Читать книгу Память о 90-х. Фрагменты памяти. Том IV - Дмитрий Зорин - Страница 3

Последнее десятилетие двадцатого века без всяких сомнений стало переходным рубежом в истории мировой державы, которой являлся СССР. В этом десятилетии произошёл развал страны, которая оказывала большое влияние на развитие мирового сообщества. Наверное, ещё долгое время будут идти жарке дебаты среди представителей исторической науки, об исторических предпосылках, приведших к краху режима, который одним внушал надежду на светлое будущее, а у других вызывал страх и желание уничтожить его. В результате расчленения СССР на отдельные независимые государства, на мировом пространстве после, чем семидесятилетнего перерыва вновь появилась Россия, былое и будущее величие которой предстоит утверждать нынешним поколениям россиян. Это десятилетие отмечено появлением новых политических течений и партий предлагавших различные модели и пути дальнейшего развития страны. Большинство из них были склонны к следованию западным и прежде всего американским ценностям их понятия демократии. Другие склонны были следовать опыту развития, которое демонстрировал Китай, немало было сторонников поисков своего российского пути.

Обострение внутриполитической борьбы за власть в этом десятилетии в наибольшей степени проявилось в его начале, что привело к распаду СССР в 1993 году и в конце десятилетия, отмеченного обострением войны на Кавказе и сменой политического руководства страны.

Экономическое состояние страны не вызывало оптимизма. Провозглашённая перестройкой реформация в экономике сопровождалась перекосами в её осуществлении, что приводило к кризисным явлениям, сопровождавшимся социальным напряжением в обществе.

Очереди одно из свойств, характеризующих

Экономическое состояние общества вначале 90-х г.

Образное освещение этому состояния страны начала 90-х годов даёт печатный орган СОК СССР «Коммерсант». Ниже я привожу отдельные материалы из воспоминаний корреспондента этого издания:

«1991-й дивный мир

Все, чем мы жили последние 20 лет и чем живем сейчас, закладывалось в 1991 году. И это не только ГКЧП и развал СССР. Интернет и ОС Linux были созданы именно тогда. Первые разборки США с Саддамом Хусейном («Буря в пустыне») начались именно тогда. Билл Клинтон заявил о себе как о претенденте на роль лидера США именно тогда.

Региональные конфликты, которые расхлебываем до сих пор, начались или достигли пика как раз в 1991-м – Южная Осетия, Нагорный Карабах, Приднестровье, Чечня. Тогда же начался и распад Югославии. А также апартеида в ЮАР. Плодородный год, ничего не скажешь. Помню, как мочили в луже носовые платки на случай газовой атаки и гадали, пойдет нас штурмовать «Альфа» или «Вымпел». Тогда мы все верили, что делаем правильные вещи, потому что жить по-старому никто не хотел. Хотелось свободы, равенства и братства. Наверное, утром 20 августа, когда стало понятно, что штурма не будет и путч провалился, я и правда ощутил немного романтизма и надежд. Что теперь сказать… Один из стоявших со мной друзей у Белого дома через десять лет стал депутатом Госдумы. И первым делом позвонил мне и попросил, чтобы одна моя коллега по «Коммерсанту» прекратила писать плохие вещи про его регион – «а то доиграется». О дивный новый мир…

Надежд особых тоже не помню. Скорее дурные предчувствия. По окраинам СССР бушевала резня, в столице тоже готовились к худшему: «прогрессисты» опасались коммунистического реванша, их оппоненты – жидомассонского заговора и американской оккупации. Эти настроения выливались в стотысячные митинги, и по центру Москвы было невозможно ходить из-за постоянных милицейских оцеплений и шествий.

От идеологических споров не было спасения и в провинции. В том году я навещал любимую бабушку, ветерана войны, которая до 80 лет сохранила привычку выходить в 6 утра во двор и делать «гимнастику». Наливая мне водку к щам, она приговаривала: «Горбачева расстрелять! Ельцина расстрелять! Гайдара расстрелять!»

Народ стремительно нищал. Люди и так знали, что государство всегда выигрывает в игре в наперстки. И не верили заверениям телевизора в том, что никто ничего не потеряет. Но это не мешало государству играть в наперстки. Сначала Павловская реформа и постановление об отмене старых 50-и 100-рублевых купюр. Потом апрельская реформа (повышение) цен. Потом, уже после путча, гайдаровские реформы – либерализация цен. В том же 1991 году, после смерти деда, бабушка выдала мне и брату сберкнижки, на которых было все, что они накопили за свою полную тягот и опасностей жизнь в родной стране. Когда-то они с покойным дедом решили не покупать машину, а копить деньги для внуков. Мы расцеловали бабушку, но постеснялись ей сказать, что этой суммы сегодня хватит на пару десятков «Сникерсов».

