Читать книгу Чужое лицо - Эдуард Тополь - Страница 14

Спустя три дня после визита Вирджинии в советское посольство дипломатическая почта доставила в Москву анкеты и фотографии семнадцати очередных американцев, которые просили у советского правительства въездные визы для туристической поездки в СССР. Из МИДа этот пакет переслали спецкурьером на площадь Дзержинского, 2, в 7-й туристический отдел Второго главного управления КГБ. Здесь, в канцелярии, анкеты изъяли из засургученного пакета, зарегистрировали в книге «Входящих документов», и большегрудая секретарша Катя аккуратно разложила их по отдельным папочкам, а затем понесла в кабинет начальника американского сектора майора Незначного.

– Новенькие прибыли, Фрол Евсеич, – сказала майору Незначному черноглазая двадцатипятилетняя Катя, внося в его кабинет эти папки на своей большой и высокой груди. Катина грудь не вмещалась ни в какой китель, и потому Кате давно разрешили ходить на работу не в форме, а в гражданском платье, несмотря на ее высшее сержантское звание – старшина. Собственно, в воинской гэбэшной форме в туристическом отделе вообще мало кто ходил на работу – по роду службы то и дело приходилось бывать в интуристовских гостиницах, ресторанах и прочих местах, где бывали иностранные гости, – но Катя, пользуясь этим спецразрешением, вообще ходила по учреждению в легкой прозрачной блузке, в тапочках-шлепанцах и какой-то полудомашней ситцевой юбке, которую распирали ее мощные, ядроподобные бедра.

Закрыв за собой тяжелую дверь, Катя подошла к заваленному газетами и бумагами письменному столу Незначного, обошла его, став совсем рядом с майором, положила перед ним папки с семнадцатью анкетами и, глядя на Незначного своими выпуклыми, с влажной поволокой глазами, ждала, не скажет ли он ей что-нибудь. Ее грудь нависала над его плечом, и Незначный слышал совсем рядом с собой печальное, томительное Катино дыхание. Он знал, что стоит ему протянуть руку к этой груди или к этим бедрам, как Катя обомлеет от счастья, темные, с поволокой глаза закатятся под веки, а все жарко-тяжелое Катино тело тут же упадет к нему на кресло, или на стол, или на пол – куда он прикажет. Но вот уже два года – с того самого дня, как Незначный из простого оперативника стал в свои тридцать три года начальником сектора и понял, что служебное рвение может вознести его еще выше, – с этого самого дня он держит Катю на расстоянии. Нечего! Нечего поддаваться томным вздохам этой коровы, его партийное и офицерское дела должны быть чистыми.

– Иди, Катя… – сказал он.

Катя вобрала воздух полной грудью, потом выпустила его с шумным печальным вздохом и молча направилась к двери. Незначный смотрел на ее крутые, перекатывающиеся под зеленой ситцевой юбкой бедра и мысленно восхитился своей стойкостью. Правильно, так держать, майор. Но когда дверь за Катей закрылась, майор Незначный вздохнул, представляя, как эта Катя понесет сейчас нерастраченный жар своего тела, большую мягкую грудь и бедра по другим кабинетам, и где-то там, в немецком, французском или японском секторе кто-нибудь из бездельничающих офицеров простым движением руки заголит мощные Катины прелести. Словно увидев эту сцену наяву, Незначный ревниво и нервно закурил.

С тех пор как должность начсектора открыла ему доступ в офицерский распределитель III (начальственной) категории, что совсем рядом, в Большом Комсомольском переулке, Незначный испытывал дополнительное тщеславное удовольствие оттого, что курит не какие-то там «Столичные» или «ТУ-134», а американский «Кент». Загасив спичку и выпустив облако дыма, Фрол Евсеич как бы поставил между собой и Катей дымовую завесу и взял себя в руки. Нужно работать. Конечно, ничего интересного в этих папках, которые принесла Катя, быть не может. Летний сезон закончился, за окном 1 октября, холодный полудождь-полуснег, самое отвратительное время года. В такое межсезонье, в эту октябрьскую ознобную сырость кого может занести в Россию, кроме безмозглых американских старух или ностальгирующих канадских украинцев тысяча восемьсот вшивого года рождения? Пойди выполни с таким контингентом план по вербовке! Вот уже два года он пытается убедить полковника Орлова, чтобы план по вербовке американских и канадских туристов ему давали разово, на год. Тогда богатый летний и недурной зимний уловы могут покрыть вынужденное безделье осенью и почти пустые сети весной. Но у Орлова свои доводы: а поквартальную премию как будем получать? Не будем?

