Читать книгу Рыбацкая удача Ивана Ильича - Дмитрий Вержуцкий - Страница 3

Однажды, удивительно теплым для Сибири, июньским вечерком, я сидел на краю тормозной площадки грузового вагона, спустив ноги в кедах на вторую ступеньку. «Товарняк» стоял недалеко от города, как раз посередине Ново-Ленинских болот, называемых всеми так из-за городского микрорайона, граничившего с этими природными угодьями. С обеих сторон полотна дороги крутые откосы вели в непролазные топи. Судя по всему, где-то перед головным тепловозом горел красный свет. Он не пропускал состав на уходящую дальше и дальше железнодорожную магистраль, по которой, через пять с небольшим тысяч километров, можно достичь большого столичного города, называемого Москвой.

Солнце садилось. Болотная живность суетилась и хлопотала, стараясь полностью использовать каждую минуту такого чудесного вечера для добывания пищи, кормления уже появившегося у большинства потомства и прочих хозяйственных забот. Перед площадкой находилась небольшая, метров двадцать в поперечнике, заводь, окруженная зарослями камыша и тростника по периметру. В середине, чуть выше уровня воды, располагался небольшой островок. На краю, немного наискосок, лежало бревно, тоже покрытое разной околоводной растительностью. На нем сидело и дружно занималось хоровым пением с полдюжины мелких лягушек.

Время от времени сюда подплывала ондатра с пучком водорослей во рту. Она перебиралась, распугивая лягушек, через препятствие, достигала другого конца островка и, нырнув, исчезала в подводном входе в свою хатку, возвышавшуюся кочкой недалеко от берега. В воздухе стоял, ни с чем не сравнимый, сложный болотный запах, вмещавший оттенки водной свежести, гниющих растений, перемежаемый ароматами разнообразных цветущих растений, тоже пытающихся все успеть за столь короткое в наших краях лето.

Лягушачья капелла с заводи соревновалась в вокальных достижениях с другими, вдохновенно распевающими во всех концах обширного озерно-болотного пространства. Их дополнял щебет, писк и гомон множества пернатых обитателей этих мест, создавая причудливый звуковой фон угасающему вечеру.

С заходом солнца быстро стемнело. Состав так и стоял посередине болота, терпеливо дожидаясь разрешения на продолжение пути. Последняя сигарета закончилась. Щелчком я отправил окурок в полет, целясь в уже исчезающее в сгущающихся сумерках бревно на островке. До него от края железнодорожной насыпи было недалеко, метров семь-восемь. Бычок не долетел, упав в покрытую ряской воду, и, коротко зашипев, погас. Лягушки замолчали и с шумом попрыгали с бревна.

Бревно на моих глазах сдвинулось с места и снова замерло. «Да что это за хрень?» Я закрыл глаза и замотал головой. Снова повнимательнее вглядевшись, обнаружил, что бревно уже лежит прямо посередине островка! И тут… Во вдруг наступившей тишине, откуда-то из глубины болота неожиданно раздался леденящий душу вой, через несколько секунд перешедший в жуткое пронзительное причитание, также внезапно прекратившееся… Спина мгновенно взмокла, снизу по ней прошла волна холода, растекшись острыми иголками по затылку. А бревно… «Господи, спаси и помилуй!» Бревно развернулось и короткими рывками двинулось в мою сторону! Не в силах пошевелиться, я замер от ужаса, смотря на приближающуюся болотную нечисть…

…

В этот день, утром, проснувшись от лучей солнца, бьющих в окошко деревенского домика, я блаженно потянулся, чувствуя себя совершенно счастливым. Топилась печка, в доме было тепло. Бабушка уже побрякивала кастрюлями, что-то вкусное готовя на завтрак. Судя по скворчанию сковородки и знакомому с детства запаху, это были оладьи. Дед за окном разговаривал с собаками, внушая Пирату мысль, что петуха не следует так сильно трепать. А что клюется и набрасывается – ну что делать, он хозяин в курятнике, надо его уважать.

С потолка быстро спустился на паутинке крошечный паучок. Повисел в полуметре над одеялом, подумал и, ловко перебирая лапками, вернулся обратно. Необъяснимая радость снова нахлынула и заполнила все мироздание. Единственный неприятный червячок, сидевший глубоко внутри и время от времени зудивший, что вечером надо ехать в город, а послезавтра сдавать очередной школьный экзамен, почти перестал о себе напоминать.

