Читать книгу Сказка и быль. Фрагменты памяти. Том I - Дмитрий Зорин - Страница 7

Как уже отмечалось ранее, нашему поколению предшествовали разрушительные процессы, связанные с многочисленными военными конфликтами и внутренними противоречиями, сопровождающимися репрессивными формами их преодоления. Всё это не способствовало спокойному созидательному общественному развитью. Это касалось всех и нам ещё маленьким несмышлёнышам уже вскоре предстояло ускоренное взросление. Мы с братом не были исключением и пример нашего развития может быть отнесён к большей части общества того времени, поэтому он приводится в книге в качестве обобщающего для наших современников.

Мы с братом появились на свет в тяжёлое для нашей семьи время.

Бабушка, мамина мама, сидела в тюрьме, отец воевал, мама, будучи студенткой, не имела возможности сама обеспечивать себя, и вынуждена была пользоваться той помощью, которую ей могли предоставить родственники. Моя мама и вся наша семья всегда помнили о том трудном времени и были благодарны этим людям за оказанную помощь.

Первые впечатления раннего детства вспоминаются до сих пор. Передо мной и сей час стоит картина из города Томска, где дислоцировалась воинская часть, в которой служил отец. Отец берет меня сильными руками и, подкинув, как мячик, в воздух, громко и заразительно смеясь, ловит, а затем, посадив в седло и взяв коня за узду, ходит по кругу огромного двора, шутливо перебраниваясь с матерью. Мать мечется между отцом и его ординарцем, который проделывает то же самое с моим младшим трёхлетним братом. Позабавившись, они берут нас на руки и несут домой, а, пообедав, опять уезжают на службу. Этот боец всюду сопровождал отца.

Фотография после выхода из тюрьмы нашей бабушки.

Слева наша бабушка, справа – мама.

Внизу мы с братом, справа – я. 1940 г.

Я смутно помню новогоднюю ёлку в военном городке, тогда по моим воспоминаниям в роли деда мороза выступал ординарец отца. Отдельные обрывки этих картин в моей памяти помогла восстановить наша мама, когда рассказывала о том периоде нашей жизни.

17 мая 1945 года мама получила извещение следующего содержания:

«Ваш муж мл. лейтенант ком. взвода связи Зорин Константин Дмитриевич, в боях за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество – пропал без вести в сентябре 1941 года».

Подпись райвоенкома Ачинского райвоенкомата.

Миллионы женщин стали вдовами, а их дети, как и мы с братом сиротами. Война практически всех детей моего, и ближайших к нему поколений лишила детства. Независимо от того, их родители были на фронтах, или пропали без вести по разным причинам, или вернулись калеками, или не тронутыми пулями и осколками, но искалеченными духовно, или были пленены, а потом расплачивались за это в лагерях. Дети наравне с взрослыми испытывали все тяготы и лишения, которые переносило население страны, будь это на оккупированной территории, во фронтовой зоне, или в глубоком тылу. Мне и моим сверстникам на всю жизнь остались в памяти образы наших матерей с этими бумажками в трясущихся руках и их сухие отрешённые глаза. Слёзы будут потом, когда немного оттают закаменелые от горя сердца. Мой мозг зафиксировал отдельные фрагменты событий, раннего детства, и чувства восприятия этих событий остаются неизменными, несмотря на прожитую жизнь.

Практически наше относительно безоблачное детство, не успев начаться, закончилось с началом Великой Отечественной войны. Мне в ту пору шёл всего-то пятый год. Сначала мы с братом по причине малолетства – разница в возрасте у нас была всего полтора года – воспринимали войну как игру.

Мы из детского сада, который находился рядом с военным городком, часто бегали ватагой поглазеть на военных, потрогать их амуницию и полакомиться жмыхом на конюшне. Нынешние дети, быть может за исключением сельских ребятишек, не представляли что за замечательная пища – жмых. А мы в ту военную пору считали этот лошадиный корм самым вкусным лакомством.

Мы жили в обстановке всенародной беды, свалившейся на страну в результате фашистской агрессии, нас окружал страх миллионов матерей, жён, невест, детей живших в ожидании известий с фронта.