Незначный открыл верхнюю папку. Так и есть. С первого же листа фотографий, приколотого к анкете, на него смотрели двенадцать совершенно одинаковых лиц одной и той же разукрашенной, как кукла, старухи. Мириам Стюард, 1903 года рождения, штат Небраска, одинокая, пенсионерка, застрахована компанией «Хелс энд Лайф иншуренс», проживает в каком-то занюханном Мадисоне. Нужно взглянуть на карту – нет ли возле этого Мадисона объектов специнтереса, но если и есть, усмехнулся про себя Незначный, что может знать о них эта Мириам Стюард, хозяйка прачечной-автомата?! Ладно, следующий. Снова двенадцать цветных фотографий, снова кукольно-детское старческое личико из штата Флорида – госпожа Рея Викс, 1908 года рождения…

Незначный никогда не мог понять, почему эти американские старики и старухи так много путешествуют… Особенно зимой и осенью. То есть он знал, конечно, что зимой и осенью цены на авиабилеты и всякие туры на Западе куда дешевле, чем летом, но даже и по самым дешевым билетам пойди попробуй заставить его семидесятилетнюю мать поехать из Гжатска, скажем, в Бухару, Ригу или даже в Ялту! Он ее и в Москву-то вытащить не может годами – живет в своем ветхом домике на окраине Гжатска, копается там в своем огороде, и нет ей ничего милей на свете. А у этих американских старух да стариков такие дома во Флориде или еще где-то, что его матери и не снилось, а – нате, тащит их по всему свету в любую непогоду, катят они через города и страны в роскошных интуристовских автобусах, беззаботной стайкой вытряхиваются из этих автобусов у подъездов гостиниц, щелкают друг друга на фоне Кремля, русских церквей и Большого театра, ходят целыми днями по музеям и все улыбаются своими поразительно белыми вставными зубами. И все для них «вандерфул», «тачинг», «эксайтинг».

Но не станешь же вербовать эту семидесятитрехлетнюю Рею Викс, которая родила четверых детей, пережила третьего мужа и теперь наслаждается путешествиями – Китай, СССР, Стокгольм, Париж, Рим, Лондон. Ничего себе маршрут для ее возраста! Незначный открыл следующую папку. И тут с двенадцати следующих фотографий на него посмотрели карие, спокойные глаза г-жи Вирджинии Парт-Вильямс. Круглый абрис молодого лица, волосы аккуратно подобраны, рот чуть полуоткрыт в улыбке. Незначный метнул взгляд на анкету. Ух ты, актриса прямо из Голливуда! Оч-чень интересно! История знает массу актрис, которые были прекрасными шпионками. Мата Хари и эта… как ее? Марлен Дитрих. Так, мотивы прибытия в СССР – свадебное путешествие. Кто же этот счастливый молодожен? Незначный с легким уколом зависти перелистнул анкету и увидел его – Роберт Вильямс, врач из Потомака, штат Мэриленд. Замкнутое лицо сорокашестилетнего холостяка, крепкая челюсть, прямой взгляд глаз малопонятного, серо-карего, что ли, цвета.

Неплохо! Конечно, лучше бы он был каким-нибудь физиком или химиком, на худой конец компьютерщиком, а еще бы лучше президентом компьютерной фирмы, и вообще эта актриса могла бы подобрать себе кого-нибудь из сенаторов, но, видать, не подобрала, а Незначному выбирать не приходится, особенно в такое время года. Итак, врач из Потомака, штат Мэриленд. Мэриленд – это же рядом с Вашингтоном.

