Читать книгу Охотник: Правила подводной охоты. Третья раса. Большая охота. Операция «Караван» - Дмитрий Янковский - Страница 22

Через неделю пребывания на донной базе я освоился на ней окончательно. Человек может привыкнуть к чему угодно, даже к ежесекундной угрозе смерти. Поначалу давит, да, но потом ощущения притупляются, и ты превращаешься в биоробота без особых эмоций. Становишься действующей моделью человека в натуральную величину.

Эмоции заменялись постоянной опасностью – работой на полном адреналиновом обеспечении. Надо сказать, что в замкнутом пространстве стальных отсеков все мы здорово изменились. Долговязый говорил, что на такой глубине люди быстро становятся сами собой, океан сдирает с них наносное, все маски, условности и прочую мишуру, необходимую для жизни среди людей. Наверное, он прав.

Вот что бы вы делали, если бы все люди Земли внезапно исчезли? Трудно сказать? Вот! Даже потерпевшие крушение мореплаватели, выбравшись на необитаемый остров, ощущали, что люди где-то есть, что они могут появиться в любую минуту под белым парусом на горизонте. А на глубинной базе ощущение человечества исчезает почти сразу, поскольку из всего населения едва найдется пара сотен людей, способных опуститься на дно океана.

Точно, мы все стали сами собой. Молчунья сблизилась с Викингом – странное дело. С нами она почти не общалась, а с ним, как с классным водителем, слилась в полном экстазе. Хотя нет, про полный экстаз я немного загнул. Иногда мне казалось, что и в отношениях с Викингом Молчунья тоже немного фальшивит, но разве можно утверждать это с уверенностью в отношении человека, который не может выразить словами свои эмоции? Так или иначе, но и для меня, и для Паса Молчунья была потеряна как любовница.

Кстати, Пас замкнулся в себе. Он и раньше был склонен к самопогружению, но теперь из него трудно было слово клещами вытянуть. Если честно, меня это тяготило – все-таки мы успели крепко подружиться.

Зато с Долговязым у нас установился полный консенсус. Большую часть времени мы с ним проводили в стрелковом симуляторе или на огневом посту, отрабатывая мнимые цели по придуманным им координатам. Под его руководством болт со ствола моего карабина наконец прекратил падать, и это оказало некое магическое действие на мою жизнь. Странно, да? Какая вроде бы связь? А вот была она, эта связь.

– Правильность движения пальца на спуске, – говорил Долговязый, – это признак установившегося в голове порядка. Одно от другого зависит напрямую. Понял?

Конечно, я понял, иначе бы ни черта у меня не получилось. Самое же главное в том, что установившийся в голове порядок помог мне справиться с инфернальным преклонением перед Жабом. Толчком к этому, несомненно, послужило нарушение им пятого правила подводной охоты. Какой же он, к дьяволу, охотник, если не любит океан, как родную мать? Кальмар ему помешал, барракуда его дери!

А вот Жаба и Рипли глубина, похоже, не изменила никак. Скорее всего они давно уже избавились от своих масок и океану просто нечего было с них срывать.

Вот такой стала наша команда через неделю.

В двенадцать часов дня по локальному времени базы Жаб вызвал нас с Пасом в командирскую рубку.

– Ну что, охотники, – повернулся он к нам, не вставая из кресла. – Засиделись небось взаперти?

Это он издевался, гад. На самом деле все семь дней он гонял нас, как щетку по унитазу – разгрузка, расконсервация, наружная разведка периметра. Все это лежало на наших плечах, словно мы снова стали салагами. Помогал нам только Долговязый, остальные же старики разрабатывали планы обнаружения и уничтожения Поганки. Так что насчет засиделись – это он хватил лишнего.

– Пора провести разведку точки, в которой был торпедирован транспортник, – сообщил командир главное, ради чего нас вызвал. – Работать будем вот в каком порядке. Копуха и Молчунья пойдут на «Головастике», а Чистюля отсюда будет обеспечивать акустическое прикрытие. Если случится что-то серьезное, на «Блине» к вам выйдет экипаж в составе Викинга и Долговязого.

– Мне было бы удобнее слушать на месте, из аппарата, – осмелился вставить Пас.

– Мне плевать, что тебе удобнее. Акустиков с такими ушами, как у тебя, не найти и за десять лет. Мне твоя шкура теперь дороже собственной, ясно?

– Так точно.

– Вот и хорошо. С этой минуты Чистюле из-под станционной брони вылезать запрещается. При любых обстоятельствах.

– Есть.

– Все, через час Копуха должен сидеть под стрелковым колпаком «Головастика», Молчунья освободится и тоже подойдет. К этому времени Чистюля установит стереоканал с аппаратом. Вперед!

Я не стал мешкать и сразу направился подгонять под себя стрелковое место. «Головастик» значительно меньше «Валерки» и вооружен только скорострельной гарпунной пушкой с прямым управлением. Никаких тебе самонаводящихся систем, никаких торпед, зато невероятная маневренность, легкость и быстрый ход на реактивной тяге. Машина, специально созданная для дальней разведки.

Я пролез под четырьмя зеркальными дюзами и протиснулся в узкий люк кессона. Места внутри было – не развернуться, зато все на расстоянии шага. Стрелковое кресло располагалось под прозрачной акриловой полусферой, сквозь которую, как две соломинки через пленку мыльного пузыря, торчали наружу стволы скорострельных пушек. Кресло было удобное, с подголовником и вертикальным ограничителем, из такого при определенной сноровке можно прицельно бить на любых виражах. Я устроился на своем месте, затянул все пристяжные ремни и натянул на голову прицельный шлем.

Его мониторы давали четкое трехмерное изображение цели в объемной координатной сетке. Это позволяло в точности определить не только угол атаки, но и расстояние до объекта стрельбы.

Включив электронику пушки, я взялся за рычаги управления и принялся выцеливать воображаемые торпеды, стаями нападающие на меня. Акриловая полусфера завертелась, послушная каждому моему движению, оба орудийных ствола задергались, как живые. Затем я откалибровал прицел по лазерному шнуру и спокойно стал ждать Молчунью.

Она появилась минут за пять до указанного Жабом срока. Я включил систему связи и произнес:

– Привет, пропащая!

Бортовой квантовый вычислитель моментально перевел мой голос в строчку на экране водительницы.

– Привет, Копуха! Полетаем? – раздался у меня в наушниках голос синтезатора речи.

– А то! Охотники мы или сухопутные крысы?

– Добро. Задраиваемся.

Молчунья заперла шлюз и начала нагнетать под корпус повышенное давление. У меня заложило уши, но это на минуту, потом пройдет. Бронированные створки перед нами раскрылись, заливая стартовую камеру забортной водой. Под таким давлением вода начинает резать, как скальпель, с ней надо быть осторожным. Когда камеру затопило окончательно, мы связались с командирской рубкой.

