Читать книгу Человек, который начал жизнь заново. Сборник рассказов - Эд Хок - Страница 7

У меня не выходит связаться с кем-то из парней. То мне нужен покой, то им. Что может произойти от одного простого звонка? У меня подскочит давление и я снова впаду в кому? Или на радостях Джейк или Крис свалятся с койки? Мне достаточно понять, что с ними все хорошо. Ладно, не хорошо, но хотя бы окей. Не могу избавиться от мысли, что от меня скрывают правду.

С кем бы я хотел увидеться больше всего? Со всеми сразу. Да, именно так. Вместе мы и образуем тот самый баланс, в котором каждому хорошо.

С Кираном здорово помолчать. Он наполняет воздух вокруг странной обволакивающей густотой. В ней спокойно и приятно. Джейк близок к нему. Он не такой молчун. Если говорит, то старается по делу. В глубине души ему лет пятьдесят. Мудрость его в тех текстах, что изливаются на бумагу или на экран смартфона.

Крис с Дастином другие. В них больше от детей: раскованные, с дебильными шуточками, но непоколебимо добрые. Они любят эту жизнь, любят людей, особенно фанатов. Если на фото запечатлен парнишка со взмокшим волосами, красным лицом и горящими глазами, а рядом кто-то из участников группы, на девяносто процентов это Крис. Он лучше всех ладит с фанами. Он ближе всех к ним. Он сам такой же фан.

Кто же я? Долго размышлял об этом. Давно все решил, но возвращаюсь к думам вновь. Повторяю про себя, горжусь своей ролью. Потому что я – прослойка, связующее звено. И мне нравится моя роль. Между спокойными и взбалмошными я – нечто бесформенное, способное принимать любое обличье. Хамелеон, вот кто я. Мне нравится думать, что без меня группа не смогла бы оставаться в таком составе. Это что-то нарциссическое. И в то же время, об этом знаю только я. Из моего рта никогда не вырвется подобное.

Так с кем бы я хотел увидеться больше всего? С Крисом. Сейчас мне очень нужна его энергия.

* * *

– Только не говори, что ждал меня.

Это Крис. Костылем толкает дверь и орет еще не войдя в палату.

– Где мой пухляш?

Вот же засранец!

Он смотрит на меня и не может подавить улыбку. Пожалуй, она слишком натянутая.

Конечно, он знает о моих увечьях. Поэтому силится не смотреть ниже моей груди. Будто периферийное зрение не выхватывает пустоту на месте правой ноги. Он ковыляет к койке. Выходит ловко, словно у него было предостаточно времени на тренировки. Склоняется, балансирует на одном костыле, отставляя второй в сторону, и целует меня в лоб.

Я хмурюсь. Кошусь на него.

– Мне захотелось это сделать. Извини. Знаю, ты у нас строгий, – оглядывается по сторонам. Примечает стул, на котором обычно сидит мама. – Присяду?

Ему не нужно мое разрешение. Он просто ставит меня перед фактом в вопросительной форме. Перемещается к стулу и двигает его коленом здоровой ноги, чтобы мне не приходилось косить глаза. Шея по-прежнему зафиксирована.

Его нога в гипсе. Руки в бинтах и пластыре. На лбу свежий рубец, уже затянувшийся.

Крис кладет костыли рядом со стулом. Придвигается вплотную, так, что может коснуться меня. Но не делает этого. Головой он падает в боковину кровати, аккурат рядом с моей кистью, и ревет. Кончиками пальцев я ощущаю его стоящие колом волосы. Модник, даже сейчас пользуется бриолином.

Он бубнит в простыню. Ничего не могу разобрать.

– Мне так жаль, – наконец-то доносится его приглушенный голос. – Так жаль, Мэтти. Ты меньше всех заслуживал этого.

Руке горячо. Крис уткнулся в нее как в подушку.

Мне неловко от его слез. Чувствую себя виноватым, наверное, как и он сейчас. Глупое чувство вины гложет нас еще несколько минут. Крис выплакивает его, я проглатываю.

