Читать книгу Благословенная тьма - Дмитрий Черкасов - Страница 2

У протодьякона была одна слабость: он терпеть не мог воздушных перелетов, хотя в учебке ему, конечно, приходилось не только летать, но и десантироваться в различные непривлекательные местности. Он умел взять себя в руки, перебороть страх, но неприятного ощущения заглушить не мог.

Сосало под ложечкой, закладывало уши, сердце тревожно замирало.

Тем более что рейс был внутренний, домашний, а для своих граждан любезное отечество приготовило такие самолеты, что лучше бы их не было вовсе! Бились они с печальным постоянством, уступая первенство лишь вертолетам; чинить их, понятное дело, никто не хотел. Так что опасения Пантелеймона имели под собой некоторые основания.

Лететь предстояло долго, до Иркутска, и Челобитных приготовился уснуть – да не тут-то было! В самолете что-то выло и скрежетало, его немилосердно трясло, он попадал из болтанки в болтанку, как будто постоянно пересекал пресловутые аномальные зоны. Стюардесса сновала по проходу с каменным лицом, на котором застыла непроницаемая улыбка. Почти не размыкая губ, она призывала «товарищей пассажиров» к спокойствию и уверяла их, что ничего ужасного не происходит.

– Турбулентность, – поясняла она. И добавляла: – Дамы и господа.

«Дамы и господа» давались стюардессе не без труда, она явно предпочитала «граждан» и «товарищей».

Очень хотелось ей верить.

Не все понимали, что есть турбулентность, но умное слово как-то странно успокаивало. Что и говорить: если явление поименовано, то оно почти побеждено!

Часа через два протодьякон совладал с собой, прибегнув к молитве и технике расслабления, которой его тоже в свое время обучили. Аутотренинг, самогипноз. Закрываешь глаза и воображаешь ощущения тепла и приятной тяжести в ногах. Ощутив их на деле, продвигаешься выше, повторяешь тот же фокус с руками.

На закуску – лицо. Это самое трудное. Очень трудно представить свое лицо умиротворенным и расслабленным – чтобы оно стало таковым на самом деле.

Протодьякон все-таки уснул, но сон был тревожный, довольно стройный и логичный внутри себя. Он вроде бы проходил инструктаж, но вел его почему-то Павел Ликтор, и Ликтор оставался плоским, как на фотографии, словно третье измерение – специально для него – отменили. Рядом с Пантелеймоном сидел Виссарион; присутствовали и другие слушатели: какие-то бабы с малыми детьми, косматые мужики.

«Тайга, – изрек Ликтор, – есть дело темное».

Он подсел к Виссариону и взял его за руку, оставаясь по-прежнему видимым только анфас, что выглядело весьма противоестественно. Отчасти это напоминало икону – вернее, дьявольскую карикатуру на нее.

«Да как он смеет?!» – возмутился про себя Челобитных.

Ликтор поднес руку замершего Виссариона к губам и тут же отпустил ее.

«Видите, ничего страшного», – произнес он деревянным голосом стюардессы. С тем же каменным выражением лица. И вдруг – потянулся к Пантелеймону! Челобитных хотел было отпрянуть, но обнаружил, что не в состоянии пошевелить даже пальцем.

«Не следует облекать бесов во плоть, – внушительно сказал Ликтор. – Не следует придавать зримые очертания тому, чего нет».

Протодьякон хотел оправдаться и ответить, что никогда ничего подобного не делал и даже не помышлял об этом.

«Фильмы, – напомнил Ликтор. – Ты смотришь фильмы. Это твоя слабость, страстишка. Там то, чего не бывает; там показано несуществующее».

Челобитных внезапно испытал дикий ужас, осознав, что страшный этот человек абсолютно прав, и в этом месте проснулся.

Он не сразу пришел в себя, сон пытался его удержать, вцепившись в одежду, но хватка постепенно слабела, и вот уже сновидение отступило, покатилось в бездонные глубины памяти, теряя объемность и превращаясь в кошмарное воспоминание.

Воспоминание оказалось четким, детальным, живучим.

Сумрачно глядя в иллюминатор, протодьякон подумал, что самозванный инструктор говорил дело. Современные технологии продвинулись настолько, что пройдет немного времени – и можно будет сотворить любого беса, причем во плоти, а вовсе не кинематографического!

