Читать книгу Китай - Эдвард Резерфорд - Страница 4

Март 1839 года

Китайские моря. Теплая ночь. Легкий бриз. Масляные лужицы облаков на горизонте, а над ними среди звезд висит серебряная четвертинка луны.

Китайские моря могут быть коварными – ужасными во время муссонов. Но сегодня черная вода, гладкая, как лак, расходилась под носом клипера.

Груз, уложенный внизу в пятистах ящиках из мангового дерева, сто из которых принадлежало Трейдеру, что составляло бо́льшую часть его состояния, тоже был черным.

Опиум.

Джон Трейдер смотрел с палубы на воду с невозмутимым выражением лица, как у заправского картежника. Он сделал свой выбор. Обратного пути нет. Ему повезло, что Одстоки искали младшего партнера. Трейдер познакомился с младшим братом Бенджамином еще до того, как обратился к нему с предложением присоединиться к их делу. Он выбрал подходящий момент.

– Моему брату Талли уже пятьдесят, – сказал ему коренастый торговец. – Много лет он провел в Кантоне, теперь хочет вернуться к отцу в Лондон и работать с ним. – Он улыбнулся. – Такой выбор не по мне. Отец – сварливый старикан. Так что Талли нужен кто-то, чтобы освоить азы в Кантоне. Думаешь, ты подойдешь?

– Кажется, это именно то, что я искал, – ответил Трейдер.

– Мы хотели бы взять того, кто сможет внести свою долю в общее дело. – Бенджамин внимательно посмотрел на него.

– Возможно, мне это интересно. Зависит от условий.

– Там все не так, как в Калькутте, – предупредил Бенджамин. – Никакой тебе светской жизни. В Кантон допускают только мужчин. Во время торгового сезона им приходится торчать там неделями. Семьи селятся в Макао – неплохое местечко. Хороший климат. Как ты знаешь, там всем заправляют португальцы, но есть и английская община. Английская церковь и все такое. Кстати, там живет и представитель британского правительства. Сейчас этот пост занимает некто капитан Эллиот. Осмелюсь сказать, неплохой человек.

– И ты уйдешь на покой с целым состоянием, – весело добавил Трейдер.

На самом деле лучше пока скрывать тот факт, что он и сам надеется разбогатеть побыстрее.

– Если повезет. – Бенджамин Одсток задумчиво смотрел на него, пока Трейдер изучал табачные пятна на белом жилете собеседника. – В этом деле мужчине нужны предприимчивость и стальные нервы. Цены колеблются. Иногда наступает перенасыщение рынка.

– Императору не по душе торговля.

– Не беспокойся об этом. Спрос огромный и продолжает расти. – Бенджамин Одсток надул красные щеки. – Просто сохраняй хладнокровие. Не удивлюсь, – спокойно продолжил он, – если торговля опиумом будет продолжаться вечно.

Одстоки хорошо знали свое дело. Джон решил, что может доверять им.

Пробило полночь, когда они увидели впереди шхуну. Три огонька. Сигнал. Трейдер все еще был на палубе, рядом с капитаном.

– Думаю, это Макбрайд, – сказал капитан. – Он любит забирать здесь груз.

– Почему?

Склад находился на острове Линдин.

– Макбрайд предпочитает открытое море. – Мгновение спустя капитан отдал приказ: – Остановиться!

Когда они подошли ближе, шкипер поднял фонарь, чтобы они могли разглядеть его бородатое лицо.

– Это он, – подтвердил капитан.

Затем над водой раздался голос Макбрайда:

– На Линдине ничего не продается. Покупателей нет.

Трейдер почувствовал, как бледнеет. К счастью, в темноте этого не видно.

– Он лжет? – спросил он у капитана. – Чтобы вынудить продать ему всю партию?

– Макбрайд – честный малый. Кроме того, он сам-то не покупает, а проворачивает комиссионные сделки.

Мой первый рейс, подумал Джон, и груз, в который я вложил все свое наследство, нельзя продать. Неужели все пропало?

– Я хочу попытать счастья на берегу! – крикнул Макбрайд. – Есть место еще для ста ящиков. Заинтересованы?

