Читать книгу Битва с огнем. Жизнь и служба лондонского пожарного - Эдрик Кеннеди-Макфой - Страница 5

Я проснулся около пяти утра и сразу схватился за телефон – плохая привычка проверять сообщения по ночам. Ничего важного там не оказалось, так что я перешел в интернет-браузер и открыл новостной сайт. Он весь пестрел сообщениями о пожаре на северо-западе Лондона, в жилом комплексе под названием Гренфелл-Тауэр. Новости сопровождались шокирующими фотографиями: гигантское здание, охваченное пламенем, словно факел полыхало на фоне ночного неба.

В полусне мне и в голову не пришло, что спустя некоторое время я сам окажусь там. Гренфелл-Тауэр не относился к нашему участку – я служил на юге города, в Бэттерси, – и хотя пожарные команды часто выезжают на подмогу в другие районы, я не думал, что мы тоже понадобимся.

Моя смена начиналась только через четыре часа, и я ожидал, что к этому времени пожар уже будет потушен. «Красная» смена нашего отделения в Бэттерси, дежурившая ночью, наверняка выехала туда, но я не предполагал, что и моя ПСК (пожарная спасательная команда) понадобится тоже. Я выкинул из головы тревожные мысли и снова заснул.

Проснувшись во второй раз, как обычно в половине седьмого, я ощутил укол беспокойства, выпрыгнул из постели и поднялся наверх, к соседу, который смотрел по телевизору выпуск новостей. Он был практически полностью посвящен пожару в Гренфелл-Тауэр.

– Ты только взгляни! – сказал сосед с глазами, широко распахнутыми от ужаса. Я взглянул, и мои глаза распахнулись тоже – от потрясения. Не надо было прислушиваться к тому, что говорил диктор, или читать бегущую строку внизу экрана, чтобы понять, что без жертв не обойдется. Мое предчувствие говорило, что оттуда вообще никто не выберется живым. Все выглядело так, словно страшный сон стал явью.

Но и тогда я не думал, что сам там окажусь. Как обычно, совершил 5-километровую пробежку, сытно позавтракал овсянкой с арахисовой пастой и бананом и в 8:30 отправился на работу.

Улица выглядела непривычно. Вокруг царила тишина; обычный лондонский шум и толчея часа пик сменились глухим молчанием, как будто город заранее погрузился в траур.

Такая же тишина встретила меня на работе. Все наши четыре машины были в Гренфелле, и все пожарные тоже.

И все равно я считал, что мою смену в Гренфелл не отправят. Скорее, та, что уже находилась там, могла задержаться на некоторое время. Борьба с пожаром и так затянулась. Он бушевал несколько часов, и, насколько я мог судить, спасательных операций там больше не проводилось – пожарные только тушили огонь.

Стоило мне переодеться в форму, как раздался телефонный звонок: вызывала Центральная диспетчерская, отвечавшая за распределение пожарных команд и передачу информации о происшествиях, в том числе адресов и точных данных о пожаре. Мне велели собрать СПК к 9:30 утра, посадить всех в служебный автобус в Бэттерси, заехать на станцию в Челси, забрать там еще одну СПК и направляться в Гренфелл. Дежурная сообщила также, что нам понадобятся усиленные дыхательные аппараты.

Это означало, что нам придется заходить внутрь башни. Пожарные используют две разновидности дыхательных аппаратов со сжатым воздухом, или ДАСВ: стандартные и усиленные. У усиленного аппарата два цилиндра со сжатым воздухом, в то время как у стандартного – всего один. Усиленный аппарат, соответственно, позволяет дольше находиться внутри пожара.

Пожарные из ночной смены обычно заканчивают работу в 9:30, но в тот день об этом не шло и речи. Оперативная обстановка всегда ставится на первое место, хотя, конечно, диспетчеры прилагают максимум усилий, чтобы команда, чье рабочее время истекло, получила замену и могла отправиться домой. В любом случае мы работаем столько, сколько потребуется. Спасение людей для нас на первом месте.

Я поступил в пожарную спасательную службу несколько лет назад. Мы – своего рода «отряд особого назначения». У ПСК, пожарных спасательных команд, нет шлангов и раздвижных лестниц, как у обычных пожарных, зато они укомплектованы оборудованием для спасения людей: мы «вырезаем» пострадавших из машин, изуродованных в авариях, извлекаем жертв из поездов, сошедших с рельсов (Городская спасательная служба), спасаем утопающих и даже выявляем редкие химические агенты при промышленных катастрофах. Наша задача – спасать людей, которым грозит опасность. И все равно я не мог взять в толк, для чего нас отправляют в Гренфелл.

