Читать книгу Особые отношения - Дуглас Кеннеди - Страница 2

Глава первая

Оглавление

Примерно через час после нашего знакомства с Тони он спас мне жизнь.

Понимаю, звучит немного мелодраматично, но это чистая правда. Ну, по крайней мере, я максимально правдива для журналистки.

Все случилось в Сомали – стране, где я ни разу не бывала, пока однажды у меня в Каире не зазвонил телефон и я не получила срочное задание туда выехать. Был вечер пятницы – у мусульман религиозный праздник. Как и большинство иностранных корреспондентов в столице Египта, я использовала этот официальный выходной по прямому назначению – отдыхала. Я загорала у бассейна клуба «Гезира». Раньше, при короле Фаруке, это было излюбленное место британских офицеров, теперь же клуб облюбовала каирская светская тусовка и кое-кто из иностранцев, обитающих в египетской столице. Хотя, конечно, солнцем в Египте никого не удивишь, журналистам удается его видеть только изредка. Особенно таким рабочим лошадкам, как я, которым приходится в одиночку покрывать не только весь Ближний Восток, но еще и Восточную Африку. Именно поэтому мне тогда и позвонили в пятницу вечером.

– Это Салли Гудчайлд? – спросил незнакомый американец.

– Верно, – отозвалась я, садясь, и прижала трубку плотнее к уху, чтобы хоть что-то расслышать сквозь громкую болтовню двух египетских матрон, сидящих рядом. – Кто это?

– Дик Леонард из газеты.

Вытащив из сумки блокнот и ручку, я поднялась и отошла в угол веранды, где было потише. «Газета» была моим работодателем. Также известным как «Бостон пост». И если мне позвонили оттуда на мобильник, значит, явно что-то произошло.

– Я новый сотрудник иностранного отдела, – сказал Леонард. – Замещаю сегодня Чарли Джейкена. Вы, конечно, слышали о наводнении в Сомали?

Первое правило журналиста: ни под каким видом не сознавайся, что хоть на пять минут отвлекся и утратил контакт с миром. Поэтому я спросила:

– Сколько погибших?

– Согласно Си-эн-эн, точных сведений о числе жертв пока нет. Но, судя по репортажам, потоп 1997 года по сравнению с этим – просто грибной дождичек.

– Где именно в Сомали?

– Долина реки Джуба. Затопило по меньшей мере четыре деревни. Редактор хочет, чтобы кто-то туда съездил. Вы можете отбыть немедленно?

Вот так и вышло, что через четыре часа после разговора с Бостоном я сидела в самолете, совершающем рейс в Могадишо. Чтобы добраться до места, пришлось, смирившись со странностями эфиопских авиалиний, делать пересадку в Аддис-Абебе, так что в Могадишо мы прибыли уже за полночь. Я вышла во влажную африканскую ночь и попыталась найти такси до города. Наконец такси удалось поймать, но шофер вел машину, как камикадзе, да к тому же направился в город в объезд, по какой-то немощеной и совершенно безлюдной дороге. Когда я спросила, почему он выбрал такой странный маршрут, водитель зловеще расхохотался. Так что я достала мобильник, нажала несколько кнопок и попросила регистратора отеля «Центральный» в Могадишо немедленно сообщить в полицию, что меня похитили на такси, номер машины… (да, представьте, я взглянула на номерной знак, прежде чем сесть в салон). Шофер рассыпался в извинениях, тут же повернул на главную дорогу, уверяя, что не хочет неприятностей, и пояснил:

– Просто хотел довезти вас побыстрее, срезать.

– Среди ночи, когда пробок нет? Вы правда хотите, чтобы я вам поверила?

– Что же, теперь в отеле меня ждет полиция?

– Если довезете меня без приключений, я им дам отбой.