Война уже наложила отпечаток на это детское лицо.

Здесь мне пять лет, 1942 г.

Горе людей, теряющих на войне близких, перестало быть чем-то необычным, из ряда вон выходящим, к этому стали привыкать. Но всё это рано взрослило нас, наших мам делало старше, а ещё молодых дедушек и бабушек превращало в глубоких стариков. В память врезались несколько картин из жизни того периода. Они с годами не потускнели.

Город Ачинск Красноярского края, вечер, вся семья в сборе: мама, бабушка и мы с братом сидим за столом и уже в который раз готовимся слушать письма, нашего отца, полученные с фронта. Видимо, аура, окружавшая это неоднократно повторяющееся событие, была настолько сильна, что эта картина в моём сознании запечатлелась на всю жизнь. Ниже я привожу короткий пересказ копий фрагментов сохранившихся в нашем семейном архиве фронтовых писем отца.

Первое, полученное нами письмо от отца с фронта, датировано 17 июля 1941 года. В этом письме отец сообщает, что по пути следования их эшелон попал под обстрел авиации противника, и таким образом он получил на этой войне первое боевое крещение. Далее он с сожалением сообщает о гибели богатого урожая, выращенного колхозниками, о добром к ним отношении сельчан, о массовом исходе крестьян из своих сёл, об оставленном скоте и других бедствиях, которые несла война. Обстановку войны он расценивает, как элемент жизни, к которому привыкаешь, осваиваешься, воспринимая происходящее как нечто само собой разумеющееся. Заканчивается письмо просьбой сообщать ему почаще и подробнее о том, как мы живём, отец пишет, что с нетерпением будет ждать маминых писем и выражает испытываемые им к нам чувства. Он так же просит маму передать родным в Красноярск адрес его полевой почты. В одном из последних писем – от 27 июля, видимо из-под Смоленска, где он воевал и где боевая обстановка была непростой и шли очень тяжёлые бои, он писал:

«…сообщаю, что я пока жив и здоров, но не надеюсь, что сегодня буду в этом положении. Вчера нас их авиация так бомбила, что я и не надеялся уцелеть, но оказался цел. У меня вывели из строя 3 человека. Спешу тебе сообщить, так как некогда, возможно это письмо будет последним, береги ребят, воспитай их патриотами соц. Родины». [8.]

Последнее письмо от отца мы получили 27 сентября 1941 года. Ниже я привожу текст ответа нашей мамы на это последнее письмо отца:

«Здравствуй дорогой Котёночек. Сегодня 24-го сентября, я получила от тебя посылочку и перевод 500 рублей. Как приятно было получить от тебя твои вещи, каждая из них для меня очень дорога. Большое спасибо за часики, они мне очень нравятся. Это же была моя давняя мечта. Носить их буду, и их тиканье будет как твоё сердцебиение, напоминать мне о твоей близости. Хотя ты и далеко, но для меня всегда ты рядом со мной в моих мыслях. Мы все здоровы, живём хорошо исключительно забота о тебе.

Бейте скорее фашистских собак и возвращайтесь домой с победой. Ну, пока всё. Крепко целую тебя за себя, ребят и маму». [8.]

Я выделил два фрагмента из двух посланий. В одном, – предсмертное напутствие мужа жене – воспитать детей патриотами социалистической родины, в другом напутствие жены мужу, сражающемуся на фронте. Оба письма полны патриотизма, веры в победу и в идею строительства социализма. Это капля в масштабах всей страны, но эти капли, слившись, обретали силу бурных потоков, сметающих все преграды на своём пути. Вот на каких примерах мы воспитывались, вот что наследовали от своих родителей. Это письмо нашей матери и открытка, написанная ею отцу 4 октября 1941 года, были возвращены нам с фронта. Отсюда можно сделать вывод, что отец пропал без вести в период между 27 сентября и 4 октября 1941 года.

