Читать книгу Проблемы кодификации корпоративного и вещного права - Е. А. Суханов - Страница 5

Общая оценка нового закона

1 сентября 2014 г. вступает в силу большинство норм Федерального закона от 5 мая 2014 г. № 99-ФЗ «О внесении изменений в главу 4 части первой Гражданского кодекса Российской Федерации и о признании утратившими силу отдельных положений законодательных актов Российской Федерации» (далее – Закон № 99-ФЗ). Иначе говоря, с указанного момента начинает действовать новая редакция главы 4 ГК РФ, посвященной юридическим лицам. Данное обстоятельство, безусловно, является весьма важным шагом на пути совершенствования отечественного гражданского законодательства, поскольку реформирование законодательства о статусе юридических лиц представляет собой одну из главных составных частей общей реформы гражданского законодательства, предусмотренной Концепцией развития гражданского законодательства Российской Федерации 2009 г. (далее – Концепция развития гражданского законодательства РФ) (наряду с реформой вещного права и общих положений обязательственного права)[34]. Вместе с тем этот шаг законодателя можно расценивать и как свидетельство его намерений последовательно продолжить и завершить реализацию положений названной Концепции, отраженную в проекте новой редакции ГК РФ и растянувшуюся на пятилетний срок.

Глава 4 ГК РФ (в редакции Закона № 99-ФЗ) во многих своих правилах далеко отошла от первоначальных положений Концепции развития гражданского законодательства РФ и разработанного на ее основе законопроекта о внесении изменений в отдельные части ГК РФ. Еще при обсуждении указанной Концепции и законопроекта именно предложения об изменении норм о статусе юридических лиц вызвали наибольшие возражения, главным образом со стороны бизнес-сообщества и откровенно выражавшего его интересы Министерства экономического развития РФ. Названным Министерством законопроект оценивался прежде всего с точки зрения возможности повышения места, занимаемого Россией в рейтинге Всемирного банка и в других международных рейтингах. Основными аргументами обычно служили ссылки на различные подходы и конструкции англо-американского корпоративного права как обладающего некими заведомыми преимуществами в сравнении с континентальным европейским правом. Коренной порок такого подхода состоит не столько в самом по себе использовании чужеродного опыта правового развития, сколько в попытках «выдергивания» из него достаточно случайных фрагментов и их применения за пределами общей системы правового регулирования. Примечательно, что оппоненты сосредоточили свою критику главным образом на нормах об акционерных обществах, оставив без внимания правила о других юридических лицах – кооперативах, некоммерческих корпорациях и унитарных организациях, поскольку таковые либо вообще отсутствуют в англо-американском корпоративном праве, либо находятся за рамками его предмета. Общие положения о юридических лицах также оценивались ими исключительно с позиций их возможного влияния на статус акционерных обществ, правила о которых фактически стали определяющими для оценки оппонентами всей гл. 4 ГК РФ.

С целью «повышения места России в различных международных рейтингах», а также максимального «улучшения инвестиционного климата» Минэкономразвития России и другими оппонентами были выставлены и активно продвигались требования всеобъемлющей либерализации законодательства о юридических лицах и придания ему максимальной «диспозитивности», в частности, путем всестороннего упрощения и ускорения процедур их регистрации, реорганизации и ликвидации; полного отказа от требования минимального уставного капитала для всех хозяйственных обществ; отмены императивного регулирования их внутренней организации, в том числе с помощью широкого использования корпоративных соглашений; исключения из законопроекта норм о регистрации действующих на территории РФ оффшорных компаний и т. д. Такая позиция получила принципиальную поддержку со стороны самых влиятельных властных структур[35].

В результате в тексте появились многочисленные «компромиссные» нормы, содержание которых не может вполне удовлетворить ни рабочую группу по созданию новой редакции ГК РФ (созданную Советом при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства), ни их основных оппонентов в лице Минэкономразвития России и влиятельной рабочей группы по созданию Международного финансового центра (далее – МФЦ).

Поэтому окончательный текст Закона № 99-ФЗ о новой редакции гл. 4 ГК РФ производит, мягко говоря, двойственное впечатление. С одной стороны, в нем можно видеть вполне разумные и оправданные новеллы, необходимость которых была обоснована Концепцией развития гражданского законодательства РФ и предшествовавшей ей концепцией развития законодательства о юридических лицах[36]. С другой стороны, в ней получили законодательное закрепление крайне спорные положения и подходы, практическая реализация которых, несомненно, повлечет многочисленные и разнообразные трудности, а экономико-правовая эффективность уже сейчас вызывает довольно серьезные сомнения. Наконец, на завершающих этапах работы законопроект дополнительно «обогатился» еще и такими нормами, которые никогда не были предметом обсуждения ни его разработчиков, ни представителей Минэкономразвития России или других оппонентов, ни самих законодателей, а их содержание может вызвать лишь удивление. Все это, разумеется, не украшает ни рассматриваемый Закон № 99-ФЗ, ни серьезно модифицированный им Кодекс.

Об основных достоинствах Закона № 99-ФЗ

Одним из положительных моментов новой редакции гл. 4 ГК РФ следует считать закрепление в ней общих категорий и подходов корпоративного права – восстановленной подотрасли гражданского права, за ненадобностью отсутствовавшей в прежнем правопорядке (подобно вещному праву), но ставшей объективно необходимой при переходе к рыночной организации экономики, главными субъектами которой становятся именно корпоративные юридические лица. С этой точки зрения основное содержание обновленной гл. 4 можно рассматривать в качестве развития общего положения новой редакции ст. 2 ГК РФ о корпоративных отношениях как самостоятельной составной части предмета гражданско-правового регулирования[37].

Статья 65¹ Кодекса теперь прямо закрепляет традиционное, классическое деление юридических лиц на корпоративные и унитарные, а также определяет понятие корпорации как юридического лица, основанного на членстве его участников. При этом к корпорациям по п. 1 ст. 65¹ ГК РФ принято относить не только соответствующие коммерческие, но и некоммерческие организации, что характерно для европейского корпоративного права (в англо-американском праве корпорациями, как известно, считаются только business corporation – аналоги хозяйственных обществ). Вместе с тем эта норма закрепляет исчерпывающий перечень (numerus clausus) видов корпораций, исключая появление их новых разновидностей в специальных законах (что ранее широко практиковалось применительно к некоммерческим корпорациям, количество отдельных видов которых приблизилось к 30, перейдя все разумные пределы).