В ПСК обычно входит четыре или пять человек. Командой мы называем свой экипаж, в который входит также машина со специальным оборудованием, она же «малышка». Вместе с четырьмя коллегами я погрузился в автобус и покатил в Челси, где к нам присоединилось еще пятеро – в общей сложности десять человек. В таком составе мы направились прямиком в Гренфелл. Движение было довольно плотным, но сирены и мигалки помогли нам добраться относительно быстро. Мы оказались на месте около 10 утра.

Автобус мы поставили возле «Точки сбора», куда подъезжали все вызванные команды. Я заметил нескольких знакомых из северо-западного Лондона, где служил раньше – со станций в Уэмбли, Райслипе и других районах.

Через пару минут за нами пришел офицер: он сообщил, что происходит на месте пожара, подтвердил, что потребуются усиленные дыхательные аппараты и что мы направляемся к башне. Я не особо нервничал или волновался, памятуя о том, сколько времени прошло с начала пожара – не меньше восьми часов. Даже если нам придется заходить в башню, мы будем в полной экипировке и с дыхательными аппаратами. Вряд ли нам предстоит делать что-то по-настоящему опасное.

Мы надели защитные костюмы и отправились к горящему дому. Улицы, прилегающие к Гренфеллу, были заставлены пожарными машинами – другим автомобилям подъезд к зданию запретили. Повсюду толпились люди. Плотный дым с резким запахом заволакивал небо: его наверняка было видно даже с расстояния нескольких километров. Уже из теленовостей я понял, что никогда раньше не видел пожаров подобного масштаба; теперь, на подходе к зданию, я осознал, что это будет, пожалуй, самый серьезный пожар за всю мою профессиональную деятельность.

Гренфелл-Тауэр, 24-этажный жилой комплекс, высокий и внушительный, превратился в выгоревшую развалину – обугленный скелет здания, стоявшего здесь накануне. Нет таких слов, которыми можно было бы описать огонь, способный на подобные разрушения. Неуемный, бешеный, кошмарный, адский, апокалиптический – даже все вместе эти эпитеты не передают мощь пламени, сотворившего то, что нам предстояло увидеть тем утром.

Одна мысль о том, чтобы войти внутрь, пугала до смерти. Инстинкт самосохранения кричал, что этого делать нельзя – надо держаться от башни подальше. Однако я стойко сопротивлялся, по-прежнему считая, что в здание нас вряд ли пошлют. Пожар начался в час ночи, а сейчас почти полдень. Прошло около двенадцати часов.

Даже шагая к башне в полной экипировке, я продолжал сомневаться, что мы окажемся внутри. Думал, что Оперативный штаб эвакуирует здание из-за угрозы обрушения. На пожарах нередко случается, что команду держат в боевой готовности, но ее участие в результате не требуется. Это решает Штаб. Мы же готовы делать все возможное, чтобы спасать людей.

На безопасном расстоянии от входа в здание, на газоне, мы увидели десятки пожарных: кто-то стоял, но в основном все сидели или лежали. Повсюду валялись пустые баллоны из-под сжатого воздуха и элементы защитной экипировки, явно брошенные там, где их поспешно срывали с себя.

Люди выглядели подавленными, убитыми. Черные от дыма, они сидели, склонив головы и не глядя друг другу в глаза. Все были обессилены физически и морально. И это пожарные – сильные, отважные мужчины и женщины! Словно солдаты, вернувшиеся с войны, они, казалось, превратились в бесплотные тени самих себя. Сцена, достойная голливудского фильма – именно так там изображают последствия катастроф. Глядя на них, я начал задаваться вопросом о том, что нас ждет впереди. Каким я сам стану к концу этого дня?

Моя «синяя» смена принимала дыхательные аппараты от «красной» смены со станции Бэттерси – наша работа организована так, чтобы оборудование передавалось между сотрудниками одной станции. Я перебросился парой слов с приятелями из «красной» смены. Было очевидно, что им пришлось пережить нечто очень тяжкое.

Я спросил одного из них, все ли в порядке, и он тут же затряс головой.

– Никогда не видел ничего подобного. Никогда!

Я хотел поговорить с ним подольше, но времени не оставалось. Надо было быстро подготовиться к заходу в здание.

«Красная» смена помогла нам надеть дыхательные аппараты и провести стандартную проверку костюмов и оборудования. Проверка всегда начинается со смены цилиндров со сжатым воздухом. Дыхательные аппараты обязательно тестируются перед использованием. Это гарантирует их безотказную работу, которая, в свою очередь, гарантирует нашу безопасность.

Пока мы проверяли аппараты, вокруг собирались другие пожарные, так как на место начинали прибывать «синие» с других станций.

Я столкнулся со своим бывшим начальником, который теперь отвечал за распределение команд, и спросил, какова текущая ситуация. Он ответил, что внутри здания порвался шланг, и пожарные его меняют. Шланги иногда прорываются или повреждаются во время использования. Порой это происходит от пореза об острый предмет или от трения с деталями конструкции.

