Читать книгу Сталин. Вся жизнь - Эдвард Радзинский - Страница 61

Уже в декабре немцы подписали перемирие с большевиками. В пограничный город Брест отправилась представительнейшая делегация во главе с Троцким. Коба в эту делегацию не вошел. Он уже выбрал себе амплуа – враг Троцкого, и это дало ему возможность остаться в стороне от этой сомнительной «немецкой истории».

Подъезжая к Бресту, член делегации Карл Радек, человек дьявольски умный и столь же циничный, демонстрировал странный идеализм – рьяно бросал из окна немецким солдатам листовки с призывами остановить войну с русскими братьями-рабочими. В Бресте Троцкий продолжил идеологические забавы Радека и устроил вместо переговоров бесконечную лекцию, обличающую империализм. Немецкие генералы лекцию выслушали и предъявили тяжелейшие условия мира: Россия теряла Прибалтику, Украину, Кавказ и другие территории.

Прервав переговоры, Троцкий возвратился в столицу – «обсудить». Начались бесконечные партийные дискуссии. Ленин объяснял необходимость передышки: «Если мы не заключим мир, он будет заключен уже другим правительством». Но левая оппозиция во главе с талантливейшим теоретиком партии, молодым Николаем Бухариным, потребовала отвергнуть немецкие условия. «Ошибка Ленина, – заявил Бухарин, – в том, что он смотрит на это дело с точки зрения России, а не международной. Международная точка зрения требует вместо позорного мира революционной войны, жертвенной войны. Схватка первого в мире государства рабочих и крестьян… должна побудить европейский пролетариат немедленно выступить на его защиту». Бухарин надеялся на долгожданную мировую революцию!

Вождь объяснял, что мировая революция будет, и обязательно, но – будет, а русская революция уже есть. Надо думать о ней. К тому же воевать некому – армия разбежалась.

Ленин потребовал мира любой ценой. Коба поддержал Вождя, но отметил: «Революционного движения на Западе нет. Есть только потенциал, а с ним мы не можем считаться».

Ленин, конечно же, возразил против этого неверия. И Коба, конечно же, покорно промолчал. Но, выслушивая все эти яростные споры о мировой революции, он отлично понял новую ситуацию: все это уже не более чем заклинание. Весьма быстро, в несколько месяцев, догмы Маркса сделались «Ветхим Заветом». А Ленин уже служил «Новому Завету», идея которого одна – удержать захваченную власть в этой стране. И Коба усвоил урок служителей Нового Завета: союз может быть хоть с чертом, если нужно во имя власти.

И еще он понял – как заряжен властью этот лобастый человек. Понять ему было несложно – он сам был такой же.

Ленин получил поддержку ЦК, но было решено избрать тактику на затягивание переговоров в ожидании мировой революции, и только в случае ультиматума заключать унизительный мир. Опять Троцкий отправляется в Брест. Опять немецкие генералы слушают его патетические разглагольствования. Наконец немцы предъявляют ультиматум, но вместо заключения мира Троцкий провозгласил парадоксальное: «Ни мира, ни войны». И отбыл восвояси.

Немцы, естественно, начинают наступление. Как их ждали в Петрограде! «Ну вот немец придет – наведет порядок», – часто слышалось в эти дни на улицах.

Но большевики отлично знали: немцы не придут!

Ленин просит мира. Наступающие немцы предъявляют новые, тягчайшие условия. Опять Ленин собирает ЦК, уговаривает заключить мир любой ценой. Коба – вместе с Лениным. После бесконечных дискуссий Ленин побеждает: позорный мир будет заключен.

Сколько раз впоследствии сталинские историки будут проклинать Троцкого, припоминая ему его необъяснимый ход. Но Ленин быстро простил ему это безумие. Почему?

Предоставим слово Троцкому: «Я считал, что до подписания мира необходимо во что бы то ни стало дать рабочим Европы наглядное доказательство враждебности между нами и правящей Германией».

Вот для чего он толкнул немцев начать военные действия! Все делалось, чтобы рабочие Европы увидели: «Мы подписываем мир под штыками». Да, это было всего лишь представление, как и прокламации, которые бросал Радек. Перед заключением мира необходимо было смыть клеймо «немецких агентов».

Немцев очень устроила эта игра. Они получили право наступать, отхватывая куски «русского пирога». Но при этом знали: должен быть предел наступления. Если слишком перегнуть палку, вовремя не остановиться, большевики попросту падут и оскорбленное национальное чувство русских может возродить силу сопротивления. Вместо лояльных большевиков они получат правительство войны.

И Ленин, конечно же, знал: немцы остановятся.

Итак, обе стороны знали, что мир будет заключен. Просто лидеры большевиков на глазах непонимающей партии сыграли брестское представление. Наступление немцев по всему фронту было нужно и тем и другим: большевики смогли объяснить европейскому пролетариату причины Бреста, а немцы получали плату за свое золото – территорию. Платил Ленин не только за прошлую, но и за нынешнюю поддержку, которую немцы продолжали щедро оказывать.

После заключения Брестского мира посланником в Москве стал граф Мирбах. В своих секретных посланиях кайзеру он пишет об этой поддержке, хотя и не верит в долговечность большевиков: «Я был бы благодарен, если бы получил инструкции по следующим вопросам: оправдано ли использование больших сумм в наших интересах? Какое течение поддерживать, если большевики не удержатся?» И вот ответ министра иностранных дел Кюльмана: «В наших лучших интересах, чтобы большевики остались у власти. Если нужно больше денег, телеграфируйте сколько».

Брестский мир обсуждался на VII съезде партии.

И опять продолжалась изнурительная схватка Ленина с левыми. Бухарин, Коллонтай, любовь Ленина Инесса Арманд и прочие молодые интеллектуалы – против Бреста. Это модно, Брест отбрасывает слишком сомнительную тень. А что же Коба? Он выбирает любимую позицию между спорящими: «Переговоры затягивать и мира не подписывать»… Но после первого же упрека Ленина – тотчас голосует за мир вместе с Вождем. Но главное уже сделано – он отделил себя от позорного мира.

После долгой борьбы Ленин все-таки получил поддержку. Брестский мирный договор был подписан.

Позорный мир упрочил положение новой власти.

«Не представляю себе подписи императора Гогенцоллерна рядом с подписью Бронштейна-Троцкого», – говорил известный журналист Яблоновский.

Но представить пришлось.

VII съезд партии, на котором был утвержден Брестский мир, назвал партию Коммунистической. В этом изменении названия – опять улыбка истории. На съезде происходило прощание с коммунистическим идеализмом.