Правила, содержащиеся в ст. 65² и 65³, по существу также являются нормами, составляющими общую часть корпоративного права. Они устанавливают четкий и притом не закрытый перечень основных прав и обязанностей участника любой (в том числе некоммерческой) корпорации, а также общую структуру управления ею. Наряду с традиционными правами на участие в управлении делами корпорации и на получение информации о ее деятельности теперь прямо (expressis verbis) закреплено право участника любой корпорации на обжалование решений ее органов, влекущих гражданско-правовые последствия (т. е. не касающихся отношений, выходящих за рамки предмета гражданского права, например решений органов политических партий или других общественных организаций относительно основной сферы их деятельности), а также его право требовать возмещения убытков, причиненных корпорации лицами, уполномоченными выступать от ее имени, или членами ее коллегиальных органов, либо лицами, фактически определяющими ее действия. Это право устанавливает механизм применения правил, предусмотренных новой ст. 53¹ ГК РФ, где провозглашена деликтная ответственность перечисленных лиц за убытки, причиненные ими юридическому лицу. При этом участник корпорации вправе предъявить соответствующие требования в интересах и в пользу корпорации, действуя в качестве ее представителя в силу указаний закона (п. 1 ст. 182 ГК РФ).

Появилось также право участника корпорации оспаривать совершенные ею сделки, в числе которых сделки, совершенные уполномоченными лицами от ее имени с выходом за пределы имевшихся у них полномочий и в ущерб интересам корпорации (ст. 174 ГК РФ), в частности крупные сделки и сделки с заинтересованностью. Таким образом, можно считать сформированным механизм защиты имущественных интересов как корпораций в целом, так и их отдельных участников, включая миноритариев, от причинения им ущерба лицами, уполномоченными выступать от имени корпорации (в том числе ее единоличными или коллегиальными органами). Отсутствие таких норм ранее порождало практические трудности применения правил о возмещении убытков, причиненных юридическим лицам их же органами или иными лицами, уполномоченными действовать от их имени (см. п. 3 ст. 53 ГК РФ в ранее действовавшей редакции), и делало их в значительной мере декларативными.

Среди основных обязанностей участника корпорации следует отметить предусмотренные п. 4 ст. 65² новые обязанности: по участию в принятии некоторых корпоративных решений и по несовершению вредоносных для корпорации действий. Первая из них стала следствием появления ситуаций, в которых участник корпорации (например, один из двух участников общества с ограниченной ответственностью, обладающий половиной долей в его уставном капитале) сознательно отказывается от участия в общих собраниях и/или в работе других коллегиальных органов корпорации и тем самым фактически парализует ее деятельность (что принципиально не исключено и в некоммерческих корпорациях, где несколько участников таким же способом могут блокировать их работу). Отсутствие указанной обязанности ранее создавало безвыходные ситуации, тогда как теперь такого рода участники могут быть исключены из корпорации как систематически не исполняющие одну из своих основных корпоративных обязанностей. С появлением обязанности члена корпорации не совершать действий, заведомо направленных на причинение ей имущественного вреда, виновный в таких действиях участник корпорации может быть не только обязан к возмещению вреда, но и исключен из корпорации за грубое нарушение одной из своих основных обязанностей. В окончательной редакции п. 4 ст. 65² ГК РФ установлена еще одна новая обязанность участника корпорации – не допускать действий или бездействия, затрудняющих или исключающих достижение целей, ради которых соответствующая корпорация была создана. Речь при этом идет о случаях воспрепятствования участником корпорации достижению ею основной цели ее создания. Имеются в виду как получение прибыли – основная цель деятельности всякой коммерческой корпорации, так и различные «идеальные цели», для достижения которых создаются некоммерческие корпорации. Нарушением указанной обязанности можно, в частности, считать попытки участника (участников) некоммерческой корпорации направить ее деятельность в иную сферу, чем та, которая была предусмотрена при ее создании.

Несомненным достижением новой редакции ГК РФ следует считать закрепление в п. 3 ст. 65² выработанного арбитражно-судебной практикой института восстановления корпоративного контроля (восстановления нарушенных корпоративных прав). Необходимость в нем обнаружилась в связи с распространением в отечественном предпринимательском обороте различных форм рейдерских захватов, связанных с неправомерным завладением пакетами акций (долей участия) хозяйственных обществ. Последующее их истребование управомоченными лицами в порядке виндикации (само по себе крайне сомнительное, ибо объектами таких вещных исков были не индивидуально определенные вещи, а обезличенные бездокументарные ценные бумаги, т. е. определенные права требования), как правило, не приводило к восстановлению нарушенных прав и интересов потерпевшего, ибо за период их нахождения у неуправомоченных лиц такие бумаги обесценивались или конвертировались в иные права, эмитировавшие их корпорации исчезали в порядке ликвидации или реорганизации и т. д.

Восстановление корпоративного контроля формально представляет собой частный случай такого способа защиты гражданских прав, как восстановление положения, существовавшего до нарушения права (ст. 12 ГК РФ). Фактически же оно является комплексным способом защиты гражданских прав, который в зависимости от конкретной ситуации может включать в себя признание права собственности и одновременную виндикацию имущества; признание сделки недействительной и реституцию; защиту нарушенного преимущественного права покупки; признание недействительными корпоративных актов (решений общих собраний и/или других органов корпорации) и/или записей в ЕГРЮЛ; признание недействительными реорганизации юридического лица и его учредительных документов и т. д. Это делает возможной защиту корпоративных прав «наиболее прямым, коротким путем, в обход многостадийного, последовательного применения совокупности других способов защиты»[38]. Возможность восстановления по суду участником юридического лица утраченного корпоративного контроля была предусмотрена в Концепции развития гражданского законодательства РФ и в концепции развития законодательства о юридических лицах.

Известной победой здравого смысла можно считать сохранение правил о необходимости минимального уставного капитала для хозяйственных обществ. Требования его полной отмены со ссылкой на «устранение неоправданных барьеров для бизнеса» не учитывают того обстоятельства, что в англо-американском корпоративном праве (к опыту которого обычно апеллируют сторонники такого подхода) установлена не просто иная, а гораздо более жесткая система защиты интересов кредиторов и миноритариев предпринимательских корпораций, основанная на необходимости проверки состоятельности корпорации при любом «распределении» ее имущества (solvency test), возможности «прокалывания корпоративной маски» (piercing the corporate veil) в случае «недокапитализации» имущества корпорации и т. д. В европейском корпоративном праве появившееся недавно разрешение создавать общества с ограниченной ответственностью с символическим уставным капиталом обусловлено риском несения его участниками неограниченной личной ответственности по его долгам в случае неплатежеспособности такого общества[39].

