Читать книгу Сны сбываются по пятницам - Домна Токмина - Страница 5

Валентина достала из антресолей семейный альбом. Её детских фотографий не было, они остались в родительском доме. Валя с любовью провела взглядом по фотографиям детей – двойняшки, абсолютно не похожие друг на друга, всегда фотографировались только вместе. И до сих пор привязаны друг к другу, даже учиться поехали в один университет.

Как Валя по ним скучала! Хотя понимала, что у детей теперь своя жизнь. Однажды, сетуя на свой возраст, вывела из себя Елену Ивановну:

– Ну какой это возраст – тридцать семь лет, ты среди нас самая молодая, тебе ли говорить о возрасте! А знаешь, сколько лет было матери Татьяны Лариной, когда поэт называл ее старушкой? Тридцать пять.

– Это которая на абонементе работает? – вмешалась в разговор Галина Федоровна.

– Нет, это из другой оперы, – резко ответила коллега. – Здесь имеется в виду произведение Александра Сергеевича Пушкина «Евгений Онегин».

– Там тоже была Ларина? Надо же, какое совпадение, – удивилась ее тёзка.

– Такое впечатление, Галина Федоровна, что Вы школу вообще не посещали, – съязвила Елена Ивановна, возмутившись невежеством коллеги.

– Здрасьте, приехали, в одну школу ходили, забыла что ли? – удивилась плохой памяти Елены Ивановны тезка.

Многим казалось, что неприязнь двух Поповых уходит корнями в далекое детство, где-то их пути пересеклись, и светофор замкнуло.

– Да, как быстро летит время, – рассуждала над семейными фотографиями Валя. «Кажется, совсем недавно она переступила порог этой квартиры, а столько времени прошло – целая жизнь. Нет уже в живых свекрови и свёкра, светлая им память.

С фотографии, уставившись в объектив, кто серьезно, кто строго смотрели родственники. Свёкор, как и все Свинопасовы, упитанный с колючим взглядом маленьких бесцветных глаз. Свекровь смолоду была женщиной интересной, с возрастом превратившись во вторую половину мужа и внешне и по характеру. Не зря говорят: с кем поведешься – от того и наберешься.

– Неужели, и я со временем стану похожей на мужа? – ужаснулась отчего-то Валя.

Свекры новую сноху не приняли, они демонстративно ее игнорировали, с сыном в ее присутствии не называли иначе, как «эта девица». Всё время вспоминали о каких-то приличных девушках, которые были достойны их Алёши. Как правило, в пользу говорило место их работы, это были представительницы очень нужных профессий: зубной техник, продавец, повар. А что взять с Валентины-библиотечный техникум!

Именно так, с брезгливостью в голосе произносили это словосочетание-«библиотечный техникум», хотя к книгам у них было отношение особое – в доме их иметь нужно. И свекровь и свёкор занимали начальственные должности, свёкор был профсоюзным лидером на освобожденной основе.

Эта должность предполагала ряд преимуществ и поблажек. К их числу относилась подписка на собрание сочинений известных писателей. Издания, действительно, в превосходных переплётах стройными рядами красовались в шкафах за стеклянными дверцами.

Увидев это немыслимое богатство, Валентина взяла один из томов её любимого писателя Джека Лондона и, услышав вопль, чуть не выронила его из рук.

– Книги здесь не для этого стоят, чтобы их трогали, – взвизгнула свекровь.

– А для чего? – удивилась Валя.

– Не для этого, – убедительно произнесла свекровь.

Конечно, имея такую богатую библиотеку, можно с презрением относиться к библиотеке. И, когда Валентина нашла работу по специальности, в доме начались скандалы. Муж настаивал уволиться, ему казалось, что читатели-мужчины в библиотеку ходят только за тем, чтобы соблазнить девушек, работающих там. Ему и в голову не приходило, что могут быть и другие интересы, кроме обольщения.