Генная инженерия, наноконструирование и Бог его знает что еще позволят человеку вырастить Антихриста. Ему не нужно приходить, человек создаст его собственными руками. Зло есть ничто, то есть отсутствие бытия, абстрактная идея, Ликтор абсолютно прав. И уже во власти человека придать этой идее форму, ввести ее в мир физических предметов.

В Писании сказано, что Зверь явится из вод.

Все эти гены, реагенты, добавки – суть вода. Пантелеймон не был силен в подобного рода мистических толкованиях, но чувствовал нутром, что это именно так. Вода не есть одно лишь знакомое всем химическое соединение; в мистическом понимании вода означает нечто гораздо большее. Есть дух, есть земля и есть вода. Их не спутаешь друг с другом.

Зверь будет могущественнее человека и в итоге покорит своего создателя.

«Господи, спаси и сохрани», – протодьякон перекрестился.

Господь исправно хранил его. Вновь нарисовалась стюардесса; она велела пристегнуться – самолет заходил на посадку.

– Прошу не курить, – предупредила она.

«При посадке-то все и случается», – подумал Пантелеймон и тут же выругал себя за малодушие и маловерие.

Он попросил у Господа прощения и дал обет раз и навсегда истребить в себе этот подлый страх. Обет – дело серьезное. Не выполнить обет – тяжкое прегрешение; теперь пути назад не было. Это означало…

Самолет сильно тряхнуло, и обдумывание обета вылетело из протодьяконовой головы. Посадка благополучно состоялась, и самолет уже бодро катил по взлетно-посадочной полосе.

По традиции пассажиры дружно зааплодировали, и Пантелеймон не остался в стороне – восторженно бил в ладоши, как простой смертный, как будто и не было в его жизни тренировочных лагерей и виртуозно исполненных ликвидаций.

…В здании аэровокзала он задержался: вынул карту, изучил ее вновь, хотя и без того помнил все назубок. Ему предстояло сейчас пересечь город на автобусе и выехать на окраину, где его будет ждать – спаси, Господи, и сохрани – вертолет.

Обет! – напомнил себе протодьякон.

Но он зарекся насчет самолетов, а вертолет – машина другая. Про вертолет он не клялся и решил повременить. Бог его знает, как пойдет дело.

Вертолет доставит его не в саму Зуевку – конечный пункт его путешествия, а в точку, довольно удаленную от него. Там его будет ждать проводник.

С проводником они отправятся вниз по реке, до селения Крошкино, и это странствие займет целый день. В Крошкино он переночует, где Бог укажет, и спросит лошадей. Здесь возможны проблемы: о Зуевке идет дурная молва, и местные могут заартачиться: откажутся, например, везти.

А лошади – незнакомцу – тоже, естественно, не дадут.

Лошадь – протодьякон усмехнулся глупости этой мысли – она та же корова: существо драгоценное.

Что ж – тогда останется прибегнуть к соблазну. Деньги обычно решают все, недаром Пантелеймону выделили приличную сумму. Если же и они не помогут, протодьякон прибегнет к гипнотехнике, что, в принципе, крайне нежелательно и допускается Секретной Службой лишь в исключительных случаях.

Потому что любое гипнотическое воздействие есть подавление свободной воли человека, дарованной ему Богом.

И еще Пантелеймон подозревал, что таежные жители по естеству своему окажутся невосприимчивыми к гипнозу. Последнему хорошо поддаются интеллигентные городские барышни, среди которых немало истеричек, а вот в тайге истерикам не место, там не до дури: надо трудиться от заката до рассвета и не думать об абстрактных вещах.

* * *

Пилот вертолета был своим человеком, состоявшим в штате Службы. Служба внедрилась в авиацию и подумывала о космических войсках. Это Гагарин мог заявить, что в космосе нет никакого Бога! А в действительности Бог есть везде, только дикари-атеисты о том не ведают.

Пилот знал, кого переправляет и куда, – не знал только цели путешествия. И предпочитал ею не интересоваться. Меньше знаешь – крепче спишь.

– А почему бы не махнуть прямо до Зуевки? – поинтересовался Челобитных. – К чему эти реки да лошади?