Проведя последний день отдыха в лесу с собаками, я вернулся с рюкзаком толстой и длинной черемши и корзиной строчков. Перекрученная с томатной пастой черемша, закатанная в банки, у всех гостей пользовалась неизменным успехом, и запасов этого деликатеса редко хватало до Нового года. Из строчков, предварительно прокипятив грибы и слив отвар, бабушка соорудила на ужин дивную жареху с картошкой, которой мой организм насытился до полного осоловения.

В город собирался ехать на второй электричке. На нее я всяко должен был успеть, но мой путь на перрон нежданно перегородил неторопливо идущий в гору длинный товарный поезд, груженный углем. Посмотрев вслед уходящей электричке, я не особенно и расстроился. Когда тебе семнадцать лет, и половина этого времени прожита на железнодорожном полустанке, такие вещи не воспринимаются как проблема.

Протопав полчаса по шпалам, я сбросил рюкзак на уютной полянке между молодых сосенок рядом со входной стрелкой железнодорожной станции Перевальная. Здесь обычно притормаживали «товарняки», идущие в сторону города. На один из них мне и удалось заскочить, выбрав вагон с тормозной площадкой. Площадка находилась с подветренной стороны вагона, что очень порадовало. Устроился я на откидном сиденье, подстелив кусок брезента из рюкзака. В рюкзаке находилась еда.

В городе в те времена было голодновато, на полках магазинов теснились коробки с серой вермишелью и комбинжиром, серый же хлеб, перловая крупа и пачки с морской капустой. Что-то другое иногда «выбрасывали» в продажу, но приходилось отстаивать огромные очереди. Сейчас бабушка снабдила меня и родителей копченой курицей, литровой бутылкой деревенского молока, а также тремя большими пирогами в наволочке – с мясом, с рыбой и с брусникой.

На дне рюкзака лежал холщовый мешок с ведром картошки, морковью, свеклой и вилком капусты. В середине, завернутая в несколько газет, находилась банка с клубничным вареньем. Впереди мне предстояли еще три экзамена, к которым надо было готовиться. Когда я снова смогу приехать – пока неизвестно. Поэтому заботливая бабушка и набила рюкзак с запасом, чтобы любимому внуку, дочери и зятю не пришлось в городе голодать.

Когда состав миновал окраины, а вдали показалась крыша моего дома, он не стал тормозить, а, наоборот, бодро прибавил ход. С раннего детства выросший рядом с железной дорогой и знакомый со способами остановки товарняков, я свесился с площадки и ухватился за тормозной рычаг. Не тут-то было! Он оказался намертво приржавевшим!

Осторожно перебравшись по лязгающему буферу к стенке соседнего вагона, уцепившись за железную скобу в ее торце, наклонился и подергал рычаг тормоза у другого вагона. Результат – тот же! Сделав несколько попыток и убедившись в их бесполезности, я вернулся на свою площадку, размышляя – «Ну, и что же теперь делать?» С надеждой посмотрел вверх – нет, вагоны высокие, контактный провод низко. Если попытаться перелезть по крыше на другую сцепку – можно зацепить провод и получить током так, что мало не покажется. Остается ждать, когда поезд где-нибудь сам остановится…

Состав на полном ходу проскочил пассажирский вокзал, затем мост через реку, вокруг потянулась бескрайняя череда озер и болот. Через какое-то время товарняк, металлически лязгнув буферами, внезапно дернулся, послышался скрежет тормозов, и, спустя еще пару минут, поезд остановился прямо посередине уже описанного болотного великолепия…

…

Жуткое чудовище добралось до берега и поползло вверх по насыпи, прямо ко мне. В темноте невозможно казалось разобрать – что это или кто это. От него наносило зловонием болотной тины и еще чего-то знакомого, но омерзительно-неприятного. Поравнявшись с краем вагона, кошмарное создание протянуло откуда-то появившиеся конечности к нижней ступеньке площадки, ухватилось и, приняв вертикальное положение, полезло вверх.