По магистрали мы без проблем добрались до отеля в Могадишо – таксист все извинялся, даже вдогонку, когда я уже вылезла из машины. Поспав четыре часа, я связалась с представительством Международного Красного Креста в Сомали и выторговала для себя местечко на их вертолете, вылетавшем в зону бедствия. Сидений внутри не было. Я, как и трое сотрудников Красного Креста, уселась на холодный металлический пол. Вертолет был старенький, и грохот стоял оглушительный. Оторвавшись от земли, машина опасно накренилась на правый борт – и мы повисли на толстых рубчатых ремнях, которыми пристегнулись перед стартом. Когда пилоту наконец удалось справиться с управлением и выровнять вертолет, мужчина, сидевший напротив меня, улыбнулся и произнес: «Что ж, неплохо стартовали».

Трудново было что-нибудь расслышать сквозь неумолчный грохот лопастей, но я все же уловила, что у парня английский акцент. Тогда, приглядевшись внимательнее, я подумала, что он не похож на социального работника. Дело было не в хладнокровии, проявленном в минуту, когда казалось, что мы вот-вот разобьемся. Дело было не в голубой джинсовой рубахе, не в джинсах и не в стильных роговых очках. И не в загорелом лице, которое, вкупе со светло-русыми волосами, было довольно привлекательным – для тех, кому нравятся обветренные бродяги. Нет – в том, что он не сотрудник Красного Креста, меня убедила именно эта улыбка, непринужденная, слегка игривая, которой он одарил меня, когда мы едва не расстались с жизнью. Тут-то я и поняла: он журналист.

Заметила я и то, как он оглядел меня: оценивающе, вероятно тоже догадываясь, что на соцработника я не тяну. Разумеется, мне было любопытно, какое впечатление я произвожу. У меня типичное лицо обитательницы Новой Англии, в стиле Эмили Дикинсон: худощавое, удлиненное, с белой кожей, легко обгорающей на солнце. Помнится, однажды человек, который собирался на мне жениться – и превратить в типичную домашнюю клушу, на что я решительно не подписывалась, – заметил, что я «можно сказать, красива на свой интересный манер». Когда я отсмеялась, меня осенило: он хотел сделать мне комплимент и при этом остаться честным. Он еще отметил, что ему нравится, как я слежу за собой. Спасибо, хоть не сказал, что я «молодо выгляжу». Хотя это как раз правда: на моем «интересном» лице почти нет морщинок, возраст не оставил на нем отметин, а в светло-каштановых волосах (довольно коротко стриженных) не проглядывает седина. Так что я, хоть и приближаюсь к среднему возрасту, вполне могу сойти за тридцатилетнюю.

Эти мои рассеянные мысли были резко прерваны, так как вертолет вдруг завалился налево, а потом на полной скорости взмыл вверх. Этот резкий, толчками, взлет – во время которого нас, привязанных ремнями, кидало из стороны в сторону, – сопровождался ясно различимым звуком пальбы из зенитки. Англичанин, порывшись в небольшом рюкзаке, извлек полевой бинокль. Не обращая внимания на протесты одного из сотрудников Красного Креста, он расстегнул ремень безопасности и пробрался к бортовому иллюминатору.

– Похоже, кто-то пытается нас сбить, – прокричал он, перекрывая рев мотора. Но голос его при этом оставался спокойным, разве что слегка удивленным.

– Кто это «кто-то»? – прокричала я в ответ.

– Как всегда, ублюдки из ополчения, – ответил он, не отрывая бинокля от глаз. – Те же молодчики, что устроили такую неразбериху во время прошлого наводнения.

– Но почему они обстреливают транспорт Красного Креста? – спросила я.

– Да просто чтобы пострелять. Они стреляют во все иностранное и во все, что движется. Для них это спорт…

Он обратился к троице затянутых ремнями медиков из Красного Креста:

– Надеюсь, ваш парень в кабине знает, что делает?

Никто не откликнулся – все трое сидели бледные от страха. Вот тут-то он и обернулся ко мне с широкой озорной улыбкой, и я подумала: да он получает удовольствие от нашего приключения!