Он смотрит на меня потрескавшимися белками глаз. Чего-то ждет. Прощения? Не знаю. Мне нечего на это сказать.

– Как ты? – вырывается само. И это лучшее, что я мог сейчас спросить.

Крис откидывается на стул. Показывает на гипс, тут же резко одергивает себя.

– Все в порядке, – говорю я. – Я потихоньку начинаю привыкать, хотя до конца еще не осознал. Когда встану, тогда станет понятней.

Крис кивает, словно китайский болванчик.

– Видел кого-то из парней?

– Ага. – вытирает нос ладонью снизу вверх. Костяшками пальцев глаза. – Всех.

– С ними все в порядке? Ну, если можно быть в порядке после такого.

– Команда плюс-минус отделалась как я: переломы, ссадины, пара сотрясений. Но все живы. Кроме Эрни.

– Я слышал. Жаль его.

– Очень.

– А наши?

Они все – наши. И технари, и звукачи, и световик. Мне просто нужно отделить участников группы.

– Дастина мальца покорежило. Спину повредил. Костыли на несколько месяцев. Это из крупного. Про царапины рассказывать не буду. Не так они и значительны.

– Это точно.

– У Кирана перелом таза и обеих ног. Его уже напичкали железками. Штифтами. Он шутит, обещает прокатить меня в инвалидном кресле.

– Киран шутит?

– Я сам охренел, – Крис оживает. Возвращается к самому себе. – Похоже, он пытается бодриться. Боюсь, в нем что-то могло сломаться.

– Как и во всех нас, – шмыгаю носом.

Голова Криса дергается. Нервное.

– Тебе помочь? – тянется за салфеткой.

– Ну нет, не хватало еще, чтобы ты мне нос подтирал.

– Это не самое страшное, что может произойти.

Морщусь.

– При столкновении Джейк вылетел из автобуса. Он находился ближе всех к окну, пробил его и проехался по асфальту, как по наждаку.

– Черт…

– Шрамов у него теперь – мама моя! Ему кожу пересадили. На спине и локте стесал себе все до костей.

В носу колет. Тяжело дышать, словно влажность в палате возросла до сотни процентов.

– Шею тоже сломал, вроде. Уже не помню всего. А, и перелом ног в довесок. Это наш общий бонус, – болезненно хихикает и сразу же стыдливо прикрывает рот рукой, затихает.

В палате убийственная тишина. Звон в ушах нестерпим.

– Что с моей ногой?

Вопрос застает Криса в расплох. Это точно не то, о чем он хотел бы говорить сейчас.

– Ее нельзя было спасти?

– Я не врач, – оправдывается Крис. – Говорят, она была перебита, колено в щепки.

Он хочет сказать что-то еще, но я обрываю его грудным стоном, похожим на вибрацию старого телефона.

– Я рад, что ты выжил. Чтобы не случилось, ты всегда можешь на меня рассчитывать.

Не могу сдержать улыбку. Крис – самый добрый чудак, которого я знаю.

– Я тут подумал: ты же еще и на гитаре играешь. Подтянуть уровень, и можно…

– Нельзя. Я буду пытаться.

Крис натужно и звучно сглатывает. Хочет сказать, что это невозможно, но не позволяет себе.

– Я бы мог уступить свое место…

– Заткнись, Крис! Не беси меня.

Аппарат над ухом ускоряет пищание. Адская машина.

– Ты не рассказал про себя. Как ты?

Кажется, я стал различать шаги медсестры в коридоре. Несется, недовольная.

– Да… – он показывает рукой на гипс и пожимает плечами. Опять виноватое выражение лица.

Дверь распахивается. Вот она, с алым лицом, сдувает прилипшую челку со лба.

– Так, дорогой мой, прием на сегодня окончен.

Не пойму, к кому из нас она обращается. Крис тянется за костылями. Напоследок трогает меня за руку.

– Ты ни в чем не виноват, слышишь? – я держу его глазами словно руками за грудки. – То, что ты пострадал меньше остальных, – лучшее, что могло случиться. Не вини себя. Обещаешь?

