Читать книгу Пир князя Владимира - Душица Миланович - Страница 4

Корень будущего – в прошлом. Из недоступного былого предки предостерегают нас, склоняют к добру, стараются отвратить от грозящего со всех сторон зла.

Быстроногий гепард Святослав один за другим возглавлял захватнические походы, зачастую спал в седле, уронив на грудь голову, так что трудно было понять, дремлет он или просто глубоко задумался. Охотясь в киевских лесах, он учился у ловкого зверя следовать инстинктам, но помнил при этом и о своей княжеской чести. Врагам сообщал о своем приближении, высылая гонца с сообщением:

– Иду на вы! Аки пардус!

Это увеличивало вес его побед, ведь им предшествовало предупреждение, за ним оставались мутные кровавые реки, разрушенные покоренные города, костры, на которых сжигали погибших русских воинов. С обязательным соблюдением жертвенного обряда, чтобы и на том свете у покойных были и жена, и собака, и конь…

Не возя за собой ни запасов пищи, ни котлов для ее приготовления, ни чего бы то ни было другого затрудняющего передвижение, его войско в походе питалось запеченной на костре кониной и дичью. Шатры тоже были грузом, потому если приходилось остановиться на ночлег, то князь как и все спал под открытым небом, на колючей конской попоне, положив на седло обритую голову с одной длинной прядью волос, оставленной по обычаю как знак высокого княжеского происхождения.

А его серьга, рассказы о которой кочевали из века в век, поблескивала золотом на фоне кожи седла.

* * *

Недовольный собранной данью, князь Игорь, сменив торжественные одежды на походные и приказав свите ждать его, вернулся с одним из своих дружинников требовать дополнительной дани.

Когда змея, пресытившись собственным злом, выползает из своего гнезда и преграждает путь людям, говорили древляне, она сама ищет своей смерти. А случается такое во время линьки, когда где-то на своем пути она сбрасывает кожу.

Князь пришел к ним сам, и они вынесли ему приговор.

Привязали к согнутым верхушкам двух молодых гибких берез и резко их отпустили. На каждой осталось по половине княжеского тела.

Княгиня Ольга нахмурилась по-мужски, сдержала стон и решительно пошла на них войной, а Святослав Игоревич, на радость русскому войску, слабенькими ручками трехлетнего ребенка первым метнул копье в сторону врага. С того дня оружие срослось с его рукой.

Когда он в последний раз отправился на Царьград, греки искушали его, осыпая подарками. На золото он отвечал презрением, но полученное от византийского императора сверкающее оружие принял с радостным блеском в глазах.

У дверей византийцев стоял не алчный варвар, а лютый враг, воин, захватчик.

* * *

В хорошо разгоревшийся костер подбросили сухих дубовых веток. Взвился к небу огненный вихрь, Святослав рассек его мечом и угрожающе воздел меч к небу. Отвага лилась из его синих глаз вдоль острия оружия.

Он выслал в долину Днепра гонцов ко всем славянам, призвав их не давать больше хазарам ни меха белой белки, ни мечей по числу мужчин, ни серебряных монет по числу сох, одним словом, дань больше не платить.

И выступил в поход.

С презрительным удивлением подняв густые светлые брови, говорил он об обычае хазар, которые вместо того, чтобы мертвых, а с ними и жен их, и коней их, и собак, и все что им нужно как на этом, так и на том свете, предавать огню, закапывали их в землю, «чтоб их там черви ели и жучки всякие по ним ползали».

Смертным огонь послан с неба, греться и освещать темноту.

И душа – это искра огненная, с неба нисходящая. Горящая лампада, дающая жизнь, тепло крови, блеск глазам. Тело при уходе из жизни предается святому очищающему огню, а душа снова возносится. Он представлял себе величественные языки пламени в тот день, когда однажды его, великого князя, возложат на костер, прославляя высшими почестями.

Женщина была нужна, чтобы приглушить шум крови. Не обязательно красивая, важно, чтобы просто здоровая. И желающая его, но это тоже не обязательно, потому что его желание – это закон. Он забывал их тут же, даже самых красивых. Все женщины, с которыми он хоть раз был близок, составляли для него одно единое тело, которым он пользовался, когда была потребность, а обстоятельства он создавал сам.