В окончательной редакции п. 2 ст. 66² ГК РФ законодатель согласился с предложениями Концепции развития гражданского законодательства РФ об оплате минимального уставного капитала хозяйственного общества исключительно денежными средствами, а также об обязательной независимой оценке неденежного вклада в уставный капитал любого хозяйственного общества независимо от размера вклада и до некоторой степени ограничил характер имущества, вносимого в качестве такого вклада (ст. 66¹). Ранее закон позволял вносить в качестве вклада в уставный капитал практически любое, в том числе, мягко говоря, «неликвидное» имущество, что приводило к появлению в обороте откровенных «пустышек», широко использовавшихся для различных злоупотреблений. Однако он фактически не принял предложение о серьезном увеличении размера минимального уставного капитала хозяйственных обществ. Согласно п. 1 ст. 66² ГК РФ этот размер определяется законами о хозяйственных обществах. Поэтому ничто не помешает Минэкономразвития России при пересмотре этих законов предусмотреть в них еще более символический размер такого капитала с целью «содействия развитию бизнеса» и «повышения места России в международных рейтингах».

Именно с этой целью названным Министерством уже подготовлены получившие одобрение Правительства РФ законопроекты о возможности оплаты минимального уставного капитала обществ с ограниченной ответственностью в течение двух или даже четырех месяцев после их государственной регистрации (т. е., по сути, о разрешении откровенным «пустышкам» участвовать в имущественном обороте по меньшей мере в рамках указанного времени). Новое же правило абз. 2 п. 4 ст. 66² ГК РФ о субсидиарной ответственности участников (учредителей) хозяйственного общества по его долгам до момента полной оплаты ими уставного капитала следует понимать таким образом, что реальный размер названной ответственности в любом случае ограничивается размером невнесенного уставного капитала, который по-прежнему может оставаться символическим.

Положительным итогом работы над Законом № 99-ФЗ можно считать и появление достаточно безобидной (сугубо отсылочной) нормы об аффилированности и ее правовых последствиях (ст. 53² ГК РФ). При этом Минэкономразвития России и рабочая группа по созданию МФЦ на протяжении всей работы над законопроектом добивались включения в ГК РФ развернутых правил об аффилированности, призванных не только заменить малоэффективные, по их мнению, правила ст. 105 Кодекса о взаимоотношениях дочерних и материнских компаний, но и стать общими нормами, распространяющими свое действие даже на некоммерческие организации и физических лиц[40]. Отсутствие таких норм именно в ГК РФ, по мнению Минэкономразвития России, является также одним из главных препятствий на пути принятия России в Организацию экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), при том что ни в одном из гражданских кодексов стран – участниц ОЭСР нет ни норм об аффилированности, ни даже такого понятия[41].

В результате многочисленных длительных споров, в том числе в правительственных и предпринимательских кругах, было принято окончательное решение ограничиться в ГК РФ отсылочной нормой, в соответствии с которой наличие и правовые последствия отношений аффилированности должны определяться не Кодексом, а специальным законом (законами), и сохранить правила ст. 105 ГК РФ (в нормах новой ст. 67³). К сожалению, в окончательном тексте ст. 53² осталось упоминание об отношениях связанности (аффилированности) между лицами, а не только между корпорациями и их участниками, что сохраняет опасность последующего вывода этой категории далеко за рамки корпоративного права, где она традиционно используется.

Полезной новеллой для отечественного права является правило о возможности предусмотреть в уставе юридического лица наличие в нем нескольких лиц, наделенных полномочиями единоличного органа и действующих либо совместно, либо даже независимо друг от друга (абз. 3 п. 1 ст. 53 и абз. 1 п. 3 ст. 65³ ГК РФ). Такое положение давно известно многим развитым зарубежным правопорядкам. Оно, например, делает возможным одновременное существование в обществе с ограниченной ответственностью двух равноправных руководителей (директоров), назначенных двумя его участниками, имеющими равные доли участия (в том числе когда один из них является иностранным лицом, а само общество – предприятием с иностранными инвестициями).

Новая редакция гл. 4 ГК РФ восприняла ряд практически важных положений Концепции развития гражданского законодательства РФ, дополняющих и улучшающих общие правила о реорганизации и ликвидации юридических лиц. В частности, прямо разрешена как реорганизация юридического лица с одновременным сочетанием ее различных форм (например, выделение с одновременным преобразованием), так и реорганизация с участием двух и более юридических лиц разных организационно-правовых форм, если законом допускается их взаимное преобразование, что главным образом касается хозяйственных обществ (новая редакция п. 1 ст. 57 ГК РФ). Этим прежде всего упрощаются процедуры диверсификации предпринимательской деятельности и реально расширяются ее границы. С целью ликвидации затяжек принудительной реорганизации юридического лица, проводимой по решению уполномоченного государственного органа, введена возможность судебного назначения арбитражного управляющего, осуществляющего такую реорганизацию (новая редакция абз. 2 п. 2 ст. 57 ГК РФ). Уточнено понятие преобразования юридического лица, при котором последнее, по существу, сохраняется, изменяется лишь его организационно-правовая форма. При этом никакого перехода прав и обязанностей (как указывалось ранее в п. 5 ст. 58 ГК РФ) в действительности не происходит, поскольку в зависимости от новой организационно-правовой формы могут измениться только права и обязанности этого юридического лица в отношении своих участников (учредителей). Отмеченное обстоятельство делает излишним применение к такому виду реорганизации правил ст. 60 ГК РФ о гарантиях прав кредиторов при реорганизации (новая редакция п. 5 ст. 58 ГК РФ).

Сами эти гарантии получили значительные уточнения и дополнения: требования кредиторов о досрочном прекращении обязательств (которые могут поставить реорганизуемое юридическое лицо в весьма тяжелое положение, вплоть до банкротства) теперь не предоставляются тем кредиторам, которые уже имеют их достаточное обеспечение или которым такое обеспечение предложено в ходе реорганизации, причем новая редакция ст. 60 ГК РФ специально раскрывает понятие достаточного обеспечения (п. 2 и 4). Вместе с тем в соответствии с п. 3 ст. 60 ГК РФ в редакции Закона № 99-ФЗ при отсутствии такого обеспечения к солидарной ответственности перед кредитором могут быть привлечены не только сами юридические лица, созданные в ходе реорганизации, но и лица, имеющие фактическую возможность определять их действия (п. 3 ст. 53¹ ГК РФ), члены их коллегиальных органов, а также лица, уполномоченные выступать от имени реорганизованных юридических лиц (новая редакция п. 3 ст. 53 ГК РФ).

