Читать книгу Второй дубль - Е. Л. Нельсон - Страница 3

…Она любила перебирать старые фотографии. Люди и предметы на них были неподвластны времени, хотя некоторые из фотокарточек уже пожелтели. Они не приносили ей утешения, нет. Они лишь были той единственной ниточкой, связывающей ее с тем, другим, миром.

Вот она в семнадцать лет, только что покинувшая дом, уехавшая искать счастья в Москве. Карие, огромные, как у лани, глаза, пухлые чувственные губы, этот упрямый подбородок, модная челка. Ее волосам завидовали все девчонки. Густые и длинные, ее роскошные русые волосы становились предметом восхищения всех окружающих. Даже цвет волос был необычным: светлая, пшеничного цвета челка создавала выразительный контраст с темно-русой копной волос. Все думали, она красит челку, и не раз ей приходилось доказывать подругам, что этот цвет подарила ей природа.

Вот она самая нарядная из всех подруг, с роскошной укладкой а-ля Брижит Бардо. Сколько денег она тогда угрохала из своей стипендии на дорогого парикмахера…

А вот здесь ей восемнадцать. Короткая, под мальчика, стрижка, уверенный взгляд первой красавицы курса…

А вот ее первые съемки.

– Королева! – кричал режиссер восторженно.

Она отлично справлялась с ролью. Ей пророчили блестящее будущее и известность. И она так стремилась достигнуть этих вершин и доказать всему миру, что она звезда…

Она уже давно забыла это чувство. Все слилось в унылые будни. Отграничив себя от внешнего мира, она никуда не выходила, разве что в магазин – купить продуктов. После того как их сократили на работе, она не видела никого из своих бывших коллег. У нее не было подруг, а к тем знакомым, которые приглашали ее на чай или на дачу на шашлыки, она не ходила, вежливо отказываясь. Она просто сидела дома, тупо смотря телевизор или читая книги и сетуя про себя на свою судьбу.

Она посмотрела на часы. Одиннадцать. Самолет Влады прилетает в пять минут второго. Есть время привести себя в порядок. А выехать все равно нужно будет пораньше. Не дай Бог пробки.

Привести себя в порядок означало закрутить волосы в пучок, нанести немного румян на щеки и подкрасить губы светлой помадой. Она пристально рассматривала себя в зеркале: морщин почти не было, разве что мимические на лбу и в носовых складках. Она позволяла себе хорошие крема. Седину, пробивавшуюся в волосах, она тщательно закрашивала. Худощавое тело еще было упругим и моложавым. Но весь ее вид был каким-то угрюмым, потерянным. Увядшая роза: красота еще сохранилась, а запаха уже нет.

Одеться для нее было делом двух минут. Быстро натянула на себя темные брюки, темный пуловер.

«Надо купить что-то светлое, я и так худая, а темный цвет еще больше худит», – подумалось ей.

Темная шапочка, куртка, сумка.

– Совсем я старухой стала, даром что пятьдесят завтра, – тяжело вздохнув, она вышла из квартиры.

Как всегда перед их приездом она разволновалась. А вдруг они опоздали на самолет? Или что-то с паспортом?

– Мам, привет!

Она повернулась на голос дочери. Как же она их не заметила? Данил смущенно улыбался, узнав бабушку. Дочка обняла, поцеловала в щеку. Вера никогда не любила объятия и поцелуи при встрече, они ей давались с трудом. Вот и сейчас только немного приобняла Данила за плечи. Нечего нежничать.

В такси она смотрела на свою красивую дочку и, как всегда, испытывала двоякие чувства. Гордость за то, что у нее такая дочь, красивая, умная, уже так многого добившаяся в своей жизни. И обиду… Обиду за то, что у нее самой не сложилось, за то, что она одинока, никому не нужна и уже никогда ничего не испытает в своей жизни. И, как она ни отказывалась себе в этом признаться, чувствовала она и уколы зависти. Она завидовала дочкиной красоте, силе, решимости. Влада шла по жизни словно играючи, легко достигая своих целей, легко относясь к превратностям судьбы, легко обретая друзей. Вера завидовала дочкиному оптимизму, одновременно боясь и не понимая его. Она не понимала, как можно так легко относиться к жизни, жить в полной уверенности в том, что все будет так, как ты захочешь. Сама же она переживала по каждому, по выражению дочери, пустяку.

– Мам, ну как дела? – голос дочери оторвал ее от размышлений.

Вера перевела глаза на внука, красивого пятилетнего мальчика, которого она видела дай Бог один раз в год. Он понимал по-русски, но отвечал всегда по-французки. Матери приходилось переводить.

– Ну что, вот оставили бабушку одну, скучно ей, тоскливо.

– Мам, прекрати, ну что ты опять за свое. Лучше скажи, ты точно решила, что не хочешь никого приглашать?

– Нет, никого не хочу. Еще чего. Посидим где-нибудь и хватит.

– Мам, ну пятьдесят лет все-таки. Давай Никитиных пригласим. Веселее будет.

– Ну Влада, отстань. Я тебе говорю, не надо.

– Ну ладно, не хочешь – и не будем.