– Молчунья готова, – доложила водительница.

– Копуха готов, – сказал в микрофон я.

– Чистюля готов, канал чистый, устойчивый. Услышу морского ежа, ползущего по базальту.

– Их не бывает на такой глубине, – заявил я.

– Очень хорошо, – серьезно ответил Пас. – Не будут мешать.

– Отставить базар в эфире! – шикнул на нас Жаб. – Разрешаю старт!

Молчунья аккуратно вывела «Головастика» из стартовой камеры и отвела на безопасное расстояние от станции. Я развернул кресло так, чтобы видеть в мониторах шлема кормовую часть аппарата и станцию – очень хотелось посмотреть момент пуска реактивного двигателя.

– Давай, – подогнал Жаб Молчунью.

Сначала я заметил несколько пузырьков, сорвавшихся с дюзы, но уже через секунду их были сотни, а в следующий миг белый сноп, перемешанный с пламенем, ударил с такой силой, что я повис на ремнях кресла и чуть не вскрикнул от неожиданности. Молчунья – отличный водитель, но очень уж склонна к дешевым эффектам.

Я вывел на шлем показания лага и удивился, как быстро мы набрали скорость в сорок узлов. Но для «Головастика» это далеко не предел.

– Как ты, Копуха? – бесцветным голосом синтезатора спросила Молчунья.

– Норма! – ответил я.

– Тогда держись, проверяю маневренность.

На кой черт ее каждый раз проверять, никак не пойму. Нравится ей, по-моему, надрывать аппарат и издеваться над экипажем. Иногда мне казалось, что физическая ущербность Молчуньи каким-то образом переплавилась у нее в озлобленность на весь мир и в неосознанную агрессию. Где-то я читал, что мусульмане такие злые в основном из-за того, что обрезаны – им кажется, что необрезанные получают от секса больше удовольствия, чем они, поэтому готовы поубивать их за это. Молчунья не знала, каково это – слышать, но все равно ощущала себя обделенной.

Я снова открыл глаза только после того, как водительница устала терзать «Головастика», иначе выпустил бы на приборы сегодняшний завтрак.

– Норма! – услышал я в наушниках ее оценку.

На марше мы разогнались до шестидесяти узлов, корпус дрожал и вибрировал.

– Что ты слышишь, Чистюля? – спросил я.

– Нашел время подкалывать, – обиделся Пас.

– Базар в эфире! – уже всерьез разозлился Жаб.

За кормой «Головастика» оставался длинный белый вихрь, распадающийся на миллионы пузырьков выхлопного газа. Мы шли на небольшой высоте над дном, и чернота была настолько густой, что казалось, будто мы пронизываем расплавленный битум, а не океанскую воду. Молчунья вела аппарат по приборам, ей так было удобнее.

Минут через двадцать я включил сонар, но водительница засекла потопленное судно раньше меня.

– Есть корабль, – доложила она.

Я активизировал ракетницу и выпустил «светлячка», он раздвинул границы тьмы метров на двести, и я удивился, насколько прозрачная здесь вода. По всей видимости, транспортник переломился на малых глубинах, потому что две части корпуса покоились далеко одна от другой. Они напоминали туши погибших животных то ли неподвижной окостенелостью, то ли страшной раной, которая осталась на теле каждой из половинок от взрыва торпеды. Я стянул с головы шлем – хотелось увидеть место погребения убитых мной людей своими собственными глазами, а не через объемные мониторы. И еще мне надо было вытереть слезы.

– Что у тебя с пульсом, Копуха? – недовольно спросил Жаб.

Мне так сильно захотелось послать его к черту, как еще никогда за всю службу. Мы пронеслись над расколотым кораблем на высоте около сотни метров, затем Молчунья описала крутую дугу и выключила маршевый двигатель.

– Определенно поражение торпедой «ГАТ-120», – доложила она.

– Будьте внимательны, – предостерег взводный. – Обычно они ходят парами или тройками.

«Вот сволочь… – подумал я. – Тройками, говоришь? Третью личинку ты закопал в песке африканской пустыни!»

– Копуха, приготовиться к выходу!

– Есть! – я начал отстегивать ремни. «Светлячок» начал гаснуть, и мне пришлось задержаться, чтобы выпустить еще одну ракету.

– Внимание! – раздался в эфире взволнованный голос акустика. – Слышу цель! Сверхглубинная, скоростная. Движитель – асинхронный двойной водомет. Класс «ГАТ», вес сто двадцать.

Я прыгнул в кресло и спешно застегнул все ремни. Вот она, лапочка! Я тебя породил, я тебя и убью!

– Глубина две семьсот, – продолжал Пас. – Скорость девять узлов, удаление три четыреста.

– Молчунья! – позвал я, надевая на голову стрелковый шлем. – Малый ход, курс встречный. Будь готова врубить маршевый.

– Есть!

Теперь она подчиняется только мне, даже не Жабу. Регламент боевого столкновения с тварью никто отменить не в силах, и главный в подобных ситуациях – стрелок. На него работают все остальные. Никогда в жизни я еще так не радовался, что стал охотником.

Молчунья повела аппарат по указанному мною курсу, а я сфокусировал прицел на данных акустиком координатах. Пока сонар пищал вхолостую, цель была вне досягаемости пушек. Я вслушивался в мерный писк, как в биение сердца, перед моими глазами зелеными кольцами разбегались виртуальные отображения ультразвуковых волн. Вдруг я заметил зеленую точку на самой границе видимого пространства.

– Скорость цели двенадцать узлов! – предупредил Пас. – Она выходит на ваш эшелон. Курс встречный, угол атаки пятнадцать градусов.

– Маршевый двигатель! – скомандовал я.

Перегрузкой меня вдавило в кресло, я сбросил с мониторов сонар, вывел на шлем прицельную сетку и поймал в нее нужную область пространства. Чтобы улучшить видимость поля битвы, пришлось выпустить сразу двух «светлячков», зато свет теперь был ярким, как днем.

– Удаление тысяча двести! – выкрикнул Пас.

Вот она! Я разглядел веретенообразное тело в трехмерной координатной сетке. Увеличение. Ну и чудовище! Ничего общего с той трухлявой сушниной, которую мы вытащили из музея. Хищница. Убийца.

Я сжал гашетки и долбанул сразу из двух стволов, заставив «Головастика» задрожать, как перепуганную лошадь.

– В сторону! – скомандовал я, когда понял, что промахнулся.

К этой твари нельзя подходить близко. Сто двадцать килограммов нитрожира – серьезная вещь даже на значительном удалении. Молчунья резко вывернула влево, задрала нос и врубила двигатель на полную мощность, меняя эшелон на более высокий. На водометах такой маневр не провернуть. Торпеда отстала, затерявшись в вихре нашего выхлопа.