И все-таки… при мысли о «том дне», он видел Малушу, подставившую грудь под удар меча. Решительно и спокойно. Ее бы связывать не пришлось… В этом он был уверен… Его Малуша…

– Пусть настанет тот день, о боги, по вашей воле, но только пусть это случится тогда, когда мой меч затупится и заржавеет, а все славянские племена войдут в русское княжество!

Замахнувшись однажды, он размахнулся изрядно. Свернул с пути, отъехав от него на много дней скачки верхом по направлению к Булгару, столице волжских болгар.

У этого народа было обыкновение: того, кто странными мыслями и пророчествами вносит волнения в народ, оставлять с веревкой на шее на кривом дереве, служить Богу. И жрецы выбирали для жертв тех, кто выделялся из остальных чем-то особенным. Несколько непокорных, которые пытались указать на опасность приближавшегося издалека войска, окончили свою жизнь подвешенными, чтобы не смущать остальных.

Когда русское войско подошло к устью Дуная, булгары не выдержали и первого боя. Предсмертные хрипы окрасили воздух в красный цвет.

Разорив Булгар и хазарский Саркел – Белу Вежу— на Дону, он спустился на юг, покорил касогов на Северном Кавказе, а на обратном пути – и вятичей. Ходили легенды, что даже трава пряталась обратно в землю при приближении русской силы. Звери убегали из своих нор. Святослав брал в полон и захватывал добычу, облагал покоренные племена данью, раздвигал границы своего княжества.

Его возвращение в Киев было победоносным и славным.

Каганат так никогда и не оправился от удара русских.

В покоренном Итиле хазарская принцесса, положив руку на живот, который переливался у нее под грудью, вспоминала блеск серьги русского князя.

Пока он по призыву византийского императора воевал против болгар, рассчитывая получить обещанную ему часть их территории, печенеги стали угрозой для его столицы. Укоряемый княгиней Ольгой за длительное отсутствие, он вложил свой меч в ножны. То, что его мать возлюбила чужого бога, не уменьшило сыновьей любви и уважения к ней, и Святослав прекратил воевать, на некоторое время…

Но от Болгарии он не отказался. Он уже захватил восемьдесят болгарских городов и объявил Переславец на Дунае своей резиденцией. Никифор Фока поспешил заключить с болгарами мир, увидев, что гораздо большая опасность грозит его империи от надвигающихся русичей, которых он, на свою беду, позвал на помощь.

Похоронив мать, Святослав на следующий год отбыл в Переславец.

Тогда же, когда Владимир в Новгород.

* * *

Перед отъездом из Киева Святослав приказал разрушить христианскую церковь, посвященную святой Софии. Княгиня Ольга, чтобы обеспечить место для души и укрепить церковь, завещала ей село Бутудино. Матери больше не было, а он презирал христиан и их слабого бога. Надеялся на свою мужскую, воинскую веру.

Церковь была небольшой, деревянной, на каменном фундаменте. Казалось, разрушить ее можно быстро, не успеет князь и кубок вина испить, однако заняло это целый день. Дерево из рук выскользало, а вросшие в землю камни держались так прочно, что и самый малый с трудом удавалось сдвинуть с места. Делавшие это рассказывали, что, когда рушили церковь, самым тяжелым оказалось давившее на них чувство печали. Из живых камней слышались стоны. Тоска охватила разрушителей, и они с трудом сдерживались, чтобы не отступиться. Только страх перед князем не давал им разбежаться. Разбирая церковь, взывали они к своим богам, боясь злых духов и христианских проклятий…

Когда за день до отъезда князь собирался принести жертвы, к нему приблизилась какая-то женщина.

Пряди светлых волос, распущенных в знак скорби по разрушенному храму, падали на ее бледное лицо. Она не обращала на это внимания. Большой белый платок, наброшенный на голову, закрывал ее спину до пояса. Она была как тонкий молодой стебелек в своей темной, застегнутой до горла одежде. Ее прозрачная красота, горящие глаза казались бы призрачными, не будь на ней ожерелья из нанизанных на золотую нить жемчужин, сделанного для нее по заказу мужа.

Он тоже собирался с князем в поход. Сейчас он был среди тех, кто, не шелохнувшись, стоял на равном расстоянии от налитого силой быка с пестрой трехцветной шкурой. Подтягивая и затягивая веревки, накинутые на его мощную шею, они заставляли его стоять ровно. Для того чтобы его, упершегося ногами в землю и сильного, задравшего голову и издающего грозное мычание в тщетной попытке сопротивления, принести в дар богу.