Я потею над поленом. Строгание лучин для растопки голландки, такой круглой печки, с помощью которой, отапливалась наша квартира, было моей обязанностью. На кухне была другая печь, используемая только для приготовления пищи. По запахам из кухни не всегда можно было определить, что там готовилось. Во время войны любой продукт считался деликатесом. Часто, выполнив свои обязанности, мы с братом присоединялись к бабушке, и все вместе дружно чистили сваренную в мундирах картошку. Чистка картофеля в сыром виде считалась непозволительной роскошью.

В то время даже мы, малолетние дети, понимали, почему картошку варят в мундирах, а сахар колют на мелкие кусочки специальными щипчиками, собирая все крошки.

Почему так много плачущих людей. Отчего мама, вздрагивает, всегда при виде почтальона. Я на всю жизнь запомнил тот день, то замертвелое выражение на лице матери, когда почтальон с каким-то виноватым видом вручил ей маленький листочек бумаги – извещение о том, что отец наш пропал без вести. Мы с братом не видели слёз, не слышали рыданий и криков матери, мы кожей ощутили свалившееся на нас горе, которое мгновенно состарило нашу маму, а ей было, в ту пору всего двадцать пять лет.

По просьбе бабушки по линии отца, меня отправили к ней, погостить на лето в город Красноярск. Это было первое в моей жизни путешествие без родителей. За мной приехал муж сестры моего отца, по родословной моей тёти, которую я называл тётей Аней, и моя мама не могла отказать бабушке в её просьбе.

Красноярск по размерам во много раз превосходил город Ачинск, чем произвёл на меня огромное впечатление. В этом городе мне предстояло обрести друзей и приятелей. Наиболее близким мне по возрасту, с разницей в пять лет, был мой сродный брат Виталий, младший сын тёти Ани. С ним и с его друзьями я и проводил почти всё время, знакомясь с городом, с его окрестностями, купаясь в прохладных водах Енисея.

Мы с Виталием через всю жизнь пронесли тёплые братские отношения. Мы не ощущали разницы в возрасте, нас многое в жизни связывало до конца его жизни. Нам очень хотелось, чтобы такие же отношения связывали наших детей. Родственные отношения между нами с братом и другими родственниками по родословному древу всегда поддерживались и поддерживаются на должном уровне. Этому мы обязаны родительскому воспитанию.

Анна Дмитриевна Оводовая (Зорина) родная сестра моего отца и по родословной моя родная тётя рядом

со своим мужем Оводовым Николаем Николаевичем, ниже

рядом с подругой матери их старший сын Валентин —

мой сродный брат. Снимок сделан на берегу Енисея в начале тридцатых годов.

Я и Виталий во время моего приезда в гости жили практически одной жизнью, одними, заботами, одними целями вместе с окружающими родными, близкими, друзьями, приятелями и просто знакомыми. У наших детей не было этого объединяющего начала. Они жили в разных условиях, их окружала неоднородная среда.

Стремления, и цели у них были тоже разными, хотя по возрасту, наши дети были более близки, чем их родители. Это лишний раз подчёркивает значение окружающей среды, как формирующего личность фактора. Семья Оводовых в ту пору проживала на Стрелке. Так в народе назывался один из районов города, имеющий очень интересную историю.

Ранее я уже отмечал, что именно Стрелку облюбовал отряд казаков во главе с Дубенским, принимая решение о строительстве поселения в этом чудном уголке Сибири. На этой очень удобной для земледелия местности, у крутого обрывистого яра был заложен острог, получивший название Красный яр, впоследствии Красноярск. Слово «красный» отождествлялось с цветом породы обрывистого среза яра. Острог того времени – это военное поселение, огороженное высоким частоколом и глубоким рвом.

Валентин и Виталий Оводовы – наши братья по линии отца. Здесь Валентину 12 лет, а Виталию семь. Снимок сделан в 1939 году.

В разные годы благодарные красноярцы соорудят на месте караульной вышки часовню, а на холме над Стрелкой – памятник основателю, которые существуют и ныне, как мемориальные памятники первопроходцам, русским казакам – покорителям Сибири. Эту часовню видно далеко от Красноярска, так как она возведена на самой высокой точке города, с ней виден весь город как на ладони. Сюда возят гостей полюбоваться огнями города в вечернюю пору, сюда из Загса заезжают молодожёны распить первый бокал игристого шампанского, здесь любят проводить свой досуг красноярцы. Вот и мне полюбилось это место с детского возраста.