Свёкор не мог смириться, что она работает за копейки, и от её службы никакого существенного достатка в семье нет. Поэтому иначе, как «дармоедка», он её не называл. Свекровь недовольно поджимала губы, но своё мнение держала при себе. Родители мужа были очень скупые. Они старались не тратить ни на себя, ни на своих детей. Никаких лишних обнов, никаких поездок в отпуске. Каждую лишнюю копейку они откладывали на сберегательную книжку, но с какой целью не мог объяснить ни один из них.

В тот момент они могли купить три машины, а потом денежная реформа, и всё…

Леша успокоился только, когда его жена перешла в отдел обработки и комплектования, куда мужикам посторонним вход воспрещен.

Свёкор был личностью очень подлой, при сыне он со снохой вёл себя относительно спокойно, то есть молчал, не замечая её, но стоило остаться один на один, начинал издеваться. Если Валя начинала мыть полы, он надевал грязные туфли и ходил по мокрому полу, не давая высохнуть. Перед приходом жены вновь становился примерным. Заметив грязные разводы, свекровь сурово поджимала губы.

Когда Валя читала книгу, свёкор демонстративно выключал свет, уходя на кухню, где при ясном свете заливал своё горе или радость в зависимости от обстоятельств.

Валентина готовила вкусно, и если свёкор не знал, что это приготовлено снохой, мог и добавки попросить, но если выяснялось, что пища приготовлена Валентиной, то демонстративно выплёскивал в унитаз. Валя старалась не показывать своих слёз и не жаловалась Алексею – все-таки родители.

Лишь однажды, не выдержав очередной выходки свёкра, она попыталась убедить Лёшу снять квартиру и попробовать жить самостоятельно. На что муж страшно разозлился и даже ударил её.

На другой день Валентина, написав записку мужу, чтобы не беспокоился, отправилась на вокзал и купила билет домой к матери, но уехать не успела: на перроне показался муж со своим отцом. Они выхватили из её рук багаж и молча направились домой.

Билет на поезд оказался в одной из её сумок, деньги тоже. Так пришлось вернуться. Лишь когда родились внуки, свекровь немного смягчила свой нрав, но всё же ни невестка, ни внуки её особо не заботили.

Когда детям исполнилось по два года, неожиданно у свёкра обнаружили рак. Из грузного большого мужчины в считанные месяцы он превратился в скелет. Необходимо было колоть наркотики, от страшных болей он кричал. Врачи посоветовали нанять медсестру, чтобы приходила и делала уколы в определенное время.

Валя во время учёбы даже сдавала экзамен по лечебному делу, где их учили перевязывать, обрабатывать раны, ставить уколы. Свёкру пришлось смириться: ни сил, ни времени у него не было. Накануне смерти, говорят, люди предчувствуют свою кончину, он призвал домочадцев и попрощался с каждым:

– Валя прости меня, если сможешь, я много тебе зла делал, ты этого не заслужила.

Валя расплакалась: ей было жалко свёкра. На рассвете его не стало. Свекровь осталась на руках с одиннадцатилетней дочерью Светой. Как-то маленькая дочь Валентины заинтересовалась этим феноменом.

– Мама, – спросила она Валентину, – бабу зовут Светой, тётю Свету тоже Светой, меня Светой, а деду тоже Светой зовут? Ей было непонятно, почему всех зовут одним именем.

Хотя свекровь пояснила:

– Это наше родовое имя, оно привлекает к себе деньги, у нас всех в роду называют одинаковыми именами.

– Странная философия, – подумала тогда Валентина. Когда свёкор умер, ему было всего сорок семь лет, свекровь в сорок два года осталась вдовой. Какие молодые!

Наконец, Алексею выделили на работе двухкомнатную квартиру. Это было огромное счастье для Валентины, но Алексей не очень этому радовался, и причина ей была не понятна. Неожиданно для всех мать Алексея предложила обменяться квартирами, чтобы меньше платить за коммунальные услуги, да и район ей там нравился больше.

