Читать книгу Свой среди воров - Дуглас Хьюлик - Страница 6

На «тайном наречии дна», как непременно назвал бы наш язык Балдезар, подобные мне зовутся Носами. Это значит, что я зарабатываю на жизнь тем, что сую свой нос куда не надо, принюхиваюсь ко всякому дерьму и всем докучаю. Я поставляю сведения и собираю их любыми способами: нанимаю стукачей, даю взятки, подслушиваю, шантажирую, подставляю, граблю, иногда – редко – даже пытаю, лишь бы добыть информацию.

Это и отличает Носа от заурядного торговца слухами: мы не просто собираем сведения, а сводим их воедино. Любой Губошлеп может продать тебе слух за хорошую цену, но если нужно узнать подоплеку, кто его запустил и зачем – пожалуйте к Носу. Нос не просто собирает сплетни – мы просеиваем слухи, сопоставляем детали и замечаем то, что обычно упускается Кругом. Мы не просто узнаем о событии, но выясняем причину.

А потом продаем.

Кому продаем – зависит от того, какой ты Нос. Если Широкий, то ты работаешь по улице и сливаешь тому, кто заплатит больше. Просто и без затей. Работа опасная, потому что кому же понравится, когда человек слишком много знает, но умный Нос всегда помнит меру, и его не трогают.

А вот Длинные Носы – они не высовываются и нарытым не хвалятся. Они зарабатывают тем, что внедряются в банду соперника и поставляют сведения своему настоящему хозяину. Длинными Носами становятся особые люди – отчаянно смелые и такие же цеплючие и дурные, как мангусты или имперские сборщики налогов. Обычно и не догадываешься, что такой-то – Длинный Нос, пока тот не всплывет в гавани.

Третья разновидность – Острые Носы. Вот я такой. Я работаю на Никко: присматриваю за его людьми, вынюхиваю, кто пытается его надуть, а кто честно платит долю, и не даю мелким проблемам стать большими. Кенты не жалуют Острых Носов, но мое ремесло дает мне то, чего другие Носы не имеют, – крышу. Всякий, кто решит докопаться до меня, знает, что будет иметь дело с Никко. Поэтому я неплохо устроился. Но есть и минусы – то, например, что я должен отчитываться перед Никко. И весьма часто.

Это мучение случается в самое неподходящее время.

Дверь наверху открылась, и меня втолкнули в контору двое дюжих Рук. Обставлена комната была скудно: стол, два стула, четыре голые стены и маленькое окошко, выходящее на улицу. На столе – тарелка с остатками завтрака Никко. Они воняли мясом и жиром. Средь этого запаха стояли и ждали двое.

Никко застыл у окна, сцепив за спиной руки. Я моргнул, солнце било прямо в глаза, но взгляда не отвел. Это было бы неуважительно по отношению к боссу.

В молодости Никко выглядел как сущий громила – вдвое шире меня, сплошные мускулы. А теперь он походил на вечернюю тень самого себя – все еще высокий и сильный, но весь оплыл. Под челюстью собрался второй подбородок, да и вширь он стал раздаваться не мускулами, а жиром. Под глазами залегли серые тени, и при неправильном освещении Никко выглядел изможденным. Волосы поредели. Но даже таким постаревший Никкодемус Аллудрус был круче многих. И он это доказал три месяца назад: сломал спину наемному убийце, хотя гаррота уже впилась ему в шею. У Никко осталась хватка, и с этим никто не спорил.

Второй человек прислонился к дальней стене. Он стоял, скрестив руки на груди, в ушах поблескивали серебряные серьги, на пальцах – кольца. Высокий, худощавый, элегантно одетый, с острыми чертами лица и не менее острым умом. Его звали Шатуном, и он ходил у Никко в старших начальниках по надзору за порядком на улицах. Никко предпочитал решать проблемы обрезком свинцовой трубы, а Шатун – стилетом. Мы с Шатуном были похожи и методами, и характерами, могли бы стать неразлейвода, но получились вода и масло.

Оба пребывали в скверном расположении духа. Я составил компанию.

– Очень мило, что ты зашел, Дрот. Садись, – пригласил Никко, не поворачиваясь.

Я сел. И услышал, что Руки встали по обе стороны двери. Между громилами и Шатуном – плохо дело. Обычно мы с Никко встречались наедине. Он не любил, когда кто-то узнавал свежие новости одновременно с ним.

– Я не привык ждать по два дня, когда зову, – проговорил Никко.

Я сел прямее. Два дня? Вот черт! Мендросс не сказал, что Никко велел мне явиться еще вчера. Я потер глаза, стараясь проснуться. И сунул в рот зерно ахрами.