Женщина пробилась к князю через толпу собравшихся на жертвоприношение быка с белым завитком шерсти между рогами. Раздался ее голос, высокий и страшный, перекрывший гомон толпы, словно исходил он из более крупного тела и мощного горла, чем у тоненькой молодки, которая, протянув руки к князю Святославу, произнесла то, ради чего пришла сюда:

– Убей! Твои идолы требуют крови! Княгиня Ольга в могиле переворачивается, ты ее церковь разрушил, против единого Бога восстал! На землю христианскую войной идешь, что ж, отправляйся, назад тебе не вернуться!

Продолжить она не смогла. Ее слова привели киевлян в ярость. Она осквернила место принесения жертвы, оскорбила богов и прокляла князя, который готовился вести свои дружины на новые завоевания. Если бы не подоспел жрец, ее разорвали бы на куски.

Возможно, она оказала бы сопротивление, если б успела, но все свершилось в одно мгновение.

Ее муж, окаменев, вытянув руку в попытке заслонить ужасающую картину, смотрел на жертвенное существо, из которого тонкой струйкой вытекала жизнь. Его покинули силы, он не мог шевельнуться. Все было кончено очень быстро. Ее голова была вывернута в сторону, так что лица он не видел, только часть лба и один открытый остекленевший глаз…

Перед князем, подняв руки, стоял жрец:

– Эта жертва сама нам себя предложила!

И обращенным к небу пронзительным воплем дал понять киевлянам, что Перун доволен.

Святослав под крики собравшихся умертвил быка. Ловким движением он перерезал ему глотку. Кровь ударила струей и забрызгала и князя, и тех, кто держал животное. Жрец подпрыгнул от радости.

– Кровь врагов польется рекой как кровь этого быка! – радостно вскричал он.

* * *

Звон оружия и стук копыт у Андрианополя были в десяток раз громче со стороны греков. Столько их там было.

Святослав, неотвратимый как приближающаяся гибель, выехал перед своим войском. Поднял меч.

– Не посрамим земли Русской, но ляжем здесь костьми, мертвые позора не знают!

Молчание длилось, пока не затихло эхо от его слов.

– Где ты свою голову сложишь, там место и нашим! – раздалось из русских рядов.

И двинулись на неприятеля, громко ударяя по щитам, а смерть, которую они призвали в союзники, шла рядом.

В тот день они победили. Князь Святослав взял богатую добычу и часть ее отделил как долю мертвых русских голов:

– Их доля отойдет родным.

Цимисхий, зная, что лишь на время отвел беду от царьградских ворот, немедленно собрал и вооружил более сильное войско. Занял Переяславец. От города, названного Святославом столицей, остались одни развалины, над которыми летали духи. Ветер, разнося пепел, ткал покров для безжизненных обгоревших тел. Мертвыми стражами лежали здесь все восемь тысяч русских воинов, которых Святослав оставил защищать укрепления.

Сам же он встал со своим войском в крепости Доростол. На месте, где императору Константину явился огненный крест, под которым он основал город. Святославу не было дела до чужого бога и его знамений. Но так думали далеко не все в его войске.

В первое же утро привели к нему воина, русского, того самого, чья жена осталась лежать на жертвеннике. Он что-то бормотал о сне, который видел в ту ночь, о светящемся кресте и о горящем небе. И еще что-то о всеобщей погибели и гибели князя.

Возможности выложить все, о чем он начал говорить, ему дано не было. Быстрым, резким движением руки князь ребром ладони ударил его по губам и, пока воин, задыхаясь, сплевывал кровь, сделал знак вывести его вон.

– Пьяный дурак, задайте ему плетей, чтоб протрезвел! И чтобы не смущал людей болтовней!

Переговоры, во время которых русский князь в простой белой рубахе, в отличие от греков, сверкавших золотыми украшениями на шелковых и парчовых одеждах, держался независимо, говорил по-военному резко и дипломатически мудро, к миру не привели. Он ждал переговорщиков на своем судне, сидя на скамье, и не сделал даже попытки встать перед императором. С прямой спиной, он сидел, упрямо упершись ногами в пол, и остался при своих условиях.

Изнуряющая борьба продолжилась. Русские не могли пробиться, а грекам, при всей силе и хитрости, к которой они постоянно прибегали, не удавалось справиться с русскими.

