Читать книгу Сладкая горечь магии - Эдриенн Тули - Страница 3

Крошечный огонек свечи мигнул и погас. Рэн выругалась – шепотом, еле слышно. Если отец проснется, то начнет умолять ее остаться, и придется потратить еще час, чтобы убаюкать его. Пока она доберется до рынка, все уже купят яйца у Ленслы, нищенки с трясины, а Рэн останется без денег. Опять.

Поговаривали, что на Севере какие-то девушки выменяли у гномов свои имена на умение обращать солому в золото. Рэн многое бы отдала за такую возможность. Имя ей было ни к чему. Уж лучше иметь золота вволю, набитый живот и нужные отцу лекарства. В конце концов, имя какое-то птичье [1]. Невелика потеря.

Тихонько пробравшись на цыпочках через комнатку, Рэн споткнулась об отцовы сапоги, что стояли в изножье кровати, и скривилась. Замерла, задержав дыхание. Отец не издал ни звука. Медленно выдыхая, Рэн не двигалась с места, пока глаза не привыкли к темноте. Только тогда она наклонилась и подобрала сапоги. За много лет их кожа износилась и размягчилась, защищая папины ноги. Рэн аккуратно поставила их в угол, чтобы не споткнуться снова.

Она повозилась с дверью, открыла ее ровно настолько, чтобы проскользнуть наружу, и быстро закрыла: не хотела, чтобы солнечный свет, льющийся в передние окна, побеспокоил больного. Вновь вздохнула – на этот раз полной грудью. Ночка была та еще: отец жаловался на головную боль, такую невыносимую, что и воды не глотнуть. Рэн наконец удалось убаюкать его с помощью теплого горчичного компресса и тихой-тихой песни – голос у нее тоже был тихий и хрипловатый от усталости.

– Я бы помер без тебя, птенчик, – пробормотал отец перед тем, как провалиться в беспокойное забытье. Рэн хотелось бы отнести эти нежности на счет лихорадки и усталости, но в его словах была правда. «Обещай никогда не бросать меня, Рэн, – сказал отец на следующий день после гибели матери, – мне кажется, я без тебя не справлюсь». Прошло пять лет, а он не уставал напоминать ей об этом.

Рэн провела ладонью по спутанной косе того же огненно-рыжего цвета, что и у мамы. Ей очень часто хотелось откромсать эту косу, но отец бы ужасно расстроился, так что волосы оставались на месте и давили на плечи памятью, которую Рэн была вынуждена носить с собой.

Она быстро вымыла лицо и руки – холодная вода сразу пробудила ее. Переплела косу поаккуратнее и натянула ботинки, ловко и быстро зашнуровав их. До хруста размяла шею, потянулась к потолку. Бледные кончики пальцев коснулись низа деревянной балки.

Рэн уже почти переросла собственную жизнь.

Каждый день приходилось с трудом втискиваться в те простые идеальные образы, которых ждал от нее мир. Веснушчатая деревенская девчонка, что торговала яйцами на рынке, помогая семье. Заботливая дочь, каждую минутку отдававшая уходу за тяжелобольным отцом. Тихоня, которая пыталась не захлебнуться в океане своих тайн.

Потому что Рэн не только сном пожертвовала ради отца.

Устлав мягкими тряпочками две большие корзины, Рэн повесила их на обе руки и вышла наружу. Она завернула за угол своего маленького, крытого соломой домика и оказалась у курятника. В утреннем воздухе, подернутом лиловой дымкой, парил аромат свежесрезанной лаванды, хотя никакой лаванды не было.

Так пахла магия.

«Не обращай внимания, не обращай, не обращай».

Невозможно. Волшебство вихрилось вокруг, ласково касалось щеки – легкое как перышко, – пока Рэн шугала кур с насестов. Она методично собрала свою мелкую, теплую добычу, вытерла яйца начисто и осторожно уложила их, завернув в старые полотенца. Волшебство обвивало ее словно шарф. Рэн помахала рукой в воздухе, пытаясь развеять магию, но лиловая дымка не поддавалась, ведь Рэн не была ведьмой.

Она была истоком.