Он ковыляет к выходу. У двери останавливается, оборачивается.

– Я сделаю все, – говорит он одними губами.

* * *

Мне удалось поговорить почти со всеми.

Джейк заявил, что теперь не сможет жить спокойно.

– Я смотрел смерти в глаза, – кричал он.

Мы разговаривали на громкой связи.

– У меня так все болит, – продолжал он, – но это не важно. Совсем не важно. Я жив, и я был так близок к смерти. И ты, Мэтт.

Я не понимал причин его радостного возбуждения.

– Это такой материал! Только подумай! И наши песни! Они обретают совсем иной смысл. Мы не просто придумали красивые рифмы. Мы прошли через все это. Мне чертовски больно, но это огромная удача. Не поверишь, я чувствую себя самым мерзким человеком от того, что радуюсь нашему поражению, и в то же время невероятно воодушевлен.

Помню как он замолчал, точно бегун не рассчитавший силы на длинной дистанции.

– Мэтт, ты здесь? На связи?

– Да.

Так паршиво я себя давненько не чувствовал. Пытался понять, почему. Безуспешно.

– Как бы все не развивалось дальше, ты будешь частью группы. В любом амплуа. Слышишь?

– Да.

– Как только поднимусь с койки, первым делом приду к тебе. Будем с тобой долго и нудно разговаривать. Как мы умеем. Соберем все дерьмо, что есть, и будем мусолить, пока язык не отсохнет.

Разговор с Дастином прошел в том же ключе, что и с Крисом. Все-таки они одного поля ягоды. Больше всего он хотел начать ходить, чтобы добираться до туалета самостоятельно. Меня это повеселило, но не так чтобы. Он сказал, что Крис скоро принесет мне интересную новость. Не говорит мне сейчас, чтобы я немного взбодрился.

А вот Киран говорить отказался. Я думал, что только со мной, но позже узнал, что со всеми. Иэир слабо вязалось со словами Криса, будто Киран начал шутить. Он не впускал в палату никого, кроме отца. Похоже, ему было очень плохо в то время, когда мы постепенно шли на поправку. И я хотел бы знать, что творится в его душе. Хотел бы помочь ему. Но не смог бы. Постепенно я опускался в ту же эмоциональную пучину, где, как мне казалось, уже находился Киран.

* * *

Крису повезло. Он пришел ровно в тот момент, когда я немного отживел. Случилось все само, никаких усилий.

Актером он был плохим. Я сразу раскусил, что в его истории про потерянное оборудование, а это более ста тысяч, будет счастливый конец.

– В общем, мы объявили сбор пожертвований. Посчитали, прикинули с Джимми – нужно порядка ста тридцати тысяч. Нам уже помогли несколько групп. И, конечно…

– Фаны, – перебил я.

– Они самые, – он улыбался как мог широко. – Обожаю их! Джимми говорит, такими темпами мы соберем нужную сумму быстрее, чем выйдем из больнички. Ну и семье Эрни сможем помочь.

Он ликовал. Я подыгрывал через силу. И Крис это, наконец, понял. Подумал, у меня возобновились боли. Но дело было совсем не в них.

Мое тело постепенно восстанавливалось. Вопреки первоначальным прогнозам, организм креп. Я не считал, сколько нахожусь в больнице. Решил стереть печальную дату из памяти. Тем не менее, чувствовал, что время подходит. Медсестры отмечали мой прогресс, уже делали мне оздоровительную гимнастику, разгоняли кровь. Позвоночник заживал быстро и правильно.

В тридцать лет мне предстояло учиться жить заново: ходить, держать равновесие, дышать. Идти к цели, которую уже достигал ранее. Учиться играть на барабанах в новых реалиях, до этого придумав, как вообще можно играть без ведущей ноги.

Я боялся начинать все сначала, поскольку теперь шансы на неудачу перевалили далеко за пятьдесят процентов. И никто бы меня не осудил за поражение, но сам я не смог бы себе этого простить. Как и в те далекие школьные годы, музыка оставалась единственным шансом на более-менее счастливую жизнь.