Я улыбнулась в ответ. Это было предметом моей гордости: под огнем я никогда не выказывала страха. По опыту я знала: все, что ты можешь сделать в подобной ситуации, это вдохнуть поглубже, сконцентрироваться и уповать на то, что все обойдется. Поэтому я выбрала пятно на полу и пристально смотрела на него, непрерывно повторяя про себя: все будет хорошо, все будет просто отлично…

А потом вертолет сделал еще один круг, и англичанина отшвырнуло от окна, но он, извернувшись и схватившись за ремень, сумел не повалиться на пол и не покатиться по салону.

– С вами все в порядке? – спросила я.

Очередная обаятельная улыбка.

– Теперь да, – был ответ.

Еще три вызывающих тошноту поворота направо, за ними еще один рывок с ускорением, и мы, по-видимому, покинули опасную зону. Десять минут полета в нервном напряжении, и мы начали снижаться. Вытянув шею, я выглянула в иллюминатор и тихо ахнула. Подо мной расстилалась долина, полностью затопленная водой, – настоящий Всемирный потоп. Вода поглотила все. На поверхности качались всплывшие хижины, коровьи туши. Затем я увидела первый труп, плывший лицом вниз, а за ним еще четыре, два таких маленьких, что даже с высоты было очевидно: это дети.

Теперь уже все, кто находился в вертолете, смотрели в окна, осознавая размеры бедствия. Вертолет снова заложил вираж, поднялся выше и переместился к холму, куда не добралась вода. Там виднелись джипы и военные автомобили. При ближайшем рассмотрении стало ясно, что мы пытаемся приземлиться в полуразрушенном военном лагере сомалийской армии. Всюду в беспорядке стояла потрепанная военная техника, валялся какой-то инвентарь, вокруг суетилось с полсотни солдат. В стороне я разглядела три белых джипа с реющим над ними флагом Красного Креста. Вокруг собрались человек пятнадцать, они изо всех сил махали нам руками. Однако все было не так гладко. Метрах в ста от команды Красного Креста стояла группка сомалийских военных – и они так же энергично махали руками, жестами показывая, чтобы мы садились рядом с ними.

– Сейчас будет весело, – сказал англичанин.

– Не так, как в прошлый раз, – отозвался один из врачей.

– А что случилось в прошлый раз? – спросила я.

– Нас попытались ограбить, – ответил он.

– Тогда, в девяносто седьмом, такое тоже случалось, – заметил англичанин.

– Вы были здесь в девяносто седьмом? – спросила я.

– О да! – Он озарился очередной улыбкой. – Чудесное это местечко, Сомали. Особенно под водой.

Мы пролетели мимо солдат и джипов Красного Креста. Но похоже, соцработники там, на земле, разгадали маневр, потому что попрыгали в джипы, развернулись и рванули на полной скорости к прогалине среди кустарников, на которую мы приземлились. Краем глаза я взглянула на британца. Он прижал бинокль к окну, а язвительная улыбка с каждой секундой становилась все шире.

– Глядите-ка, там собрались устроить гонку, кто первый нас встретит, – сообщил он.

Выглянув, я увидела с десяток сомалийских солдат, бегущих в том же направлении.

– Понимаю, о чем вы, – прокричала я ему в тот момент, как мы приземлились, глухо стукнувшись о землю.

Почуяв твердую землю под ногами, сидевший передо мной парень из Красного Креста вскочил и рванул рычаг, запиравший дверь салона. Другие, не мешкая, бросились к грузовому отсеку в хвостовой части и принялись отстегивать ремни, закреплявшие ящики с медикаментами и пищевыми концентратами.

– Помощь нужна? – спросил англичанин у одного из парней.

– Спасибо, мы справимся, – ответил тот. – А вам лучше уносить ноги, пока не подоспели военные.

– Где ближайшая деревня?

– Была в километре к югу отсюда. Но от нее ничего не осталось.