– Я был в гуще событий, когда мне доложили, – ответил я. – Кто же знал, что ты давно меня ждешь?

– А я вот слыхал, что, когда тебе сказали, ты с контрабандистом уже разобрался.

Я моргнул. Откуда Никко знал об Ателе? Я постарался, чтобы эта история не всплыла.

Ах, ну да. Конечно.

– Хрясь, – буркнул я.

– Этому Живорезу было что о тебе доложить, – заметил Никко, по-прежнему глядя в окно. – Ни слова похвалы.

– Да эта зверюжина бесится, потому что…

Никко поднял мясистую лапищу:

– Дрот, мне наплевать, чем ты занимаешься в свободное время. Отстегиваешь долю, и я доволен. Но мне не наплевать, когда люди отлынивают от работы.

«Люди», значит. То есть я.

– Послушай, – пробормотал я, – я опоздал и приношу извинения. Искренне. Я не знал, что ты ждешь…

Никко развернулся ко мне.

– Да насрать мне на это! – заорал он. – Мне и звать тебя было незачем! Если бы ты работал как надо, а не с реликтовым говном возился, я бы про Десять Путей уже два дня как знал! Мне пришлось слушать дно. Я не обязан слушать это гребаное дно, Дрот, потому что плачу за это тебе.

– Десять Путей? – переспросил я, гоняя во рту зерно и лихорадочно вспоминая сперва слова Мендросса, а после все, что слышал об этом кордоне за последние два месяца. Но ничего особенного не всплыло. – Какого хрена ты паришься о Десяти Путях?

– Дно, – отозвался Шатун.

Я глянул на него:

– Тебя кто-то спрашивал?

Шатун хладнокровно улыбнулся:

– На дне пошел звон, что в Десяти Путях хотят подвинуть Никко.

– На дне, говоришь? – подхватил я. – Да что ты понимаешь в звоне?

– У меня свои уши есть, – сказал Шатун.

– Ага, вижу. Красивые сережки.

– Люди говорят, что дело серьезное.

– Серьезное, – повторил я. – Ладно. Тогда ответь мне на пару вопросов, Повелитель Улиц. Ты эти сведения проверял? Может, Носа послал или кого-то из местных? Или сам оторвал задницу и сгонял? Тебе не приходило в голову, что это может быть просто сплетня? Или ты сделал стойку, едва услышал?

Шатун отлепился от стены и рыкнул:

– Я обойдусь без советов Носа, как работать на дне!

– Конечно обойдешься, – произнес я и повернулся к Никко. – Он порет ахинею.

– Почему? – спросил Шатун. – Потому что ты со мной не согласен?

Я демонстративно медленно скрестил на груди руки и откинулся в кресле. Бедные мои глаза – и так устали, а тут еще мерзкий свет из окна, и голова сейчас разболится. Тем не менее я добродушно улыбнулся.

– Ответь ему, – приказал Никко.

– Зачем? – возразил я. – Если Шатуну угодно верить всему, что болтают, то на здоровье. Я не буду обучать его задарма.

Никко шагнул ко мне, половицы заскрипели.

– Ответь, тебе сказано.

Я громко, на всю комнату, хрустнул зерном.

– Послушай, это какой-то бред. – Я начинал злиться. И ради этого меня сюда приволокли? – Кого-то там шуганули – и что, уже война? Я тебя умоляю. Это же Десять Путей! Там всегда так! Кто думает иначе, тот дурак. А если Шатуну хочется…

Для своего размера и веса двигался Никко быстро. Я не успел увернуться, как он шагнул и съездил меня по лицу.

Я чуть не слетел со стула. В голове зазвенело; щека на миг онемела, затем появилась боль. На плечи легли тяжелые ладони, и меня жестко усадили на место. Сначала я решил, что это Никко, но нет, он так и стоял напротив. Значит, Руки. Ребята остались не для красоты и держали меня сзади.

Я осторожно подвигал челюстью и ощутил вкус крови. И потекло – по губе, по бородке. Щека небось вдвое распухла. Ну и до кучи боль, которая поначалу лишь подбиралась к голове, а теперь расцвела.

Я по привычке потянулся за поясным кошелем с травами. Там хранились болеутоляющие средства – вощеные пакетики с порошками, листиками и мазями; может, найдется чуток Святого Бальзама для щеки…

Вмешался Рука. Не позволил.

– Не рыпайся, – сказал Никко. Он потирал ушибленную ладонь. – Поосторожней, Дрот.

И он наклонился к моему лицу, благоухая луком.

– Понимаешь, почему я тебе врезал?

Я кивнул и медленно высвободил руку.