– Полный разворот кругом! – скомандовал я. – Поворот оверкиль!

Молчунья провернула «бочку», перевернув меня вверх ногами, и я тут же снова поймал торпеду в прицел. Стиснув гашетки, я дал длинную очередь – было видно, как с полсотни разогнанных гарпунов дробью пронзили воду и ударили в базальт. Но сонар не зафиксировал попадание.

– Барракуда! – прорычал я, зверея.

Еще две очереди веером ударили в темноту.

– Копуха, это Долговязый! – ворвался в эфир знакомый голос. – Что ты молотишь, как балаболка? Я что, зря с тобой тратил время на симуляторе? Правильное движение, порядок в башке! А у тебя сердце чуть изо рта не выскакивает! Отойди, успокойся. У тебя подавляющее превосходство в скорости. Погоняй ее как следует. И помни: главное – быстро, но плавно.

– Молчунья! – раззадорился я. – Выходи на ее эшелон. Поиграем с «гадостью» в кошки-мышки!

Водительница описала широкую петлю Нестерова и скользнула у самого дна.

– Тебе цены нет как водителю! – я не удержался от похвалы.

– Сочтемся, – отозвался синтезатор.

– Развернись и сбавь ход, пусть она зайдет нам в хвост.

Молчунья развернула суденышко почти на месте и погасила маршевый двигатель. Торпеда выскочила на освещенное пространство, я отчетливо видел ее жутковатую морду, но не спешил нажать на гашетку.

– Рванет! – предупредила Молчунья.

Я видел, как нетерпеливо пузырятся дюзы – водительница держала ногу на педали акселератора, поддерживая камеры сгорания в тлеющем состоянии.

– Ну!

– Когда дам очередь, жми на газ!

Я прицелился в самый центр морды чудовища и сжал руками гашетки, в тот же миг ударили дюзы, толкая нас вперед с приличным ускорением. Перед тем как все смешалось в бушующем белом вихре, я увидел, как не менее пяти гарпунов попало в ненавистную тварь.

– Есть попадание! – подтвердил Пас. – Есть!

Молчунья сделала широченный круг почета, в центре которого можно было увидеть истерзанную гарпунами торпеду.

– Молодцы, – скупо похвалил Жаб. – Хорошо отстрелялся, Копуха, только не очень экономно расходуешь боезапас. В серьезном бою, когда цель не одна, это может сказаться.

Я снял шлем и вытер пот со лба. Молчунья вынула из перчатки штекер, чтобы нас никто не услышал, и показала:

«Плохо стрелял. Торпеду такой массы надо уметь сбивать с дальней дистанции. Просто чудо, что она не взорвалась».

Я знал, что она права, поэтому скупо ответил:

«Извини».

«Ничего, нормально. Просто тебе надо поработать с этими пушками. Я спрошу у Жаба разрешения».

«У тебя с ним установились хорошие отношения».

«Мы с командиром знакомы довольно давно. Я была еще маленькой девочкой, когда он встречался с моим отцом. Если бы не связи Жаба, я бы никогда не поступила в учебку».

Это меня удивило, но я не стал ничего говорить.

– Копуха, готовься к выходу! – напомнил Жаб. – Надо установить здесь систему слежения, будем потихоньку собирать эшелон обороны для этого направления.

– Принял.

Я открыл контейнер со сверхглубинным жидкостным аппаратом системы «СГАК», на который у меня нет и не могло быть допуска, поскольку применялся он лишь на глубинах свыше двух километров. Но я не беспокоился – за прошедшую неделю Долговязый всем нам смастерил чипы-обманщики. Надевать «СГАК» значительно проще, чем «ГАДЖ», – все дело в том, что автономно применять его невозможно, он предназначен только для высадки из глубоководных судов. Поэтому закачка «рассола», которую на суше производят люди, на глубине происходит под давлением океанской толщи. Так что «СГАК» можно как надеть в одиночку, так и высвободиться из него. В спящем состоянии он похож на мышечную ванну с «рассолом».

Я разделся догола, задержал дыхание, выдвинул ящик и улегся в него лицом вниз. Тут же меня обмотало мышечной тканью, вбило в глотку «рассол» и выплюнуло из «Головастика» на океанское дно. Мое тело несколько раз дернулось, рефлекторно реагируя на затопление легких, но потом в кровь пошел эндорфин и организм успокоился.

Открыв в борту батиплана грузовой люк, я вытащил на дно генератор с баллонами, четыре панорамных камеры, тройную кассету со «светлячками», автоматический станковый ракетомет и интеллектуальный комплекс управления для него. Все это являлось минимальными компонентами автономного оборонительного комплекса для защиты баз и подводных объектов. Перенеся тяжелые блоки на понравившийся мне скальный выступ, я пробурил в базальте необходимое число отверстий и принялся собирать комплекс. Именно он примет на себя первый удар противника, кем бы тот ни оказался, а заодно оповестит базу о нападении.

Базальтовая пустыня – весьма неприятное место. Викинг рассказывал, что у него она вызывает чувство отчаянного одиночества, а вот мне, наоборот, казалось, словно кто-то постоянно находится у меня за спиной. Я знал, что быть такого не может, но не мог отделаться от идиотского ощущения. Ни работа, ни повышенный ввод эндорфина не могли избавить меня от него. Даже наоборот, вместо эйфории наркотик вызывал приступ острой паранойи. Дико неприятное чувство. Так что после завершения работы я чуть ли не пулей вернулся на борт.

Достаточно было забраться в аппаратный блок, как меня тут же подхватило, распаковало, выблевало «рассолом» и выдвинуло в кессонный блок «Головастика». Молчунья помогла мне выбраться из ящика с аппаратом, подала полотенце и одежду.

– Комплекс установлен, – доложил я.

– Отлично, – ответил Жаб. – Выдвиньтесь еще на шесть миль к югу, оставьте там пару медуз и возвращайтесь.

Медузами назывались плавучие камеры наблюдения за придонными областями. В отличие от охранных комплексов никакого урона противнику они нанести не могли, но об опасности предупреждали исправно.

– Есть!

Я снова занял стрелковое место, а Молчунья уселась за пульт управления.

– Стойте! – неожиданно вышел в эфир Пас. – Слышу три цели. Сверхглубинные, высокоскоростные. Нет, четыре! Пять! Движутся с южного направления. Класс определить не могу. Движитель – тройной асинхронный водомет. Вес каждого объекта около тонны. Идут в придонном эшелоне, направляются к базе. Удаление от вас четыре тысячи метров.

У меня волосы зашевелились под шлемом. Если торпеды с такими параметрами ударят по базе, от нее останется один остов. Конечно, на станции имеется хорошая орудийная батарея, вплоть до лазерной пушки, а в стрелковых способностях Долговязого я не сомневался, но определенная опасность поражения базы все равно оставалась.