Джон вспомнил слова Бенджамина Одстока про стальные нервы. А еще ему нужна холодная голова. И предприимчивость. Но все же Трейдер удивился, услышав собственный голос:

– Только если возьмете меня с собой и отвезете в Кантон, когда мы закончим.

Повисла пауза, а потом Макбрайд крикнул:

– Договорились!

На шхуне было двадцать человек – англичане, голландцы, ирландцы, пара скандинавов и четверо индийских ласкаров[22]. Им потребовалось меньше получаса, чтобы переправить сто ящиков с клипера в широкий трюм шхуны.

Тем временем Джон выяснил, что он не единственный пассажир, с радостью обнаружив на борту Рида, его знакомого из Калькутты.

– Я плыл себе в Макао, – объяснил американец, – и тут утром нарисовался Макбрайд. Когда я услышал, что он собирается сегодня к побережью, то сразу же спрыгнул с корабля и решил плыть с ним. – Он широко улыбнулся. – Рад провести время в вашей компании, Трейдер. У нас тут еще миссионер на борту. – Рид ткнул пальцем в сторону, где какой-то человек спал в гамаке. – Голландец.

Теперь, когда груз разместили в трюме, Макбрайду не терпелось поскорее отплыть. Команда подсуетилась, и вот они уже снова отправились в путь.

– Если желаете, можете воспользоваться моей каютой, джентльмены, – предложил шкипер. – А если предпочитаете палубу, то в кормовой части есть одеяла. Я бы на вашем месте прикорнул.

Рид выбрал палубу. Джон последовал его примеру. Если вдруг что-то произойдет, не хотелось бы пропустить. Они прошли вперед и устроились. Там тихонько сидела или спала бо́льшая часть команды. Миссионер в гамаке, огромный тучный мужик, так и не проснулся. Время от времени его храп смешивался с еле слышным шуршанием ветра в оснастке. Джон сразу провалился в сон и не просыпался, пока в небе не забрезжил первый намек на рассвет. Рид уже не спал, задумчиво глядя на угасающие звезды.

– Доброе утро, – тихо произнес Джон. – Давно проснулись?

– Какое-то время назад. – Рид взглянул на Джона. – Груз, который вы переместили на шхуну, принадлежит вам?

– Частично. – Джон сел; локон темных волос свалился на лоб, и Трейдер смахнул его.

– То есть вы сделали ставку на этот товар. Вы одалживали деньги?

– Не все.

– Рисковый парень. – Рид отстал с расспросами.

Они поднялись и подошли туда, где у штурвала стоял шкипер.

– Все спокойно? – поинтересовался Рид.

– Сейчас нужно опасаться только пиратов, – ответил Макбрайд, а потом продолжил: – Если мы и впрямь встретимся с пиратами, то я дам вам пистолет и попрошу пустить его в ход.

– Я сумею выстрелить. – Рид достал сигару.

– Судя по виду, вы из тех, кто избороздил все моря и океаны.

– Да, довелось по свету поскитаться.

– Если позволите спросить, что привело вас сюда, сэр?

– От жены сбежал. – Рид зажег сигару и молча сделал пару затяжек. – Я впервые занимаюсь контрабандой. – Он улыбнулся. – Раньше я никогда не совершал преступлений.

– Вы преступили только китайский закон, – заметил Макбрайд, – а это не считается.

– Хорошо. – Рид покосился на миссионера, который храпел еще громче, и спросил: – Скажите, а вы всегда возите с собой миссионера?

– Обычно да. Они говорят на местном наречии. Используем их как переводчиков.

– А они не возражают против… торговли?

– Сами все увидите, – улыбнулся Макбрайд.

Через час после рассвета показался берег – небольшой мыс к западу, который вскоре снова исчез. Затем ничего до середины утра, когда начала проступать береговая линия. Еще час спустя Трейдер заметил приближающиеся к ним квадратные паруса. Он взглянул на Макбрайда и спросил:

– Пираты?

Шкипер покачал головой, передал на некоторое время штурвал Риду, а сам растолкал миссионера:

– Подъем, Ван Бускерк. У нас клиенты.