Хаос немного улегся, когда в следующие несколько минут шланг удалось заменить, и пожарные смогли продолжать работу.

Я со своей командой завершал проверку оборудования; в нескольких шагах от нас то же самое делала команда из Челси. Команда Хестона получила распоряжение войти в здание. Им сказали, что сначала направят в зону ожидания – в пределах видимости от входа, но на безопасном расстоянии. Оттуда им предстоит проникнуть внутрь.

Однако у Хестона было только пять пожарных, а требовалось шесть. С одним из хестонцев мы когда-то вместе служили в Уэмбли, поэтому он обратился ко мне:

– Эд, нам нужен еще один человек. Ты как, сможешь пойти?

Ни один пожарный никогда не откажет в помощи другой команде. На больших пожарах, как в Гренфелле, мы идем туда, где нужны в данную минуту, – и я пошел с ними, оставив команду Бэттерси снаружи.

Мы оказались в зоне ожидания за пределами здания, где останавливались команды на пути внутрь или наружу. Команда из «красной» смены уже довольно долго сидела там, дожидаясь дальнейших распоряжений. В зоне ожидания мы провели около часа, и все это время я рассматривал Гренфелл и не верил своим глазам. Я понимал, что внутри, в огне, лежат тела беззащитных жертв. Пожар все еще бушевал, сверху продолжали падать горящие обломки.

Зрелище было страшное: у нас над головами нависала горящая башня, увенчанная черным выгоревшим каркасом. Расположение Гренфелла делало эту картину еще более впечатляющей: одинокий, он вздымался высоко над прилегающими малоэтажными постройками, отчетливо выделяясь на фоне неба.

Я знал, что вскоре нам придется войти внутрь, и был серьезно встревожен. Впервые с того момента, когда я вдруг проснулся ранним утром, я ощутил беспокойство за на-шу безопасность – мою собственную и всей команды. Я и раньше испытывал нервозность на сложных пожарах, но сейчас она была сильней обычного. Оглядываясь назад, должен сказать, что оказался прав. Инстинктивно я схватился за телефон – видимо, в поисках успокоения от общения с близкими.

Оказалось, в нем скопилось множество сообщений: все спрашивали, не послали ли меня в Гренфелл. От этого ощущение серьезности происходящего только усилилось – она была колоссальной. В городе только и говорили, что о пожаре. Я ответил, что действительно нахожусь в Гренфелле и вот-вот пойду внутрь.

Глядя на башню, я думал, что вполне могу войти в нее и уже не вернуться обратно. Конечно, происшествия, где я оказывался до этого, тоже бывали опасными, но до такой степени – никогда.

Произойти могло что угодно. Здание издавало такие звуки, словно готово рухнуть; внутренний каркас трещал от жара и мог вот-вот обвалиться. Я был уверен, что рано или поздно так и произойдет. Вокруг перешептывались о том, что опоры башни пострадали: неудивительно, с учетом того, что она горела уже больше двенадцати часов. Перспектива была угрожающей, и я думал, что мне сильно повезет, если я выберусь оттуда целым и невредимым. Наверняка среди пожарных тоже будут жертвы, и я вполне могу оказаться в их числе. Я не предполагал, что погибну, но понимал, что моя судьба будет зависеть исключительно от стечения обстоятельств.

Мы сидели в зоне ожидания, и все занимались одним и тем же: писали сообщения родным и близким. Мне пришло СМС от матери моей дочки Майлы; она спрашивала, не попал ли я в Гренфелл.

Да, я тут. Работенка, похоже, будет незабываемая. Скажи Майле, что папа ее любит. Я ей потом позвоню.

Моя лучшая подруга, Мишель, тоже прислала встревоженное сообщение. Ей я ответил подробнее, так что мой ответ позволял составить представление о том, что мы все чувствовали:

Да, я тут, само собой. Правда, отчасти об этом жалею. Когда мы приехали, одного взгляда на лица пожарных было достаточно, чтобы понять, что нас ждет. Опасность, смерть и ужас. Я в зоне ожидания, вместе с командой. Смотрю на башню: она как смертельная ловушка. Сверху постоянно падают обломки, и пламя до сих пор не утихло! Задания пока нет, мы не знаем, что нам поручат. Волосы дыбом встают, как подумаю о несчастных жертвах внутри!

Закончив переписку, я снова принялся рассматривать башню, по-прежнему не веря собственным глазам. Пожар таких масштабов в наше время в современном здании – это просто невероятно! Мы все понимали, что погибших наверняка немало, хоть и не знали пока, сколько именно, и от осознания того, что огонь, полыхавший так близко, забрал столько жизней, кровь стыла у нас в жилах.