Свекровь летом пропадала на даче, которую успел приобрести еще при жизни её муж. Но цивильный вид этой даче придал сын, он построил там домик, теплицу, пробурил колодец, сделал кое-какие посадки в надежде, что и его семье хоть что-нибудь перепадёт.

Время было голодное, но ни одной ягодки с участка они так и не увидели, свекровь обладала удивительной скупостью, даже по отношению к собственным внукам.

– Давайте вместе посадим картошку, а потом поделимся, – предложила она однажды.

– Мы, вообще-то, хотим свою дачу завести, – поделилась надеждами сноха.

– Зачем вам своя дача, если на этой всем работы хватит? – возмутилась Светлана Николаевна.

Валя тяжело вздохнула: Алексей будет делать всё, как мать скажет. Приближалось время к сбору картофеля.

– Мам, когда картошку копать будем, а то мне надо будет на работе отпроситься? – позвонил он матери.

– Не надо отпрашиваться, я уже выкопала, – ответила она.

– У тебя же спина болела, я бы мог всё сам сделать, – не унимался заботливый сын. – И нашу долю ты тоже выкопала?

– Всё выкопала, – хихикнула свекровь. – твоя доля в сарайчике стоит.

Алексей на машине съездил на дачу и вернулся очень быстро.

– Ничего не понимаю, – растерянно произнес он, – в сарайчике только полведра мелкой картошки.

– Ты хорошо посмотрел? – стала переживать жена, – может, украл кто, если на поле оставили.

– Нет, мать сказала: в сарайчике.

– Так сходи к ней, узнай, чего терзаться, – успокоила супруга.

Алексей пришел от матери злой, долго молчал, потом, наконец, рассказал. Когда сын задал вопрос, куда могла деваться картошка, его мать начала кричать:

– Чтоб ты сдох! Это вся твоя картошка. Свою я сдала в обмен на обувь, себе и Светке.

В то время всяческие кооперативы скупали урожай в обмен на вещи. Алексей не стал ругаться, а молча, развернулся и пошел. Вдогонку ему неслись проклятия родной матери. С того момента он её возненавидел.

Она и раньше не особо горела желаньем с ними общаться, а тут и вовсе появился повод не знаться с роднёй. Только внуки не могли понять, почему бабушка, когда они ее видят, делает вид, что их не узнаёт.

Недолго думая, они решили навестить бабулю. В то время им было по четыре года. Пешком они добрались до бабы Светы. Та, увидев их, мокрых от начавшегося дождя, пожалела и, дав по конфетке, отправила обратно домой. В это время Валентина обзвонила от соседки всех друзей, морги, больницы, милицию, она не знала, где искать детей. От горя выла на одной ноте.

Неожиданно двойняшки, промокшие и грязные, с виноватыми лицами оказались на пороге своего дома. В том, что они гостили у бабушки, не признались, и Валя никогда бы об этом не узнала, если бы свекровь сама не позвонила ей на работу.

Заметив, что Валентина вот-вот упадёт в обморок, так побледнело ее лицо, коллеги переполошились:

– Всё нормально, – синими губами произнесла она. – Знаете, что мне свекровь сказала? Говорит:

– Я всегда знала, что ты совсем не та женщина, которая нужна моему сыну. Но теперь я вижу, что ты – никудышная мать. Ты своих детей вчера не потеряла? Они у меня были. Пришли среди ночи, слышу, кто-то в дверь скребется. Мокрые. Я им говорю: «Вы зачем сюда пришли, мать, наверное, волнуется!» Это всё твое неправильное воспитание. Я их побоялась провожать, у нас тут женщину в подъезде убили недавно, гроб в подъезде стоит, маньяки стадами ходят, а у неё дети по ночам гуляют. Да тебя надо лишить материнских прав. Говорю твоим детям: «Домой идите и больше так не делайте!» Я об этом еще Алексею скажу, молчать не стану!