Многие годы Рэн думала, что все воспринимают мир так же, как она. Что другие люди тоже видят сияющие волшебные цвета, которые лентами тянутся по небу, что остальные могут почувствовать этот пряный запах. Девушка не могла представить жизни без мягкого, нежного шепота волшебства, без возможности коснуться его воздушной легкости или ощутить его сладковатый вкус – точно зрелая ягода, готовая лопнуть. Но потом Рэн заметила, что ребята, с которыми она играла, непонимающе пялятся на нее, и поняла, что отличается от прочих. Что яркие облачные вихри магии, вьющиеся вокруг ее головы, не видны больше никому.

Следовало отправиться прямиком в Ведьмины земли. Тем, кто верил, что обладает силой, Ковен дозволял пройти через Ведьмин Лес – стену зачарованных деревьев, что ограждала их страну. Тех, кто проходил через Лес в Ведьмины земли, Ковен обучал и разрешал поселиться в волшебной стране. Тех, кто отказывался идти добровольно, выслеживали и приводили Внутрь силой. Такие люди уже никогда не возвращались в земли за Лесом.

Рэн должна была жить там. Истоки очень ценились: они хранили в себе чистое волшебство – то волшебство, которое ведьмы могли использовать, чтобы восполнить собственные силы. Ковен принял бы Рэн без раздумий, и она ни в чем не нуждалась бы всю жизнь.

Но магия уже однажды разорвала ее семью на части. Когда наступил Темный Год, ее родители были еще молоды. Они недавно поженились, и у них родился ребенок, мальчик. Ему исполнилось всего два дня от роду, когда его поразила хворь, насланная темной ведьмой Эванджелин. Рэн появилась почти двенадцать лет спустя. К этому времени родители состарились, измучились и согнулись под грузом горя, застряв в ненависти и страхе ко всему магическому. А когда умерла мама, отец стал еще уязвимее.

Так что Рэн приходилось скрывать свою истинную суть. Приходилось растрепывать руками косу, ослабляя пряди, чтобы отец не заметил, что ни волоска из них не выбивается, когда дует ветер. Ежиться зимой, несмотря на то, что девушка никогда не мерзла, хоть пройди она босиком по снегу. Мир склонялся перед ней, подобное тянулось к подобному. Магия узнавала магию.

Отец никогда бы не догадался, и Рэн тоже пыталась не замечать, как волшебство тянется к ней. Она решила не уходить в Ведьмины земли, не обучаться, несмотря на указ Ковена. Рэн держалась подальше от любой магии, чтобы ее не разоблачили и не покарали за неповиновение.

Рэн изо всех сил притворялась, что вовсе и не хотела иной жизни.

Уложив в корзину последнее яйцо и надежно подоткнув ткань со всех сторон под драгоценную ношу, Рэн закрыла курятник на щеколду и выскочила в калитку, которая хлопнула за спиной. Машинально поморщилась, вспомнив об отце и о его сне, таком беспокойном.

Что-то темное в самой глубине души надеялось, что стук его разбудил.

Прежде чем она добралась до тропинки, о ее щиколотку потерлась мягкая черная шерстка – лохматый бездомный кот, который часто околачивался неподалеку. Рэн наклонилась и почесала его за ушком, удерживая корзины на весу. Ей всегда удавалось найти с животными общий язык: птички опускались на ее плечо, пока она шла в город, собаки преданно трусили у ноги, даже лошади иногда подходили, чтобы дружелюбно ткнуться носом в ее шею, пусть в карманах у нее и не было ничего вкусненького.

– Знаю, знаю. – Рэн пошарила в корзине, но там не оказалось ни крошки съестного. – Ты голодный. Прости.

Кот обвиняюще уставился на нее желтыми глазами.

– Знаешь, я вообще-то тоже. Хотя тебе-то что до того.

Кот тихонько мяукнул в ответ.

Рэн провела ладонью по спутанной шерсти на спине зверька и вытащила репейник, который застрял у хвоста. Кот сердито куснул ее за палец.

– Больше ничем не могу помочь, – извиняясь, пробормотала Рэн. – Может, сегодня торговля пойдет получше.