Но скучно не было, это точно. С начала года мы смотрели по телику захватывающие сериалы – «Бурю в пустыне», штурм телецентра в Вильнюсе под командованием будущего сепаратиста Аслана Масхадова, возвращение в Камбоджу принца Народома Сианука, «Богатые тоже плачут», южноосетинскую войну, сюжет питерского ТВ о том, что Ленин – гриб, осуждение Винни Манделы за похищение людей и затем реформы в ЮАР, вмешательство советских войск в карабахский конфликт, президентство Звиада Гамсахурдии и его войну с «Мхедриони» в черных очках, созданную писателем, режиссером и вором в законе Джабой Иоселиани, избрание Джохара Дудаева президентом Ичкерии, Декларацию независимости Приднестровья и еще кучу всяких деклараций, референдумов, независимостей…

Вообще, телик словно прорвало. В мае впервые на «Российском канале» вышла программа «Вести», в которой новости рассказывали не унылые советские дикторы, а новые симпатичные ведущие, вызывавшие доверие: основатель программы Евгений Киселев, знакомая по брутальной программе Александра Невзорова «600 секунд» Светлана Сорокина, Юрий Ростов, Александр Гурнов, Владислав Флярковский. Они поведали, в частности, о появлении новых прибалтийских брендов – так, к рижскому хлебу и рижскому бальзаму добавился рижский ОМОН, любивший отстреливать людей на улицах Риги. Одновременно мы узнали и о вильнюсском ОМОНе с аналогичным хобби. Затем об их совместной акции на таможенном посту в Мядининкае, где были расстреляны восемь литовских таможенников.

На фоне этих телесюжетов кинопремьеры великих триллеров 1991 года – «Молчание ягнят» и «Терминатор-2» – казались рождественской сказкой.

Было и хорошее. Откуда ни возьмись, стало появляться в московских магазинах изобилие сервелатов и прочих деликатесов, правда, по ценам, рассчитанным на миллионеров. Появились, наконец, заведения, куда можно было пойти поесть, без риска получить в морду от официанта или швейцара. Так, четвертый год работало кафе Андрея Федорова «Кропоткинская, 36», уже год как работал первый в России McDonald’s, но чтобы попасть туда, приходилось стоять в очередях часами. Кроме того, правительство приняло закон, разрешающий свободный выезд за границу (почему-то особой популярностью пользовалось ПМЖ в ЮАР). А Кредо-банк выпустил первую карточку Visa (было актуально для узкой прослойки населения и не стало сенсацией). Был создан Театр Романа Виктюка, а президент СССР Михаил Горбачев принял группу Scorpions.

Именно вначале 1991-го я получил звонок от приятеля, предложившего заняться бизнесом – выпускать брошюрки с деловой информацией. И плевать, что этим уже занималось множество фирм, главным игроком из которых был кооператив «Факт», прародитель нынешнего «Коммерсанта», моего будущего многолетнего работодателя. Мы все равно гребли деньги лопатой. Я никогда не знал, что деньги можно зарабатывать так легко. Когда попытались выпустить обновленную версию «Норм бухгалтерской отчетности» на улучшенной бумаге, они не пошли. Потому что старая версия печаталась на дрянной бумаге с бурой обложкой – и этот совковый облик вызывал больше доверия у бухгалтеров-профессионалов. Пришлось допечатывать старое дерьмо с устаревшими нормативами и наслаждаться прибылями.

Миша, в прошлом директор крупного универмага, а в то время главный бухгалтер в девяти кооперативах (то есть собственник, так как только человек, имевший доступ к оперативной отчетности, мог быть реальным собственником), в тот момент был занят выяснением отношений с бандитами, конкурентами и зарубежными партнерами (тогда как раз пошла мода на закупку за бесценок автомобилей на американских аукционах с десятикратной перепродажей в России – помните микроавтобусы с ведущими на крышу хромированными лесенками?). В тот период он как раз вернулся из США с очередным автобусом, купленным за $2 тыс., и пытался его продать за $18 тыс. На мой вопрос, как распорядиться деньгами, он вовсе не предложил мне войти в бизнес по закупке автобусов. Нет, он сказал: «Старик, вот тебе мой инвестиционный совет – потрать деньги на баб».

Они еще долго захламляли чулан в моей квартире. Поэтому родным и друзьям пришлось многие годы получать одинаковые подарки на дни рождения. Остается добавить, что в 2000 году коллеги по работе в «Ъ», думая поразить мое воображение, преподнесли мне царский подарок на день рождения – это был 50-кратный бинокль. Спасибо, друзья!