Я понимал, что вскоре должен буду войти буквально в смертельный капкан – здание, охваченное пламенем, – но распоряжений до сих пор не поступило, и я не знал, что увижу и что буду делать, когда там окажусь.

Пару минут спустя старший хестонской команды, находившийся вместе с нами, получил особое задание, так что нас осталось пятеро. Нам приказали отправляться на так называемый опорный пункт, находившийся на четвертом этаже башни. При пожарных операциях в высотных зданиях он обычно располагается на два этажа ниже уровня огня. Оттуда координируется работа техники и пожарных команд. База должна быть максимально близко к самому пожару, чтобы мы как можно позднее включали дыхательные аппараты и имели больше времени для работы в огне. Если бы мы включили дыхательные аппараты в зоне ожидания, то смогли бы только дойти до четвертого этажа, где находился опорный пункт, после чего нам пришлось бы разворачиваться назад.

Стандартный дыхательный аппарат позволяет нормально дышать около двадцати пяти минут в зависимости от уровня потребления воздуха, прежде чем сработает предупреждающий сигнал; пожарный должен выйти из огня до этого сигнала. Усиленный аппарат с двумя воздушными баллонами дает немного больше времени, но и оно варьируется относительно тяжести работы. Чем выше физическая активность, тем больше кислорода расходуется. Если вы бежите вверх по лестнице и тяжело дышите, баллон, естественно, закончится быстрее, чем при простой ходьбе. В команде, работающей в зоне огня, пожарные обычно меняются местами, так как тот, кто идет первым, расходует больше воздуха, чем остальные, ведь он расчищает им дорогу, убирая обломки и другие препятствия на пути, в то время как все прочие тушат пламя и спасают людей. Все члены команды должны время от времени проверять уровень воздуха в баллонах, и если у одного из них он существенно ниже, он меняется с кем-то местами, чтобы сохранить оставшийся кислород, потому что пожарный не может покинуть здание один – выйти должна вся команда. Она остается вместе постоянно, выполняя общее задание и обеспечивая безопасность всех участников.

На пути ко входу в башню нас сопровождали полицейские: они несли над нашими головами щиты, защищавшие от обломков, которые падали сверху. Плохое предчувствие стало еще сильнее. Башня рассыпалась у нас на глазах и продолжала гореть – было очевидно, что долго ей не продержаться. Как все остальные, я видел, что произошло с башнями-близнецами 9 сентября 2011 года, и ожидал, что здесь случится примерно то же самое. Оставалось надеяться, что этого не произойдет, пока мы будем внутри. Полицейские довели нас до дверей и вернулись в зону ожидания, по-прежнему со щитами над головой.

Итак, я был в Гренфелле. Нижний этаж выглядел пустынным и заброшенным. Из-за дыма и отсутствия освещения там стояла темнота. Стены и полы сильно пострадали от воды, в фойе царила разруха. Я слышал, как вода стекает по этажам. Ее закачивали сверху, в основном с воздушных лестничных платформ, и она лилась оттуда вниз, повреждая лестницы, стены и вообще все на своем пути. Электричество отключили уже давно, и сырость в сочетании с темнотой и разрухой навевала мысли о фильмах ужасов.

С реальностью мое описание не сравнится, но по ощущениям все было именно так – как в декорации, подготовленной для съемок.

Мы поднялись в опорный пункт, чтобы получить дальнейшие инструкции. Нас отвели в свободную квартиру, которую использовали как зону ожидания. Нам надо было сидеть там до получения задания и команды на выход. Снова ожидание. Мы расположились в гостиной одной из квартир на четвертом этаже. Во всех комнатах находились пожарные; они сидели на кроватях, стульях, диванах – везде, куда можно было пристроиться. Очень странное чувство: сидеть на чьем-то диване, в квартире, которая еще утром была для кого-то домом.

Я попытался осмотреться и понять, кто мог в ней жить. Интересно, были эти люди счастливы? Как им тут жилось? На полках стояло несколько фотографий, но мне не хотелось вставать и подходить ближе, чтобы их рассмотреть. Обстановка казалась потрепанной и старомодной, но вокруг было чисто. Это напомнило мне о доме, в котором я жил ребенком, а еще – о бедности. Видавшая виды мебель, телевизор из 90-х, протертый ковер – все как в доме моего детства. Из-за дыма и потопа квартира выглядела еще более уныло.

Я задавался вопросом, почему трагедии подобного рода случаются с людьми, которых жизнь и так не баловала. Я сочувствовал хозяевам квартиры, лишившимся жилья, но зато был уверен, что они выбрались из башни живыми. Никто из жильцов нижних этажей не оказался заперт в огне. И это немного утешало.