В Кодексе появились новые, достаточно подробные правила о возможности и последствиях признания недействительным решения о реорганизации юридического лица (ст. 60¹) или признания реорганизации корпорации несостоявшейся (ст. 60²). Более тщательно урегулирован порядок ликвидации юридического лица, включая соотношение этой процедуры с банкротством. Закреплена и новая норма об упрощенном порядке прекращения деятельности (т. е., по существу, ликвидации) недействующих юридических лиц (количество которых, как известно, исчисляется десятками и даже сотнями тысяч).

Все эти нормы, необходимость которых выявила главным образом арбитражно-судебная практика, призваны способствовать более четкому и обоснованному решению возникающих в правоприменительной практике проблем и наведению должного порядка в активно развивающемся гражданском обороте.

О компромиссных решениях Закона № 99-ФЗ

Как уже отмечалось, новая редакция гл. 4 ГК РФ, к сожалению, содержит и значительное количество законодательных решений, которые стали результатом различных вынужденных компромиссов, в подавляющем большинстве случаев не только серьезно искажающих исходные идеи Концепции развития гражданского законодательства РФ, но иногда вызывающих вполне обоснованное недоумение. К числу таких положений прежде всего следует отнести правила, закрепляющие систему юридических лиц. В соответствии с п. 2 ст. 48 ГК РФ (в редакции Закона № 99-ФЗ) теперь они могут существовать лишь в одной из организационно-правовых форм, прямо предусмотренных Кодексом, но не иным законом (см. также п. 5 ст. 3 Закона № 99-ФЗ). В связи с этим появилась надежда на то, что названное принципиальное правило приведет к восстановлению оптимального набора видов юридических лиц, необходимых и достаточных для современного имущественного оборота. Концепция развития гражданского законодательства РФ предполагала определенное сокращение (укрупнение) многочисленных разновидностей некоммерческих организаций, а также исключение некоторых не оправдавших себя на практике организационно-правовых форм корпораций (обществ с дополнительной ответственностью) и ограничение (консервацию) развития унитарных юридических лиц – несобственников. К сожалению, реализовать эти намерения в должной мере не удалось.

Необходимо напомнить, что еще в соответствии со ст. 13 Гражданского кодекса РСФСР 1922 г. юридические лица подразделялись на «объединения лиц» (т. е. корпорации) и «учреждения» (унитарные организации). Последние как в тогдашней России, так и в других правопорядках обычно существовали лишь в двух формах: фондов и учреждений, действовавших исключительно с некоммерческими («идеальными») целями. В ст. 24 Гражданского кодекса РСФСР 1964 г. перечисление отдельных видов юридических лиц начиналось уже с государственных предприятий и учреждений (двух главных и притом унитарных разновидностей), а завершалось колхозами, межколхозными организациями и кооперативами (т. е. корпорациями), а также «другими организациями». Теперь же в абз. 2 п. 1 ст. 65¹ ГК РФ названо шесть разновидностей унитарных юридических лиц.

Прежде всего это государственные и муниципальные унитарные предприятия, являющиеся реликтами прежнего правопорядка и отсутствующие в подавляющем большинстве современных правовых систем (не только высокоразвитых, но и восточно-европейских, например). В рыночной экономике профессиональными участниками предпринимательской деятельности (коммерческими организациями) выступают только корпорации, но не унитарные юридические лица (к тому же еще и не являющиеся собственниками «своего» имущества). Поэтому Концепция развития гражданского законодательства РФ и первоначальный вариант изменений в гл. 4 ГК РФ предусматривали запрет на создание новых унитарных предприятий (кроме казенных). Однако Закон № 99-ФЗ такого запрета не содержит. Тем самым дальнейшее развитие этой нерыночной организационно-правовой формы юридических лиц не исключено (хотя фактически даже такие типичные казенные предприятия, как «Гознак» и «Почта России», теперь преобразуются в акционерные общества с государственным участием).

Кстати, такому подходу содействует и весьма неудачная формулировка новой редакции абз. 1 п. 3 ст. 48 ГК РФ, в соответствии с которой на имущество унитарных предприятий и учреждений их учредители имеют «вещные права», а не только право собственности. Из этого следует, что учредителями таких юридических лиц могут быть не только собственники, но и субъекты иных вещных прав – очевидно, вынужденно сохраняющихся прав хозяйственного ведения и/или оперативного управления (при том что вещный характер этих прав, искусственно созданных в условиях огосударствленной плановой экономики, в действительности более чем сомнителен). Иначе говоря, получается, что одни юридические лица – несобственники при известных условиях вправе создавать другие такие же юридические лица, что противоречит здравому смыслу и реальным экономическим потребностям[42].

Сказанное относится и к учреждениям-несобственникам, ибо в классическом понимании учреждения − унитарные юридические лица, являющиеся собственниками своего имущества и управляемые их учредителями (последнее обстоятельство отличает их от фондов, учредители которых после их создания отстраняются от участия в их деятельности). В новой редакции гл. 4 ГК РФ остались учреждения в их прежнем понимании (п. 1 ст. 123²¹ ГК РФ), присущем исключительно правопорядку, основанному на огосударствленной, а не на рыночной экономике[43]. Наряду с сохранением унитарных предприятий это обстоятельство также свидетельствует о консервации современным российским законодательством некоторых устаревших юридических конструкций, существование которых в конечном счете обусловлено экономикой переходного, а не рыночного типа.

Автономные некоммерческие организации (АНО) в новой редакции ГК РФ, по сути, стали учреждениями в традиционно общепринятом понимании, т. е. унитарными организациями – собственниками, которыми (в отличие от фондов) управляют их учредители (ст. 123²⁵ ГК РФ). Ранее обоснованность АНО как особого вида юридических лиц вызывала сомнения, ибо из сравнения содержания п. 1 ст. 7 и п. 1 ст. 10 Федерального закона от 12 января 1996 г. № 7-ФЗ «О некоммерческих организациях» вытекала полная идентичность их гражданско-правового статуса со статусом фондов. Теперь эта несуразность устранена, а существование АНО как самостоятельного вида юридических лиц стало вполне оправданным.