– Что будем делать, Молчунья?

– Не знаю, – ответила она.

По голосу из синтезатора разве поймешь, что она думает? А лица не видать. Сам бы я предпочел драться.

– В бой вступать запрещаю! – рявкнул Жаб. – Отобьемся без вас! Лечь на грунт, погасить все активные средства!

– Предлагаю послать его к дьяволу, – раздался у меня в наушниках синтетический голос. – Помнишь первое правило подводной охоты?

– Сам погибай, а товарища выручай! – радостно подхватил я.

Молчунья врубила маршевый двигатель на полную мощность и направила «Головастика» в сторону базы. Это был совершенно безумный полет – Молчунья поднялась на завышенный эшелон, включила все прожектора, все сканеры, чтобы привлечь к себе внимание неизвестных тварей, отвлечь их от намеченной цели.

– Пас, не молчи! – рявкнул я. – Дай мне на планшет этих гадов!

– Лови!

Я различил на своих мониторах пять светящихся искр, но расстояние для стрельбы было по-прежнему велико. Однако твари нас почуяли – три продолжили путь по намеченной траектории, а две устремились к нам. Я заранее выпустил в их сторону два «светлячка», чтобы потом не тратить на это время.

– Видишь? – спросил меня Пас.

– Вижу! – ответил я, настраивая прицел на максимальную дальность.

Я сжал гашетки и влупил по торпедам тремя короткими очередями, вынуждая их уйти глубже с занятого эшелона. Молчунья без слов поняла мою мысль, заложила чудовищный дифферент на нос и крутнула «бочку», позволив мне прицельно полоснуть очередью одну из тварей.

– Есть попадание! – отметил Пас.

Но опускаться ниже было нельзя – с тонной нитрожира шутки в сторону. Молчунья выровняла дифферент и на полной мощности двигателя свечой взмыла ввысь. От перегрузки у меня затрещали кости, но это лучше, чем расплющиться в блин от ударной волны.

В следующий миг перегрузка сменилась головокружительной невесомостью – водительница заложила крутое пике, давая мне возможность заранее прицелиться с приличной дистанции.

«Быстро, но плавно», – вспомнил я слова Долговязого.

Дернулись стволы пушек, выплевывая сверкающие гарпуны, и торпеда в сетке прицела разлетелась в клочья. Тут же меня снова вдавило в кресло до помутнения разума – Молчунья уходила от столкновения с дном.

– Как ты? – спросила она.

– Можно бы полегче, – отшутился я.

Далеко в темноте замерцали вспышки станционной батареи – это работал Долговязый.

– Близковато он их подпустил, – заметила Молчунья.

Как бы там ни было, но торпеды атаковать не стали – видимо, Долговязый устроил им достойную встречу. Сонар показал, что две оставшиеся в живых твари развернулись и под шквальным огнем батареи пошли обратно на нас.

– На грунт! – скомандовал я Молчунье.

– Иди в жопу! – ответила водительница. – Они рванут прямо над нами и впечатают судно в базальт! Ухожу наверх, готовь глубинные бомбы.

На самом деле это было резонным решением. Мы стартанули свечой, как космическая ракета, я распахнул бомболюк и приготовился метнуть кассетную бомбу. Но все оказалось не так просто, как нам хотелось, – сонар показал еще четыре цели, идущие на нас со средних глубин.

– Выводи «Головастика» в горизонтальный полет! – выкрикнул я, обалдевая от перегрузки. – Сверху щемят!

Несмотря на то что тело еле двигалось, я саданул очередью вверх и разогнал плотный строй атакующих. К сожалению, это были последние гарпуны из кассеты. Теперь надежда оставалась только на скорость и маневренность «Головастика».

– Нас атакуют шесть торпед! – доложил я на базу. – Боезапас на нуле, остались только глубинные бомбы. Прошу помощи!

– Доигрались, – хмуро ответил Жаб. – Только попробуйте сдохнуть! Не паникуйте, я высылаю «Блин» с Викингом и Долговязым.

Да ладно, чего тут паниковать? Подумаешь, зажали тебя в клещи шесть тысячекилограммовых торпед. Какая тут может быть паника? Сматываться надо изо всех сил!

Молчунья пришла к такому же выводу и теперь выжимала из «Головастика» все, на что тот был способен. Твари поняли, что реактивную машинку на водометах им не догнать, и тоже пошли на хитрость – пятеро отстали, а шестая вырвалась вперед и рванула. Несмотря на приличное расстояние, нас припечатало по полной программе – ударная волна сорвала все антенные и сонарные обтекатели, оглушила нас, ослепила, в единый миг оставила без связи, а заодно срубила кормовые стабилизаторы, лишив почти всей маневренности.

Вот тут-то Молчунья и показала свои водительские способности. Чтобы сохранить стабильность полета, она завернула скоростную «бочку», и теперь мы ввинчивались в пространство, как пуля из нарезного ствола. Управлять «Головастиком» в таком состоянии казалось невозможным в принципе, но Молчунья ощущала аппарат как саму себя, и это дало ей возможность изменять кривизну баллистической траектории за счет изменения тяги двигателя. Это был даже не высший пилотаж, это проявлялся природный талант Молчуньи к управлению техникой. Искра божья, как говорили раньше.

– Бросай бомбы! – сказала она.

Несмотря на невероятную центробежную перегрузку, я дотянулся до клавиши бомбометания и распечатал «стручок» кассетной бомбы. Килограммовые шарики от нашего вращения разлетелись как из пращи, а потом начали взрываться, установив торпедам заслон из ударной волны и раскрошенной стали. Одна из них рванула, скорее всего не специально, а от детонации, от нее взорвалась другая, и через миг вся стая превратилась в тугой шар ударной волны, устремившейся во все стороны. Нас толкнуло, перевернуло уже совершенно неуправляемо, «Головастик» закувыркался и на полном ходу врубился в базальтовое дно. Отрикошетив, мы запрыгали по нему, как брошенная по полу кегля, внутри что-то сорвалось с креплений, загрохотало, и наконец наш полет остановился, зазвенев в ушах воцарившейся тишиной. Свет погас, а затем включилось красное аварийное освещение. За бортом осталась кромешная темнота.

«Как ты?» – Молчунья шевельнула пальцами перед моим лицом.

«Живой, – ответил я. – Но ход мы полностью потеряли».

«Да».

Это было не лучшим известием. Успокаивало лишь то, что к нам на помощь идут Викинг и Долговязый. Но смогут ли они нас найти абсолютно без ориентиров? Вряд ли. Вот если «светлячок» подвесить, тогда конечно.

«Я выйду наружу, – сообщил я. – Зажгу „светлячок”».