День за днем окрашивались кровью, ночи полыхали огнем. Русские сжигали на кострах погибших, их коней, да и жен… многие двинулись с войском, за своими мужьями, сопровождать их в боях и в смерти.

Каждый день греки пытались убить великого князя, обезглавить русское войско. Всяческими обманами пытались отделить его от своих, чтобы, когда он останется один, и окружить его. Как-то решили подманить его красивой девушкой со связанными руками, в разодранной одежде, позволявшей увидеть не только блеск украшений на ее теле, но и само тело. И кричали ему, что если он воин, то пусть берет добычу, какая ему и приличествует.

Такого Святослав стерпеть не мог. Женщин у него было достаточно, но почему бы не увести эту рабыню из-под носа у греков! Ведь все равно он каждый день жизнью рискует. Как только князь вскочил на коня, его окружили молодые дружинники; девушку отбили и поскакали назад, но вернулось их меньше, чем было.

Кукушка куковала и на одной, и на другой стороне.

Опытный ратник, император Иоанн Цимисхий, армянин, вызвал Святослава помериться силами. Не для того, чтобы один убил другого на поединке, а для того, чтобы узнать победителя и положить конец страшному кровопролитию.

Русский князь нисколько не сомневался в своем боевом превосходстве над византийцем, «которого с ног сбил бы и кубок медовухи», и, искушаемый желанием согласиться, задумчиво гладил свои длинные усы.

Послал за жрецом, хотя и считал, что все они строят козни и водятся со злыми силами для того, чтобы укрепить свое могущество и, разумеется, увеличить богатство. Но был достаточно умен, чтобы не спорить с ними. Время от времени они были нужны, чтобы подтвердить или оправдать его решения, но вообще-то, выказывая им должное почтение, он держал от себя подальше, чтобы не мешали его намерениям.

Жрец разложил на каменной доске кости, предварительно потребовав, чтобы князь три раза дунул на них, после чего накрыл их полой своей одежды. Пытаясь связать настоящее с будущим, он шептал только ему известные слова. Приподнял полу и замер. Потом быстро собрал кости и ушел, пробормотав сквозь зубы, что князь не должен доверять грекам ни в чем. А это Святослав знал сам. И отказался от вызова.

Ночь была страшной. Сильный, густой дождь, молнии, сверкающие как сабля, гром, сотрясавший воздух так, словно вырывается из самой утробы земли. Казалось, воюют на небе, а на землю проливают огонь. Христиане шептали молитвы, в русском войске взывали к Перуну, просили его не обрушивать на них небо. И те, и другие надеялись, что это пламя послано им как доброе знамение и как предсказание гибели врага.

На следующий день в грозном облаке пыли, поднявшемся с юга и накрывшем русских, христиане увидели святого Феодора Стратилата на белом коне. Божий воин неудержимо рвался вперед.

– Святой Феодор топчет орды язычников! – пронеслось по рядам византийцев.

Из уст в уста передавали, что все тотчас узнают святого, надежда на него крепла. Рассказывали, что одна девушка в городе прошедшей ночью видела во сне, как он спасает христианское войско.

Русские остановились, засыпанные и ослепленные пылью, христиане решительно пошли в наступление, вдохновленные присутствием Божьего воина. Жрец заявил, что и он видел светоносного воина. И объявил его гонцом или сыном Перуна, который вовсе не на стороне христиан.

Только после того как погиб воевода Иквор, тот, что окрылял все войско и, как говорили, сам летал на крыльях, спрятанных у него подмышками, сметая все на своем пути в неистовом полете, и после того как меч пронзил князю Святославу левую руку и, скользнув по ребрам, ранил правое бедро, русские согласились на мир.

Греки снабдили их запасами пищи и пообещали послать гонцов к печенегам с просьбой принять остаток русского войска как гостей и достойно проводить их в путь домой.

Русские перезимовали на берегу Днепра, залечивая раны на скупой чужой земле, и встретили весну еще более ослабленными.

Верховный жрец, не говоря ни слова о будущем, которое он видел, но не мог предотвратить, решил, что пора спасать свою жизнь, и предательски последовал за Свенедом.

Варяг Свенед, соратник и советник князей Олега и Игоря и учитель князя Святослава, выбрав как опытный старый воин более надежную дорогу, повел по суше тех, у кого еще оставались силы, оставив князя с немощной частью войска на чужой земле.