Религиозные организации (ст. 123²⁶ и др. ГК РФ) отнесены к унитарным юридическим лицам, несмотря на то, что некоторые конфессии теоретически могут формироваться на началах фиксированного членства. Дело в том, что даже в этих (относительно немногочисленных) случаях речь все равно не идет о корпорациях в гражданско-правовом смысле, ибо религиозные организации не создаются на основе добровольного (договорного) объединения имущественных взносов участников, преследующих общие цели (подобно этому и государственные академии наук в подп. 8 п. 8 ст. 3 Закона № 99-ФЗ справедливо именуются разновидностью унитарных организаций – государственных учреждений). Во многих европейских континентальных правопорядках религиозные организации с гражданско-правовых позиций рассматриваются как юридические лица публичного права (таковыми они считались и в дореволюционном российском праве).

В абз. 2 п. 1 ст. 65¹ ГК РФ упомянуты публично-правовые компании, ставшие еще одной новой, самостоятельной разновидностью унитарных юридических лиц. ГК РФ пока нигде не раскрывает их статус более подробно, поскольку предполагается принятие специального федерального закона «О публично-правовых компаниях»[44]. По существу же речь идет о попытках сохранения в этой новой форме особого статуса государственных корпораций и государственной компании, который в настоящее время практически полностью выведен из-под действия общих норм ГК РФ о юридических лицах. Критика этой ситуации содержалась в Концепции развития гражданского законодательства РФ, однако в п. 6 ст. 3 Закона № 99-ФЗ она сохранена в неизменном виде. К этому можно лишь добавить, что один из вариантов законопроекта «О публично-правовых компаниях» предполагал включение в эту категорию еще и некоторых акционерных обществ со 100 %-ным государственным участием, которым могли бы передаваться «отдельные» (хотя и неясно, какие именно) публично-правовые функции. Несмотря на очевидную небесспорность самой конструкции публично-правовой компании (которая, как и госкорпорации, в действительности является унитарной организацией и частным собственником своего имущества), а также содержания и судьбы посвященного ей законопроекта, законодатель счел необходимым заранее упомянуть о ней в обновленном ГК РФ. Но тем самым он одновременно продекларировал и фактический отказ от активно навязывавшейся ему в последние годы категории «юридические лица публичного права», использование которой вызвало бы лишь дополнительные трудности и вопросы[45].

Многочисленные разновидности некоммерческих корпораций в новой редакции п. 3 ст. 50 ГК РФ удалось свести в основном в две группы (вида): общественные организации (включающие в себя политические партии, профсоюзы, общественные движения и т. п.) и ассоциации, или союзы (которые теперь охватывают некоммерческие партнерства, различные палаты, объединения работодателей, саморегулируемые организации и т. д.). Значительные различия между ними состоят лишь в том, что участниками общественных организаций могут быть только граждане (п. 1 ст. 123⁴ ГК РФ), тогда как членами ассоциаций и союзов могут становиться и юридические, и физические лица в любых сочетаниях (п. 1 ст. 123⁸ ГК РФ); кроме того, в ассоциациях (союзах) традиционно для отечественного права допускается установление субсидиарной ответственности участников по долгам этих корпораций (п. 1 ст. 123¹⁰ ГК РФ). Таким образом, речь, собственно, идет о разновидностях единой организационно-правовой формы некоммерческой корпорации – давно известного континентальному европейскому праву объединения с идеальными целями (Verein, или Verband, association).

Впоследствии, однако, к названным двум видам некоммерческих корпораций были добавлены три новых вида: реестровые казачьи общества (ст. 123¹⁵ ГК РФ); общины коренных малочисленных народов (ст. 123¹⁶ ГК РФ); товарищества собственников недвижимости (ст. 123¹² ГК РФ). При этом гражданско-правовой статус казачьих обществ как юридических лиц – участников гражданских правоотношений – принципиально ничем не отличается от гражданско-правового статуса других общественных организаций граждан. Общины коренных малочисленных народов, как следует из норм специально посвященного их статусу федерального закона, в действительности представляют собой разновидность потребительских кооперативов[46]. Однако попытки законодательно признать их разновидностями указанных лиц (предпринятые в первоначальном варианте новой редакции гл. 4 ГК РФ) натолкнулись на активное противодействие высших органов публичной власти. При этом единственным формальным основанием обособления тех и других является специальное упоминание о них как об особых организационно-правовых формах некоммерческих организаций в Федеральном законе «О некоммерческих организациях»[47], нормы которого законодатель в конце концов предпочел положениям, содержавшимся в первоначальной редакции проекта изменений гл. 4 ГК РФ.

Единственной оправданной в этом отношении новеллой можно считать появление товариществ собственников недвижимости, по сути, соединивших в одном виде юридического лица товарищества собственников жилья и садоводческие, огороднические и дачные некоммерческие объединения граждан. В таких некоммерческих корпорациях отсутствуют паевые отношения (что препятствует их отнесению к разновидностям потребительских кооперативов), но имеются весьма своеобразные отношения общей долевой собственности (ст. 123¹³ ГК РФ). Примечательно, что организации, аналогичные по статусу и задачам отечественным товариществам собственников жилья, обладают полной или частичной гражданской правосубъектностью в большинстве континентальных европейских правопорядков (см., например, ст. 712l−712t Гражданского кодекса Швейцарии).

Похожая ситуация сложилась и с коммерческими корпорациями. К традиционным пяти видам – хозяйственным товариществам (полным и на вере), хозяйственным обществам (акционерным и с ограниченной ответственностью) и производственным кооперативам – были добавлены два новых вида: крестьянские (фермерские) хозяйства (ст. 86¹ ГК РФ в редакции Федерального закона от 30 декабря 2012 г. № 302-ФЗ) и хозяйственные партнерства[48]. Однако крестьянские (фермерские) хозяйства как таковые в принципе не нуждаются в самостоятельной юридической личности: при необходимости их участники могут объединяться в обычные товарищества, кооперативы или даже в общества с ограниченной ответственностью. Из этого исходил и первоначальный вариант новой редакции гл. 4 ГК РФ. Однако впоследствии исключительно под лоббистским давлением они были признаны особым видом коммерческих корпораций (по сути, разновидностью хозяйственных товариществ).