«Выйти ты сможешь, для этого ток не нужен, а вот зайти на аварийном режиме не получится».

«Переживу. По „светлячку“ нас найдут быстро. Заодно из скафандра с Долговязым будет хоть какая-то связь».

Я разделся, залез в выдвинутый Молчуньей ящик и через несколько секунд уже дергался в судорогах на дне, причем в полной и оглушающей темноте. Я думал, что эндорфин приведет меня в чувство, но он избавил только от судорог, никак не от страха, подступившего ко мне со всех сторон. Моя фантазия заработала в полную силу, рисуя прячущихся во тьме чудовищ. Ужас с такой силой овладел моим существом, что я на карачках пополз к грузовому отсеку, чтобы поскорее запустить световую ракету. Но надо же было «Головастику» упасть так неудачно! Он лег на бок, в точности на крышку люка, за которой прятались «светлячки». Я зажмурился от ужаса и бессилия.

Но, снова открыв глаза, я сообразил, что темнота не такая уж полная – из акриловой полусферы стрелкового комплекса лился тусклый красный свет аварийного освещения. Я даже разглядел лицо Молчуньи за прозрачной поверхностью.

«Все плохо?» – спросила она.

«Хуже некуда, – подтвердил я. – „Светлячки“ не достать. Но это фигня по сравнению с глубиной океана. Я сейчас выйду на связь с Долговязым и передам координаты по GPS. Не беспокойся, все будет нормально».

«Я не беспокоюсь».

«И правильно. Кстати, самое время нам сейчас помириться. Ну его к дьяволу, этот секс, можно ведь просто дружить, как в детстве».

«Странно слышать такое от парня, – улыбнулась Молчунья. – Обычно они все, так или иначе, трахают. Если не реально, то в мечтах, если не в мечтах, то образно».

«Ты злая», – нахмурился я.

«Вот, значит, как? Да ты знаешь, что только благодаря мне ты попал не только в охотники, но и в эту команду?»

«Что за чушь? – удивился я. – Ты ведь передала правила поступления в учебку не мне, а Леське».

«Ничего подобного, они никому не предназначались конкретно. Но именно я, через Леську, всех вас заразила мечтой стать охотниками».

«Ну и что?»

«А то, что об этом меня попросил отец. Он сказал, что охотники вырождаются и надо вводить в их ряды особых людей, у которых есть необычные природные данные».

«Вот уж бред! Эксперимент по селекционной работе над человеческим материалом?»

«Да. А уже поступив в учебку, я поняла, что все это была затея Жаба».

Я как стоял, так и замер от неожиданности.

«Продолжай-ка!» – попросил я ее.

«Начало доходить, да? Жаб приезжал к моему отцу, и они решили попробовать отобрать из детей самого настырного, который доведет до конца любое дело. Они придумали специальные правила, для выполнения которых ребенку надо было от многого отказаться. Только самый упорный довел бы затею с поступлением в учебку охотников до конца. Так и получилось. Самыми упорными оказались вы с Леськой. Но она была моей близкой подругой, и я ей рассказала об эксперименте, когда вы перешли в последний класс школы. Она отказалась становиться охотником, а ты нет. Несмотря на ее уговоры. Ты даже ее променял на свое упорство».

«Ты хочешь сказать, что Жаб специально вывел меня для своей команды путем искусственного отбора? Как племенного барана?»

«Как самого упертого барана».

«И ты в этом участвовала?»

«Поначалу да. Ведь сторонником эксперимента был мой отец, а я всегда была за него. Потом я рассказала Леське, но ты не стал ее слушать. Сам виноват».

Вот это был номер. Я подозревал Жаба во многих темных делишках, но выкинуть такой фокус мог только по-настоящему сумасшедший. Это как же надо хотеть уничтожить Поганку, чтобы потратить годы на формирование команды подобным способом?

И тут меня понесло, фантазия моя разыгралась, и я представил, как Жаб заплатил Рапану за то, чтобы он списал Рипли на камбуз. Конечно! Если бы Рипли осталась в глубинном составе, Жаб не смог бы ею управлять, она кого угодно в бараний рог согнет. А так взводный предстал спасителем, вытащив ее с камбуза, куда сам и упрятал!

Придя к такому выводу, я подумал про Паса. Может, он не стучал на Жаба лишь потому, что взводный знал о его работе на комиссию безопасности? Ведь это хоть и кажется нереальным, но вполне может быть! Если Жаба одолела идея набора новой команды из природно одаренных детей, то известие о мальчишке, отличающем хруст сырой моркови от хруста яблока, могло сильно его заинтересовать. Но как можно узнать о страсти юноши к зрелым женщинам? Это казалось невероятным, и я попробовал выбросить из головы вариант Паса. Могло ведь это быть случайностью? Могло. Но все-таки меня не оставляло ощущение причастности Жаба к этой грязной истории.

И вдруг меня осенило. Да ведь Жаб наверняка разработал для Паса совсем другой план, а жена комиссара возникла совершенно случайно, помимо Жабовой воли! Но, поняв преимущество новой ситуации, Жаб не смог ею не воспользоваться. Узнав, допустим, от губернского комиссара о ловушке, в которую угодил Пас, Жаб сразу привел в действие рычаги своих связей и подкупа.

Мое сердце заколотилось с удвоенной скоростью, жаберные крышки скафандра молотили не переставая, прокачивая через жабры бедную кислородом воду. Может быть, у меня это мания, но поток обрушившихся на меня случайностей, совпадений и незначительных, казалось бы, событий теперь выглядел для меня сплошным проявлением воли Жаба. Взять хотя бы полную случайность, благодаря которой мы с Пасом вместе попали в команду взводного. Случайность. Но ведь Жаб, изучив за два года безрукость Паса, мог заставить Ушана сделать нам обоим замечание по прическе. Это легко. А дальше ход событий был полностью предсказуем!

«Копуха, здесь Долговязый, – пробежала строчка по монитору шлема. – Где вы, почему на связь не выходите?»

Пришлось отвлечься от безумных историй и ответить ему:

«Нас потрепало. „Головастик“ полностью обездвижен. Связи нет. Я снаружи, внутрь войти не могу».

«Сообщи координаты».

Я посмотрел на дисплей и назвал показания приемника GPS.

«Далеко же вас занесло! Ладно, ждите».

Я помахал рукой перед акриловой поверхностью, привлекая внимание Молчуньи.

«Долговязый вышел на связь, – сообщил я ей. – Все будет нормально. А насчет той старой истории, так я действительно сам виноват. Не грузись».

«Заметано».

«Слушай, а ты прожекторы включать не пробовала?»

«Тока нет. Боишься темноты?»

«Тебе надо хоть разок выйти в скафандре на базальтовое дно океана», – невесело усмехнулся я.