– Потому что ты согласен с Шатуном?

– Отчасти да. А еще почему?

– Потому что я походя назвал тебя дураком?

Никко с маху дал кулаком мне в живот. Я согнулся пополам, но Руки вцепились в плечи и дернули меня назад. Я сидел, хватая ртом воздух, внутри все перекрутило. Я решил, что если блевать, то прямо Никко на сапог.

– Об этом я не подумал, – заметил Никко, выпрямляясь. – А еще?

Он терпеливо ждал, пока я давился и задыхался. Я наконец глотнул воздуха и выдавил:

– За то, что я не ответил ему, когда ты в первый раз приказал.

– Не раз, а два, – поправил Никко. – И третьего не будет.

Я слабо кивнул и с трудом выдохнул. Что-то было неладно: Никко, конечно, на руку скор и вообще скотина, но никогда не бил меня за пререкания. Он чем-то всерьез озаботился.

Я моргнул и встряхнул головой. Башка раскалывалась, недосып никуда не делся, и соображал я туго.

– Это же Десять Путей, – повторил я, выгадывая время. Голос прозвучал тверже, чем я рассчитывал. Спасибо ахрами. – Дыра дырой, набитая мокрушниками и мелким паханьем. Они постоянно грызутся, иначе в люди не выбиться. Навел шороху, надул кого посерьезнее – глядишь, и приподнялся.

– Так и сейчас, – продолжил я. – Кто-то играет мышцой и смотрит, насколько ты прогнешься. А мы там не сильно в Тузах и первые в списке. Пошли туда пару Резунов, пусть покоцают местных; иного можно и замочить. Тамошний Клан мигом поймет, чем пахнет.

– Я уже послал, – огрызнулся Никко.

– Отлично, – сказал я.

– Они не вернулись.

– Да ну?

Никко отошел от меня и уселся за стол.

– Скажи ему, – велел он Шатуну.

– Мы послали туда троих Резунов, – сообщил тот. – Ни один не вернулся. Это было два дня назад. А вчера ночью мы отправили туда Рук – двоих. И еще четырех Резунов. Рука – один – приплелся сегодня утром. Покоцанный. Помер через час.

Я негромко присвистнул. Ну, с Резунами понятно. Хорошие боевики, но при желании найдутся не хуже. Другое дело – Руки. Это гвардия Круга. Его мускулы. Потеря двух Рук и четырех Резунов на паршивом кордоне была для Никко не просто дурным знаком – позором.

Теперь я понял Никко. Он должен был наказать виновного, и побыстрее. Иначе потеряет лицо. А то ему раз кровь пустили, два пустили – и вот чужое паханье кружит вокруг его делянки, примериваясь, куда бы тяпнуть. Псы недолго остаются вожаками, если позволяют щенкам задирать на них лапу.

– Я ничего об этом не слышал, – сказал я. – И это хорошо.

Они уставились на меня.

– Это означает, что наши сумели сохранить дело в тайне и у нас есть пространство для маневра.

– Плевать мне на «пространство», – проговорил Никко. – На улицах жалуются – значит, кто-то сболтнул.

И он мрачно покосился на Шатуна:

– А не должен был.

Шатун пожал плечами, и я вдруг понял. Шатуна назначили главным в Десяти Путях. Я чуть не расхохотался. Лучшего Туза для этой помойки не найти.

Никко взглянул на меня:

– А ты чего лыбишься?

Я что-то проблеял.

– Опаздываешь на два дня, пререкаешься, плетешь про вчерашний день, а теперь скалишься?

– Да я…

– Завали хлебало.

Я завалил.

Никко подчистил коркой подливку и отправил в рот.

– Короче, – прочавкал он и ткнул пальцем в Шатуна. – Козлы, которые это сделали, должны дорого поплатиться. Такого паскудства я не спущу никому. Донеси эту мысль до уродов из Десяти Путей.

Шатун прикинул.

– Как далеко мне зайти в этом деле?

– Как понадобится. Но… – Никко умолк, глотая, после чего договорил: – Я не хочу, чтобы ты сжег этот чертов кордон дотла. Понятно?

Шатун слегка расстроился, но послушно кивнул.

Я тоже. Никко был умен. Десять Путей – дыра, но гордая. Чужого начальства там не терпели – так, разрешали с краешку примоститься. Да к черту, туда не совалась даже городская стража. Если Шатун разойдется, против него восстанет большая часть тамошнего Круга.

– Добро, – сказал Никко. И отмахнул Шатуну: – Проваливай к дьяволу.

Тот слегка поклонился, ухмыльнулся мне и вышел. Поскольку Руки по-прежнему нависали, я понял намек и не двинулся с места.