Хозяйственные партнерства, не имеющие аналогов не только в российском праве, но и ни в одном из развитых зарубежных правопорядков, были искусственно созданы якобы специально для нужд развития инновационной экономики (первоначально речь шла о товариществах на вере, создаваемых для осуществления инновационной предпринимательской деятельности). Однако в окончательной редакции посвященного им закона они утратили всякую связь с инновациями, но стали настолько одиозной организационно-правовой формой[49], что законодатель не включил нормы об их статусе непосредственно в ГК РФ, хотя и вынужден был упомянуть о них, соблюдая принцип numerus clausus юридических лиц (п. 2 ст. 48 ГК РФ в редакции Закона № 99-ФЗ).

В результате приходится с сожалением констатировать, что систематизация юридических лиц в гл. 4 ГК РФ в редакции Закона № 99-ФЗ привела не к сокращению, а к неоправданному увеличению числа их разновидностей. К тому же появление новых видов юридических лиц в подавляющем большинстве случаев не вызывалось какой-либо настоятельной практической (социально-экономической) необходимостью. Сами же новые конструкции, обычно неизвестные иным правопорядкам, в основном представляют собой очередные не слишком удачные «изобретения» отечественного законодателя[50]. Все это, разумеется, не может быть отнесено к числу достижений закона.

Другим примером малоуспешого компромисса в реализации Законом № 99-ФЗ положений Концепции развития гражданского законодательства РФ является содержание новых или значительно обновленных норм об управления хозяйственными обществами. С одной стороны, ГК РФ (п. 1 ст. 65³) объявляет общее собрание участников любой корпорации ее высшим органом. С другой стороны, на деле последовательно сужается компетенция общих собраний хозяйственных обществ (коммерческих корпораций), особенно специальными законами и уставами этих корпораций, а теперь еще и с помощью корпоративных соглашений. Эта тенденция отчетливо проявляется, например, в правилах п. 2 ст. 65³ ГК РФ. Во-первых, сам общий перечень вопросов, входящих в исключительную компетенцию общего собрания корпорации, может быть иным (как правило, более узким), если это прямо предусмотрено ГК РФ или специальным законом (в особенности это касается Федерального закона от 26 декабря 1995 г. № 208-ФЗ «Об акционерных обществах», далее – Закон об АО). Во-вторых, многие из названных правомочий снабжены оговорками: если иное в соответствии с законом не отнесено к компетенции иных коллегиальных органов корпорации (например, образование других органов корпорации, утверждение ее годовых отчетов, принятие решений об участии в других юридических лицах и др.). В-третьих, последний абзац п. 2 ст. 65³ устанавливает общее правило, в соответствии с которым ГК РФ или другой закон (прежде всего, конечно, законы о хозяйственных обществах) могут допустить передачу вопросов, входящих в исключительную компетенцию общего собрания корпорации, по его решению другим органам корпорации, причем уже не обязательно коллегиальным.

Как известно, российское законодательство о хозяйственных обществах традиционно отождествляет их советы директоров и наблюдательные советы (п. 2 ст. 103 в прежней редакции ГК РФ, ст. 64−68 Закона об АО, п. 2 ст. 32 и ст. 44 Федерального закона от 8 февраля 1998 г. № 14-ФЗ «Об обществах с ограниченной ответственностью»). Между тем речь идет о двух совершенно разных коллегиальных органах с различными задачами и компетенцией. Наблюдательный совет появился в германском акционерном праве в качестве постоянно действующего (а не периодически созываемого) органа, контролирующего деятельность исполнительных органов общества (а также дающего согласие на совершение обществом определенных сделок и формирующего и изменяющего состав правления – коллегиального исполнительного органа). Здесь он состоит из представителей акционеров (а во многих случаях и из представителей наемных работников) и вместе с общим собранием относится к высшим органам акционерного общества. Его наличие позволяет говорить о трехзвенной системе управления обществом: общее собрание – наблюдательный совет – исполнительные органы.

Отечественное акционерное право изначально формировалось под определяющим влиянием американского корпоративного права, которому такой орган неизвестен: он считается здесь излишним и без необходимости связывающим инициативу совета директоров (для постоянного контроля за деятельностью корпоративного менеджмента современное американское право использует институт независимых директоров). Это положение послужило основой для компромиссного решения об объединении германского наблюдательного совета и американского совета директоров в единый коллегиальный орган российских акционерных обществ. При этом деятельность такого совета директоров акционерного общества все равно ограничивается общим руководством (п. 1 ст. 64 и п. 1 ст. 65 Закона об АО), из чего следует наличие других коллегиальных исполнительных органов общества (правления и т. п. − ср. абз. 2 п. 2 ст. 66 Закона об АО), т. е. фактически тоже трехзвенная система управления (общее собрание – совет директоров (наблюдательный совет) – исполнительные органы) при отсутствии постоянно действующего контрольного органа. Поэтому Концепцией развития гражданского законодательства РФ было предложено более четко разделить функции управления и контроля в акционерных и других хозяйственных обществах путем создания наблюдательного совета как контрольного органа при одновременном установлении запрета совмещения должностей в наблюдательном совете и в контролируемом им совете директоров (или в правлении) хозяйственного общества. Однако реализовать и этот подход в полном объеме также не удалось.

Согласно п. 4 ст. 65³ ГК РФ теперь допускается создание в корпорации наряду с исполнительными органами особого коллегиального органа управления, не называемого исполнительным органом, т. е., по сути, наблюдательного или иного совета для контроля за деятельностью исполнительных органов корпорации, а также для осуществления иных функций, возложенных на него законом или уставом корпорации. Такой орган корпорации может создаваться в случаях, прямо предусмотренных либо ГК РФ (например, в п. 3 ст. 97 в редакции Закона № 99-ФЗ), либо специальным законом (например, ст. 64 Закона об АО), либо уставом корпорации (т. е. по ее усмотрению). Вместе с тем, следуя действующему правилу абз. 2 п. 2 ст. 66 Закона об АО, законодатель в абз. 1 п. 4 ст. 65³ ГК РФ вновь допустил участие в таком коллегиальном органе (наблюдательном совете) членов контролируемых им коллегиальных исполнительных органов корпорации (хотя их число по-прежнему не может составлять более ¼и они не могут возглавлять наблюдательный совет в качестве его председателя). Очевидно, что этим все равно продолжает искажаться контрольный характер деятельности наблюдательного совета корпорации. С учетом установленной абз. 2 п. 4 ст. 65³ ГК РФ компетенции членов такого коллегиального органа управления (наблюдательного совета) можно сделать вывод о том, что она принципиально не отличается от компетенции ревизионной комиссии, а отечественный законодатель так и не усмотрел в этом органе какой-либо особой надобности.