Трейдер наблюдал за происходящим. Грузный голландец, стоило ему проснуться, начал двигаться с удивительной скоростью. Он вытащил из-под навеса две большие плетеные корзины и открыл их. В одной лежали книги в дешевом переплете, в другой – брошюры в цветных бумажных обложках. Затем он подошел к штурвалу.

– Библия? – спросил Рид.

– Евангелие, мистер Рид, и христианские трактаты. Конечно, на китайском. Напечатано в Макао.

– Чтобы обратить язычников?!

– На то уповаю.

– Странный способ обращать в свою веру, если можно так выразиться, с борта судна с опиумом.

– Если бы я мог проповедовать на берегу, сэр, без угрозы ареста, то не оказался бы здесь, – ответил здоровяк и посмотрел на шкипера. – Какой груз мы продадим в первую очередь?

Макбрайд указал на Трейдера, и голландец повернулся к Джону:

– Вы гарантируете, что груз – исключительно «патна» и «бенарес»? Никакой «мальвы»[23].

– Все надлежащим образом упаковано и скатано в шары, – заверил Джон. – Высший сорт.

– Вы доверите мне обсуждение цен? – спросил миссионер, видя, что Джон колеблется. – Так будет лучше.

Трейдер покосился на Макбрайда, и тот кивнул.

Странный парень этот огромный голландец, подумал Джон. Говорит на множестве языков. Бог знает сколько лет провел на Востоке, пытаясь обратить язычников из страны, в которую не мог попасть. А теперь, похоже, Джон должен вверить свое состояние в руки этого голландца.

– Ладно, – сказал он.

* * *

Контрабандисты приплыли на длинной, вытянутой неокрашенной лодке с квадратными парусами, на борту которой сидели тридцать или сорок гребцов, вооруженных ножами и абордажными саблями. Китайцы называли их лодки-драконы. С какой бы стороны ни дул ветер или даже в полный штиль лодка-дракон могла маневрировать на большой скорости, и ее было трудно поймать.

Не успели контрабандисты поравняться с ними, как невысокий, крепко сбитый босоногий парень, с косичкой, в хлопковых штанах до колен и расстегнутой рубашке, быстро поднялся на борт и направился прямиком к Ван Бускерку.

Переговоры прошли на удивление быстро и велись на кантонском диалекте, на котором голландец, казалось, говорил бегло. Перекинувшись парой фраз, контрабандист вместе с Макбрайдом нырнул в трюм, выбрал ящик и поднял его на палубу. Взяв острый нож, он срезал мешковину вокруг деревянного ящика и вскрыл смоляную печать. Мгновение спустя ящик был открыт, и контрабандист начал продираться через слои упаковки, пока не добрался до верхнего слоя, где в двадцати отсеках лежали плотно завернутые в маковые листья шарики опиума, похожие на множество маленьких пушечных ядер.

Вытащив один шарик, парень соскреб лист, вытер нож о рубашку, вонзил кончик лезвия в твердый темный опиум, а затем облизал. Закрыв на мгновение глаза, он резко кивнул и повернулся к Ван Бускерку.

Менее чем через минуту, после быстрых переговоров, сделка была заключена.

– Пятьдесят ящиков по шестьсот серебряных долларов каждый, – объявил голландец.

– Я рассчитывал на тысячу, – сказал Джон.

– Не в этом году. Сначала он вообще предлагал пятьсот. Вы по-прежнему получите прибыль.

Они не успели договорить, а одни члены экипажа уже поспешно поднимали ящики на палубу, в то время как другие начали передавать их через борт команде лодки-дракона. Тем временем с лодки контрабандистов перегрузили сундук с серебром. Как только сундук оказался на палубе, китайский контрабандист принялся отсчитывать нужную сумму. Шкипер спокойно наблюдал, пока китаец выкладывал мешки с серебряными долларами и слитки серебра.

Однако Ван Бускерк, похоже, потерял всякий интерес к сделке. Он метнулся к плетеным корзинам, залез в первую попавшуюся и вытащил стопку книг.

– Помогите мне, господин Трейдер! – крикнул он. – Это меньшее, что вы можете сделать для меня.

Трейдер заколебался. Серебро все еще складывали на палубе. Но Рид услужливо подошел к другой корзине, набрал охапку брошюр и, зажав их подбородком, направился к борту судна. Там он бросил их в лодку контрабандистов, а голландец проделал то же самое со своими Евангелиями.