Конечно, вряд ли стоило на это надеяться. Кот потерся о ее колено, оставив черные волоски на зеленой шерстяной ткани ее штанов.

– Ладно, жадюга. Я постараюсь.

Рэн еще раз почесала кота за ушком на прощание и встала, стараясь не трясти яйца. Кот одарил ее глубоко оскорбленным взглядом.

Лиловая магическая дымка уходила вниз по тропинке и налево, к городку Уэллс. Рэн бросила взгляд направо, к Лэйдо. Идти в обе стороны было одинаково, но небо над Лэйдо имело обычный, чистый голубой цвет.

Выбора, в общем-то, не было.

Из-за магии Рэн была немножко… странноватой. Она вечно пыталась отмахнуться от волшебства, вечно приглаживала волоски на шее, которые вставали дыбом, вечно пыталась объяснить, почему замолчала, оборвав фразу на полуслове и прислушавшись к воплю, который больше никто не слышал. Иногда Рэн поддавалась – закрывала глаза и тщилась направить магию, укротить сияющие ленты и проникнуть в их тайны. Но у нее мало что получалось. В основном она просто трясла руками, чувствуя себя глупо.

И все же эта лиловая лента куда-то указывала. Если последовать за ней, она может вывести на цветущий луг или к крошечному ручейку с самой свежей водой, какую только можно попробовать. Лента могла привести Рэн к норе с лисятами, что гоняются за собственными хвостами и тычутся в ладонь мокрыми черными носиками…

Рэн отбросила это видение, и корзины тяжело повисли у нее на руках. Нужно идти на рынок и торговать, чтобы купить еду и травы для отца. Нельзя позволить себе отвлекаться.

Девушка повернула направо, оставив и магию, и отчаянную жажду чуда за спиной.

Пыль взлетала и кружилась вокруг ног Рэн по дороге в Лэйдо. Корзины весело подпрыгивали в такт, а тропинка прорезала насквозь поле фермера Хэддона, где четверо его сыновей сражались на палках. Всходы поднялись уже высоко – почти по пояс. Весна выдалась дождливая, но лето разогнало тучи, и дни стояли сухие, яркие и теплые. Жаркое солнце нагрело щеку. Скоро на лице расцветут веснушки, а с переносицы не будет сходить краснота.

Рэн прошла мимо возвышающихся стогов сена и бескрайних ржаных полей, лишь раз задержавшись, чтобы протянуть руку полевой мышке, которая устроилась на ее плече, ухватившись коготками за волосы. Девушка помахала Амелии, жене мясника, которая тащила три корзины и примерно столько же орущих детей. Пересекла огромный каменный мост, минуя прохожих, которые несли с рынка товары в таких же корзинах или котомках на плечах. Их приветствия были дружелюбны, но лица – угрюмы.

Когда Рэн перешла реку, что-то изменилось. Перемены отдавали кислым в воздухе и бросали мрачную тень на лица горожан. Даже полевая мышка пробралась вниз по спине Рэн и спрыгнула в высокие летние травы. Девушка поравнялась с каким-то семейством – отец, мать и мальчишка едва ли старше трех лет; они тащили деревянную тележку, нагруженную всеми их пожитками.

Тут любопытство взяло верх.

– Доброго дня, друзья, – Рэн приветственно подняла руку. – Куда вы направляетесь этим утром?

– На юг, куда же еще. – Женщина смотрела на Рэн широко распахнутыми глазами, будто сама не своя. – Ты что, не слыхала? По королевству идет мор, косит всех. – Она вздрогнула и прижала к себе ребенка.

– Ты что, на собрание не ходила? – спросил отец, заметив недоумение Рэн. – Королева Матильда сбежала из Фарна и отправилась в Зимний Дворец. Болезнь уже опустошила столицу. Перевалит через горы – мы следующие.

– Какие у нее признаки? – Рэн с силой потянула себя за косу. Отец не перенесет еще одну болезнь. Уже прикованный к постели, он мучался лихорадкой, и его недуг не поддавался лекарствам. – Как обычно?

Женщина резко мотнула головой:

– Это не телесная хворь.