Мои глаза окончательно адаптировались к темноте, и мне показалось, что в красноватом мареве, льющемся через акрил ходовой рубки, на базальте проступают очертания каких-то предметов. Странных, надо сказать, предметов, поскольку их форма казалась слишком правильной для скал или чего-то подобного. Не удержавшись от любопытства, я двинулся вдоль борта и с удивлением увидел несколько сферических контейнеров, в каких по морю перевозят особо опасные грузы. Скорлупа этих шариков была специально рассчитана на чудовищные нагрузки, чтобы не лопнуть даже на дне. Я наклонился, пытаясь разобрать надписи на шарах, и в этот миг высоко надо мной вспыхнула осветительная ракета, пущенная со спасательного «Блина». Я невольно зажмурился, а когда вновь распахнул веки, передо мной открылась поистине ужасающая картина – большая базальтовая долина почти целиком была завалена шарообразными контейнерами, а в центре скопления сфер покоился корпус развороченного пиратского корабля. В том, что это именно пират, не было никаких сомнений – закрепленное на бортах и мачтах станковое оружие ни с чем нельзя было спутать.

Я поднял голову и увидел матовую тарелку «Блина», завершающую над нами посадочный круг.

«У Молчуньи нет катетера, как будем ее выводить?» – спросил я у Долговязого, когда тот махнул мне через акрил ходовой рубки.

«Первый раз, что ли, – отмахнулся он. – Тут дел на минуту. Передай ей, чтобы выходила в шлюз и затапливала его. А сам встречай ее возле люка и тащи к нам. Тебе что, никогда в жизни без аппарата нырять не приходилось?»

«Но ведь не на океанском же дне! – испугался я. – Ей же грудь раздавит давлением!»

«Тебя же не давит».

«Но у меня „рассол“ в легких, а не воздух».

«А у нее будет вода. Молчунья и моргнуть не успеет, как океан под давлением ворвется к ней внутрь».

Пожалуй, Молчунье этих подробностей лучше не знать.

«Зайди в кессон, – передал я ей. – Задержи дыхание и затопи тамбур водой. Я тебя встречу у люка».

Водительница кивнула и скрылась из вида, а я как можно скорее вскарабкался на броню «Головастика» и принялся вручную раздраивать выходной люк. Примерно через минуту мои усилия увенчались успехом, и я вытянул из кессона еще дергающуюся Молчунью. До «Блина» было метров шесть – плевое расстояние. Вход в шлюзовую камеру распахнулся, и я втолкнул туда сначала Молчунью, а потом залез сам. Вода начала быстро спадать, и я вдруг почувствовал, что задыхаюсь – на воздухе аппарат жидкостного дыхания не может работать. Мало того, весь мир для меня чудовищно исказился, а может быть, даже перевернулся вверх дном – смотреть из более плотного «рассола» в газовую среду оказалось немыслимым. Вестибулярный аппарат взбунтовался, я не устоял на ногах и рухнул на спину, подминая жаберные крышки.

Красные пятна поплыли у меня перед глазами, но я заметил, как Долговязый вытащил Молчунью из шлюза и запер дверь, оставив меня одного. Тут же камеру залило водой, и мне стало легче. Когда разум окончательно прояснился, я разглядел на мониторе фразу Долговязого:

«Все нормально, Молчунья уже дышит. Теперь будем спасать тебя. Для начала хорошенько прокачай жабры, я тебе в шлюзе растворил больше воздуха, чем за бортом. Так что все будет хорошо. Теперь твоя задача заключается в следующем – когда спадет вода и откроется люк, ты выбираешься из шлюза и падаешь на живот. Не на спину, понял? Дальше мы с Викингом справимся». Меня начало колотить от страха, и я просигналил: «Подождите, дайте собраться с духом». Но Долговязый решил не тратить время на мои истерики, спустил воду из шлюза и распахнул люк. Я рухнул на колени и пополз зажмурившись, а когда порог остался позади, шлепнулся на живот. Меня тут же подхватили, бросили в ящик с «рассолом», и аппарат, почуяв родную стихию, выпустил меня из себя.

– Барракуда! – прохрипел я, выплевывая остатки «рассола». – Вы видели, что там за контейнеры за бортом?

– Видели, видели. Успокойся, – ответил Долговязый и сунул мне сухую одежду. – Эй, Викинг! Поддай чуть вперед, надо убедиться, что это именно «Голиаф».

– Да что я его, по обводам не узнаю? Да и вон надпись на борту, погляди.

Долговязый протиснулся в ходовую рубку и прислонился лбом к прозрачной стене кабины.

– Да. «Голиаф». Точно, – шепнул он. – Значит, у нас все концы с концами сошлись.

– А обуви нет? – вклинился я в разговор.

– Обойдешься. Надо как-то предупредить Рипли, а то этот сумасшедший может попробовать взять ее в заложники.

– Э, погодите! – остановил я их. – Может, скажете, что случилось?

– Уймись, салага, это наша охота! – буркнул через плечо Викинг.

– Какой ты умный! – разозлился я. – Без нас с Чистюлей ты бы до сих пор сидел в камере с обосранным унитазом. Кстати, это не ты его так засрал за четыре года?

– Тихо, Копуха, – остановил меня Долговязый. – Не хватало вам только подраться. И ты, Викинг, тоже засохни. Мы бы еще лет двести искали место крушения «Голиафа», если бы наш замечательный молодняк не впаялся в него носом.

– И что, ты будешь им все рассказывать?

– Не знаю. Если честно, я бы рассказал, потому что от них проку может быть больше, чем ты думаешь.

– В чем? Стреляет Копуха хуже, чем ты пьяный, ночью и с закрытыми глазами. Молчунья водит подводные аппараты, как семидесятилетняя бабушка. Что с них взять?

– Зато энергии у них хоть отбавляй, да и везучести тоже. Мы с тобой уже старые.

– Старый конь борозды не портит.

– Ну да. Ляжет в нее и лежит, – хохотнул Долговязый. – Так, Копуха, тащи из пассажирского отсека Молчунью, будешь ей переводить то, что я расскажу.

– Подожди, – остановил я его. – Если дело касается Жаба, то лучше пока обойтись без нее.

– Почему? – напрягся отставник.

– Она заодно с командиром. Они оба чокнутые.

– Вот! – Долговязый победно глянул на Викинга. – А ты говоришь, никакого толка. А Чистюля?

– Он с нами. Похоже, у него на Жаба огромный зуб.