Вертолетчик усмехнулся:

– Вы же, сударь, насколько я знаю, не любите летать?

– Откуда вам это известно? – неприятно удивился Пантелеймон.

– Меня ознакомили с выдержками из вашего личного дела, – спокойно ответил пилот. – Там все ваши страхи расписаны очень подробно.

Приехали, спасибо! Как они вообще пронюхали?! Ах да, исповедь, конечно же! На исповеди он не раз каялся в этих страхах – вот тебе и соблюдение тайны…

Он, естественно, понимал, что в структуре Службы такие вещи, как тайна исповеди, – понятия условные и сплошь и рядом нарушаются, если того требует необходимость. Необходимость же обычно диктуется оперативными соображениями.

Пилот усмехнулся.

– Вы не смущайтесь, потому что, коли речь идет о Зуевке, я эти страхи готов разделить. Мне даже строго-настрого запрещено рисковать и летать над этой местностью. Чем я, кстати, премного доволен.

– Почему?

– Местечко-то действительно проклятое… Или, может, переполнено аномалиями – как вам будет угодно. Там может случиться всякое: не зря же разбилось столько вертолетов – прежде, когда полеты еще не были запрещены. Летали не только наши, но и простые гражданские, и военные. Военным же до всего есть дело, правда? Как и нам. Все машины были в исправности. Одному Богу известно, что и с какой радости вдруг отказывало. Там, между прочим, и со временем неладно – часы то отстают, то бегут, как сумасшедшие. А один вертолет вообще пропал без вести…

– Так вот прямо взял и пропал? – недоверчиво поинтересовался протодьякон. – Может быть, он упал где-то, а искали скверно, потому и не нашли…

– Да нет! Представьте себе, летел он себе спокойно, вдруг связь с ним резко оборвалась, и с тех пор ни слуху, ни духу… Два года уже прошло; все поиски ни к чему не привели. Конечно, может быть, и по-вашему, но что теперь-то домысливать? Короче говоря, по воде или по земле – оно куда безопаснее.

– Ой ли?

Пилот пожал плечами:

– Никаких особых гарантий, конечно. Сами убедитесь, когда будете с крошкинцами договариваться.

– А что за проводник? Он в курсе?

– Проводник не из наших. Ученых возит, шарлатанов всяких, колдунов, естествоиспытателей, просто любопытных. Жадноватый, прижимистый такой мужик, хитрован. С ним вы задействуете вашу легенду. Вы, кстати, кто по ней будете?

– Уфолог.

– Ну вот. Для него это самое обычное дело. Он, кстати, еще и отчаянный мужик, страха совсем не знает, правда, тоже больше от жадности. Уж очень деньги любит. Но в Зуевку и он предпочитает не соваться. Зуевки все боятся, предпочитают обходить стороной…

Челобитных задумался, прикидывая в уме.

– От Крошкино до Зуевки верст тридцать будет, лесами. Может быть?..

– Сами, пешком? – перехватил его мысль пилот. – Очень не советую. Очень. Здесь даже аномалии не понадобятся, вы просто заблудитесь!

– Я умею выживать в любой среде, в том числе и в таежной, – высокомерно ответил на это Пантелеймон. – Обучен, слава Богу.

– Что ж… аномалии тоже не заставят себя долго ждать. А аномалиям вас наверняка не обучали…

Пантелеймон хотел было рассказать про изгнание бесов, но передумал. Лишняя откровенность ни к чему.

В протодьяконе боролись два чувства – оба были чувствами долга. С одной стороны, он как представитель Службы и хранитель веры просто обязан соприкоснуться с этими аномалиями и разобраться с ними. С другой же, его долг – выполнить конкретное задание.

Второй долг победил.

– Вы тут заговорили о лошадях… мне нужно спросить лошадей?

Пилот хмыкнул.

– Боюсь, что вы напрасно употребили множественное число. Лошадь. Одну лошадь. Не думаю, что кто-то вообще вызовется быть вашим провожатым. Верховой езде обучены?

Пантелеймон усмехнулся:

– Уж как-нибудь справлюсь… если там дорога приличная. Ведь лошадь может и ноги переломать, если гнать ее лесом.