Об основных недостатках и просчетах Закона № 99-ФЗ

В качестве одного из принципиальных недостатков гл. 4 ГК РФ в редакции Закона № 99-ФЗ следует назвать ничем не оправданное закрепление в ней подходов и конструкций, присущих американскому корпоративному праву. Этого намеренно и чрезвычайно настойчиво добивались представители Минэкономразвития России и рабочей группы по созданию МФЦ, которые и в этом вопросе, к сожалению, были во многом поддержаны иными властными органами.

В результате заново формирующееся отечественное корпоративное право изначально и существенно искажено использованием чужеродных правовых конструкций. Иначе говоря, оно повторяет историю создания современного российского акционерного права, также формировавшегося в середине 90-х годов прошлого века преимущественно под влиянием американских представлений, а в окончательном виде ставшего крайне неудачным смешением принципиально различных подходов.

Так, в ст. 66³ ГК РФ закреплено новое для нашего права деление хозяйственных обществ – основных коммерческих корпораций – на публичные и непубличные. Будучи прямым заимствованием американского опыта, в российском праве оно порождает лишь новые вопросы и проблемы. Ведь такой классификации можно подвергать только акционерные общества, имея в виду установление более жестких требований к статусу публичных АО, акции которых котируются на фондовых биржах, а участники (акционеры) нуждаются в повышенной охране от различных злоупотреблений. Но применительно к обществам с ограниченной ответственностью она теряет смысл, поскольку ООО ни при каких условиях не могут стать публичными хозяйственными обществами – им нечего котировать на биржах.

А дело в том, что отечественные экономисты, наслышанные в основном об американских корпорациях, обычно уверены в том, что и все хозяйственные общества должны быть построены так же, как англо-американские business corporation. Но последние в принципе являются разновидностями единой правовой конструкции – компании с ограниченной ответственностью на паях (company limited by shares), которая в англо-американском праве существует в двух разновидностях: публичной компании (publicly held, или public limited company, PLC) и частной компании, или закрытой корпорации (private, или closely held, private limited company, Ltd.). Принципиальное различие между ними состоит в том, что статус и деятельность публичных компаний с целью повышенной защиты интересов их участников от различных злоупотреблений жестко «зарегулированы», причем не только федеральными законами и законами отдельных штатов, но главным образом актами Федеральной комиссии по ценным бумагам и биржам (Securities and Exchange Comission, SEC), принимаемыми в форме правил (SEC Rule), тогда как статус и деятельность частных компаний формируются ими достаточно свободно, в том числе в значительной мере на основе корпоративных соглашений их участников (shareholders agreement). При этом имущество как публичных, так и частных англо-американских корпораций делится на доли (share), правовой режим которых в принципе одинаков[51], поскольку речь идет об участии в той или иной разновидности одной и той же организационно-правовой формы корпорации (об открытых и закрытых АО в отечественной интерпретации, сложившейся именно под влиянием этого подхода).

В европейском континентальном праве акции АО и доли ООО представляют собой различные объекты гражданских прав с разным правовым режимом, что обусловлено принципиальными различиями в статусе этих корпораций, считающихся двумя разными, самостоятельными видами юридических лиц. Европейское корпоративное право всегда императивно определяет статус названных хозяйственных обществ (объединений капиталов), поскольку их участники изначально исключают свою ответственность по долгам таких корпораций. Свободное определение порядка управления корпорацией (как и отсутствие требований к минимальному уставному капиталу) считается здесь привилегией, доступной лишь участникам товариществ (объединений лиц), так как они несут неограниченную личную ответственность по общим долгам. Поэтому здесь невозможно изменение корпоративным договором участников императивно определенного законом статуса корпорации (включая компетенцию ее органов) – такой договор (кстати, известный лишь судебной практике, но не законодательству западно-европейских стран[52]) может определять только порядок распоряжения участниками общества своими долями (акциями) и/или голосами на общем собрании.

Непониманием (или намеренным игнорированием) этих важных различий европейского и англо-американского корпоративного права объясняется как появление в нашем законодательстве закрытых акционерных обществ (полных аналогов closely held), так и распространение на общества с ограниченной ответственностью статуса непубличных хозяйственных обществ (т. е., по сути, приравнивание их к private limited company) (а также различные попытки повысить оборотоспособность долей ООО, фактически отождествляемых с акциями в смысле англо-американских share).

Важным побудительным мотивом к объявлению обществ с ограниченной ответственностью непубличными корпорациями стала также вытекающая из этого возможность установления в них (как и в непубличных акционерных обществах) упрощенного порядка внутреннего управления путем передачи на решение коллегиального органа такого общества большинства вопросов, отнесенных к компетенции общего собрания, а также передачи функций коллегиального органа единоличному органу общества (п. 3 ст. 66³ ГК РФ) и широкого использования в них корпоративных договоров (ст. 67² ГК РФ), позволяющих максимально усилить диспозитивность правового регулирования их статуса.

Нужно отметить, что в ГК РФ содержание корпоративного договора объявлено строго конфиденциальным, в связи с чем оно не должно быть известным даже не участвующим в нем другим участникам корпорации, которые в лучшем случае могут быть осведомлены лишь о факте его заключения (п. 4 ст. 67² ГК РФ).

Следует также учесть, что абз. 2 п. 1 ст. 66 ГК РФ теперь допускает общую возможность закрепления в уставе хозяйственного общества или в корпоративном договоре его участников почти любые отступления от провозглашенного общим принципа пропорциональности объема их правомочий их долям в уставном капитале общества. В этих случаях иной объем прав участников корпорации не исключает как их отказа от некоторых и даже большинства своих корпоративных прав, так и возложения на отдельных участников корпорации дополнительных обязанностей. Особенно явно эта возможность вытекает из новых правил о содержании корпоративных соглашений (п. 1 ст. 67² ГК РФ)[53], причем такие ограничения или лишения правомочий могут теперь предусматриваться и договором участников хозяйственного общества с его кредиторами и даже с иными третьими лицами (п. 9 ст. 67²), и учредительным договором о создании хозяйственного общества (п. 10 ст. 67²). Это означает возможность приобретения различных (а практически – любых) корпоративных прав лицами, не являющимися членами корпорации и потому не связанными ни каким-либо общим имущественным риском, ни какими-либо корпоративными обязанностями. Заметим, что такого рода корпоративные соглашения в действительности неизвестны не только европейскому, но и англо-американскому корпоративному праву.