– Не может быть! – возмутились все без исключения.

И действительно, потом она позвонила сыну и с возмущением поведала о происшествии. Но к удивлению своему, сын не разделил её мнение. Мало того, Алексей, когда узнал об этом, запретил всем общаться с его мамашей. Самое страшное, что свекровь искренне считала, что ничего предосудительного она не сделала и во всём винила сноху. Искренне радовалась, что после смерти мужа ушла жить в двухкомнатную квартиру, которую приобрёл ей Алексей, чтобы «пожить для себя» и поменьше платить за коммунальные услуги, – как объясняла она всем.

Умерла свекровь от этой же болезни, что и свекор. И только незадолго до смерти впервые по-человечески поговорила со снохой. Неужели, чтобы понять что-то в жизни, нужно дождаться смерти?

Но по какой-то непонятной причине Алексей запретил менять обстановку в квартире.

Вся мебель осталась той же, что при жизни родителей.

Елена Ивановна, как женщина состоятельная, могла себе позволить в течение года побывать в разных странах. Она делила отпуск на части и, когда весь российский народ мёрз у себя на родине, Леночка загорала где-нибудь в Тайланде или Африке. Летом или весной она любила прокатиться в Европу.

– Я была в Руане. На месте сожжения Жанны Д`Арк воздвигнута стела. Но гид нам рассказала, что Жанна не могла быть дочерью крестьянина, об этом свидетельствует приставка Д`, что само по себе является доказательством, что Жанна относилась к дворянскому сословию. Кроме того, её отец собирал налоги, значит, был человеком грамотным, и это уж точно не крестьянин. Но самое интересное, оказывается, Жанна не была сожжена, вместо неё сожгли другую женщину. А Жанну король наградил и выдал замуж, взяв с нее слово никогда не упоминать, кто она на самом деле. Я под таким впечатлением! А замки Луары – это вообще что-то невообразимое, только ради них стоило побывать во Франции. Правда, в самом Париже я страшно разочарована, представляла его совсем не таким: романтичным, уютным, одним словом, городом влюбленных. Я, конечно, не имею в виду Эйфелеву башню, Собор Парижской Богоматери, Лувр… Но в целом, весь город какой-то захламленный.

Пока Елена Ивановна делилась впечатлениями о поездке с коллегами, лицо Галины Фёдоровны всё больше наливалось яростью. Она не признавала ничьего превосходства:

– Тоже мне заслуга, на чужие деньги прокатиться по загранице. Главное, что человек сам из себя представляет. Про таких говорят: из грязи да в князи. У меня вот нет денег на круизы, зато я горжусь, что потомка Лермонтова.

– Потомок, – машинально поправила Елена Ивановна.

– Потомок, если мужик, а я женщина, поэтому потомка, – сквозь зубы произнесла тёзка, демонстративно прижимая к груди сборник стихов упомянутого поэта.

– Не знала, что у Лермонтова есть потомки, в возрасте двадцати семи лет он скончался, так и не женившись, – добавила Вера Семеновна.

– Вы много не знаете. Я потомок по побочной линии – от внебрачного сына троюродной кузины, – пояснила с важностью Галина Федоровна.

– Вот как? – удивилась Елена Ивановна, – об этом факте, наверное, стоит сообщить литературоведам, исследующим биографию Михаила Юрьевича, – предложила она. – И как давно это стало тебе известно?

Галина Федоровна поджала недовольно губы:

– Недавно, – вынуждена была она ответить. – Я чувствовала, что в моей биографии что-то не так, иногда просыпается странная тяга к поэзии. Я даже завела тетрадь, где стихи пишу. Однажды я прочитала моему бой-френду, и он со мной согласился, что мою родословную нужно проверить, потому что такой талант с генами передается.

