Читать книгу И создал из ребра я новый мир - Эд Курц - Страница 7

Близился вечер, а полуденное пекло все еще давало о себе знать.

И хотя кухня была самой жаркой комнатой в доме, по крайней мере в летнее время, Теодора все равно стояла у плиты, распаляясь с каждой минутой. Она задернула почти все занавески в доме и выключила все лампы, так что лишь остатки вечернего солнца освещали ее работу, и пока этого было достаточно. Чудо из чудес: газовая горелка продолжала гореть. Ее даже ни разу не пришлось зажигать заново, что позволяло картошке мерно прыгать в кипящей воде. Ветчина в духовом шкафу источала ореховый аромат, благодаря арахисовому маслу, которым ее намазали, следуя новому рецепту, напечатанному в низкопробной воскресной газете за прошлые выходные. Порции были строгими, с каждым днем она все лучше их отмеряла. В надежде, что Рас не станет сильно насмехаться над ее стараниями. В конце концов, каждый должен внести свою лепту – ведь шла война.

Теодора открыла ящик и вытащила длинную вилку, чтобы проверить картофель, но ее отвлек трезвонящий на стене телефон. Отложив вилку на столешницу, она, прежде чем вызов не оборвался, подбежала снять трубку. Ответить удалось на четвертом звонке.

Не успела она произнести «алло», как вклинился голос с гортанным выговором, однозначно принадлежащий южанину:

– Позовите мне Рассела Кевинью, и побыстрее. Ситуация чрезвычайная. Я не шучу.

– Н-но мистера Кевинью нет дома, – выпалила Теодора, растерянная и огорошенная резким стартом незнакомца на другом конце провода. – Вам придется перезвонить ему позже…

– Черт подери, мне необходимо поговорить с ним! Прямо сейчас!

– Я же говорю…

– Послушайте, леди. Вы меня не знаете, Рассел – тоже. Но так вышло, что я немного знаю людей, которые устраивают показ в его кинотеатре. Вам не снилось, что они тут замышляют. Все очень плохо, понимаете?

Теодора опустила веки, до сего момента не отдавая себе отчета в том, как сильно она вытаращила глаза, и повела бедрами в сторону. Она знала, к чему идет. Звонили люди преподобного Шеннона, начавшие первый этап по срыву предстоящего на этой неделе показа у Раса. Она ждала подобного.

– Послушайте, – нетерпеливо сказала она, – если у вас какие-то проблемы, можете хоть молиться об этом до посинения. И если вы считаете, что мистер Кевинью не имеет права показывать эту картину, у нас в городе есть вполне компетентный шериф, можете пойти к нему и все рассказать. Но вот чего я не потерплю, мистер как-там-тебя, так это назойливых звонков в мой дом, когда я стою за плитой и знать не знаю, что за дела у моего мужа. Я ясно выразилась?

– Леди, вы меня не так поняли. Я в Литчфилде никогда не был, и мне до лампочки морально-юридическая чушь, о которой вы толкуете. Я говорю о такой беде, что не имеет отношения к делам вашего супруга. Тут сам дьявол ни много ни мало замешан!

Стиснув зубы, Теодора попыталась унять отчаянное трепыхание сердца в груди. На голове у нее встали дыбом волосы, кровь прилила к лицу – зной безбожный даже по меркам лета. Кровь буквально закипала в жилах.

– Не думаю, что дьяволу есть дело до кино, – выдала она со всей сдержанностью, на которую была способна. – И даже если есть, не думаю, что передвижные шоу – его прерогатива. Что сделано, то сделано, сэр. До свидания.

Положив трубку обратно на стену, она хмыкнула, возмущенная нахальством типа на линии. Почти в тот же момент телефон зазвонил снова, застав ее врасплох. – Теодора чуть взвизгнула от испуга.

– Боже, – пролепетала она. – О господи.

Ей не хотелось снова брать трубку, поэтому она вернулась к плите и погрузилась в готовку, сгребая картошку и протыкая ее зубцами вилки, чтобы проверить готовность. Еще пара минут – и достаточно. Еще пара минуток – и телефон наконец умолк. Больше звонков не было.

Однако мысли о произошедшем засасывали Теодору, словно зыбучие пески. Что-то из сказанного этим человеком задело за живое. Тут сам дьявол замешан. Так частенько поговаривала, понижая голос, ее няня Энн – много-много лет назад, в прошлой жизни.

(– Почему люди во Франции убивают друг друга, Энни?

– Тут сам дьявол замешан, кровинушка. Лучше спи…)

Конечно, сейчас люди снова убивают друг друга во Франции, как почти во всех странах, но человек по телефону говорил не о том. Не о чем-то глобальном, как мировая война… Нет, лишь о кинопоказе. Паршивом кинопоказе.

Что же в этом могло быть дьявольского?

Она вытерла лицо краем фартука и посмотрела через кухонное окно на темнеющий горизонт. С каждым мигом все больше казалось, что Рас не успеет домой к ужину. Это было неудивительно, но все равно отдавалось горечью на душе. Мама (упокой Господь ее душу) цыкнула бы и напомнила ей, что муж в доме – хозяин, как всегда говорил ее отец, даже когда под слоем пудры проглядывался синяк под глазом или темные отметины, оставленные грубыми пальцами на бледной дряблой коже ее рук. Отец всегда прав, Теодора, не бери в голову. Но и в этом, по мнению Энн, был замешан нечистый.

С женщинами и людьми иного цвета кожи не считаются. Наверное, таков крест, который маме и старой Энни приходится нести, дитя, однако это ничего не меняет и не означает, что так – правильно. Придет время, и ты найдешь себе хорошего мужчину, которого не коснулся своим мерзким копытом дьявол…

Как папа, подумала она тогда, но не сказала.

Папа в доме – хозяин.

Рассел в доме – хозяин.

Проделки дьявола.

– Ой! – внезапно вскрикнула Теодора. Картошка разваливалась в воде. Она поспешила снять кастрюлю с огня, пока дело не стало совсем худо, но в спешке, желая свести катастрофу к минимуму, забыла прихватки. Железные ручки на противоположных концах кастрюли обожгли руки; она вскрикнула, инстинктивно разжала пальцы, и кастрюля со всем содержимым брякнулась на пол. Посудина громко звякнула о плитку – по той сразу побежала трещина – и расплескала кругом кипяток. Переваренная картошка запрыгала по полу, разваливаясь на куски. Теодора отпрыгнула назад, чтобы не попасть под брызги кипятка, и ударилась о кухонный стол. Тот откатился к стене. Деревянный крест, висевший на ней, сорвался с гвоздя и упал, ударившись о столешницу и расколовшись надвое. Пар в виде облачков шел от месива испорченной картошки и широкой лужи под ногами.

Теодора отшатнулась и села на один из кухонных стульев. Ее трясло, сердце бешено колотилось в груди. Когда на глаза навернулись слезы, она не потрудилась их вытереть. А позже, когда ветчина начала гореть, а печь – дымиться, она просто погасила плиту и удалилась в гостиную. Все равно аппетит потерян, а Рас, похоже, не собирался возвращаться домой.

Не успела Теодора опомниться, как в комнате потемнело.

Но она не стала вставать с кресла.

Она долго с него не вставала.