Читать книгу Сны о Чуне - Дмитрий Воденников - Страница 6

Все знают, какой был вздорный и странный Павел I. Самое известное – это хроника его законодательных актов за 1799 год.

2 апреля – запрещение носить тупей, на лоб опущенный.

6 мая – запрещение дамам носить через плечо разные цветные ленты наподобие кавалерских.

17 июня – запрещение всем носить широкие большие букли.

4 сентября – запрещение немецких кафтанов и сюртуков с разноцветными воротниками и обшлагами, но чтоб они были одного цвета.

28 сентября – чтоб кучера и форейторы, ехавши, не кричали.

28 ноября – запрещение синих женских сюртуков с кроевым воротником и белой юбкой.

Бедный Павел. С другой стороны, я его могу понять. Про кроеный воротник и белую юбку врать не буду, но Чуне тоже многое что запрещено. Ей нельзя лаять, когда я сплю. Нельзя воровать из помойки. Нельзя бросаться на детей.

Лает, ворует, бросается.

Однажды она сорвалась с поводка и летела как пуля (черная, низко стелющаяся торпеда) к соседскому громадному псу, которого вывел хозяин. Всем было смешно, кроме меня и пса. Когда я подбежал, Чуня бросалась как обезумевшая и пыталась вцепиться кобелю в глотку. Пусть Чуня ничего не боится, но мы с Павлом I за нее боимся.

Один мой товарищ когда-то рассказал:

– Проснулся в тревоге. Стал вспоминать, что снилось. И вспомнил. Снился замерзший, покрытый льдом и снегом серый город. Я на велосипеде и в какой-то длинной шинели. Знаю, что обязан ехать куда-то, но мне страшно не хочется. И тут я осознаю сразу, как бывает часто во сне, что я солдат немецкой армии времен Второй мировой, и ехать мне надо на восточный фронт. И потому такая тоска.

Это они, мистические любовники страха, в нашей сонной голове шевелятся. Павел I, уже упомянутый, тоже ведь все прусское любил. Не напрасно. Прусское, прыскать, трусить, прусак.

Как ему спалось в его императорской спальне? Кто бы его защитил, кроме родной собачки? Кто бы залаял на стремительные шаги?

И сегодня ночью ко мне опять, как к Павлу I, пришел страх.

Я лежал с собакой, убранной под одеяло, сам лицом к стене, и вдруг мне показалось, что в темноте кто-то стоит, молчит и смотрит на меня.

Это был вздор.

Если бы кто-то стоял и смотрел на меня, пусть даже самый нереальный и призрачный, собака бы выкрутилась из-под одеяла, как яростный волчок, и бросилась бы защищать меня – меня и свое звание дурной собачки (Чуня совсем безголовая и поэтому отважна, как бультерьер, я уже говорил).

Но собачка спала свои положенные 23 часа в сутки, а я совершенно отчетливо чувствовал чей-то взгляд.

И тогда я стал думать о природе страха.

Когда я был маленьким и спал в одной комнате с сестрой и прабабушкой, я часто ощущал это нечто – Того, Кто Стоит За Спиной. Это был не бог, не колдун, не домовой и не призрак. Это было что- то совсем личное. И от того неизбежное.

От него был только один шанс избавиться: не поворачиваться. Одеяло, которым я был укрыт по самый затылок, было магическим заслоном и спасением. Я до сих пор не понимаю, что такого охраняющего было в том одеяле, но защита была.

Тикали часы, прабабушка что-то бормотала во сне, а Тот, Кто Стоит За Спиной, стоял и не уходил.

Мысль, что никто не может стоять в комнате, где спит чуткая прабабушка и раскинувшаяся на своем диване сестра, не приходила мне в голову. Это были наши счеты. Того, Кто Стоит За Спиной, и меня. Бабушку и сестру это не касалось. Никого же не касается чужая смерть. И чужой гость.

Тикали отсутствующие часы, а я был весь в воспоминаниях.

– Ты долго еще будешь думать о другом, а не обо мне? – спросил меня голос. – Обо мне, стоящем у тебя за спиной.

Я повернулся в темноту комнаты – и там, разумеется, никого не было.

И тут собака залаяла.