Страх глубоко впивался зубами прямо в сердце. Иногда я задыхался от ужаса. Ловил себя на мысли, что хочу все прекратить. В том самом смысле. Уже более трезво.

Тогда-то на связь и вышел Киран.

* * *

– Ты поймешь меня. Не чувствую, знаю.

До сих пор в голове не укладывается, как такое могло случиться с нами? Почему именно с нами?

Придя в сознание, я не спал почти неделю. Размышлял, вспоминал, даже выводил схемы. Ведь если все ровно так, как говорят, мы просто не заслуживали такого исхода. Кто угодно, но не мы. И это сильно подорвало меня.

Я спрашивал Бога. Не «за что?», но «для чего?» Если мы должны стать примером, почему таким образом? Я всегда думал, наши песни и есть послание. Мы говорим… Говорили о силе духа, о победе над собой, слабостями. Неужели пришло время подтвердить слова на деле?

В одну из ночей боли оказались слишком сильными. Меня, и без того вымотанного, накачали обезболивающим. Я бредил. Не подумай, я не видел второго пришествия, со мной не говорили стены, и я не познал тайну мироздания. Я лежал в койке, в той самой, где лежу и сейчас, и пролежу еще бог знает сколько. И все случалось само. Мир продолжал жить, продолжал существовать.

Изменилось бы в нем что-то, если б меня не стало? Нет. Друзья и родственники вспоминали бы меня: сначала часто, затем все реже, реже. Затем и вовсе пару раз в год. Фаны бы продолжили слушать другую музыку. Я не Курт Кобейн, не Джимми Хендрикс. И даже с их уходом в мире мало что изменилось. Мир не стоит на месте. И он тебе ничего не должен.

Если все именно так, значит, нет никаких причин происходящего. Мое появление в этом мире случайно. Если бы мы погибли в той аварии, это тоже можно было бы назвать случайностью. И то, что мы выжили… ты понял.

Теперь я уверен: никакого вселенского равновесия нет. Истории про карму или божий крест – выдумки. И я не хочу больше разделять эту иллюзию.

Я до дрожи, до судорог боюсь, что у нас не получится. Пока мы восстановимся, пока хоть немного приблизимся к тому уровню игры, что был еще месяц назад… Мы можем никогда не достичь его. Я думаю… нет, не стоит.

Как же долго мы шли по этой дороге. И вот, когда вышли на скоростное шоссе, оно же нас и погубило. Нам всем придется перестраивать жизнь. Начинать заново. Я нигде не работал, кроме той подработки помощником в магазине отца. Не могу представить, что мне придется вернуться туда. Или сидеть в офисе, совершать звонки и продавать что-то. Я могу зарабатывать сведением чужой музыки. Но… но она чужая. Теперь все кажется чужим.

Если раньше я сомневался, теперь знаю: все в моих руках. Что помогает на пути – стечение обстоятельств. Что мешает – то же стечение.

Знаешь, я так боюсь новой жизни. А ведь если мы вернемся, все и будет по-новому. Правда. Наши фаны перерастут, и нам придется завоевывать новых. Сможем ли делать ту же музыку? Захотим ли? Что, если кто-то решит окунуться в нормальную, по меркам большинства, жизнь? Останемся ли мы прежними?

Нет. Другого ответа быть не может. Мы уже изменились. В нас уже умерла какая-то часть. Во мне точно. Я больше не наивен. Теперь я готов ко всему. В том числе и к тяжелому труду. И мой путь – это великая неизвестность.8

Ты же знаешь, что я хочу сказать.

Иди и делай то, что приносит тебе счастье.

Вот что я хочу сказать.

Я устал ждать, когда моя жизнь придет ко мне.

Так что я направляюсь в Великую Неизвестность.

– Только сильные выживут, – говорю я захлебываясь собственными слезами.

* * *

Я брежу. Понимаю это и ничего не могу поделать. Не могу остановиться. Хорошо, что за окном тьма. Дежурная медсестра совсем недавно завершила обход. Меня не побеспокоят ближайшие несколько часов. Если только пищалка над ухом не решит иначе.