– А вы не гоните, – спокойно отозвался пилот, забираясь в кабину и делая приглашающий жест.

Челобитных, быстро перекрестившись, тоже полез внутрь.

Пилот придирчиво осмотрел его. Фоторужье, видеокамера, еще какие-то приборы, охотничий нож, рюкзак… А что в рюкзаке? И так ясно: то, что можно найти в рюкзаке у любого сотрудника Секретной Православной Службы, отправляющегося на задание. Но в целом – вылитый сумасброд из числа псевдоученых. На носу очки, а на голове дурацкая шапка какая-то – вязаная, с помпоном; прорезиненные штаны и куртка сидят, как на пугале. Под курткой, похоже, бронежилет.

Пилот чуть заметно усмехнулся.

Нет, в этих местах бронежилет не спасет господина агента; он уцелеет, только если им припасено нечто особенное, – под стать аномалиям, навстречу которым он рвется…

– Вы в Зуевке-то, если доберетесь, жилет-то снимите… Иначе засветитесь.

Пантелеймон непонимающе воззрился на него. Потом понял и молча расстегнул куртку: нет никакого жилета. Вот тебе и пугало: ошибочка вышла!

Винты дрогнули, тронулись с места и стали набирать обороты.

– А как же я им лошадь верну?! – прокричал Челобитных сквозь нарастающий гул мотора.

– А вы ее не вернете! – крикнул в ответ пилот, полуобернувшись. – Вы ее купите.

– И что мне потом с ней делать? Когда задание выполню? На фарш пустить? Или к вам, в салон?

– Вы слишком далеко заглядываете! Сначала выполните!

Пантелеймон замолчал и нахохлился. Этот летчик слишком много себе позволяет – не тот на нем чин, чтобы столь вольно и даже нахально изъясняться с профессиональным ликвидатором.

Пилот же, похоже, чувствовал себя очень неплохо и даже принялся насвистывать какую-то мелодию – далеко не православную.

Протодьякон хотел поначалу закрыть глаза, но вовремя вспомнил о данном Богу обете, пересилил себя и стал смотреть в иллюминатор. Вертолет, самолет… разница-то не принципиальная, и нечего лукавить. При виде раскинувшихся внизу бескрайних лесов у Пантелеймона слегка закружилась голова.

Город остался позади, и через минуту-другую уже ничто не напоминало о его существовании. Извивались ленточки резвых речек, изредка проплывали жалкие хутора, с высоты чем-то напоминавшие грибы, – возможно, по той причине, что лес казался густой травой. Тучи разошлись, и в глаза Пантелеймону ударило солнце. Он поменял простые очки на защитные и продолжил обзор.

Время от времени он поглядывал на часы – не нарушился ли их ход, не попали ли они в аномальную зону. Но нет: часы, похоже, шли как положено.

В порядке был и компас: его стрелка не вертелась как бешеная, что отмечалось некоторыми местными исследователями, – во всяком случае, теми, кто сумел вернуться и рассказать об этом. Да, кстати, и в газетах, особенно в желтой прессе, о подобном писали достаточно часто.

Но успокаиваться опасно и безответственно.

Челобитных пристально наблюдал, пытаясь обнаружить в окружающей действительности хоть малый изъян.

Однако главной проблемой на тот момент ему представлялась вожделенная лошадь. Интересно, сколько заломит за нее местное кулачье? По странному обыкновению, невесть куда уходившему корнями, протодьякон причислял к кулачью всех без исключения сельских жителей – впрочем, беззлобно и даже ласково. Он симпатизировал крестьянству, которое нынче то ли существовало, то ли нет: ясности в этом вопросе не было.

«И очень важно на этой самой лошади не заблудиться, коль скоро у меня не будет сопровождающих», – пришло в голову протодьякону.

В его распоряжении – подробнейшая карта, изготовленная картографами Инквизиции, где есть и Крошкино, и Зуевка, и много чего еще, – впечатление такое, что, куда бы ни направился, будет просто рукой подать. В этом коварство всех карт на свете!

Но уж если леший возьмется за него и затеет кружить по оврагам и балкам…

О лешем протодьякон думал совершенно серьезно. Он-то отлично знал, что никаких аномалий не бывает, есть лишь одно – нечистая сила.