– Ясно, – пробормотал он. Затем обратился ко мне: – Вы со мной?

Я кивнула, но потом повернулась к ребятам из Красного Креста:

– А как же вы-то справитесь с военными?

– Как обычно. Помурыжим их, потянем время, пока радист не свяжется с сомалийским центральным штабом – если можно его так назвать – и не велит какому-нибудь офицеру распорядиться, чтобы нас оставили в покое. А вы оба лучше поторапливайтесь. Солдаты действительно считают, что журналистам тут не место.

– Уже ушли, – сказала я. – Спасибо, что подбросили.

Мы с англичанином выбрались из вертолета. Оказавшись на земле, он хлопнул меня по плечу и указал на джипы Красного Креста. Пригнувшись, мы, не оглядываясь, побежали к ним. Это оказалось стратегически верным ходом: нам удалось ускользнуть от бдительных сомалийцев, которые уже успели окружить вертолет. Четверо направили ружья на команду Красного Креста. Один из солдат начал что-то выкрикивать – но они, не обращая на него внимания, явно приступили к процедуре «мурыженья». Хотя из-за шума мотора невозможно было расслышать слов, было очевидно, что ребята из Красного Креста уже не новички в этой опасной игре и знают, как себя вести. Англичанин подтолкнул меня локтем.

– Видите вон те деревья, – сказал он, показывая на жидкую рощицу метрах в пятидесяти от нас.

Я кивнула. Бросив последний взгляд на солдат – они рылись в коробках, – мы устремились к деревьям. Понадобилось всего двадцать секунд, чтобы преодолеть пятьдесят метров, но, Господи, какими же долгими они мне показались. Я понимала, что, если солдаты заметят две бегущие фигуры, естественной реакцией будет дать по ним очередь. Добежав до лесочка, мы нырнули за ближайшее дерево. Мы не запыхались – но, глянув на своего спутника, я заметила еле уловимую напряженность во взгляде, признак волнения. Поймав на себе мой взгляд, англичанин немедленно включил фирменную улыбку.

– Отлично, – прошептал он. – Как думаете, сумеем мы перебраться отсюда так, чтобы нас не подстрелили?

Я посмотрела в том направлении, куда он показывал – еще один перелесок, выходивший на разлившуюся реку, – и ответила твердым взглядом на его подначивавшую улыбку. «Меня еще ни разу не подстрелили», – сказала я. Мы выбежали из рощицы и что было сил устремились прямиком к следующему укрытию. Перебежка длилась около минуты – за это время в мире не раздалось ни звука, точнее, я не слышала ничего, кроме оглушительного топота собственных ног по траве. Но, как и в вертолете, когда мы первый раз оказались под огнем, я попыталась сосредоточиться на чем-нибудь отвлеченном, например на собственном дыхании. Англичанин бежал впереди. Но добравшись до деревьев, вдруг остановился как вкопанный. Я тоже притормозила, увидев, что он идет назад, высоко подняв руки над головой. Из-за деревьев показался сомалийский солдат, на вид совсем мальчишка – лет пятнадцати, не больше. Он наставил винтовку на англичанина, который что-то успокаивающе говорил, видимо нащупывая пути выхода из этой ситуации. Вдруг солдатик заметил меня – и когда он повернулся, переведя на меня ствол, я совершила серьезную ошибку, неверно оценив ситуацию. Вместо того чтобы немедленно изобразить подчинение – остановиться, поднять руки вверх и не делать резких движений (ведь меня в свое время учили, как поступать в таких случаях), – вместо этого я бросилась на землю в полной уверенности, что он сейчас поднимет стрельбу. В ответ он злобно выругался, пытаясь обнаружить меня в траве. И тут англичанин стремительно прыгнул на него и сбил на землю. Вскочив, я со всех ног бросилась к ним. Для начала англичанин кулаком врезал сомалийцу под дых, так что тот захрипел, потом ногой придавил к земле его руку с винтовкой. Мальчишка завопил.