Мне нравилось бывать в семье Оводовых. Здесь всегда царила обстановка доброжелательности, заботливого отношения друг к другу и к окружающим их людям. Другие мои родственники по линии отца, его сестра тётя Катя с мужем и его брат дядя Паша с женой, проживали в одном доме с бабушкой, на второй его половине. Был ещё один родственник – их брат Анатолий, но о его судьбе ничего нам неизвестно, т.к. видеть и знать его нам не довелось, а в семье информацию о нём распространять было не принято. Сама бабушка занимала половину дома, состоящую из двух комнат и кухни. К дому прилегал большой, соток на десять, участок, на котором располагались огород и комплекс хозяйственных построек различного назначения. Была у бабушки и всякая живность, включая корову, кур с петухом, кота Васьки и дворового пса Вальки. Как бабушка управлялась со всем этим хозяйством, одному Богу известно.

Кстати о Боге. Жена профессионального революционера и ярого атеиста в период войны заглядывала в местный храм, чтобы поставить свечку за спасение раба Божья Константина, то есть моего отца и украдкой осеняла себя крестом. Меня она тоже несколько раз брала в церковь и, осеняя крестом, молила о чём-то Бога. Богатое убранство храма, множество людей около иконостасов, мерцание свечей, запах ладана, внимание, с которым верующие слушали проповедь священника, их одухотворённые лица, берущее за душу звучание церковного хора на всю жизнь врезались мне в память. Вспоминая то время и наблюдая за людьми в периоды больших потрясений или событий, затрагивающих интересы общества в целом или значительной его части, я обратил внимание на то, что, несмотря на антирелигиозную идеологию и пропаганду, люди стремились к Богу, одни – открыто, другие – украдкой. Сегодня, на завершающем этапе своей жизни, я с глубокой благодарностью отношусь к близким мне людям и, прежде всего моим бабушкам, и маме. Они спасли меня от атеистической безнравственности, помогли мне отделять зерна от плевелы в условиях пропагандистской обработки нас с детского возраста. Однако это на значительном этапе жизненного пути не повлияло на беззаветную преданность идеалам коммунизма, в неизбежность построения которого мы свято верили.

Каждая семья, с которой я был связан родственными узами жила своей жизнью. В силу своих возможностей они преодолевали невзгоды трудное для всей страны время. Бабушка, благодаря труду по содержанию огорода коровы и кур, не только обеспечивала себя всем необходимым, но и помогала своим детям. Я помню бабушку с коромыслом на плечах, ей приходилось носить воду с водокачки в бочки из которых, она потом лейкой поливала огород. Расстояние от водокачки до огорода было порядка 100 метров. Мне и сейчас трудно представить, сколько вёдер требовалось натаскать для полива огорода, для скотины и собственных нужд. По возможности ей в этом нелёгком труде помогали дети и внуки. Старался чем-то помочь и я. Первая жена дяди Паши, тётя Феня, и сестра моего отца, тётя Катя, занимались своим делом. Будучи прекрасным кулинаром, тётя Катя пекла вкуснейшие пирожки с разнообразной начинкой, в основном из бабушкиного хозяйства, так что и бабушка участвовала в «семейном подряде». Тётя Феня обладала талантом базарной торговки так, что всю производимую продукцию она сбывала на рынке полностью. Полученный доход делился между участниками. Бабушка кроме этого, приторговывала овощами на углу не далеко от дома и имела свой дополнительный доход. Мужчины семьи работали в организациях, назначение которых было мне неизвестно, поэтому я и не запомнил этого. Причины, по которым они не были призваны в армию и не оказались на фронте, мне также неизвестны. Думаю, что дядя Коля имел бронь – освобождение от призыва, так как занимал высокую руководящую должность в объединении «Енисей золото», которое имело стратегическое значение для страны в то время. Сам я в силу детского любопытства и непосредственности, а так же уже обретённой потребности помогать взрослым, лез везде, куда меня и не просили. Помогал и в стряпании, и в торговле, и на огороде, иногда, может быть и, мешая, но все ко мне относились доброжелательно и заботливо, руководствуясь не только ответственностью перед моим отцом, сражавшимся на фронте, но и родственными чувствами.