– Ладно, тогда слушай. Все началось лет десять назад. Тогда в этих водах довольно успешно пиратствовал переделанный транспортник «Голиаф» – команда грабила суда, имела собственный заводик по производству оружия, а иногда бралась за сомнительные перевозки. Мы на «Голиафа» охотились всей командой, но капитан был хитер, а корабль отлично вооружен, так что мы каждый раз оставались с носом. Жаб, тогда мы его звали Диким, не на шутку распсиховался и предложил нарушить четвертое правило подводной охоты – не использовать биотехов ни при каких обстоятельствах. Мы послали его к дьяволу. Но с того дня о «Голиафе» больше никто не слышал. Мы, может быть, и не заподозрили бы ничего, но Дикий своим поведением сам себя выдал. Однажды Рипли, оплачивая сетевой траффик, обратила внимание, что с компьютера в сеть послано огромное количество запросов по теме «многомерная молекулярная решетка баралитола и ее мутагенные свойства». Особым интересом к химии, а тем более к токсикологии, у нас в команде никто не страдал, так что это выглядело довольно неординарно. А Викинг первым додумался выяснить, каким грузом затарился в свое последнее путешествие «Голиаф». Вообще-то это узнать нелегко, но у Жаба в знакомцах был один тип из комиссии безопасности. Мы подкинули ему немного деньжат от имени Жаба, выдали липовый электронный адрес и попросили выслать ответ на него. И уже через неделю мы знали, что «Голиаф» унес с собой в пучину груз баралитола.

– И что? – заинтересовался я.

– Мутагенное действие баралитола довольно своеобразно, – объяснил Викинг. – Ты знаешь хоть приблизительно, как создают биотехи?

– Ну, путем клонирования, из стволовых клеток, – похвастался я знаниями, полученными в учебке.

– Верно. Причем каждый биотех хранит в себе достаточное число стволовых клеток, чтобы обеспечить себе регенерацию в случае повреждений. Эти клетки могут превращаться в любые другие.

– Это понятно! – остановил я его. – А Жаб тут при чем?

– Да подожди ты! Дело не в Жабе, а в баралитоле, – пояснил Долговязый. – Он воздействует на стволовые клетки, превращая их в половые. Создатели биотехов были уверены, что твари никогда не смогут размножаться, поскольку их геном полностью искусственный. Но вышла промашка. Ведь любые искусственные гены собираются из природных фрагментов, взятых от живых существ. Функция размножения прошита в геноме на таком уровне, что уничтожить ее невозможно. По сути, это и есть главная функция генов.

– Получается, что, потопив «Голиаф», Жаб вызвал всемирную мутацию биотехов? – понял я.

– Да. И у него на этом окончательно сорвало крышу. Он понял, что, нарушив придуманное Викингом правило, он выпустил из бутылки такого джинна, которого будет трудно загнать назад. Но именно эту задачу он поставил перед собой, а заодно и перед нами. И тут, представь, в океане появляется платформа-мутант. Не торпеда, не мина, а тяжеловооруженная громадина, способная стереть с лица земли небольшую страну. Поганка. Тут Жаба проняло окончательно, и он начал свою безумную охоту. А дальше вам Викинг рассказывал.

– Так, – я пригладил мокрые от «рассола» волосы. – Но кто сказал, что Жаб свихнулся настолько, что может взять Рипли в заложники?

– А у него нет другого выхода, – нахмурился Викинг. – Я кэпу на днях предложил разведать точное место, где засела Поганка, вызвать гравилеты со Шри-Ланки и закидать тварь глубинными бомбами. Но он сказал, что, если я попробую выйти на связь с поверхностью, он меня пристрелит. Ему, гаду, неинтересно обезвредить Поганку, он хочет посмотреть ей в глаза, как Бак.

– В глаза смерти, что живет в океане, – вспомнил я песню, которую напевал кок с «Красотки».

– Что? – не понял Долговязый.

– Ничего. Как поступим?

– Ну, у меня есть только один вариант, – Викинг повернулся в кресле. – Обезвредить Жаба и попросить поддержку с воздуха.

– Это что, так трудно?

– Нет. Но нам были необходимы координаты, которые Жаб задал торпеде, потопившей «Голиаф». Надо же расчистить это говно! Думаешь, мы с Долговязым приехали на Поганку охотиться? Поганка – частный случай. Взорвем, и конец. А вот баралитол в океане – опасность для всего мира. Однако вы с Молчуньей эту задачу решили довольно грубо, но эффективно, так что теперь можно Дикого брать за жабры.

– Проблема только в том, – Долговязый посмотрел на экран сонара, – что Жаб прекрасно знает координаты затопления «Голиафа», засек нас и уже понял, что теперь мы дадим ему по ушам.

– Да куда ему деваться? – пожал плечами Викинг. – В какую бы сторону он ни рванул, мы его на «Блине» догоним.

– Если он не рванет под защиту Поганки, – невесело вздохнул я.

– Ты с ума сошел? – Долговязый повертел пальцем у виска. – Под какую защиту? Она ему жабры порвет ультразвуком, и все, треньдец.

– В том-то и дело, что нет! – горячо возразил я. – Жаб в музее собрал гибридный аппарат по идее Викинга. И, похоже, успел довести его до ума. Теперь на ультразвук он плевать хотел, а торпеды рядом с собой Поганка взрывать не станет. На дальней же дистанции торпедами она ударит только по батиплану – человек слишком мелкая цель.

– А ты говорил, что от молодых никакого толку! – упрекнул Викинга Долговязый.

– Вашу мать! – побледнел Викинг. – Да ведь…

Барракуда! Жаб может найти программный пульт платформы и полностью взять управление на себя! И тогда вся ее мощь будет в его полном распоряжении! Включая баллистические ракеты!

– Гони на базу! – рявкнул Долговязый, гремя ботинками по лесенке в огневой пульт.

Я рванул за ним, и, едва мы уселись в кресла, Викинг положил «Блин» на ребро и стартовал так, словно нас выбросило из пушечного ствола. Я чуть не выронил гарнитуру, едва успев натянуть ее на голову.

– Будь осторожен, – предупредил Долговязого Викинг из рубки. – Дикий может использовать орудийную батарею станции.

– Еще научи меня стрелять! – буркнул Долговязый. – Я тебе тогда прочту лекцию по вождению.

– Надо попробовать выйти на связь с Чистюлей, – сказал я. – Он сможет помочь, если что.

– Из него боец, как из меня кормящая мама.

– За это ему и дали Алмазный Гарпун, – съязвил я.

– Все равно мы не можем пользоваться общим каналом связи, иначе Дикий услышит нас не хуже Чистюли.

Услышит! Мне пришла в голову замечательная идея.

– Мне нужен тяжелый металлический предмет! – Я отстегнул ремни. – И попроси Викинга гнать поспокойнее.

«Блин» выровнялся, и я, выскочив из кресла, камбалой шлепнулся на пол.

– Тяжелую железяку ты здесь не найдешь, – уверенно заявил Долговязый.

– Тогда дай свой говнодав!

Я сдернул с него ботинок и кубарем выкатился по лесенке из поста. До шлюза было несколько метров, я подскочил к нему и, распахнув внутренний люк, принялся колотить говнодавом во внешнему. Грохот получился впечатляющим.