Умные люди вкладывали в квартиры и машины. На улицах уже царила пестрая мешанина из наших машин и старых иномарок (тогда даже на ржавом «Мерседесе» было не западло приехать в ресторан «авторитету» средней руки). И люди озадаченно разбирали по слогам диковинные названия иномарок – все эти «схруслеры», «ренаульты», «бегемоты» и, прости господи (тогда это слово еще писалось с маленькой буквы), «хуиндаи». Пригон машин из Германии (в том числе угнанных) был одним из главных бизнесов, с которых начинали многие мои знакомые, ныне крупные бизнесмены.

Круг «бизнесменов» в ту пору был удивительно узок. Владелец биржи «Алиса» и одноименной собаки Герман Стерлигов был одноклассником моей однокурсницы. Отношения с конкурентами в интервью со мной он описывал так: «Пришел Боровой, сказал: «Ребята, я вам буду платить деньги», а мы ему отвечаем: «Мужик, ты чего? Мы тебе сами дадим денег!».

Денег в то время хотелось всем. Любое теплое застолье заканчивалось беседой о продаже крупной партии чего-нибудь – древесины, мочевины, бумаги, станков, автомобилей… Родины, одним словом. Понятно, что дальше болтовни дело не шло, поскольку доступ к Родине был только у людей с определенным прошлым – партийным, кагэбэшным, комсомольским. Кстати, именно комсомол дал стране наибольшее количество бизнесменов: в его недрах созревали всевозможные центры НТТМ (научно-технического творчества молодежи), где нарабатывались навыки рыночной экономики и концентрировались деньги. Одним из активистов НТТМ был и Михаил Ходорковский, который в дни ГКЧП проводил совещания в правительстве Силаева в бывшем здании СЭВ.

Кстати, именно в сентябре 1991 года прошел чрезвычайный съезд ВЛКСМ, объявивший свою роль исчерпанной.

Те, кому не удалось присосаться к недрам Родины, тоже не унывали. Среди моих приятелей по вузу и спорту пользовалось популярностью трудоустройство в коммерческие структуры. Мне довелось поработать охранником в магазине. Но это были семечки по сравнению с работой на рынках или в подземных переходах. Тогда это называлось «постоять». Помните этих ребят в спортивных костюмах возле киосков и развалов? Стояние иногда завершалось драками, а то и стрельбой. Эти ребята, охотно демонстрировавшие «котлеты» денег, бунчуки и пистолеты, звали к себе и обещали быстрый карьерный рост – «но только через месяц ты сядешь, а уж потом вернешься в авторитете». Возможно, кому-то повезло, но про многих из них я потом читал в крайне популярной в, то время газете «Коммерсантъ» – в криминальной хронике, с хладнокровным и детальным описанием их убийств.

Еще про «узкий круг этих революционеров». Один знакомый предприниматель отправился урегулировать спорные вопросы в фирму «Ассоциация XXI век», которую возглавлял известный бизнесмен Отари Квантришвили. И был потрясен, когда на 20-м этаже гостиницы «Интурист» встретил лицом к лицу всенародно любимого певца, народного артиста СССР Иосифа Кобзона. Так удивился, что даже не сообразил взять автограф. Впрочем, встреча не задалась, и пришлось срочно записываться на прием к частному консультанту по прозвищу Сильвестр. Через много лет после смерти Квантришвили и Сильвестра выяснилось, что именно последний, ореховский «авторитет», был организатором убийства Квантришвили у Краснопресненских бань и, скорее всего, имел отношение к покушениям на Бориса Березовского.

Был еще один известный певец, сильно проявивший себя в бизнесе – Георгий Васильев, бард и член творческого дуэта «Иваси». Кумир студенческой молодежи, он вместе со своим напарником Алексеем Иващенко пробился на телевидение с песней «Приходи ко мне, Глафира». Но мало кто в, то время знал, что он еще был председателем Октябрьского райисполкома города Москвы (где были зарегистрированы почти все столичные кооперативы). А в том самом 1991 году возглавил Московскую товарную биржу. Дальше его карьера идет по странной параболе: через три года он станет председателем совета директоров компании «Вымпелком», а в 2001 году презентует первый в России мюзикл собственного сочинения под названием «Норд-Ост». А еще ровно через год проведет трое суток в захваченном террористами здании на Дубровке, выживет и после ряда неудачных попыток возродить «Норд-Ост» перейдет к продюсированию мультфильмов.

Сегодня многие вспоминают этот год как время «романтизма и надежд». Не знаю, кому как. Не помню никакого романтизма. Кругом царили разруха, грязь, тление «совка». Толпы за водкой и сигаретами, где районные мафиози продавали за рупь свои места в очереди и вышвыривали из магазинов недовольных. Наряду со старыми советскими ценами в параллельной реальности жили цены кооператоров, продававших шоколадные батончики и импортное пиво в киосках вдвое дороже бутылки водки. А советское пиво продавалось навалом с грузовиков на трех вокзалах и при крупных гостиницах. Та же история была с бензином: на заправках его часто не было, но левые бензовозы еще пару лет стояли на обочинах дорог, предлагая заправиться по завышенным ценам.