Незначный встал из-за стола. Разминая затекшую ногу, обошел стол и сейф и подошел к полке с книгами, американскими журналами – «Лайф», «Тайм», «Ньюсуик», «Плейбой». Здесь же вперемежку с журналами стояли «КГБ» Баррона, «Большой террор» Конквиста и доклады CIA Американскому конгрессу. Но, порывшись в этом беспорядке, Незначный с досадой почесал в затылке. Опять этот Савин из научно-технического отдела утащил у него географический атлас США. Но звонить Савину и ругаться с ним некогда и неохота, у Незначного есть другая, «заветная» карта США. Он прошел к двери и тихим, неслышным движением опустил защелку английского замка. Именно об этом жесте – предвестнике близости – уже два года мечтает крутобедрая секретарша Катя. Но, усмехнулся про себя Незначный, сейчас этот жест не для нее. Он достал из кармана ключи от сейфа. Там, кроме всяких секретных инструкций, папок с текущими и архивными делами, стояла на самой нижней полке завернутая в газету «Известия» початая бутылка водки, рядом лежали два яблока для закуски, но не за этим открыл свой сейф Фрол Незначный. На дне сейфа, аккуратно уложенная в шестнадцатый том Советской энциклопедии, лежала особая, «заветная», карта США и Канады, которую – Незначный это хорошо знал – надо было давно либо уничтожить, либо сдать в секретную часть. Но не было сил проститься с этой картой, не было. Потому что на этой простой, двадцатикопеечной карте Незначный уже девять лет отмечает одному ему известными значками и цифрами американские города и веси, в которых живут его «крестники» – те, кого именно он, Незначный, склонил к сотрудничеству с КГБ во время их туристических или деловых приездов в СССР. Он не имел права вести этот учет и не знал, работают или еще не работают на КГБ эти люди, его дело – лишь первичная обработка приезжающих, а потом, если первичная обработка проходит успешно, «крестники» переходят совсем в другие руки, к полковнику Орлову, и лишь иногда, если какой-нибудь «крестник» или «крестница» снова прибывают в СССР, Незначного привлекают для его дальнейшей «доработки». Незначный открыл шестнадцатый том Советской энциклопедии, извлек сложенную гармошкой карту США и разложил ее на столе. Вот они, его маячки. Зелеными, красными и синими кружочками отмечены американские и канадские города, а внутри кружочков цифры – 32 человека в Нью-Йорке, 27 – в Лос-Анджелесе, 41 – в Бостоне, 4 – в Хьюстоне, 19 – в Вашингтоне, 11 – в Филадельфии, 14 – в Олбани…

Цифры приходится обновлять, заклеивать новыми, но эта работа всегда радует Незначного. Конечно, не все эти цифры шлют в центр свою информацию, не все еще встречаются с советскими агентами, но рано или поздно в каждой этой грядке прорастет посаженное Незначным зернышко и будет, будет давать свои плоды! С тихим удовольствием трудолюбивого садовника оглядел Незначный карту Америки. Совсем недурной сад посадил он в стране, где никогда еще не был. Во всяком случае, для девяти лет работы совсем недурной. А ведь он, Незначный, – всего лишь один из армии садовников КГБ, и, если сложить всю их работу, если нанести на эту карту всех резидентов и завербованных агентов – бизнесменов, адвокатов, ученых, журналистов, банкиров, президентов компаний, профессоров, чиновников, политических деятелей и священников – ого! – эта кичливая Америка покроется сыпью мигающих условными кодами датчиков… Ладно, нечего терять время на рассуждения, где этот Потомак в штате Мэриленд? Так, вот он. Ух ты – совсем рядом от Вашингтона, замечательно! Теперь можно и нужно позвонить Савину. Незначный быстро сложил карту, сунул ее в энциклопедию, а другой рукой уже снял трубку с телефонного аппарата и набрал короткий, четырехзначный внутренний номер.

– Савин? Это Незначный. Опять ты свистнул мой атлас Северной Америки? Ладно, не ори! Мне срочно нужна полная справка о Потомаке в штате Мэриленд. Да, похоже, есть кандидат в «крестники». Богатое предместье Вашингтона? Биржевые брокеры, дипломаты, чиновники высокого ранга, кто еще? А баз или спецобъектов нет в этом Потомаке? Короче, всю информацию, подробную карту, точки специнтереса – срочно, через десять минут, лады? Прислать тебе Катю?