Вечером, когда Данилка уже спал, они сидели на кухне.

– Мам, ну давай, за тебя, – произнесла дочка.

Две женщины, мать и дочь, так редко видевшиеся, так редко откровенничающие друг с другом… Казалось бы, им так много нужно друг другу рассказать, но речь шла лишь о поверхностных вещах, не касавшихся ничего личного.

Влада втащила на кухню чемодан и начала вынимать подарки. Белый брючный костюм, о котором Вера давно мечтала и о котором упомянула, когда дочка спросила, что она хочет получить на день рождения. Влада продолжала вынимать из чемодана духи, туфли, дорогие крема. Вере, которая обычно каждый раз находила что-то, что можно было бы покритиковать, на этот раз все понравилось.

– Мам, завтра наденешь этот костюм в ресторан. А с утра пойдешь в парикмахерскую, сделаем тебе прическу.

– Да ну тебя! Ты что это придумала? Настроения у меня нет в ресторан идти.

– Мам, ты что, совсем затворницей хочешь стать?

– Вот выдумала! Да я буду там как дурочка сидеть.

– Ну хватит говорить ерунду. Ты и так никуда не выходишь, разве что в магазин. Никитины тебя приглашают в гости – ты не ходишь. Коллеги на дачу зовут – ты отказываешься. Как это понимать? Пятьдесят лет только раз в жизни, надо это как следует отметить.

Вера не стала дальше спорить, зная, что Владу все равно не переубедишь.

– С днем рождения! – первое, что Вера услышала на следующее утро. Внук забежал в ее спальню и вручил красиво упакованный подарок.

– Спасибо, Данечка. – Надорвав упаковку, она вытащила большой альбом, в котором были фотографии и стихи.

– Я потом почитаю, – сказала она и отложила альбом в сторону.

Дочка ничего не сказала, зная, что мать просто стесняется показывать эмоции.

– Мам, нам пора. К парикмахеру, – ответила Влада на безмолвный вопрос в глазах матери.

– Мам, а ты еще ого-го! – воскликнула дочка выходящей от парикмахера Вере. – Цвет – просто супер, – одобрила Влада каштановые локоны. – И прическа отличная, тебе очень идет.

Вера чувствовала себя необычно с этой прической, ее наполнило ощущение новизны.

Они погуляли немного по Невскому, съездили на Горьковскую в планетарий и зоопарк, где Влада плакала, смотря на животных, метавшихся по клеткам.

Веру всегда ставила в тупик эта чрезмерная восприимчивость дочки в отношении больных животных, стариков и ее нечувствительность, даже черствость по отношению к своим родственникам, друзьям.

Владка (по-другому она дочку никогда не называла) жила во Франции с сыном и мужем. У дочери это был второй брак. Уехав из дома совсем молоденькой студенткой по обмену, Влада решила не возвращаться на родину и строить свое счастье в другой стране. Благодаря превосходному знанию языков она устроилась на практику в крупную адвокатскую фирму, a через несколько лет уже имела свой бизнес, дом, машину последней модели. От первого брака, тоже французского, у нее был сын Данька.

Судя по всему, во втором браке у нее была еще и любовь. Влада встретила Генри на одной из конференций. Она, как всегда, не углублялась в детали: француз по происхождению, миллионер, работает с недвижимостью. Конечно, Вере было интересно узнать немного подробнее об отчиме Данила, но, зная, что дочка многого не расскажет, больше ничего не спрашивала.

Около пяти вечера они втроем пошли в ресторан, где Влада заказала столик. Людей было мало, это Вере понравилось. Все-таки непривычно она себя чувствовала в белом костюме, с новой прической, такой разрядившейся дамочкой из высшего общества.

И Влада, и Данил выглядели шикарно: она – в маленьком черном платье, а мальчик – в светло-сером костюме с красной рубашкой, настоящий светский львенок.

В ресторане Вера стеснялась. Она привыкла есть одной вилкой, без ножа, и, видя, как красиво едят дочка с внуком, смущалась.

– Мам, прекрати. Ешь как привыкла. Будь сама собой, – успокоила Влада мать.

Одни за другим стали подходить посетители. Из другого зала послышались музыка и смех. Слышно было, как произносят тосты.

– У кого-то, наверное, фуршет, – предположила дочка. – Жалко, что ты никого не захотела приглашать, веселее бы было. Мама, надо уметь наслаждаться жизнью.

– А нам и так хорошо, да, Данил? – обратилась Вера к внуку. Тот кивнул.

– Извините, что я беспокою… – раздался вдруг мужской голос. – Я вот тут все смотрел на вас… Вера?

Вера обомлела. Она узнала его. Узнала в ту же самую минуту, как он подошел к их столику. Она ничего не смогла вымолвить в ответ, только кивнула…

Воспоминания вихрем проносились в ее голове, мелькая картинками из давнего прошлого. Вот они взбираются по скале, вот они стоят у костра, он греет ей руки, обнимает, шепча: «Моя девочка»…

– Вера, вот так встреча! Вы меня узнали? – донеслось до нее как из тумана.