Что еще помнится? Ах, ну да, ГКЧП и стояние возле Белого дома. Первый и единственный мой гражданский поступок, совершенный не за компанию и не под влиянием алкоголя. Когда ввели танки на улицы, в центре собирались группы граждан, и среди них были провокаторы КГБ. Они либо звали бить витрины, либо агитировали за путчистов. Но на удивление много оказалось в нашей нездоровой стране спокойных и оптимистичных людей, которые просто пошли к Белому дому и организовали баррикады. А также пронесли по Тверской и другим улицам 50-метровое полотнище российского флага. На удивление оказалось, что танкисты генерала Лебедя, окружившие Белый дом, вовсе не хотят никого убивать. Потом, в самую критическую ночь с 19 на 20 августа, помню обращение журналиста Александра Политковского по громкоговорителю о жестокости военных, убивших защитников в тоннеле у Смоленской площади»8.

Почти подо всем, о чём поведал Владимир Гендлин я готов подписаться, потому, как хоть и не москвич, а абориген с окраин, но в, то бурное время по причине причастности к организации кооперативного движения больше мотался по стране, чем обитал в родном Красноярске, ну и конечно, Москва, будучи центром притяжения всего, что происходила в стране притягивала к себе первопроходцев реформационных процессов, к коим я себя в то время относил. Поэтому почти всё, о чём рассказывает в своих воспоминаниях автор, я лично наблюдал, а с некоторыми героями его повествования был знаком. В предыдущей книге некоторых из них я уже вкратце упоминал. Учитывая весомый вклад некоторых из них в процесс экономических преобразований перестроечного периода, я попытался найти дополнительные материалы об их деятельности, включая и их личные воспоминания и ознакомить с ними читателя.

Первая проблема, с которой столкнулись пионеры зарождающейся новой негосударственной сферы деятельности, стала нормативно-правовая база, вернее её отсутствие. Многочисленные нормативные акты, принимаемые органами разных уровней власти и ведомствами, не имели законодательной основы и поэтому нередко противоречили друг другу. Надо отдать должное прозорливости и предпринимательскому наитию группы предприимчивых москвичей во главе с Владимиром Яковлевым, которые первыми в стране создали кооператив по оказанию услуг кооператорам в обеспечении их нормативно-правовой документацией для организации и осуществления практической деятельности. Созданный ими кооператив «Инфармационно-справочная служба «Факт», по популярности в то время не имел себе аналогов.

Владимир Яковлев, кооператив «ФАКТ», 1987 год

Когда я, как председатель Красноярского городского объединения кооперативов «Товарищ», вместе с представителем красноярского юридического кооператива «Юрист» Тараскиным, прибыли в Москву, с целью получения консультации и пакета документов для осуществления деятельности объединения, мы смогли убедиться в высоком уровне организации работы с пребывающими со всей страны кооператорами и в востребованности у нарождающегося кооперативного сообщества в услугах этого кооператива. Полученные консультации и подготовленный кооперативом пакет учредительных документов, позволили нам без проблем и бюрократических проволочек пройти регистрацию в исполнительном комитете Красноярского городского Совета народных депутатов.

С помощью московского кооператива «Инфармационно-справочная служба «Факт», путёвку в новую кооперацию получили сотни, а может быть и тысячи кооперативов. Вот что по этому поводу говорил председатель этого кооператива Владимир Яковлев:

«Кооперативы росли и множились. Самое необходимое для успешной работы – это информация. Ее-то как раз получить практически негде. Тогда и родилась кооперативная служба ФАКТ, оказывающая справочные, информационные и рекламные услуги кооперативам, частным лицам, государственным организациям и инициативным группам, желающим организовать кооператив».9

Недаром на этот кооператив обратило внимание руководство Союза объединённых кооперативов СССР, с помощью которого потенциал кооператива «Факт» оказался востребован при создании печатного органа СОК СССР газеты «Коммерсантъ», впоследствии преобразовавшейся в издательский дом, который успешно функционирует как самостоятельный Медео орган и в настоящее время. Своими злободневными и острыми материалами «Коммерсантъ» сразу завоевал большую популярность не только в стране, но и за рубежом, и обрёл своего постоянного читателя. Особенно популярен он был на начальном этапе среди кооператоров новой волны.

Оформление первой полосы газеты «Коммерсантъ» от 29 декабря 1998 года – юбилейный выпуск. Сверху фотография коллектива газеты «Коммерсантъ», снизу фотография Президента РФ Б. Ельцина с его пожеланиями читателям газеты «Коммерсантъ»

Чтобы не быть голословным, я привожу воспоминания представителей этого органа, приведённые в OPENSPACE. RU накануне двадцатилетнего юбилея главного постсоветского печатного Медео, нулевой номер которого вышел 22 октября 1989 года.