Я, заорав что-то типа: «Пошла отсюда, гадина!», начал яростно отпинываться, резонно считая, что вместе нам на площадке будет не совсем комфортно. Тем не менее, это чудо-юдо оказалось настырным и, что-то нечленораздельно мыча, упорно лезло вверх…

После очередного удачного попадания ногой, с верхней части отвратительной нечисти свалился огромный ком водорослей. В свете появившейся сзади меня луны обнаружились всклоченные мокрые волосы, широко раскрытые глаза и белые зубы. От следующего яростного пинка человек (а это был именно человек!) шатнулся и скатился обратно под откос. Последовал взрыв отборного мата, видимо, водоросли, тину или что там ему мешало говорить, он тоже выплюнул. Легкий порыв ветра со стороны болота развеял все сомнения – от незнакомца нанесло мощнейшим перегаром…

– Братан, ну, помоги ты, ептыть! Будь человеком! – уже просительно донеслось снизу.

Соскочив с площадки, я спустился с насыпи и помог ему встать. Совместными усилиями удалось затащить не слишком большое тело на площадку. Сев на пол, он мутно огляделся и, пытаясь сфокусировать на мне взгляд, спросил:

– А ты, епана, кто?

– Человек. А ты?

– Чё, блин, вымогаешь, что ли? А вообще, епта, где это я?

– В товарняке на болоте.

– Ага, понятно, – сказал он и задумался.

Ему было, на мой взгляд, лет двадцать пять – тридцать. Несколько раз парень с трудом поднимался, держась за стенку вагона и парапет подходил к краю площадки, вглядывался в непроглядную окружающую темень и, махнув рукой, возвращался обратно. Худое тело бедолаги облегал мокрый, с прилипшими лафтаками водорослей и тины, рабочий комбинезон, на ногах имелись, хлюпавшие при каждом шаге, кирзовые сапоги. С одежды стекала грязная вода. Периодически его начинала колотить крупная дрожь.

– Блин, замерз-то как, сцуко… Слышь, братан, а закурить есть?

– Нет, кончилось.

Снова помолчав, парень опять огляделся и, обнаружив, что состав тронулся, снова задал вопрос:

– И куда это мы, блин, теперь едем?

– Честно – не знаю! Куда-то в сторону Ангарска… Я – до ближайшей остановки.

Поезд, перестукивая на стыках рельс, резво набрал ход. Наш разговор, то и дело прерываясь, тем не менее, продолжался, постепенно проясняя общую картину. Все оказалось достаточно прозаично.

Выяснилось, что Гена (так звали незнакомца), строил с бригадой какой-то производственный цех на окраине болота. После смены все они в балке крепко выпили – у кого-то сын родился. А у него зазноба, Любка, неподалеку в своем доме живет. Разговор на какое-то время свернул на описание разнообразных Любкиных достоинств и недостатков, но затем, все же, снова вернулся к выяснению обстоятельств его появления на этой площадке.

Из рассказа следовало, что сильно захотел парень свою пассию в этот вечер проведать… Вокруг обходить далеко, а через болото короткая тропка ведет. Вот он и пошел, но по пути где-то сморило… Как он не захлебнулся в той заводи – для меня так и осталось непонятным. Впрочем, пьяным часто везет…

Пару раз поезд притормаживал, но недостаточно – прыгать было рискованно. Затем, наконец, сильно замедлил ход, Гена прыгнул первым и закувыркался под откос. Я, со своим драгоценным рюкзаком, не решился на такую акробатику. Только через полчаса состав еще раз резко затормозился, причем как раз возле перрона очередной станции. Улучив момент и обняв рюкзак, я спрыгнул, но все-таки тоже не смог удержаться на ногах.

Сгруппировавшись и кувыркаясь по перрону, чутким ухом я различил два звука: «Дзинь!» – это разбилась банка с клубничным вареньем и «Чмок!» – открылась бутылка с молоком… Клубнику, прямо в газетах с битым стеклом, пришлось выбросить в станционную урну. Остальные продуктовые припасы я все же решил донести домой.

Ободранный, со ссадиной на скуле и царапинами на руках и ногах, с разорванной до колена штаниной, на дежурной ночной электричке глубокой ночью я вернулся в город. В четыре утра ввалился домой, набравшийся ярких впечатлений и жаждущий отдыха. Затем был душ, диван и долгожданный, но неспокойный сон, с невероятным разнообразием являющихся водяных и прочих кикимор…

К моему удивлению, пропитанные молоком пироги оказались утром, как-то по-особому вкусными и нежными! Не иначе, какое-то колдовство болотное подействовало…