– Я преподавал в училище, где училась Вера… Тимофеевна, – обратился незнакомец к Владе. – А вы, наверное, дочка? Владимир Георгиевич, – представившись, пожилой мужчина протянул руку поочередно Владиславе и Данилу.

– Владислава. А это внук Веры Тимофеевны, Данил. Он по-русски понимает, но почти на нем не говорит.

– Иностранец?

– Да, француз.

– Здорово. Я тоже за границей жил, работал там, сейчас вот вернулся на родину, думаю здесь поработать.

– Владимир Георгиевич! – раздалось из соседнего зала. – Владимир Георгиевич, мы вас ждем, сейчас Сергей будет тост говорить.

– Сегодня здесь праздник у моих друзей. Вера Тимофеевна, а можно телефончик ваш записать? Я тут буду довольно долгое время, хотелось бы вас еще увидеть.

– Нету у меня телефона, – вдруг выдавила она из себя.

– Да мне не обязательно сотовый, вы мне свой домашний дайте.

– У меня его нет, – сказала как отрезала Вера.

И Владимир Георгиевич, и дочка посмотрели на нее с удивлением. В глазах мужчины читалась обида.

– Ну, жалко, – сказал Владимир Георгиевич. – Мне, к сожалению, надо идти к друзьям. Было очень приятно познакомиться, Владислава, Данил. Вера, прощайте, – сказал он, и его голос был мягким-мягким.

– Прощайте, – сдавленным голосом просипела она. И, подняв на него глаза, встретила такой знакомый, такой теплый взгляд синих глаз. Когда-то черные, как смоль, волосы поседели, морщинки бороздили щеки и прятались в уголках глаз, но вот взгляд… Этот взгляд не изменился. От этого взгляда ей захотелось бежать прочь и одновременно припасть к нему, спрятаться в его руках.

Влада видела, что мать очень взбудоражена, и решила подождать, пока та упокоится. Она стала разговаривать о чем-то с сыном. Через пару минут не выдержала.

– Мам, ты зачем соврала насчет телефона? Он же хотел тебя снова увидеть.

– Ну вот еще, нужен он мне больно, – сказала Вера насупившись.

– Ну чего ты боишься?

Влада завелась и хотела прочитать ей лекцию, но Вера оборвала:

– Хватит, давай заплатим и пойдем. Лучше дома допразднуем. Ты же знаешь, я рестораны не люблю. Непривычная я к этому делу.

– Хорошо, мам, как хочешь. Пока несут счет, я отлучусь в туалет.

– Где ты там застряла? – почти набросилась Вера на дочку, когда та возвратилась к столику. Она и не подозревала, что в холле дочка столкнулась с Владимиром Георгиевичем и что предметом их разговора была она, Вера.

Уже дома, когда они вдвоем сидели на кухне за чашкой чая и бокалом вина, дочь спросила:

– Мам, ну зачем ты его так отшила? Почему ты не дала ему свой номер?

Вера, разгоревшись то ли от чая, то ли от вина, выпалила:

– Да, не дала. Да зачем он мне сдался?

– Мам, я же все знаю о том, кем он для тебя был. Ты же его любила.

– Так то давно было. И откуда ты, интересно, это знаешь?

– Знаю, дневник твой читала, когда подростком была.

– А то ты там что-то понимала.

– Конечно, понимала. А если не понимала, то запомнила, о чем ты писала, а когда старше стала, все по полочкам разложила. Это же твой учитель. Ты ж любила его, любила всю свою жизнь, все это время.

– Я и папашу твоего любила.

– Не думаю. Во всяком случае, не так, как этого. Я же помню, когда у меня было горе на почве любви, а ты сказала, что нечего, мол, плакать, все пройдет, ты тоже любила, это ты его имела в виду?

– Не помню, что я что-то подобное говорила.

– Да все ты помнишь, только боишься самой себе признаться.

Вера молчала, уставившись в темное окно.

– Мам, ну так это же хорошо. Это Бог тебе послал его снова, спустя годы, понимаешь? Жизнь твоя проходит. Да и не жизнь это, а так, существование. Ты сидишь дома и ничего не хочешь. Не хочешь встречаться с людьми, не хочешь куда-то выходить. Ты винишь меня в том, что я уехала, бросив тебя одну, но и к нам ты ехать не хочешь. Ты могла бы многого достичь в жизни. А ты? Чего ты достигла? Ты говоришь, что тебе было тяжело с маленьким ребенком, и это, конечно же, так, но другие ведь могли.

– А что я могла? Кому я была нужна с ребенком? Да что ты знаешь, Влад! Нас, матерей-одиночек, тогда осуждали. И меня осуждали все, начиная дворником и кончая профкомом.

– Ладно, мама, давай не будем портить вечер. Не мне тебя судить. Ты мне все дала, что могла. Единственное, что я тебе могу сказать, что не поздно и в пятьдесят начать жить. Ты просто боишься.

– А ты много понимаешь, – обиделась Вера.

Обе посидели еще немного молча.

– Ладно, пойду спать, – сказала дочь.

Вера осталась сидеть, тупо уставившись в пространство. В голове мелькали картинки прошлого, как на кинопленке…