Условия жизни в далёкой от фронта, сибирской глубинке были, конечно, отличны от регионов страны приближённых к фронту. Даже в рамках отдельного, описываемого мною региона при равных внешних условиях люди жили по-разному. Одни голодали вследствие немощи или лени, другие создавали себе трудом сносные условия жизни, третьи обеспечивали себе довольно сытную жизнь, естественно в теневом варианте. Аналогичная ситуация складывалась и в других регионах страны независимо от того, находились ли они в зоне театра военных действий или в глубоком тылу. Этими фрагментами из жизни окружающих меня людей, я пытался создать у читателя представление об условиях жизни и состоянии общества, в первые годы войны, о факторах, формирующих наши человеческие качества. Решающее влияние конечно оказывала война, обстановка складывающаяся на фронтах. Победы на фронтах для людей были как второе дыхание. Они придавали силу, поднимали дух людей, возвращали их к жизни. Мы, несмотря на детский возраст, уже всё понимали, и настрой взрослых передавался нам. Мы вместе с взрослыми усаживались у репродукторов во время передачи сводок Совинформбюро, внимательно слушали их и испытывали те же чувства, что и взрослые, радовались победам и огорчались неудачам Красной Армии. Поражения оказывали удручающее действие. Мне запомнилось музыкальное сопровождение этих сводок: под звуки баяна в исполнении слепого баяниста Маланина по радио звучала песня со словами:

Дальше я не запомнил. Может, мои детские воспоминания не совсем точны, но думаю, читатель прости меня за это.

1944 год памятен для меня переходом в новую для меня среду обитания – начальную школу. Мне запомнилась первая линейка в школе, на которую нас, будущих первоклашек, привели наши мамы. В ту пору я уже не был тихим безобидным ребёнком, и, тем не менее, оставшись один на один с несколькими десятками незнакомых мне сверстников, после того, как мамы покинули нас, я ощущал некоторый дискомфорт. Надо отдать должное нашей первой учительнице, оставившей в моей памяти самые светлые впечатления. Для неё не было секретом это свойственное, видимо, всем первоклашкам состояние, поэтому она в непринуждённой форме сумела разрядить напряжённую обстановку, сложившуюся во вновь сформированном коллективе. В школе меня окружали дети разной судьбы, разного образа жизни, разного воспитания и разных интересов. Несмотря на то, что мы ещё были детьми, эти противоречия ощутимо влияли на отношения, складывающие в одном из первых коллективов начала нашего жизненного пути в коллективе класса.

Война наложила свой первый отпечаток на детские души. Детей, потерявших родных на войне, объединяло общее горе, хотя были и отличия. Одни были дерзкими и агрессивными по отношению к детям, отцы которых имели бронь и не воевали. Другие под воздействием постигшей их семьи беды были тихими, в их глазах читались боль и страдания. Дети, отцы которых или другие близкие вернулись раненными или калеками, были отягощены другими заботами, их характеры формировались на принципах сострадания, желания помочь. Мои сверстники, семьи которых, как и мы, впоследствии, получили повестку о пропавших без вести родных, жили ожиданием и надеждой на их возвращение. Всё это многообразие судеб, сложившееся в условиях разрушительной войны, формировало наш характер, служило строительным материалом общественных отношений. Несмотря на наличие множества различий, объединяющие общество факторы преобладали, и главными из них являлись ненависть к фашистам и ожидание желанной победы Красной Армии. Мечтой о победе жила вся страна, ради этого изнурительный труд миллионов людей в тылу считался нормой, этот фактор был, решающим в формировании нашего детского самосознания, в воспитании у нас гражданственности.