Уже хорошо. Болезнь отца была очень даже телесной. Чем бы он ни страдал, к новой беде это не имеет отношения.

– Говорят… – Женщина смолкла и прижала ладони к ушкам своего ребенка. Мальчишка запищал и зарылся лицом в льняные штаны матери. – Говорят, эта хворь пробирается в сам разум и вытягивает воспоминания и радость. Оставляет тела пустыми, вроде как… – женщина стрельнула глазами по сторонам, голос ее понизился до шепота, – как у ходячих призраков.

Рэн похолодела. Что это за болезнь такая, крадущая души?

Отец оглянулся через плечо на дорогу из Лэйдо – ему не терпелось отправиться в путь. Приобнял жену.

– Извини. – Он отсутствующе улыбнулся Рэн и повел свою семью дальше: вес тележки гнул их спины, а страх – головы. Рэн помахала рукой на прощание, но они не обернулись.

Запруженная народом площадь Лэйдо оглушила Рэн визгом затачиваемых ножей и крепким запахом мяса, что жарили на открытом огне. Орали торговцы на рынке, ругаясь с соперниками; дети играли в догонялки перед тележкой книготорговца. Рэн отвлеклась на их игру и споткнулась, зацепившись носком за выступающий камень брусчатки.

– Эй, эй, осторожней, дочка!

Сильная рука схватила ее за локоть, пока она пыталась поймать равновесие.

– Тор! – обрадовалась Рэн.

Портной был добрым человеком и, что важнее, постоянным покупателем. Рэн украдкой покосилась на его жилет. Ткань сияла магией, будто окутанная дымом. От узора у девушки слегка закружилась голова.

– Рэн? – Старик помахал перед ее глазами рукой.

Девушка сделала виноватое лицо. Тор натянуто улыбнулся:

– Как папка?

Радость сползла с лица Рэн.

– Не очень.

Тор крепче сжал ее локоть.

– У него новая хворь?

Мешки у него под глазами были почти черными. Кажется, не только Рэн сегодня обошлась без сна.

Она покачала головой:

– Признаки не сходятся.

Тор ослабил хватку.

– Осторожнее, лады? Мой кузен из Фарна вчера прислал ворона: говорит, мор так выкосил столицу, глазам своим не поверишь. Больные ходят с пустыми глазами, и даже самая почва заражена. Говорит, земля сотрясалась, пока не разверзлась и не поглотила сотню людей зараз.

Рэн ощутила бегущий по рукам холодок и взволнованно поправила корзины. Тор глядел прямо и мрачно.

– Тебя еще не было в Темный Год, но тогда болезнь так же началась. Появилась новая темная ведьма. Я чую. – Он провел ладонью по редеющим волосам. – Ковен обещает защиту, но какое ведьмам дело до простого люда? – Тор невесело хохотнул. – Да что там, даже королева Матильда обвинила Ковен. Если уж она отвернулась от ведьм, ну… – Он осекся, сжал губы. – Ничего хорошего. Будь осторожней, ага? И за папкой своим присматривай.

Он смотрел на Рэн с почти ощутимым сочувствием:

– Я возьму пять яиц, если есть.

Он предложил ей три иголки, шесть разных пуговиц и катушку черных ниток. Рэн с благодарностью приняла все это и передала яйца по одному, а Тор осторожно уложил их в торбу. Девушка помахала ему на прощание и пошла дальше, радуясь тихой и твердой земле под ногами.

Обойдя рынок, удалось получить за крапчатые яйца краснокочанную капусту, кости индейки и буханку плотного темного хлеба. Рэн обменивалась любезностями с прочими торговками, но, несмотря на привычные маленькие радости рынка, воздух на площади был затхлый, не такой, как обычно.

Рэн остановилась у маленькой тележки с блестящими красными яблоками, жадно провела пальцами по восковой кожице. Она уже почти год не пробовала эти хрустящие сладкие плоды. На Юге какая-то женщина велела дриаде отравить одно-единственное золотистое яблоко, чтобы убить падчерицу. Но чары вырвались из-под контроля. Южные сады все засохли, а весь урожай пришлось сжечь. Жуткое зеленое пламя было видно на Западе отовсюду.

