже сгустились сумерки, но вода в канале была светла от отраженного в ней голубого неба. Кирилл решил дойти по набережной до улицы Дзержинского, а там свернуть к себе направо.

У моста он увидел со спины стройную женскую фигурку в лиловом брючном костюме. Светлые прямые волосы до плеч. Она стояла у крайнего грифона, что-то рассматривала и забавно при этом приподнималась на носках. Иногда маленькие детишки, читая трудное слово на плакате, например «Интенсификация», привстают на цыпочки, словно это им поможет. Поэтому Кирилл решил, что у девушки должно быть очень трогательное детское личико. Оставалось только подойти и взглянуть.

Когда Марков подошел, девушка сделала шаг назад, чтобы пропустить пешехода, идущего вдоль ограды. Лица не было видно из-за волос, но Кириллу показалось, что девушка шепчет какие-то слова. Вдруг она повернулась к нему, взглянула удивленно и произнесла вслух то, что, видимо, шептала:

– Львиный мостик…

Глаза у нее были очень выразительные, или так казалось на фоне ее бледного лица. «Какая-то невыспавшаяся студентка. Судя по акценту, из Прибалтики», – подумал Кирилл.

– Прошу прощения, но это не Львиный мостик. Хотя архитектор, по-моему, тот же.

– Как не Львиный? – удивилась девушка и стала хлопать себя по карманам, видимо, в поисках путеводителя.

– Очень просто. Где вы видели львов с золотыми крыльями? Это же грифоны.

– Так. Это – Грифонный мостик, – догадалась девушка.

– Это Банковский мостик. Вон в том доме когда-то располагался банк, а теперь там Институт экономики и финансов.

– Понимаю. А где тогда Львиный?

– Не так далеко. Хотите, я вас провожу? – спросил Кирилл.

– Если только вам по пути.

– Мне по пути, – заверил Кирилл.

Они пошли вдоль канала Грибоедова по узенькому тротуарчику. Вдвоем по нему можно было ходить только влюбленным. Кирилл, рассказывая о Петербурге Достоевского, который как раз обступал их с двух сторон, то отставал, то забегал вперед, то спрыгивал на мостовую.

– Вы когда-нибудь споткнетесь и упадете, – сказала девушка и взяла Кирилла под руку. – Я писала работу… курсовую работу по Достоевскому. Она называлась «Роман „Идиот“. Жертвы и палачи. Языческие и христианские мотивы».

Кирилл посмотрел на нее с недоверием.

– У вас в Прибалтике разрешают писать на такие темы? Хорошо живете.

– Хорошо живем, – засмеялась девушка. – Только не в Прибалтике.

– А где же?

– В Англии, – произнесла она просто, словно сказала: «В Купчино» или «на Гражданке».

Кирилл остановился от неожиданности.

– Бросьте трепаться. Рига, Таллин, Юрмала, Даугавпилс… Что там еще у вас?

– Лондон, Бирмингем, Манчестер, Ливерпуль, Бристоль…

– Не верю.

– Спорим, – сказала вдруг девушка, тряхнув светлыми волосами, и протянула ему руку.

– Теперь точно не верю. Еще и спорить умеете. Вы даже не прибалтка, а…

– «…черная крестьянка, столбовая дворянка». Еще один аргумент в вашу пользу? Испугались спорить?

– Нет, пожалуйста. Я готов.

– На что?

Они посмотрели друг другу в глаза. В эту минуту Кирилл понял, что с этой встречей он вступает совсем в другую жизнь, то есть произойдет то, о чем он предупреждал Иволгина. Он прочитал это в ее глазах. Если бы девушка не отвела взгляда, он, возможно, прочитал там гораздо большее и остановился, отступил бы.

– На поцелуй, – сказал Кирилл, и девушка согласно кивнула.

Странно, что они не условились, кто кого и в каком случае целует. Оба это поняли одновременно, но ничего не сказали друг другу и пошли себе дальше.

– А вот тот самый дом, – зловещим голосом проговорил Кирилл, – в котором Рогожин убил Настасью Филипповну.

– Правда? – Девушка прижалась к нему, изображая страх, и Марков приобнял ее за плечи. – Или опять спорим?

– Нет, правда, вот тот. Видите, за булочной?

– Какой зловещий дом.

– Вообще-то здесь все дома зловещие, а подъезды зловонные.

– Спорим еще на один поцелуй, что вы обманываете иностранную гражданку?

Он опять пожал ее маленькую ладошку.

– Сказать почему? – спросила девушка. – Убийство происходит на улице Горохова, а здесь написано Дзержинского. Железный Феликс…

– До революции эта улица называлась Гороховая. Понятно? Вы проиграли, сударыня! Один поцелуй уже мой.

– Ах, так! – Девушка залезла в сумочку, достала маленькую книжицу и помахала ею пред носом Кирилла. – Читайте! Завидуйте! Я гражданин Соединенного Королевства! Не надо так открывать рот – ворона пролетит внутрь. Один поцелуй я выиграла!

Девушка так искренне обрадовалась победе и изумлению Кирилла, что запрыгала и захлопала в ладоши.

На Львином мостике она обняла его и сказала:

– Твой поцелуй… А теперь мой поцелуй…

– Вообще-то Поцелуев мост вон в той стороне, – сказал Кирилл.

– А мы туда еще дойдем, – ответила девушка, закрывая ему рот своими губами.

Между долгими поцелуями они познакомились. Ее звали Джейн Болтон. Она стажировалась в аспирантуре Педагогического института, жила в общежитии на улице Плеханова, в одном квартале от Кирилловой коммуналки.

– Теперь я догадался, откуда у тебя такая тяга к львам, – улыбнулся Кирилл. – Английские львята…

– А ты, оказывается, думаешь, когда целуешься?

– Думаю. Но думаю только о тебе.

Потом они вышли на Театральную площадь. Улицу Декабристов Кирилл переходил, оседлав своего любимого конька, – рассказывал Джейн про Александра Блока. В тот момент, когда Кирилл, указывая в сторону Пряжки, говорил про последнюю квартиру поэта, мимо проехали серые «Жигули». Рядом с водителем сидела девушка. Она посмотрела на Кирилла и его спутницу. Ее серые глаза показались Маркову знакомыми. Конечно, он встречал их взгляд несколько раз на своем дне рождения.

Он прочитал эти стихи вслух до конца, глядя вслед серым «Жигулям». Когда он повернулся, на него смотрели выразительные глаза Джейн.

– Как это? – спросила она. – Можно целовать путь? Как это? Неподвижно тонкая рука? Ты все это должен мне объяснять и показывать. Хочу еще в квартиру Блока. Мы на Пряжке побываем?

– Побываем…