– Прочтите их! – велел голландец китайским гребцам на кантонском диалекте. – Несите Слово Божие!

Погрузка опиума продвигалась теперь с поразительной скоростью. Люди выстроились в живую цепочку, так что тяжелые ящики перетекали из трюма на палубу, а потом через борт плавно, как змея. К тому времени, как Ван Бускерк и Рид раздали еще по две охапки религиозной литературы, погрузку завершили, и китайский контрабандист собрался покинуть их судно.

– Попросите его подождать! – крикнул Трейдер голландцу. – Я еще не проверил деньги!

Но Ван Бускерк и ухом не повел, контрабандист, к ужасу Трейдера, перемахнул через борт к себе на лодку, а его гребцы уже отталкивались веслами. Рид и капитан улыбались, пока миссионер спокойно закрывал плетеные корзины, прежде чем подойти к куче серебра.

– Думаете, он мог вас обсчитать? – спросил Ван Бускерк и слегка покачал головой. – Вы скоро узнаете, молодой человек, что китайцы таким не промышляют. Даже контрабандисты. Серебра ровно столько, сколько должно быть. Уверяю вас.

Складывая деньги в собственный сейф, Трейдер обнаружил, что это действительно так.

Еще два часа они продолжали свой путь. День выдался прекрасный, и солнечные лучи весело скользили по морской глади. Джон с Ридом стояли у релинга. Несколько раз они видели, как над водой взмывают стаи летучих рыб.

Какое-то время они наслаждались видом, и тут американец негромко заметил:

– Я пытался понять, что вы за человек, Трейдер. Вы кажетесь приятным юношей.

– Благодарю.

– Те, кто занимается этим бизнесом, обычно довольно суровые ребята. Я не утверждаю, что вы не можете быть суровым. Но вы кажетесь более рафинированным. Интересно, что же движет вами? Что-то, от чего вы бежите или, наоборот, к чему стремитесь? Я совершенно уверен, что вас что-то пожирает изнутри. И вот я задумался: не может ли тут быть замешана женщина?

– Может быть, – признался Джон.

– Тогда, должно быть, вы ввязались в торговлю опиумом из-за какой-то совсем еще юной особы, – с улыбкой сказал Рид.

Час спустя Макбрайд увидел медленно приближающееся судно с квадратными парусами и выругался.

– Военная джонка, – объяснил он. – Правительственный корабль. На борту официальные лица.

– Что они намерены предпринять?

– Зависит от обстоятельств. Они могут конфисковать груз. – Он взглянул на Трейдера и заметил, что тот побелел как мел. – Можем сдаться и поплыть домой. Могу их обогнать. Или мы можем выйти в море и попробовать подплыть с другой стороны. Но возможно, они все еще будут ждать нас.

Джон молчал. Он сам вызвался в эту поездку, и как теперь прикажете объяснить новым партнерам потерю пятидесяти ящиков опиума? В любом случае он не мог позволить себе потерять их. Трейдер повернулся к Риду. На этот раз опытный американец выглядел озадаченным.

К его удивлению, решение принял Ван Бускерк.

– Плывем дальше, джентльмены, – спокойно распорядился он; его полное лицо оставалось бесстрастным. – Положитесь на меня. – Голландец обратился к шкиперу: – Макбрайд, когда мы приблизимся к ним, прошу вас пришвартоваться, чтобы чиновник мог подняться на борт. Еще будьте любезны, поставьте на палубу стол, два стула и на стол два бокала. Всем молчать, просто вежливо слушать, даже если вы понятия не имеете, что он говорит. Остальное беру на себя.

Трейдер наблюдал за приближением военной джонки. Высокие деревянные борта, безусловно, производили впечатление. Мачты казались огромными, как и паруса из бамбуковых циновок. Массивная корма раскрашена под китайскую маску. По обе стороны от носа корабля были нарисованы пристально смотревшие глаза. На загроможденной всяким хламом палубе пушки бросались в глаза.