Та женщина – дура. Даже Рэн, которая имела все причины избегать ведьм и которая выхаживала отца травами и похлебками из костей, а не заклинаниями и заговорами, хватало ума не доверять дриадам травить яблоки.

– Ее даже на собрании не было, – прошептала какая-то женщина, отвлекая Рэн от гладкой яблочной кожицы. – Зуб даю, она заранее знала.

– Клянусь, она все это и устроила! – скривилась другая.

Рэн поправила корзины, сделала вид, что вытирает яблоко о полу одежды, и прислушалась.

– А я и не удивлюсь. Мне всегда казалось, что с ней не все ладно. Взять только ее цены! – заявила первая. – Это неестественно.

– Да что в ней естественного-то? – отозвалась вторая. – Такая молоденькая. Слишком уж молоденькая, коли меня спросите.

По шее Рэн поползли магические мурашки – как от пристального взгляда, только сильнее. Магия заплясала вокруг нее, заключая в объятия. Она торопливо попыталась стряхнуть ее, но лишь уронила яблоко, которое покатилось через весь рынок и остановилось у ног бродячего торговца – тот как раз выставлял роскошный фиолетовый плащ с огромным количеством карманов. Кожура яблока, некогда такая красивая, вся побилась и помялась.

Женщина замолчала и возмущенно уставилась на Рэн. Торговец яблоками сердито уставился на девушку и заорал грубым низким голосом. Его длинная каштановая борода затряслась.

Рэн пыталась унять колотящееся сердце. Цена на яблоки взлетела в два раза с тех пор, как отравили сады. Фрукты стали лакомством, которое она не могла себе позволить.

Девушка попыталась выдавить извинения, но слова застряли в горле. Вернулось ползучее ощущение чужого взгляда на шее, но теперь магия была ни при чем – это люди глазели на нее. Лицо Рэн пылало, гулкий голос торговца звенел в ушах. Она предложила ему пуговицы и нитки Тора и буханку хлеба вдобавок. Мужчина поворчал, но плату принял. Рэн подобрала побитое бурое яблоко, стараясь не расплакаться, поправила заметно полегчавшие корзины и пошла прочь.

Осталось лишь два яйца в гладких, хрупких коричнево-крапчатых скорлупках. Даже на сухие корки не выменять, но что делать? Рэн сглотнула твердый комок в горле и продолжила кричать в толпу.

– Яйца, значит? – голос за спиной девушки зазвучал роскошью бархата и полуночной тьмой.

Рэн обернулась и вытаращилась, встретившись взглядом с говорившей.

Тэмсин, ведьма Лэйдо, стояла перед ней, завернувшись в подметающий землю плащ глубокого зеленого цвета. Рэн попятилась. Она так торопилась продать яйца, что позабыла выяснить, откуда взялась магия, из-за которой яблоко покатилось по брусчатке. Не проследила за рыхлыми красными потоками волшебства – они были кирпичного оттенка свежей глины и исходили от Тэмсин. Забыла, что нужно развернуться и убегать, и черт с ними, с нераспроданными яйцами. Нарушила первое и единственное правило, от которого зависела вся ее жизнь: никогда не встречаться с ведьмой лицом к лицу.

– Так есть у тебя яйца или нет? – резко спросила Тэмсин. Она отбросила назад черные, как вороново крыло, волосы и насмешливо изогнула густую бровь.

Рэн никак не могла вернуть себе дар речи. Она торопливо полезла в корзину, схватила яйца, чуть не расколотив, и протянула ведьме.

Сузив глаза, Тэмсин взяла их.

– Сколько?

Рэн пожала плечами и неопределенно помахала рукой, по-прежнему борясь с желанием немедленно убежать. Глупо, конечно, но девушка еще ни разу в жизни не оказывалась столь близко к ведьме, особенно к такой могущественной, как Тэмсин. Под пристальным взглядом ведьмы Рэн чувствовала себя крайне неловко. В карих глазах Тэмсин плясали зеленые огоньки того же цвета, что ее плащ.

Тэмсин нетерпеливо цокнула, бросила пригоршню монет в корзину Рэн и развернулась на каблуках – плащ взметнулся за ее спиной. Рэн проводила ее потрясенным взглядом; утренний ветерок принес свежий аромат шалфея.