Сперва он предложил, чтобы выступили все вместе, но Святослав, заботясь о раненых, которым трудно было бы вынести долгий путь верхом, решил возвращаться по воде. Он был против того, чтобы войско разделялось. Свенед самостоятельно собрал людей и выступил, а князь, даже если бы и захотел удержать его силой, силой не располагал.

– Пусть только небо поможет вернуться мне в Киев… – стиснул он зубы, зажав ими клятву.

«Русские возвращаются через ваши земли, оголодавшие и израненные, с собой несут много добычи и сокровищ» – такое послание пришло князю печенегов.

Печенеги поджидали их в засаде. Нападение воинов тюркского племени, сопровождавшееся ужасающим волчьим воем, было внезапным и молниеносным.

Свенед прибыл в Киев, приведя с собой всех, кто последовал за ним. Однако стоило им отделиться от князя Святослава, не прошло и дня, как на дорогу перед ними выскочил черный волк с стоящей дыбом шерстью и вылезающими из орбит глазами. Он хрипло залаял и взвыл. Прыжок последовал еще до того, как отзвучал вой. Свенед сумел пронзить его копьем, но волку удалось тяпнуть его за бедро. Рана от укуса не заживала, несмотря на все старания жреца. Яд из нее распространялся по всему телу, Свенед в тяжких муках добрался до Киева и там встретил смерть как спасение.

Князь Святослав остался со своими воинами на острове Хортица. Покинув Киев, он в него не вернулся, как и было ему предсказано.

* * *

Тем временем хазарская принцесса из рода Ак-Хазара, с белой нежной кожей, которая не переносила прикосновения никакой ткани, кроме не тронутого ни иглой, ни ножницами шелка, с синими глазами под спутавшимися белыми ресницами, с красными волосами, в которые были вплетены жемчуга, родила сына.

* * *

Владимира еще до рассвета разбудила злая весть о гибели отца. Беззвучный плач сжал его горло. В ту ночь ему снилось, что закачалась фигура Перуна, и он испуганно смотрел, не упадет ли она, такая страшная, не убьет ли кого-нибудь. Из этого сна и вырвала его страшная новость.

Отец, великан, подобный богу! Самый сильный. Он брал его на колени, подбрасывал вверх, учил охотиться… Отец, потерпевший поражение и погибший. В тридцать три года, в разгар все новых и новых завоеваний.

Он мог завоевать весь мир!

Какой-то святой Феодор помог грекам, и русские, вынужденные согласиться на мир, отправились домой через земли печенегов.

– Почему Перун допустил это? И Волос? И… Род? И… о боги!

Он вспоминал, ему об этом рассказывали, как русские под предводительством Аскольда и Дира подошли к вратам Константинополя, но вместо того чтобы занять город, отступили под действием магических уловок патриарха Фотия. Тот, увидев, что город может быть захвачен русскими, провел под городскими стенами процессию с чудотворным одеянием, божественной ризой святой Богородицы, полы которой омочил в морской воде. Море после этого возмутилось, поднялась буря с ветром и огромными волнами, которая выбросила на берег суда русских, так что им, хоть и были они в двух шагах от победы, едва удалось унести ноги.

Олег заключил мир с греками после того, как небо на западе рассекла большая звезда, прочерченным следом напоминавшая копье. Волхвы утверждали, что она явилась в результате христианских молитв и означала угрозу русскому войску.

Игоря принудили к миру с помощью греческого огня. А отец… обезглавлен мечом печенегов.

– Мы постоянно приносим им жертвы, почему они не справились с чужими богами?

Несколько раз, еще в Киеве, он слышал разговор между бабушкой и отцом. Бабушка говорила Святославу об истиной вере, умоляла его и грозила ему Божьей карой, если он не обратится.

– Отречься от наших богов?! Перун меня молнией сожжет! А мои воины умрут со смеху, увидев, как Святослав по-бабьи поклоны бьет, целует одеяния священников и молится немощному, распятому богу! И правильно сделают, если будут смеяться!

– Ты князь, ты вождь. Ты первый спаси свою душу. А коль ты решишься, и они за тобой последуют.

Такие разговоры всегда заканчивались одинаково. Княгиня оставалась удрученной его отказом, а он, не желая ее обидеть, пытался обратить все в шутку. И оставался при своем мнении.