Никко отпил чашку не знаю чего, состроил мину и отставил в сторону.

– И ты пойдешь.

Я подобрался:

– Что?

– В Десять Путей. Отправишься с ним.

Мать твою за ногу, этого я и боялся. Пять лет я угробил на то, чтобы выползти из этой помойной ямы. Это не было ни приятно, ни просто, и я поклялся не возвращаться. К тому же, будучи занят там, я не найду ни реликвию, ни Иокладию.

Я облизнул губы, лихорадочно соображая.

– Вряд ли я подхожу для этого дела. Я родом оттуда.

– Вот и отлично, ты знаешь кордон.

– Знал, – поправил я Никко. – Это было давно. А если кто-то и вспомнит, то, может, и побеседует, но с тем же успехом прирежет. Я уходил оттуда не по-хорошему.

– Вот и возьмешь с собой Резунов.

– Ты же знаешь, что я так не работаю, – сказал я и взялся за бородку. – Проклятье, Никко, ты совсем…

Никко щелкнул пальцами. Тяжелые лапы вдавили меня в сиденье, да чуть не насквозь. Я поморщился и снова стал молодцом, но никого этим не обманул.

Никко откинулся в кресле и стал изучать ногти.

– Дрот, мы опять разошлись во мнениях?

– Нет, – сказал я, – просто…

– Я спрашиваю: мы разошлись во мнениях?

Громилы надавили со всей дури, и что-то угрожающе затрещало. Может, стул, а скорее – хребет.

– Нет, – выдохнул я. – Нисколько!

– Хорошо. – Никко кивнул, и меня отпустили. – Выйдите.

Руки вышли из комнаты, притворив за собой дверь. Никко ждал, пока на лестнице стихнет их топот. Потом заговорил:

– Твое счастье, Дрот, что ты мне нравишься.

– Ага, повезло, – пробормотал я, потирая плечи. Вроде цел.

– Иди к черту, Дрот! – Никко ткнул пальцем туда, где недавно стояли Руки. – Мне следовало велеть им выбить из тебя дурь! Ты что о себе возомнил? Ты спорил со мной при них и при Шатуне! Болван!

Он вернулся в кресло и смерил меня гневным взглядом.

– Иногда мне кажется, что я тебе слишком много воли даю даже для Носа. Забываешься, Дрот.

– Поверь, я знаю свое место.

– Не нарывайся, Дрот. Только не сейчас.

Я поднял руки – сдаюсь.

– Все, я понял. Никаких возражений в присутствии нижестоящих.

Или вообще никаких, до поры. Эту простую мысль усвоил даже мой изнуренный мозг. Сейчас я должен подыграть и выгадать время.

– Так что от меня нужно в Десяти Путях?

– Я хочу разобраться, что за хрень там творится.

Я нахмурился, так как ждал приказа ходить хвостом за Шатуном и докладывать о его успехах.

– Разве это не Шатуна дело? Он старший.

– Шатун может морду набить да кишки выпустить кому угодно, а главного не заметит. А ты заметишь, вот и поводи носом. И никому ни слова, только мне.

– Ты ему не доверяешь?

– Доверие тут ни при чем. Я просто хочу сравнить, что скажет он и что скажешь ты.

Ах вот оно что! Он нам обоим не доверяет. Замечательно.

Я поискал в бородке, все еще мокрой от крови.

– Шатуну не понравится, что я шныряю вокруг, а он не в теме.

Шатуну оно не понравилось бы, даже будь он в теме, но это было дело десятое.

– Кость в горле, – кивнул Никко, встал и снова подошел к окну. – Но для его работы всего и не нужно знать.

Я обдумал эти слова.

– Значит, не все и знает. Ты ведь о чем-то умолчал?

Никко не обернулся. Вместо этого, он провел пальцем по оконной раме, проверяя пыль.

– Рука, который выбрался из Десяти Путей, прожил достаточно, чтобы назвать два имени. Одно из них – Федим.

Я покачал головой:

– Впервые слышу.

– Это Дилер, который жаловался на крышу. – Никко сдул пыль с кончика пальца. – В Десяти Путях тошно и без нытья этого дешевого барыги. Поговори с ним. Выясни, что ему известно. Потом кончи.

Я поморщился, но спорить не стал.

– А второе имя?

Никко так долго смотрел на свой палец, что я уже было решил, что он ничего не скажет. Затем он потер указательный палец о большой и нехорошо улыбнулся.

– Келлз, – молвил он.

Я бы сел, если бы уже не сидел. Но все равно вцепился в сиденье, чтобы не сверзиться.

– Келлз? – переспросил я.

Приплыли.