Мы не думали про «величие замысла». Про «быть первыми» – думали»

О начальном периоде истории «Коммерсанта» по просьбе OPENSPACE.RU вспомнили КСЕНИЯ ПОНОМАРЕВА, главный редактор еженедельного «Коммерсанта» (1991—1992) и первый главный редактор «Коммерсанта-Daily» (1992), и ЛЕОНИД ЗЛОТИН, выпускающий редактор (1992), а затем заместитель главного редактора «Коммерсанта-Daily» (1993—1997).

На вопросы корреспондента OPENSPACE.RU отвечает Ксения Пономарёва: «Конец 1980-х – начало 1990-х – это время, когда возможности казались безграничными»

« – Ксения, по образованию вы филолог. Что, помимо известного неприятия Владимиром Яковлевым выпускников журфака, привело вас в «Коммерсантъ»? Когда и как это произошло?

– Я пришла не в «Коммерсантъ», а в кооператив «Факт» в январе 1988 года. Там мы сначала помогали гражданам устраиваться на работу в кооперативы, потом выпускали информационные бюллетени для «кооперативщиков», потом организовывали какие-то конференции, а потом придумалась газета. Так что я в «Коммерсанте» не просто с самого начала, а с предначала – с dry-run (пробных выпусков) 1989 года.

Представьте: зима 1987—1988-го. Все бесконечно сидели на кухнях и обсуждали вопрос: «Какой бы кооператив нам открыть?» И ничего не открывали, конечно. А мне попалось на глаза объявление некоей «Справочно-информационной службы ФАКТ»: приходите к нам, устроим вас на работу в кооператив. За 10 рублей. Я и пошла. Антураж на Хорошевке, 41 был тот еще: вместо мебели – фанерные короба, обитые ммм… креолином, похожим на войлок, свет тусклый почему-то и толпы, жаждущих приобщиться к «новой экономике». Ну вот, заполнила анкету, отдала десятку, побеседовала с девушкой на «приемке», девушка отправилась в «посторонним вход воспрещен» и через пять минут позвала туда меня. А там Яковлев, весь такой обаятельный-обаятельный, глаза такие добрые-добрые, и говорит мне человеческим голосом: «А не хотите ли вы, Ксения, поработать у нас?» Я обрадовалась и после короткого инструктажа приступила к благородному делу воссоединения новых собственников и их наемных работников. А поскольку народ в «Факте» был в основном гуманитарный, довольно быстро начались всякие бумажки, брошюрки и книжечки. Вот сейчас вытащила из архива «Коммерческую хронику» за декабрь 1988 года – вполне себе журнальчик. Даже с рубрикой «Казусы. Конфликты»: «Председатель кооперативного кафе „Кропоткинская, 36“ А. Федоров, вызванный в райфинотдел для ознакомления с инструктивным письмом Госкомцен, отказался расписаться под ним, считая документ незаконным». Так что переход от раз в две недельной «Хроники» к еженедельному «Коммерсанту» был вполне логичным. Другое дело, что зарегистрировать газету казалось чем-то невероятным. Ну, тут, с одной стороны, Союз кооперативов (органом которого «Коммерсантъ» был, аж не помню до какого года), с другой, думаю, и без Егора Владимировича [Яковлева] не обошлось.

– А когда пришло понимание «величия замысла» – что это не просто способ заработка, а фактически создание нового мидийого языка (как сказали бы сейчас)? Идея придумать себе читателя, вот этого «нового русского», и, по сути дела, создать его из серой кооперативной массы?

– Хм…. Да не думали как-то про «величие замысла». Про «быть первыми» – думали. Про некоторую мифичность нового класса думали, но при этом сами целенаправленно занимались пробуждением в нем «классового самосознания». Про то, как из какой-нибудь ерунды сделать Новость, думали постоянно. И про новые стандарты «достаточности информации» тоже.

А «новый мидийный язык» – это амбиция В. Е. Яковлева. Писать не так, как все. Проблемой было только то, что В.Е. никогда не мог доходчиво объяснить, как именно надо писать. Ну, ничего, приспособились потихоньку. Хотя я до сих пор помню несколько заметок, про которые мне так и не удалось понять, почему был принят именно тот вариант, который был принят. А про то, какие мы все из себя «основоположники», это нам уже потом Шура Тимофеевский объяснил.

– Насчет стандартов. Сегодня Яковлев говорит, что делал «Коммерсантъ» с The New York Times как с иконы. Фигурировали ли в то время медийные образцы для подражания?

– С NYT как с иконы? Интересно… Мне кажется, это надо понимать в широком смысле: в плане standing, авторитета и пр. Если вы возьмете «Коммерсантъ» образца конца 1992 – начала 1993 года, там мало что будет напоминать NYT. Если уж на, то пошло, сейчас ближе.