На похоронах Ольги суровый ратник Святослав плакал по своей матери, не скрывая слез. И позволил, хотя и с тяжелым сердцем, похоронить ее по нечестивому христианскому обряду.

Владимир проглотил и слезы и кровь из щеки, закушенной после того, как он узнал, что вождь печенегов, Куря, сделал из черепа его отца кубок, из которого пил во славу своей победы.

Не обращая внимания на слова дяди, да и других воевод, он приказал положить поблизости от деревянного бога большой камень в память об отце, который остался без пылающего судна, наполненного мясом и кровью. Его не сопровождали ни слуга, ни рабыня, ни конь, ни собака… И велел выбить на камне изображения слуги, женщины, коня, собаки, петуха и посудины с пищей… Перед камнем он сжег пояс, одну из немногих отцовских вещей, которые как святыню хранила Малуша. В надежде, что Перун смилуется над душой князя и позволит ей подобающим образом присоединиться к предкам.

Все именно так, как он видел во сне; а в ночь после гибели отца, по совету старой кормилицы Святослава, он спал, положив этот самый пояс себе в изголовье. Малуше установка памятного камня показалась похожей на христианский обряд, в Бутудине среди близких ей людей были и христиане, так что их обычаи она знала. И село это некоторое время было под покровительством церкви, той самой, что разрушил Святослав. Святослав… С той поры как она с ним познакомилась, при дворе все ее годы были наполнены им. Она его ни в чем не винила. Все шло так, как должно.

Святослав, гепард, она думала, что он вечен, помнила его объятия так, как будто было это вчера, но он не вернется, никогда…

Там, в ссылке, в селе, она оказалась перед искушением принять новую веру, которая прикоснулась к ней как утешение, но это была не его вера. И она решила не вступать в спор с богами, пусть сами решают, кто из них сильнее. Решения о ее собственной судьбе всегда принимали другие: родители, брат, князь, княгиня Ольга… Старым богам до нее и дела не было, она молилась им впустую, может быть, этот не такой? Говорили, что Христос страдал из любви к людям…

С Владимиром все исполнилось так, как при его рождении предсказала повитуха. Лучи солнца упали на него, показали ему путь, зачем ей вмешиваться в решения того, кто самим богом избран, каким бы тот бог ни был.

Нет, она стоит в тени, тут она и останется. Ее единственный сын, любимый, находится под покровительством какого-то бога. Он знает, что и почему делает.

Так что он совершил задуманное, несмотря на негодование и ворчание недовольного верховного жреца. Потом преклонился перед богом и залил жертвенник медовухой. Отца он потерял, у него остался Перун.

– Все я тебе дал, все, чего ты требуешь. И камень этот дал, хотя его-то ты и не просил! Вспомни жертвы, которые приносил тебе великий князь Святослав, вспомни головы, насаженные на колья во славу твою! Прикажи Моране отвести моего отца к его предкам, пусть он займет свое место рядом с Игорем, Олегом, Рюриком. Ты это можешь, о Перун!

Киев получил нового князя, и Новгород вскоре начал посылать дань Ярополку.

С того дня как мать попрекнула его невнимательностью, Владимир следил, чтобы его правое плечо было закрыто.

Он с наслаждением жевал черный хлеб, запивал мясо медовухой, веселился в окружении музыкантов и ряженых, проводил время с невольницами.

Он дышал одним дыханием со своим городом, и казалось, что все ему по душе. Все приходит в свое время. Сев, созревание, жатва – этому он научился в новгородских полях. Медовуха, это сладкое и пьянящее питье, ее пьют и боги, но выпитый в неподходящий момент напиток, даже самый сладкий, может вызвать помутнение в голове и принести большой вред.

Он ждал.

Живое слово земля в себя не принимает. По всей Русской земле ветра разнесли слух, что Куря, погубив Святослава, получил лишь его голову, но не серьгу.

Плохо для него, хорошо для русских.

Говорили, что Куря в ярости изрубил на куски воина, который поднял голову русского князя и передал ему в руки. На ней не было не только бесценной серьги, но даже и следа от нее на ухе.

Когда эти слухи докатились до Владимира, он потребовал кубок с вином. Отец все-таки победил!

А что до того камня, то сперва женщины, проходя мимо, начали оставлять на нем яблоки и куски хлеба, потом мужчины стали обливать его медовухой. За душу княжеского отца, к которому боги повернулись спиной.