– Отпусти ружье, – потребовал англичанин.

– Пошел ты… – проорал парень. Англичанин сильнее надавил башмаком на руку. На сей раз солдат выпустил оружие, а англичанин, проворно перехватив, наставил ствол на парня.

– Терпеть не могу грубиянов, – заявил он, взводя курок.

Мальчишка, скорчившись, громко рыдал, умоляя сохранить ему жизнь. Обернувшись к британцу, я начала:

– Не можете же вы…

А он посмотрел мне прямо в глаза и вдруг подмигнул. Потом, снова обернувшись к юному солдату, произнес:

– Слышал, что говорит моя подруга? Она не хочет, чтобы я тебя застрелил.

Мальчишка не ответил, только свернулся в комочек и плакал, как напуганный до смерти ребенок – да он таким и был.

– Мне кажется, ты должен попросить у нее прощения, а? – сказал англичанин. Я видела, что винтовка у него в руках подрагивает.

– Простите, простите, – пробормотал мальчишка, захлебываясь плачем. Англичанин посмотрел на меня.

– Вы прощаете его? – спросил он. Я кивнула.

Англичанин кивнул в ответ и повернулся к мальчишке:

– Как рука?

– Болит.

– За это извини. Теперь можешь идти.

Мальчишка, все еще дрожа, поднялся на ноги. Лицо его было полосатым от слез и грязи, а на штанах я увидела мокрое пятно – он обмочился со страху. Он смотрел на нас с ужасом, все еще уверенный, что сейчас его пристрелят. Надо отдать должное британцу: он подошел и ободряюще потрепал мальчишку по плечу.

– Все в порядке, – сказал он спокойно. – Мы ничего тебе не сделаем. Просто пообещай, что никому не скажешь, что видел нас. Обещаешь?

Солдат посмотрел на винтовку в его руках и часто закивал.

– Хорошо. Последний вопрос. Много здесь по реке патрулей?

– Нет. Нашу базу смыло. Я отбился от остальных.

– А как насчет деревни вниз по реке?

– От нее и следа не осталось.

– Всех людей смыло?

– Кое-кто успел добраться до холма.

– А где холм?

Солдат махнул рукой в сторону заросшей тропы.

– Сколько времени туда идти? – продолжал англичанин.

– Полчаса.

Посмотрев на меня, англичанин сказал:

– Там что-нибудь и узнаем.

– Понятно, – откликнулась я.

– А теперь беги отсюда, – обратился англичанин к солдату.

– А ружье…

– Извини, его я оставлю себе.

– Мне попадет, если вернусь без оружия.

– Скажешь, что его унесло водой. И запомни: ты должен держать слово. Ты нас не видел. Понял?

Мальчишка перевел взгляд на винтовку и опять на англичанина:

– Обещаю.

– Молодец. Теперь ступай.

Солдат закивал и побежал туда, где стоял вертолет. Когда он скрылся из виду, англичанин прикрыл глаза, глубоко вздохнул и пробормотал:

– Вот ведь чертово дерьмо.

– Согласна.

Открыв глаза, он посмотрел на меня:

– С вами все в порядке?

– Да… но чувствую себя полной идиоткой.

Он ухмыльнулся:

– Вы и вели себя как полная идиотка – но это бывает. Особенно если на тебя вдруг выскочит сопляк со стволом. На этой радостной ноте…

И он жестом показал, что пора продолжить путь. Что мы и сделали – бегом преодолевая открытые места, отыскивая заросли погуще и пробираясь по самому краю залитых водой полей. Так мы двигались без остановки минут пятнадцать, не обменявшись ни словом. Англичанин шел впереди, я за ним на расстоянии нескольких шагов. У меня была возможность разглядеть своего спутника, пока мы топали по хлюпающей под ногами земле. Он полностью сосредоточился на выполнении нашей главной задачи – убраться как можно дальше от солдат. При этом он чутко реагировал на любой необычный звук. Дважды, когда ему казалось, что он что-то слышит, он останавливался и оглядывался на меня, приложив палец к губам. Мы снова трогались с места, только когда он убеждался, что никто не висит у нас на хвосте. Меня заинтересовало то, как он держал отобранную у солдата винтовку: не повесил на плечо, а так и нес, сжимая в правой руке, на отлете, дулом вниз. И я поняла, что он никогда бы не убил этого мальчишку. Именно по тому, как неумело он держал эту винтовку.