А у еженедельника никаких образцов не было. Было «от противного» по отношению ко всей тогдашней прессе – даже к той, которая нравилась.

– Расскажите, как формировались эти новые стандарты «достаточности информации»? Кто, по-вашему, тогда внес наиболее существенный авторский вклад в новый «Ъ»-язык? Каков был реестр того «противного», что отрицал «Коммерсантъ» в перестроечной прессе, даже той, что нравилась?

– Стандарты формировались и постоянно менялись. Главное, что они были. Ну, условно: если бы «Коммерсантъ» появился в 1987-м, мы, наверное, печатали бы списки всех зарегистрированных кооперативов. В 1990-м это было уже неактуально, но зато отслеживался любой факт участия «кооператора» в международной встрече, конференции; количество кооперативов, зарегистрированных как участники ВЭД (внешнеэкономической деятельности. – OS); любой чих любых властей, изменяющий предпринимательский климат и пр. Я думаю, что «Коммерсантъ» с момента появления был первой в России газетой, которая считала необходимым писать обо ВСЕХ событиях определенного уровня. Уровень менялся, принцип оставался. В 1992-м, перед запуском ежедневной газеты, редакторам отделов было вменено в обязанность, составить списки ньюсмейкеров (в России и слова такого не знали) и отслеживать их деловую и политическую активность. Были ньюсмейкеры, за которых отделы дрались, были и такие, кого никто брать не хотел. Фамилии не спрашивайте, не назову.

Что было запрещено? Позиция, Пафос, Публицистика. Неинформативные заголовки. Даже самые стёбные заголовки «Коммерсанта» всегда были содержательными.

Кто внес самый большой вклад в новояз? По алфавиту: [Андрей] Васильев, [Леонид] Злотин, [Леонид] Милославский, [Игорь] Тулин, Яковлев.

– У меня стилистическое новаторство «Коммерсанта» ассоциируется, прежде всего, с Максимом Соколовым, как никто обогатившим язык политической журналистики. Какой видится вам его роль в раннем «Коммерсанте»? Вы уже разграничили еженедельный «Коммерсантъ» и Daily. Когда пришло понимание необходимости/возможности издания ежедневной газеты? Как – минуя Позицию, Пафос и Публицистику – удавалось работать над пробуждением классового самосознания «новых русских»?

– Ой, да, Соколова в список, конечно. Хотя, надо отметить, Максим Юрьевич как автор – создание достаточно… герметичное. Его стиль в «Коммерсанте» никогда не реплицировался, и мне трудно представить Максима, придумывающего заголовок к чужой заметке. Хотя, может, я и ошибаюсь.

Про ежедневную газету начали думать где-то в середине 1991-го. Сначала было желание. Потом – осознание необходимости: опять надо было быть первыми. Но нужны были большие деньги на запуск и нормальный cash-flow. Еженедельник окупался с тиража, с ежедневной газетой это было нереально. На запуск нашлось во Франции, и, когда появилась уверенность в том, что рекламы будет достаточно (у нас к тому времени была вполне себе репутация), начали готовиться к запуску Daily.

Как без пафоса воспитывать самосознание новой буржуазии? Так же, как в детях воспитывают правильную самооценку. Хвалить. Говорить «ты умный, у тебя получится». Ругать в режиме разбора полетов. Да и не были они «серой массой».

Вообще, конец 1980-х – начало 1990-х – это время, когда возможности казались безграничными. Из ниоткуда возникали биржи. Фирма АНТ отгружала танки эшелонами. Цеховики выходили из подполья с производствами масштаба фабрики «Большевичка». Хм, и при этом все давно забыли, что до осени 1991-го в стране существовала цензура и каждый номер «литовался». (Упреждая вопрос: нет, не доставали. Только военная цензура иногда ругалась на предмет возможного разглашения гостайны.) И до 1993-го надо было получать «выездные визы», но уже в 1991-м их вполне можно было получить просто за деньги…

– Вы, насколько я знаю, сделали Daily, и ушли в самом начале, почему? Глядя на «Коммерсантъ» со стороны, какой период его истории – уже после вас – вам ближе, какой газета вам больше нравилась?

– Да, я ушла, подписав как главный редактор №00 (первый отпечатанный пробный номер). Мы с Владимиром Егоровичем резко разошлись во взглядах на правила отношений между начальниками и подчиненными.

Про периоды уже трудно вспомнить. До 1996-го скорее нравилось. Выборы вообще были сплошное веселье – одна газета «Не дай Бог» чего стоит… Потом нравилось, когда пришел Васильев. Потом не нравилось. Сейчас уже не знаю, практически не читаю. Потому что мне удалось побороть наркотическую зависимость: я больше НЕ news-junkie. Как-то стало неинтересно, знаете ли.