Особенно этот период запомнился мне посещениями эвакогоспиталя, в котором медицинской сестрой работала наша мама. Мы с братом старались не шуметь, когда она изнурённая ночными дежурствами, приходила с работы. Бывая с нею в госпитале, мы наблюдали этот титанический труд медиков во время войны. Рано утром она наскоро проверяла у меня, как я сделал уроки, и бежала на работу. И так ежедневно, без выходных, с перерывом только для короткого сна. Работая в выходные дни, мама часто брала нас с братом в госпиталь. Этих дней мы ждали с нетерпением. Раненные бойцы и командиры Красной Армии окружали нас теплом и заботой. Мы таяли от их ласк и не причудливых подарков в виде кусочка сахара или пайки хлеба, которыми они нас одаривали от всего сердца. Они видели в нас своих маленьких детей, внуков, братьев, оставленных дома, о которых думали, по которым скучали, и все предназначенные им чувства дарили нам, и мы отвечали им тем же. Ведь нас тоже переполняло нерастраченное чувства любви к отцу, которого мы в своём воображении представляли героем, верили, что он жив и воюет, и ждали встречи с ним после войны. Это было время проявления первых признаков осознанного восприятия нами происходящего. Из разговоров раненных и окружающих нас взрослых людей, из их воспоминаний о пережитом, из обсуждений ими прослушанных сводок Совинформбюро мы ощущали тревогу окружающих нас людей. Мы чувствовали беду, страдания, которые несла война народу, мы вместе со всеми радовались победам Красной Армии на фронтах войны, гордились подвигами её бойцов. Наше восприятие мира было таким же, как и окружающих нас, взрослых людей.

Однажды мама пришла домой в возбуждённом состоянии и сообщила нам, что в госпиталь поступил раненый, который до войны служил с отцом. Они вместе уходили на фронт, и ранили его в бою, в котором они были вместе. Мама сообщила нам о его желании увидеться с нами, и мы с нетерпением ждали этой встречи.

Мы пришли в госпиталь всей семьёй. Мама нас встретила и провела в палату, где находилось много раненых. Она подвела нас к койке, на которой лежал раненый боец, его небритое лицо было землисто-серого оттенка, смотрел он отрешённо, будто ни чего не видел вокруг. Туловище его было необычайно коротким, и мы не сразу сообразили, что у него нет ног. Правда, когда мы подошли, его лицо, оживилось, он криво улыбнулся нам и часто заморгал ресницами, пытаясь спрятать навернувшуюся скупую слезу. У нас у всех невольно глаза наполнились слезами. Это была очень тяжёлая встреча, память о которой я храню до сих пор. Мы поздоровались, он нас поочерёдно обнял, пытаясь неловко прижать к груди. Говорил он тихо, с надрывом, часто останавливаясь, что бы передохнуть. Мы, не дыша, слушали его неспешный рассказ о ратной жизни на фронте. Закончив, он замолчал и прикрыл глаза. На нас этот рассказ подействовал угнетающе. Мы все сидели и не знали, как прервать эту затянувшуюся тишину. Её прервали раненые, окружившие нас и слушавшие это повествование вместе с нами. Они стали бурно обсуждать услышанное и с жалостью и состраданием глядели на нас. Мы их присутствия до этого как-то не замечали.

«Э-эх безотцовщина, – тихо, с надрывом произнёс дядька, глядя на нас, и горестно вздохнул. Мы всей семьёй сидели около него и слушали, как этот с усеянным глубокими морщинами землисто-серым лицом человек рассказывал нам о последнем бое, возможно о последнем дне жизни моего отца. Он напоминал большую белую куклу, укутанную с головы до ног, вернее до того места, где должны были быть ноги. Вместо ног тело заканчивалось, каким-то обрубом, завёрнутым в чёрное суконное одеяло, тщательно заправленное под матрац госпитальной койки. В конце рассказа мать, сидящая рядом на краю кровати, сдавлено по бабьи всхлипнула и замерла в беззвучном рыдании. Только редкое, едва заметное вздрагивание низко опущенных плеч, и как-то по-старушечьи сгорбившаяся спина, подтверждали, что это живой человек, а не что-то неодушевлённое. Мы сидели с братом присмиревшие, сложив ручонки на колени, с детским недоумением смотрели то на дядьку, вид которого вызывал у меня чувство глубокого сострадания, то на сникшую сгорбленную фигуру матери»… [8.]