Минут через пятнадцать он указал мне на груду больших камней у реки. Мы уселись, но не промолвили ни слова, продолжая прислушиваться, нет ли погони. Спустя минуту англичанин заговорил:

– Мне так кажется, если бы мальчишка нас выдал, его товарищи сейчас уже были бы здесь.

– Вы его изрядно напугали – он и вправду решил, что вы его убьете.

– Пришлось припугнуть, иначе он без сожаления пристрелил бы вас.

– Понимаю. Спасибо вам.

– К вашим услугам. – Тут он протянул мне руку и представился: – Тони Хоббс. Вы для кого пишете?

– Для «Бостон пост».

На губах у него мелькнула удивленная улыбка.

– Да что вы, правда?

– Да, – сказала я. – Правда. У нас есть зарубежные корреспонденты, знаете ли.

– Правда? – повторил он, подражая моему акценту. – Так вы – зарубежный корреспондент?

– Правда, – ответила я, постаравшись сымитировать его акцент.

Надо отдать ему должное, он расхохотался. И сказал:

– Поделом мне.

– Да уж. Поделом.

– И откуда же вы корреспондируете? – спросил он.

– Из Каира. А теперь попробую догадаться. Вы работаете в «Сан»?

– На самом деле, в «Кроникл».

Я попыталась скрыть, что ответ произвел на меня впечатление.

– На самом деле, в «на самом деле в „Кроникл"»?

– А вы за словом в карман не лезете.

– Приходится, особенно если работаешь в маленькой провинциальной газетке. Иначе нам не справиться с большими самоуверенными дядьками.

– Ого, а вы уже решили, что я самоуверен?

– Мне хватило двух минут, чтобы понять это, еще в вертолете. У вас офис в Лондоне?

– На самом деле, в Каире.

– Постойте, я же знаю, кто там представляет «Кроникл» – Генри…

– Бартлетт. Заболел. Язва, кажется. Поэтому меня перевели сюда из Токио дней десять назад.

– Я работала в Токио. Четыре года назад.

– Хм… похоже, я гоняюсь за вами по пятам.

Внезапно мы услышали неподалеку шаги и насторожились. Тони схватил винтовку, которую прислонил было к камню. Шаги приближались. Мы вскочили и увидели молодую сомалийку, бредущую по тропе с ребенком на руках. Ей было не больше двадцати лет, а младенцу не больше двух месяцев. Мать казалась изможденной, ребенок не шевелился, и это было страшно. Увидев нас, женщина стала что-то кричать на диалекте, которого мы не понимали, и отчаянно жестикулировать, показывая на винтовку у Тони в руке. Тони сразу все понял. Размахнувшись, он бросил винтовку прямо в бурлящую реку, в самую гущу мусора и грязи, плывших по течению. Этот поступок, казалось, удивил женщину. Она повернулась ко мне и снова начала кричать, умолять о чем-то, но тут у нее подкосились ноги. Мы с Тони подхватили ее, чтобы не дать упасть. Не выпуская ее из рук, я покосилась на безжизненное дитя. Потом посмотрела на англичанина. Он мотнул головой в сторону вертолета Красного Креста. Обхватив истощенную женщину с двух сторон за талию, мы медленно потащились в обратный путь, к прогалине, где сел наш вертолет.