Я заказала через Интернет своё гинекологическое дерево, отдала не так уж много денег и теперь я точно знаю, что из графского рода. Мне всегда было лень на огороде картошку копать, теперь понимаю, почему.

– Ты имеешь в виду генеалогическое древо? – поправила её тезка.

– Ты сама-то поняла, что брякнула? – обрадовалась невежеству коллеги Галина Федоровна.

– И что это за побочная ветвь? Мне даже интересно стало, – изобразила внимание Елена Ивановна.

– Я понимаю твою зависть, Лена, не всякому суждено стать потомком такого рода, я даже стих сочинила по этому поводу. «Меня могила не страшит: там, говорят, страданье спит, В холодной вечной тишине», – поэтесса в нескольких поколениях замолкла, пытаясь вспомнить, что она написала дальше.

– «Но с жизнью жаль расстаться мне», – продекламировала её тезка.

– А ты откуда знаешь? – изумилась Галина Федоровна. – Я никому еще не читала.

– Зато мы в школе наизусть учили, кстати, в той же самой, где и ты училась, – не преминула напомнить Елена Ивановна.

Галина Федоровна расстроилась, но не оттого, что занялась плагиатом, а что искренне считала своим то, что уже являлось кем-то другим сочиненным.

– Иногда так бывает, люди могут выдумывать одно и то же одновременно. До сих пор идёт спор, кто лампочку изобрёл, да и радио тоже. Я в газете читала, – не находила своей вины Галина Федоровна.

– Конечно, – согласилась Елена Ивановна, – если они были современниками, а не как в этом случае.

Галина Федоровна, чувствуя подвох, прищурила свои бесцветные глазки:

– Ладно, у меня документы есть, – порывшись в столе, среди других важных бумаг она, наконец, нашла то, что искала.

Перед коллегами возник сертификат о родстве Галины Федоровны Поповой и Михаила Юрьевича Лермонтова. Прилагалась также схема генеалогического древа, из которого следовало, что от Лермонтовых отходил крючковатый сучок, который ветвился к некоей графине Лаптево-Спиногрызовой. И если все остальные ветви в некотором роде засохли, то упомянутая цвела и благоухала, дойдя, наконец, до владелицы этого сертификата.

– Довольно странная фамилия для дворян – Лаптево-Спиногрызова, – не смогла скрыть изумление Вера Семеновна.

– Фамилия Сухово-Кобылин вас не удивляет. А что здесь не так? Вы что многих дворян знаете? – возмутилась недоверием коллег Галина Федоровна.

– Ну что, против такого серьезного документа не попрешь, графиня, – хихикнула Вера Семеновна.

Но «графиня» Попова отреагировала высокомерным взглядом, брошенным поверх голов низшего сословия.

Валентина все это время молчала, загадочно улыбаясь, чем еще больше раздражала новоявленную графиню. Её светлость сильно бы удивилась, узнав, о чем в тот момент коллега думает, принимая её улыбку за издевательскую.

Валентина же радовалась за Галину, наивно веря во все, что та говорила. Вот самой Валентине и пытаться найти в ее родословной хоть какого-то завалящегося аристократа не стоило: до четырех колен ее рода все просматривалось как на ладони: женщины – домохозяйки и мужчины из рабочего сословия.

Неожиданно в помещении потемнело, все обратили внимание на окна: солнце скрылось, небо затянулось тучами, низвергнувшими в один момент массу воды. Дождь не шел в обычном понимании этой фразы, он обрушился водопадом.

– Вот черт, – возмутилась Галина Федоровна, – я бы этих синоптиков штрафовала. Обещали безоблачный день, я даже зонтик не взяла, как теперь домой добираться!

Тема плавно перешла на непредсказуемость погоды, недобросовестность её предсказателей. И напоминанием о недавнем разговоре послужила лишь фраза, сказанная Еленой Ивановной в конце рабочего дня:

– Ваше высочество, карета подана!