Монет было чуть ли не в десять раз больше, чем стоили яйца, и их жар в ладони отдавался восторгом в груди. Может, зря она сторонилась ведьм. Рэн всегда думала, что они именно таковы, как описывал отец – ужасны. Но теперь видела, что угрюмое выражение лица Тэмсин не передавало широту ее души.

Рэн пробежалась по рынку и купила за медную монетку буханку грубого темного хлеба раз в пять лучше того, который ей пришлось отдать. Потратилась на свежие травы и кусок оленины – обычно о такой роскоши она и мечтать не смела. И несмотря на потяжелевшие корзины, осталась еще одна серебряная монетка.

Домой Рэн дошла быстро. Вплыла в калитку с улыбкой на губах, которая померкла, когда из дальней комнаты донесся шум. Девушка поставила корзины на стол, зачерпнула ковш воды и аккуратно понесла ее отцу.

Девушка медленно приоткрыла дверь, роняя капли воды на ботинки.

– Папа?

Отец тихо вздохнул и слабо улыбнулся. Рэн помогла ему сесть, бережно поднесла ковшик к его потрескавшимся губам. По подбородку скатилось несколько капель.

– Вот и моя птичка, – хрипло прошептал он. Кожа у него была скользкая от пота. В волосах проступило еще больше седины, чем утром – даже на висках пробилась белизна. Он казался испуганным, но узнавал дочь. Его разум не погас. Рэн облегченно выдохнула.

Отец коснулся ее щеки; тонкая, как бумага, кожа на его ладони шелушилась.

– Знаешь, я бы без тебя пропал. Да чего там, помер бы. – Он попытался усмехнуться, но получилась только гримаса.

– Не говори так, – прошептала Рэн непослушным языком. – Ты вечно так говоришь. Ты поправишься.

Она убрала его руку и вновь накрыла ее тяжелыми одеялами из грубой шерсти.

– Я сделаю тебе похлебку.

– К черту ее, – сказал он, морщась. Рэн принужденно рассмеялась, хоть оба они знали, что он не способен съесть почти ничего, кроме супа.

– Поспи, – велела девушка. То, что ее отец даже не попытался спорить, лишь подтвердило его слабость.

Рэн выскользнула обратно в большую комнату, положила кости индейки и травы в воду и поставила котелок на огонь – закипать. Повесила пустые корзины на крючки около двери, сложила полотенца и убрала их обратно в шкафчик.

Когда вещи заняли положенные им места, Рэн пододвинула стул к камину, залезла на него и достала с полки коричневый кувшин. Он казался простым и невинным, как и сама Рэн. Никому бы и в голову не пришло, что в нем есть что-то ценное.

Рэн настороженно обернулась к двери в папину комнату. Он ничего не знал о скудных сбережениях, которые ей удалось наскрести, об обедах, в которых она себе отказывала, чтобы услышать приятный звон монет. Куры старели. Они не смогут нести яйца вечно. Рэн нуждалась в запасном плане.

Она вытащила пробку из кувшина и высыпала монеты на старый деревянный стол. Разложила по кучкам: несколько медяков, две бронзовые монетки и один драгоценный золотой, который она отложила для сборщиков налогов, что придут осенью.

С этими деньгами девушка много чего могла – например, забрать их и сбежать на поиски лучшей жизни. Тут хватало, чтобы встать на ноги, найти работу и комнату с кроватью. Даже чтобы отправиться в Ведьмины земли и наконец-то обучиться магии. Узнать, кто Рэн такая.

Она повертела монету Тэмсин в пальцах – ее тепло успокаивало. Ради отца она пожертвовала всем: сердцем, будущим, магией. Наверняка она кое-что заслужила и для себя.

Со стороны очага послышались плеск и шипение. Девушка виновато сгребла и монеты, и свои мечты обратно – в надежное убежище. У нее остался только отец. Нельзя бросать его. Рэн со вздохом поставила кувшин на полку и заглянула в котелок – пора было возвращаться к невзрачным будням.

Вода закипала.