Добравшись туда, я с облегчением увидела, что сомалийские машины отъехали подальше, и солдаты спокойно стоят в стороне, а не роются в привезенном грузе. Передав женщину солдатам, мы направились к вертолету.

Двое ребят, что летели с нами, все еще занимались разгрузкой.

– Кто здесь врач? – спросила я. Один из парней поднял голову, увидел женщину с ребенком и тут же побежал у ним, а его коллега не очень вежливо предложил нам проваливать:

– Здесь вам больше делать нечего.

К тому же выяснилось, что у нас нет надежды добраться до затопленной деревни: дорогу к ней уже перекрыла сомалийская армия. Отыскав главного врача миссии Красного Креста, я сообщила ему про жителей деревни, спасшихся на холме в двух километрах от деревни, на что он ответил (с твердым швейцарским акцентом):

– Мы об этом знаем. Как только их военные дадут добро, мы направим туда вертолет.

– Можно с вами? – спросила я.

– Нет. Военные разрешили лететь с ними только троим из нас…

– Так скажите, что мы из вашей команды, – вмешался Тони.

– Нам нужно отправить туда медиков.

– Пошлите двух медиков, – сказал Тони, – и одного из нас.

Разговор прервал подошедший к нам сомалийский офицер. Он похлопал Тони по плечу:

– Вы – документы.

Потом похлопал и меня:

– Вы тоже.

Мы протянули ему свои паспорта.

– Документы Красного Креста, – потребовал он.

Когда Тони начал с ходу сочинять какую-то нелепую историю о забытых дома документах, офицер вытаращил глаза и произнес одно слово, прозвучавшее как приговор: «Журналисты».

После чего повернулся к своим солдатам и приказал:

– Следующим вертолетом отправить их в Могадишо.

В сопровождении вооруженных до зубов конвоиров мы вернулись в столицу. Я была совершенно уверена, что, как только мы приземлимся на военном аэродроме в пригороде Могадишо, нас схватят и отправят в камеру. Вместо этого один из солдат еще в вертолете спросил, есть ли у меня американские доллары.

– Может быть, – ответила я, а потом опасливо спросила, не подбросят ли они нас за десять баксов до отеля «Центральный».

– Платишь двадцать – мы везем.

Он даже сам сел за руль джипа, чтобы доставить нас на место. По дороге мы с Тони заговорили – в первый раз после того, как нас взяли под стражу.

– Мало что из этого можно выжать, правда? – сказала я.

– Уверен, мы с вами сумеем что-нибудь нацарапать.

Мы сняли два номера на одном этаже и договорились встретиться, когда напишем свои репортажи. Мы встретились через два часа. Вскоре после того, как я сбросила по электронной почте семьсот слов – о наводнении в долине реки Джуба, о телах, плавающих на воде, о хаосе и неорганизованности властей и о том, каково это, находиться в обстреливаемом вертолете Красного Креста, – в мою дверь постучали.

За дверью стоял Тони с бутылкой шотландского виски и двумя стаканами.

– О, жизнь налаживается, – сказала я. – Заходите.

Он оставался у меня до семи часов утра – мы решили выехать пораньше, чтобы успеть на утренний рейс в Каир. Когда я впервые увидела его в вертолете, я уже знала: мы неизбежно окажемся в постели, как только представится такая возможность. Таковы уж правила этой игры. Дело в том, что зарубежные корреспонденты крайне редко обзаводятся супругами или «любимыми» – и как-то так получается, что с подавляющим большинством людей, которые встречаются вам на пути, решительно не хочется провести в постели и десяти минут, не говоря уж о целой ночи.

Но, когда я наутро проснулась рядом с Тони, в голову пришла неожиданная мысль: «А ведь он живет в том же городе, что и я». А это, в свою очередь, привело к еще более необычной для меня мысли: «…и я, пожалуй, не прочь еще раз его увидеть. Вообще-то, я бы не прочь встретиться с ним сегодня вечером».

Особые отношения

Подняться наверх