Полностью отдаюсь бреду. Он сладок, с привкусом надежды. Воспоминания.

Я за установкой. Открытая сцена. Какой-то фестиваль. Похоже, в Европе. Да, это бельгийский Graspop9. Всегда считал нас больше хардкором, чем металлом. Это не важно сейчас, было не важно и тогда. Почему запомнил именно его? Потому что впервые почувствовал такое единение с парнями, потому что публика была восхитительна, потому что я остался полностью доволен своей игрой.

Стремительный ритм в голове. Сердце пульсирует в такт. Только не пищи, не буди уставшую медсестру. Дай мне побыть одному.

Кому-то нужна слава, а кому-то счастье.

У меня есть мужество, и есть надежда.

Той ночью мы оступились,

И мы могли бы проиграть.

У нас остался единственный шанс.

Готовы увидеть, как все обернется?

Возможно, вновь я попаду в западню.

И больше не буду нести крест обид.

Горечь и пустота остались в прошлом.

Я нашел убежище, теперь у меня есть дом.

У меня есть кое-что, за что стоит бороться.

Помоги, дай мне все, что у тебя есть.

Это все для одного-единственного, не для всех.

Дай мне причину возвращаться снова и снова.10

Джейк словно знал. За несколько лет до произошедшего он все знал.

Во мне бушует ураган.

Новая волна уже позади.

Не оставляй меня одного,

Пока этот огонь горит.

Прежде чем ничего нельзя будет исправить,

Вдохни в меня новую жизнь.

Посылай волны,

Чтобы пробиться сквозь меня,

Сквозь идеальную маскировку моих глаз.

Мой фасад сделан из камня.

Я глубоко внизу, и должен подняться.

Жизнь взяла то, что ей причиталось.

Но я не смогу изменить себе. Нет!

Хотелось бы подумать,

Что я никогда не сдамся.

В жестокой битве мне не победить.

И я хотел бы думать,

Что стану сильнее.

Жизнь раскачивает тяжело,

Но я качаю тяжелее.11

Мне кажется, что руки начинают дергаться. Отбивают ритм грозного, как штормовые волны, брейкдауна. Всплывают строчки Хэмингуэйа, которые он позаимствовал у кого-то еще12.

Брейкдаун сменяется новым. Еще более злым, еще более беспощадным.

Схвати и держи меня – я вскинул руки.

Вытащи меня из этой тьмы.

Мне так трудно видеть свет в конце туннеля.

Если ты пришел посмотреть на войну,

То никогда не увидишь белого флага предо мной.

Не смогу справиться с этим, не смогу быть таким,

Я буду продолжать петь эту песню в своей голове.13

И вновь бешенный ритм. Я не справился. Пищалка завелась. Сейчас принесется медсестра. Будет охать и ахать. Хорошо ее запомнил. Она добрая и надоедливая. Успел подумать о ней в той паузе, пока бешеный ритм не перерос в новые строчки:

«Я не боюсь!» – это все, что я знаю.

Я ничего не совершил, кроме путешествия без цели.

Я выкопал кости – остатки того, что меня составляло.

Это мое время восстать.14

Бред спал. Медсестра уже здесь, успела ввести мне успокоительное. Мысли оставили меня. Только кристальная прозрачная чистота. Я выжил из ума и признаю это. На висках влажные полосы. Я пою, и пением своим держу уходящее сознание.

Дорогая Молодость!

В этом и состоял твой план?

Заставить нас поверить, что мир в наших руках?

Мы покинули дом, теперь нам некуда идти.

Столкнувшись со страхом неизвестного в пути.

Дорогая Молодость!

Верни те мысли в мою голову,

Где я верю, что у меня нет границ.

Я знаю, что мы в конце пути.

Это наша история. Это и был наш дом.15

Я пропеваю мелодию пронзительной гитары. Фальшиво, как же еще? Я барабанщик, а не певец. Пока еще барабанщик.

Мы были неуязвимы!