Я воспроизвёл отрывок из своего рассказа под названием «Безотцовщина», написанного мною много лет спустя, когда в своих воспоминаниях того периода, я находился под впечатлением той встречи с ординарцем отца, оставившей в моей памяти неизгладимый след на всю жизнь. Рассказ был предназначен для домашнего пользования. Этой жгучей теме я в молодости посвятил стихи, которые и я и мой сын, актёр по профессии, не раз исполняли в концертных программах, посвящённых знаменательным датам в истории моей страны. Этой теме он посвятил одну из своих авторских песен. Пользуясь авторским правом, я воспроизвожу здесь свои любительские стихи.

Хочу ещё раз напомнить читателю, что описание эпизодов своей личной жизни не является плодом желания как-то обозначить нашу жизнь перед ним и обществом как что-то незаурядное. Мы одни из миллионов простых людей, представляющих поколения, на долю которого выпало жить в определённом историческом периоде, опыт жизни которого как я считаю, заслуживает внимания и осмысления для использования в жизни будущих поколений. Отдельные эпизоды нашей жизни являются частью опыта жизни наших современников, поэтому я и использую его в качестве обобщающего примера, и ничего более.

И сегодня, когда я встречаюсь с грустными глазами ребёнка, не имеющего по каким-то причинам отца, когда я слышу слово «война», я вспоминаю тот день, ту больничную палату и убитую горем фигуру матери, и снова мгла застилает мне свет и мне хочется крикнуть: – «Люди опомнитесь! Детям нужны отцы! Не надо безотцовщины!». Я, как и мои сверстники, и дети старше и младше нас, которых война или ещё что лишили отцов, в полной мере испытал на себе все горести этого периода. Этот период нарушил естественный процесс формирования нас на раннем этапе детства, лишил нас нормального, развития по законам природы, ускорил процесс нашего взросления.

Война по-разному влияла на процессы формирования у нас нравственных качеств. Многих детей моего и близких к нему возрастов помимо указанных мною выше положительных черт, таких как способность, к состраданию, соучастию, сопереживанию в беде, готовность на бескорыстную помощь, не редко отличали и отрицательные качества, такие как дерзость, непослушание, готовность к необдуманным поступкам, иногда криминального характера. Особенно это заметно было у неорганизованных детей старшего возраста, где-то 10—12 лет, потому что старше их дети в своём большинстве уже помогали стране ковать победу, работая наравне с взрослыми, будь то в городе или в деревне. Нередко именно эти дети совершали побеги на фронт, их вылавливали и возвращали домой. В этих скитаниях они приобретали дурные привычки и наклонности. Обретя уже кое-какую самостоятельность в этих путешествиях, часть из них по возвращению домой, в отсутствие мужского контроля собиралась в группы, и придумывали чем бы себя занять. Часто эти занятия носили противоправный характер. Это одно из отрицательных проявлений безотцовщины. Будучи близкими, по возрасту и предоставленными сами себе, мы контактировали с ними, и часть из нас попадало под них влияние. Меня и некоторых моих товарищей можно было отнести к этой части.

Мы не очень утруждали себя уроками и целыми днями слонялись, где попади. Мне помнится как мы с двоюродным братом Сёмой, моим одногодком после школы отправлялись на конюшню, где его дед запрягал лошадь, и мы отправлялись на базар. Там у деда были, какие-то дела, а мы в это время бродили по базару. Нам нравилось прицениваться к разному товару, тогда это не вызывало недоумения у взрослых, потому что дети часто выполняли поручения родителей купить что-нибудь. Прицениваясь, мы просили попробовать то семечки, то орешки, то ягоду, то ещё что, наши карманы при этом наполнялись всякой смесью, которой мы потом лакомились и угощали своих товарищей. Домой мы это, конечно, не несли, потому что нам бы не поздоровилось, узнай о наших походах наши родные. С этого нередко начинался путь в криминал. Как говориться в пословице «сколько вор не ворует, он попадётся». Моя бабушка работала кассиром в столовой рядом с базаром, и мы частенько заходили к ней в надежде, что нам что-нибудь перепадёт. Как-то бабушка пошла на базар и увидела нас слоняющихся около базарных рядов. Она решила незаметно понаблюдать за нами и узнала о наших «художествах». Естественно мы получили дома соответствующую проработку.