– Долговязый! – позвал я в микрофон. – Возьми в прицел выносные гидрофоны в основании базы. Видишь их?

– С трудом. Дистанция великовата.

– Все равно, гляди на них. Если шевельнутся, скажешь.

Я перехватил ботинок поудобнее и отбил морзянкой: «Шевельни гидрофонами».

– Есть! – радостно выкрикнул Долговязый. – У вас что, телепатическая связь с Чистюлей?

– Что-то вроде того.

Я снова стукнул каблуком в люк, отбивая: «Жаб опасен. Прикрой нас. Не дай ему уйти с аппаратом».

И тут же нас встретила орудийная батарея. Вообще-то все мы этого ожидали, но лучше бы я оказался в кресле. Викинг начал выделывать такие виражи, что полет с Молчуньей показался мне теперь милой прогулкой. И тут я вдруг понял, что все мы забыли про Молчунью, а она, бедная, даже не может крикнуть, чтобы позвать на помощь.

«Сам погибай, но товарища выручай».

Что бы там ни было, а она была нашим товарищем. Да и просто человеком. Какая разница? Я рванулся вперед, едва не разбив голову о стену, но на ноги встать так и не смог, поэтому сделал единственное, что мне было доступно, – заорал во весь голос:

– Викинг, уходи от обстрела! Ты нас с Молчуньей убьешь на таких виражах!

«Блин» развернулся по кольцу Мебиуса и начал уходить прочь от станции. Это позволило мне добраться до жилого отсека и перенести потерявшую сознание Молчунью в кресло второго водителя.

– Все? – спросил меня Викинг, когда я ее пристегнул. – Давай на огневой пост. Там Долговязому туго.

Взобравшись по лесенке, я взгромоздился в кресло и вытер струящуюся из брови кровь.

– Лупит из всех стволов, ненормальный, – пожаловался мне первый стрелок. – Давай, Викинг, еще заход! Как в старые добрые времена, вашу мать!

«Блин» описал косой полукруг и вышел на лобовую траекторию к базе. Снова заговорила станционная батарея, но стрелковое искусство Жаба не шло ни в какое сравнение с тем, чему меня научил Долговязый.

Мы с ним ударили в четыре ствола, как музыканты порой играют в четыре руки – слаженно, четко, не мешая друг другу. Это было непросто – Викинг вертел батиплан, как камбалу на веревке, уворачиваясь от снарядов. Однако две пушки срезать мне удалось. Долговязый сбил три, но еще две остались, а потом замерцали пулеметные вспышки, и внешнюю обшивку «Блина» начало рвать в клочья. Давление воды тут же доделало остальное – потеряв обтекаемость и большую часть плоскостей, батиплан ударился в станцию и застрял между сферами третьего и четвертого модулей.

– Теперь нас можно брать голыми руками, – зло прошипел Долговязый.

– Стрелки, вашу мать! – отозвался Викинг. – Бухать надо меньше.

– Выделываться надо меньше! – ответил Долговязый. – Чего тебя вертело, как говно в Гольфстриме?

– Хочешь пересесть за штурвал?

– Иди ты! Лучше подумай, как выбираться.

– Что тут думать? Надевать аппараты и вылезать.

– Это если люк не зажало.

– Типун тебе на язык! – буркнул Викинг.

– К тому же Дикий наверняка встретит нас огнем из легкого карабина.

– Давай вперед молодого пошлем, а там видно будет.

– Я тебя сейчас так далеко пошлю, – разозлился я, – что всех твоих водительских способностей не хватит доехать!

– Эй, народ! – прозвучал в наушниках голос Паса. – Я вас вижу. Жаб ждет вас у бокового люка, но если вы чуть продвинетесь на маневровых водометах, то провалитесь между модулями и сможете присосаться к нижнему стыковочному узлу. Жаб не преодолеет это расстояние быстрее чем за две минуты.

– Вот тебе и молодые! – довольно сощурился Долговязый. – Пробуй давай, водила.

Викинг включил маневровые водометы на самый полный, «Блин» мелко затрясся, заскрежетал обшивкой и провалился между кронштейнами.

– Есть стыковка! – доложил Викинг. – Давайте к верхнему люку!

Нас не надо было упрашивать. Протиснувшись в узкую трубу стыковочного узла, Долговязый распахнул люк и первым заполз на станцию. Я выбрался следом за ним и с радостью увидел Паса.

– Оружия достать не смог, – виновато пожал он плечами. – Жаб блокировал оружейку.

– Хреново, – вылезая из люка, буркнул Викинг. – Где Рипли?

– Она с ним. Ну… Не по доброй воле.

– Вот барракуда, – сжал кулаки Долговязый. – Как его теперь брать?

– Рипли в огромной опасности, – добавил я. – Гибридный аппарат у Жаба только один, значит, ее он потащит в жидкостном. И Поганка ее убьет. А потом и нас, если Жаб захватит пульт управления.

– Только без паники! – на всякий случай предупредил Викинг.

На него никто не обратил внимания.

– Тихо! – прислушался Пас. – Включились насосы бокового шлюза! Жаб решил не драться, он уходит!

– За ним! – скомандовал Долговязый.

Все бросились к шлюзовой, а я спустился обратно в «Блин», чтобы помочь выбраться Молчунье. Добравшись до ходовой рубки, я глянул через акриловую поверхность и увидел Жаба. Он смотрел на меня. Зло смотрел, как смотрят цепные собаки на всех, кто проходит мимо. На нем был жуткий, изрезанный, искалеченный аппарат, к которому присоединялись баллоны с кислородом и водородом. В руках командира покачивался карабин среднего класса, а к каркасу короткой цепью была прикована Рипли. Судя по всему, она была без сознания, Жаб наверняка ей что-то вколол.

Секунду мы смотрели друг на друга, как когда-то я смотрел в глаза Кусту – словно шпаги скрестив. Но Жаб не стал растягивать этот момент – он поднял к плечу карабин и выстрелил в стыковочный узел. Незащищенная внешней обшивкой броня лопнула, и вода под огромным давлением устремилась внутрь, грозя затопить нас за какой-нибудь десяток секунд. У меня не было выбора – только броситься к хранилищу аппаратов. Но Молчунья по-прежнему была без сознания, и мне пришлось нести ее на руках до самого ящика. Там я сорвал с нее одежду, вспорол кинжалом вену на пояснице и уложил в «рассол». Только когда аппарат окутал ее мышечной тканью, я сам прыгнул в свободный ящик. Тут же прорвавшаяся вода смела все на своем пути, закружила нас, завертела. «Блин» отяжелел, оторвался от стыковочного узла и рухнул на дно. Я схватил Молчунью за каркас и вытащил наружу через пробоину.