Незначный положил трубку и придвинул к себе папку с анкетами прибывающих американцев. Пожалуй, для этой пары молодоженов нужна особая, отдельная папочка – тут пахнет интересной работой. Зубной врач из богатого предместья Вашингтона – значит, у этого Роберта Вильямса лечатся биржевые акулы капитализма, высокие чиновники вашингтонской администрации, дипломаты и мало ли кто еще! А актриска из Голливуда – это замечательно. Если они только поженились, значит, Вильямс будет устраивать приемы для своих друзей, сам выезжать в свет, на всякие парти и вечеринки – должен же он похвастать своей молодой женой…

Азарт охотника уже гнал мысли Незначного, но опыт удерживал от излишнего фантазерства. Теперь важно дотошно изучить все 24 страницы анкет этих молодоженов. Незначный вытащил из папки анкеты Вильямсов, положил в отдельную папку и рядом положил свой блокнот.

Оттачивая карандаш, он уже не спеша читал заполненную Вирджинией анкету. Она занималась в Нью-йоркской театральной студии, изучала систему Станиславского и даже выучила русский, чтобы читать Станиславского и Чехова в подлиннике. Прекрасно. Будет тебе, детка, знакомство с театральными режиссерами и актерами, билеты в наши лучшие театры.

Мысленно Незначный уже прикидывал, кого из сотрудничающих с КГБ артистов и режиссеров свести с этой Вирджинией. У нее округлый ровный почерк, и каждую букву она выводит четко и полно, «о» круглое, замкнутое. Значит, характер спокойный, ровный, без экстравагантности, и натура цельная, несколько сдержанная. Похоже, тут нужен кто-нибудь из солидных, спокойных людей. И не обязательно артист, а скорей – режиссер или драматург. Дмитрий Ласадзе тут нужен, вот кто! А у этого Роберта Вильямса почерк резкий, концы каждой строки упрямо ползут вверх, отрываются от линеек в анкете. Самоуверенный, с комплексом неудовлетворенности, возможно – талантлив. До сорока шести был холостяком. Наверняка любит молоденьких девочек. А кто их не любит? – усмехнулся про себя Незначный. Будут тебе девочки, дорогой! Будет тебе такая девочка – задохнешься! Никакая молодая жена не удержит от соблазна, да она и не так молода, твоя Вирджиния…

И, выписывая себе в блокнот короткие, тезисами, наметки будущих ловушек для супругов Вильямс, план подхода и сближения с ними, Незначный снова и снова вглядывался в их лица и пытался оживить их в своем воображении. Конечно, он даст «добро» на их въезд в СССР. Еще бы! С сегодняшнего дня эти два лица становятся для него важней, родней и ближе, чем собственная жена. Он должен полюбить их, как близких друзей, он должен по этим анкетам и фотографиям представить себе их привычки, склонности, образ жизни. Этот Вильямс до сорока шести лет не был женат. Значит, привык жить для себя и, как все закоренелые холостяки, бережет здоровье. Незначному захотелось предложить ему закурить. А еще бы лучше сесть с ним за стол, поставить на этот стол бутылку водки и сразу обо всем договориться. Но так, конечно, нельзя, такой разговор будет у них в конце их визита в СССР, когда Незначный положит перед этим Вильямсом фотографии его любовных утех с русскими девочками. Уж он прижмет его к стенке этими фотографиями! Позор – приехал в СССР с молодой женой, а сам тут же ударился в разврат – потеря жены, репутации, клиентуры, фотографии оргий американского дантиста в Москве где-нибудь в «Вашингтон пост» или в «Плейбое». Как вам нравится, господин Вильямс, такая перспектива? Дорогой мой, милый! Каких девочек ты любишь больше? Блондинок, брюнеток, рыжих, толстеньких, худеньких, кричащих, постанывающих, томно-спокойных или с бешеным темпераментом? Ладно, мы тебя встретим в аэропорту и посмотрим, на каких задерживается твой взгляд. А тогда уж и подберем. Хотя… От Оленьки Маховой еще никто не отказывался, ни один иностранец! Оленька Махова – это нечто! Ее Незначный держал всегда про запас, на самый пожарный случай, когда «крестники» отвергали другие варианты. Но, пожалуй, ради вашингтонского гостя можно пойти прямо с ферзя, тем более что эти Вильямсы приезжают всего на десять дней, и тут нельзя и дня терять, тут нужно сразу ходить с козырей. Ладно, отдам тебе Ольгу Махову, решил Незначный, гулять так гулять! Только давайте уж приезжайте быстрей, милые вы мои Вильямсы. Я тут окружу вас чисто русским гостеприимством, каждый ваш шаг заранее вычислю и на каждом шагу подложу что-нибудь эдакое, проверенное, что уже не раз сработало безотказно.