Но это меня не остановило. Однажды старшие товарищи попросили меня достать им денег и научили меня, как это сделать. И я это сделал. Я пошёл к хорошей маминой приятельнице и от имени мамы попросил у неё, как сейчас помню, пятьдесят рублей взаймы, и она, не подозревая подвоха, дала их мне. Я не знал ещё в то время счёт деньгам и не соображал, что деньги надо будет отдавать и что, в конце концов, всё откроется. Так оно и произошло. Мне на всю жизнь запомнился этот случай, потому, что мама, будучи потрясена моим поступком, наказала меня иезуитским способом. Она раздела меня догола и выставила в коридор, видимо преследуя цель, усилить мой стыд за содеянный проступок, и долго не открывала дверь в квартиру. Я стоял, мимо ходили люди, и я не знал, куда себя деть. Всю жизнь больше всех я любил свою маму, и сейчас продолжаю любить, хотя она давно уже ушла в мир иной, но я не смог забыть это её наказание, да простят она и Бог меня за этот грех. Я, как бы вынес сор из избы, но сделал я это для того чтобы подчеркнуть, что подобные методы воспитания чаще приводят не к тем результатам, которые ожидаются. В моём случае это наказание не исправило, а наоборот усугубило ситуацию, и я ещё не раз преподносил ей неприятные сюрпризы. Правда «хорошо, что хорошо заканчивается», но об этом разговор будет впереди. Для меня со временем всё закончилось благополучно, а вот мой двоюродный брат Сёма не сумел избавиться от дурных привычек, приобретённых в детстве в годы войны, которые по прошествии времени привели его на скамью подсудимых.

Я привёл этот неприятный для меня эпизод того военного времени ещё и потому, чтобы показать читателю, что тяжёлые времена могут по-разному повлиять на нравственное формирование молодого поколений. Сегодня звучит много призывов к коренным изменениям в государственном и общественном строительстве.

Не спешите господа. Думайте о своём поколении и потомках. Хватит ломать дрова.

Приближался к завершению первый год моего школьного обучения. Я не отличался особым прилежанием, поэтому заметных успехов в учёбе не имел. Первый класс закончил с горем пополам, благодаря усилиям учительницы, которая почему-то благоволила ко мне, что мне явно не шло на пользу, и мамы, которая, несмотря на занятость, не ослабляла свой контроль. Завершение учебного года совпало с окончанием войны с фашистской Германией. Страна ликовала.

После окончания учебного года, чтобы уберечь от дурного влияния улицы, мама решила опять отправить меня на каникулы в Красноярск к бабушке. Мне не понятна была логика взрослых, как будто бы в Красноярске улицы не было. Видимо, она рассчитывала, что там больше глаз для присмотра за мной, и поэтому контроль будет лучше. И, тем не менее, я был рад этой поездке. В Красноярске у меня уже сложился круг друзей и приятелей, с которыми мне было интересно проводить время, и, прежде всего я стремился встретиться с Виталием, моим братом, с которым меня связывали узы дружбы.

Родственники встретили меня доброжелательно. Они сопереживали нам по поводу отсутствия известий об отце. Бабушка, глядя на меня, украдкой вытирала слёзы, я своим внешним сходством с отцом напоминал ей сына, которого она уже и не чаяла увидеть. Меня возмущали эти похоронные настроения, я с ожесточением спорил со всеми, кто высказывал сомнение по поводу возвращения отца, приводя множество «чудесных» примеров внезапного появления дома разных военных, о которых долго ни чего не было известно. То они оказывались в плену, то в партизанах, то долго лежали в госпиталях в беспамятстве. В народе много ходило разных слухов.