Прообразом этих правил стали нормы ст. б Федерального закона «О хозяйственных партнерствах», которые допускают установление в соглашении об управлении партнерством не только любых отступлений от принципа пропорциональности, но и введение любых иных прав и обязанностей (помимо предусмотренных законом), причем не только для участников партнерства, но и для любых третьих лиц, согласившихся участвовать в таком соглашении. В результате этого становится возможным, например, управление партнерством не участвующими в нем (и не вносившими никакого имущества в его складочный капитал) третьими лицами и получение ими всех прибылей от его деятельности при одновременном освобождении их от обязанности нести какие-либо убытки. Эти положения и намеревались генерализовать в новой редакции ГК РФ, сделав их общими для всех коммерческих корпораций (хозяйственных обществ). В многочисленных спорах по этому поводу удалось добиться лишь двух смягчений этого подхода: установления обязанности уведомить общество о факте заключения корпоративного договора и разрешения участвовать в нем лишь таким третьим лицам, которые имеют в этом охраняемый законом интерес (п. 4 и 9 ст. 67² ГК РФ).

Опасность и заведомая несправедливость такого рода правил для обычных участников гражданского оборота очевидны, как и то, что они отсутствуют в развитых зарубежных правопорядках (на опыт которых постоянно ссылаются при их закреплении российским правом). Однако законодатель согласился на их введение, преследуя цели улучшения инвестиционного климата, максимального содействия свободе различных форм предпринимательства, а также повышения занимаемого Российской Федерацией места в зарубежных рейтингах. Разумеется, эффективность такого подхода может показать только практика применения названных норм (которая, к счастью, остается весьма ограниченной, ибо количество зарегистрированных хозяйственных партнерств пока исчисляется единицами). Вместе с тем стоит заметить, что ничего подобного не предусматривает ни один из современных европейских гражданских кодексов, совершенствование которых никогда не определялось такого рода задачами.

На первый взгляд может вызвать недоумение содержание п. 5 ст. 52 ГК РФ в редакции Закона № 99-ФЗ, где говорится о возможности утверждения участниками корпораций «не являющихся их учредительными документами внутреннего регламента и иных внутренних документов юридического лица». Если эти документы не являются учредительными документами корпорации, зачем упоминать о них в статье, посвященной именно учредительным документам юридического лица, и каковы препятствия для принятия подобных документов в отсутствие рассматриваемого правила? Дело все же в другом.

В действительности здесь осуществлено очередное намеренное заимствование из американского корпоративного права, преследующее вполне конкретную цель. В американских предпринимательских корпорациях члены совета директоров (корпоративный менеджмент) защищаются от прямых исков кредиторов и миноритариев, доказывающих нарушение управляющими своих обязанностей добросовестного и заботливого ведения дел компании (или обязанности соблюдать лояльность по отношению к ней – duty of loyalty), ссылаясь именно на тщательное соблюдение внутренних регламентов корпорации (business judgment rule). Бремя доказывания нарушений возлагается на истцов, а содержание этих внутренних правил, обычно разрабатываемых самими директорами (или с их непосредственным участием), во многих случаях остается неизвестным другим лицам. Нетрудно догадаться о возможном значении внутренних регламентов юридического лица в российском праве, сопоставив норму о них с правилами о серьезном усилении ответственности руководителей и членов коллегиальных органов юридических лиц, предусмотренными новой редакцией п. 3 ст. 53 и ст. 53¹ ГК РФ (а также с новой ст. 65²).

В заключение стоит упомянуть и о некоторых удивительных новшествах, неожиданно появившихся в тексте Закона № 99-ФЗ уже на последних стадиях его принятия и не обсуждавшихся ни его разработчиками, ни их оппонентами, ни даже депутатами. При этом невольно вспоминаются бюрократы советского (да и досоветского) времени, которые уж если брались келейно править законопроекты, то обычно делали это высокопрофессионально и, как правило, действительно содействовали улучшению их содержания. Увы, их современные последователи поместили в текст Закона № 99-ФЗ уточнения совсем иного рода.

Так, в соответствии с новой редакцией п. 1 ст. 53 ГК РФ органы юридического лица действуют от его имени в порядке, предусмотренном п. 1 ст. 182 ГК РФ, речь в которой идет о представительстве. Из этого следует, что органы юридического лица теперь являются его представителями (по-видимому, в силу закона).

По справедливому замечанию А. Маковского, в этом тексте «невооруженным глазом видна… типичная ошибка второкурсника, не понимающего, как органы юридического лица могут действовать «от его имени» и в то же время не быть его представителями»[54].

В абз. 1 п. 1 ст. 65¹ ГК РФ, содержащем законодательное определение понятия корпорации, закрепляется такой «новый» признак данного вида юридических лиц, как «формирование их учредителями (участниками) высшего органа» этого юридического лица. Указанный признак корпорации до сих пор оставался неизвестным традиционной теории корпоративного права (и разумеется, не был предусмотрен первоначальной редакцией этой нормы). Ведь в корпоративных организациях их учредители (участники) формируют не только высшие, но и все иные органы, а в унитарных организациях понятие высшего органа вообще отсутствует. Поэтому данный признак не может отличать корпорации от унитарных организаций (чему, собственно, и должно служить определение корпорации).

Строго говоря, органы всех юридических лиц изначально формируются именно их учредителями (которые в корпоративных организациях обычно становятся их участниками). Возможно, автор этой формулировки имел в виду, что учредители (участники) корпорации, по сути, всегда автоматически составляют (или образуют) ее высший орган (общее собрание). Но и это положение очевидно и не нуждается в специальном законодательном признании, тем более что оно прямо следует из других норм (например, п. 1 ст. 65³ или п. 2 ст. 67¹ ГК РФ).

Новый п. 4 ст. 49 ГК РФ, упоминающий теперь не только об «отдельных организационно-правовых формах», но и о различных «видах и типах» юридических лиц, способен вызвать удовлетворение разве только у тех соискателей ученых степеней и их научных руководителей, которые привыкли посвящать диссертации сугубо филологическим изысканиям (уточнению формулировок и понятий или созданию разнообразных классификаций). Но что полезного добавляют в закон такого рода формулировки и какие разумные правила поведения в них содержатся? Едва ли такие околонаучные изыски и упражнения над текстом закона способны послужить его украшению.