Вопросы задавал Глеб Морев

Далее беседу продолжил Леонид Злотин.

ЛЕОНИД ЗЛОТИН: «Мы сами себе были генералы, и никто нам был не указ»

«В 1988 году, через год после создания кооператива «Факт», меня познакомил с Яковлевым приятель. Была такая странная идея – создать внутри «Факта» подразделение «Интерфакт», который бы занимался, в том числе и какими-то внешними вопросами, по каковому поводу приятель и визитировал «Факт». Мне же предложили заниматься анализом статистической информации по развитию кооперативов.

Мы занимались в «Факте» и консультациями, поскольку только начинались кооперативы, люди были в их организации весьма девственны, не знали ничего – ни юридического оформления документов, ни оптимальной структуры затрат, ни работы по налоговой базе. Потом мы внутри кооператива «Факт» начали издавать некоторую брошюру, которая называлась «Коммерческий вестник». Там, собственно, было два основных автора: я и Ксения Пономарева. Это было очень забавно, потому что хитрый Яковлев давал мои статьи на рецензии Пономаревой, а пономаревские – мне. В какой-то момент Яковлев понял, что я имею некоторое представление о принципах складывания слов, и, когда началась история с «Коммерсантом» (а «Коммерсантъ» начинался как орган СОКа, Союза объединенных кооперативов СССР, и именно СОК поручил «Факту» делать свою газету), Яковлев меня позвал в «Коммерсантъ». У него изначально была идея – как показало время, абсолютно верная – не брать как основу профессиональных журналистов. В газету пришли специалисты из разных отраслей знаний, и уже по ходу кто-то учился писать, а кто-то умел… Эта яковлевская идея работала отлично, и отчасти благодаря этому мы создали принципиально новый продукт.

Газету придумал Яковлев, и пробивал ее Яковлев. У победы родственников всегда невероятно много, поэтому потом мы услышали, что и Артем Тарасов ему рассказал, как делать газету, и Глеб Павловский. Но я знаю, кто мне рассказывал, как надо делать газету. Не Тарасов и не Павловский, и даже не Егор Владимирович [Яковлев]. Он, наверное, помогал Володе своими связями, но вся идеология «Коммерсанта» шла от Володи. Потом были обсуждения структуры, моего блока – сейчас его назвали бы «отделом экономической политики», тогда он назывался «отдел внутреннего рынка». Первый мой отдел мы придумывали с Никитой Кириченко, который, собственно, и создал всю экономическую часть «Коммерсанта».

Ситуация была уникальной: степень нашей свободы, по сравнению с другими изданиями, была совершенно иная. У нас не было никакого пиетета перед советскими авторитетами, и, когда кто-то говорил: «А вот такой-то говорит, что…», мне было по барабану, потому что мы сами себе были генералы и никто нам был не указ.

Работалось тогда легко – источники информации относились к нам очень хорошо, потому, что мы им очень хорошо платили, это был единственный период в истории нашей журналистики, когда можно было в Минфине получать реальную информацию. По знакомству, за деньги или за обмен информацией. Мы же знали в разных областях больше, чем они; был случай, когда «Коммерсантъ» сообщил министру об отставке. А деньги у нас были. На них, правда, тогда почти ничего нельзя было купить. У нас был тираж полмиллиона экземпляров, рекламы никакой не было, но было полмиллиона экземпляров, и их буквально расхватывали, поэтому деньги были. У меня в отделе, например, была практически открытая смета – если мне нужно было кому-то прибавить зарплату – проблем не было. Надо отдать должное Яковлеву, он знал, кому можно давать открытые сметы, а кому нельзя. Во всяком случае, в эти первые времена.

В те времена источники у нас были везде, и в ЦБ, и в Минфине, очень серьезные. У ребят, которые работали в «происшествиях», были просто классные источники и в силовых структурах, и в криминальных.

Наш читатель, пресловутый «новый русский», был придуман Яковлевым, наверное, через год, после того как стало понятно, что мы есть. После того как на пятом съезде народных депутатов вся охрана Дворца съездов, на всех этажах, сидела и читала «Коммерсантъ». Помню, раз меня с приятелем забрали в милицию – он нарушил правила и не остановился на указания гаишника. Когда попросили показать документы, и я показал корочку «Коммерсанта», дежурный с тоской в голосе сказал: «Ну что, писать про нас будете?» Мы поняли, что читатель у нас есть. Все-таки полумиллионный тираж для новой газеты – это показательно.

К концу 1990-го Яковлев уже искал кредиты, ездил во Францию, была его знаменитая телеграмма Ксении Пономаревой, когда французы дали кредит, «Пи*дец. Подписал». Потом, в «Коммерсанте-Daily», Яковлев довольно быстро все чужие доли выкупил – в Daily были очень хорошие обороты. Через год в Daily уже пошла такая реклама, что начались скандалы, выпускающие орали: «Зачем мне полоса рекламы, вы что, оборзели, у меня текст некуда ставить». Мы тогда не понимали, что это деньги. А вот у Володи в голове это было с самого начала, надо и тут отдать ему должное.