Незначный стал разрезать фотографии Вирджинии – одну нужно отправить в оперативный архив, одну – в картотеку, две – в гостиницу, где остановятся молодожены, одну – на Шереметьевскую таможню, а остальные останутся ему для оперативной работы, для сотрудников, которые будут «вести» этих Вильямсов по московским и ленинградским улицам, в ресторанах, в театрах и в больницах, куда непременно устроит визит Вильямсу Незначный – так сказать, дружеская встреча с советскими коллегами.

«Дорогая моя», – нежно подумал о Вирджинии Незначный, разглядывая еще раз ее фотографию. Морщиночки у тебя небольшие у глаз и улыбка на губах. Любишь посмеяться? Насмешим. Найдем хохмачей. Только приезжай, приезжай поскорей и привози своего дантиста… Я бы и сам тебя посмешил и приласкал по-нашему, по-русски. А может, действительно самому ею заняться, мелькнуло в мозгу у Незначного.

Азарт, азарт профессионального охотника разбередил душу Незначного, а теплые карие глаза этой актрисы из Голливуда наполнили сердце мужским томлением. В конце концов чем черт не шутит…

Кто-то дернул снаружи дверь его кабинета, оторвал от мыслей.

– Кто там? – спросил Незначный.

– Савин вам справку прислал, Фрол Евсеич, – послышался из-за двери Катин голос.

– Сейчас… – Незначный встал, прошел к двери и открыл ее.

За дверью стояла Катя. В руках у нее был атлас США и отдельно – несколько листов справки по Потомаку с подробной, переснятой из географической энциклопедии США картой этого городка в пригороде Вашингтона.

Незначный протянул руку за этими материалами, но Катя словно не видела этого жеста.

– Вы поглядите, что на улице творится! – сказала она Незначному и быстро прошла мимо него в кабинет, к зарешеченному окну.

Незначный невольно посмотрел ей вслед и дальше – за окно.

За окном действительно «творилось» нечто – сплошной метельный снегопад, первая зимняя московская вьюга. Снег шел такой густой, что в кабинете потемнело, а он и не заметил этого – так увлекся своими американцами. Даже другие анкеты еще не просмотрел.

– Нет, вы глядите, глядите, что делается! – восторженно сказала Катя, налегая на подоконник своей полной грудью, отчего юбка задралась на ее ногах и шары бедер закруглились еще больше. – Глядите!

Незначный подошел к окну. С четвертого этажа их большого монолитного здания был виден перекресток улицы Дзержинского и Кузнецкого моста. Но сейчас вся перспектива улиц была заштрихована, закрыта этой первой навалившейся на город метелью.

В еще не прихваченной морозцем снежной жиже беспомощно, с залепленными снегом окнами торчал на перекрестке троллейбус – его слетевшие с проводов штанги болтались в воздухе, высекая при встрече с проводами белые искры. Из троллейбуса выходили на улицу люди и спешили к тротуару на разъезжающихся в снегу ногах. Какая-то женщина с полными сумками в руках, уже добравшись до тротуара, сделала немыслимый пируэт и упала. Сумки разлетелись в разные стороны, и из них покатились по снегу красные болгарские помидоры. И, не вставая с тротуара, женщина принялась собирать их.

– Вон слева, слева еще три! – подсказывала ей сверху Катя, словно та могла ее слышать. Стоя позади Кати, которая своей фигурой перекрывала две трети узкого подоконника, Незначный тоже наклонился вперед, чтобы увидеть безумие этой метели и эту женщину на тротуаре, и невольно коснулся своим животом жарких Катиных бедер. Катя замерла, и ее дыхание остановилось. И руки Незначного сами собой, против его воли и рассудка легли на Катины бедра.

Но даже нарушая собственный зарок и служебную дисциплину, даже загребая на себя руками большую и мягкую Катину грудь, помнил Незначный, что скоро, скоро приплывут, прилетят в его сети новенькие американские «крестники» – Вирджиния и Роберт Вильямс. И ликовал при этих мыслях, передавая и Кате свое волнение.