Во время путча, когда «Коммерсантъ» вообще-то знатно выступил (знаменитая «Общая газета» делалась у нас, на Хорошевке, 17), мой отдел как раз отдыхал. Яковлев сказал мне: «Вот подсчитай, какие убытки могут быть от этой истории». Я ответил: «Володь, что тебе считать, стоимость троллейбуса, сожженного? Это ж детский сад. Тут все меняется, это тектоника, это не надо пока считать».

После лета [1991 года] стало понятно, что газета – коллективный организатор и пропагандист, но уже новый. И это совпало с ощущением того, что уже, слава Богу, есть все-таки другая страна. И, видимо, другой стране нужна другая печать, другие медиа. Это не только мы поняли, было еще и ТВ, конечно, программа «Взгляд», была «Независимая газета». Но «Независимая» была чисто политической газетой. А «Коммерсантъ-Daily» был газетой деловой и ориентировался на условный класс «новых русских», но не на красные пиджаки и золотые цепи, а на людей, которые перешли от странной экономики к рыночной.

В этих условиях Яковлев начал строить бизнес. Уже был издательский дом, у нас появились отдельная служба доставки, появилось рекламное агентство «Знак». Никита Голованов, наш арт-директор, тоже создал свою фирму, но все это в рамках издательского дома. Как раз тогда я ушел из газеты. Яковлев посадил меня проверять сметы новых подразделений ИД, радостно, прокомментировав: «Вот, к тебе все хорошо относятся, теперь будут ненавидеть – как меня». Это он кокетничал, поскольку к нему все очень хорошо относились. Я к нему до сих пор отношусь хорошо, потому, что Яковлев перевернул мою жизнь, забрал меня из сказочной советской отраслевой науки совершенно в другую жизнь. Сколько с ним ни скандалили, он был лидер, лидер признанный, не фальшивый. Он был формальный и неформальный лидер одновременно, это придает единство команде.

Я думаю, что, наверное, после года 1993—1994-го Яковлев уже текучкой вообще не занимался. Первые год-два он ежедневно смотрел, потом нет. Собственно, газетой занимались мы, на третьем этаже. Все, что мы получали от Яковлева, это были просьбы написать об очередных нереальных достижениях Александра Павловича Смоленского и его банка «Столичный», который нас кредитовал. Я был вполне простодушно в этом смысле настроен, меня дико это раздражало, я пытался объяснять Володе, что стыдно газете с такой репутацией, когда открыто десятое отделение банка, давать это на первой полосе. Иногда он мог прочесть какую-то заметку…. Но когда нужно было что-то важное написать, что-то очень тонко сделать, я всегда приходил к нему, мы садились вдвоем и делали. Но тематика, раскрутка – это все решалось у нас на третьем этаже. Шура Тимофеевский писал ему аналитические записки, он эти записки изучал, по поводу этих записок могли быть какие-то обсуждения и идеи. Что-то принципиальное, разумеется, решалось вместе с Яковлевым. Мы, например, не могли без Яковлева поменять структуру газеты. Но это вообще бывало крайне редко.

И ушел я еще при Яковлеве, потому что работать с [назначенным в 1997 году главным редактором Daily и шеф-редактором объединенной редакции ИД Рафом Шакировым] не хотел. Я говорил и говорю, что хитрость не всегда эффективная замена уму. Раф хотел делать такую живенькую газетку. На самом деле этого же хотел [гендиректор] Леня Милославский. Теперь понятно: Володя, видимо, готовился к продаже, ему нужно было больше тиражей. Я все время Милославскому предлагал, говорил: «Лёнь, хочешь живую газету, не проблема, давай на первой полосе слово „х*й“ напишу, и она будет живой невероятно, тираж сразу подскочит».

Яковлев устал. При Милославском он вообще газетой, по-моему, не занимался. Последние пару лет он буквально заколебал всех своими медитациями – надо что-то решать, а он «энергию ловит». С другой стороны, все это его энергией, его умом было сделано, он имел право все это продать.

У меня тут есть очень четкий взгляд. Мы ведь боролись за то, что, раз у нас есть рыночная экономика, у нас есть рыночные правила. Если у газеты есть акционер, значит, он старший. Это правило. Другое дело, что мы, если не согласны, можем встать и уйти. А вести партизанскую работу с фигой в кулаке – это развлечение все-таки было для предыдущего периода нашей истории.

Записал Глеб Морев

Приведённые материалы, на мой взгляд, дают хорошую возможность современному читателю представить картину состояния страны и общества на рубеже XX—XXI веков.