На борт поднялся один-единственный чиновник-мандарин. Он прибыл в крошечной лодке, в которой сидел с невозмутимым видом. Это был человек средних лет, с длинными висячими усами, в небольшой черной шапочке. Поверх вышитого халата была надета куртка длиной три четверти, на груди красовался большой квадрат с обозначением ранга. Поднявшись на борт, он спокойно огляделся. Очевидно, китаец не боялся, что западные варвары применят к нему насилие. Чиновник вытащил какой-то свиток и начал зачитывать. Документ был написан на официальном мандаринском диалекте, который на слух странным образом напомнил Трейдеру птичьи трели.

– Что он говорит? – шепотом спросил Трейдер у Ван Бускерка.

– Что император печется о здоровье и безопасности своих подданных, а потому категорически запрещает продажу опиума. Если у нас на борту есть опиум, то его незамедлительно конфискуют и уничтожат.

– Ну вот и все, – поморщился Джон Трейдер.

– Терпение, – пробормотал голландец.

Когда мандарин закончил зачитывать высочайший указ, Ван Бускерк выступил вперед и низко поклонился. Указав на накрытый стол, он вежливо осведомился у китайца, не хочет ли тот присесть и немного побеседовать. Когда они сели, голландец вынул из-за пазухи серебряную фляжку и наполнил стоявшие перед ними бокалы темно-коричневой жидкостью.

– Мадера, джентльмены, – обратился он к зрителям. – Всегда вожу с собой.

Он церемонно чокнулся с китайцем, и некоторое время двое мужчин цедили напиток и вежливо о чем-то беседовали. В какой-то момент, как заметил Трейдер, миссионер выглядел обеспокоенным и, казалось, внимательно расспрашивал мандарина. Затем он жестом подозвал Трейдера.

– Господин Трейдер, мне придется попросить тысячу серебряных монет из вашего сейфа, – мягко распорядился он. – Макбрайд возместит вам свою долю позже.

– Позвольте поинтересоваться зачем…

– Просто принесите деньги, – велел голландец. – В мешке.

Через пару минут, передав мешок с серебром, Трейдер наблюдал, как голландец со всей почтительностью вручил его чиновнику. Тот взял подношение и, не пересчитывая, дабы не проявить неуважения, поднялся, чтобы уйти.

Только когда чиновник уже отплыл, Трейдер спросил:

– Вы только что подкупили правительственного чиновника?

– Это была не взятка, – ответил голландец, – а подарок.

– Что вы ему сказали?

– Правду, разумеется. Я объяснил, что, если он спросит вас, капитана или даже Рида, припрятан ли в трюме опиум, я полностью уверен, что вы скажете «нет». Он был достаточно вежлив, чтобы согласиться, что в этом случае вашего слова будет достаточно. Затем я сделал ему небольшой подарок. Он мог бы просить большего, но не стал.

– Тысяча серебряных монет – это мало?!

– Вы очень легко отделались. Желаете, чтобы я вернул его и мы обсудили бы произошедшее?

– Определенно, нет.

– Тогда мы можем плыть дальше. – Ван Бускерк кивнул Макбрайду, давая понять, что путь свободен.

– Вот и вся хваленая китайская нравственность, – скривился Трейдер.

– Спешу напомнить, господин Трейдер, – тихо проговорил миссионер, – что наркотиком торгуете вы, а не он.

Вечером того же дня они достигли места встречи – небольшого острова с защищенной якорной стоянкой. Судно покупателей с парой красных флагов уже ждало их там. Половину изначального груза Макбрайд продал еще в Кантоне, за что получил оплату серебром, а сейчас надлежащим образом передавались аккредитивы. Но когда китайский торговец обнаружил, что у них есть еще сто ящиков плюс оставшиеся у Трейдера пятьдесят, то заплатил за них наличными.

К вечеру деловая часть поездки подошла к завершению. Оба судна бросили якорь, чтобы разойтись на рассвете. Тем временем китайский торговец с радостью согласился отобедать со своими новыми западными друзьями.

Обед вышел приятным: простая еда, пристойное вино. Ван Бускерк плеснул всем по чуть-чуть мадеры. Миссионер и китайский торговец общались по-кантонски, остальные переговаривались на английском. Однако в конце трапезы их ждал небольшой сюрприз.

– Джентльмены, – объявил миссионер, – вы более не нуждаетесь во мне, а наш китайский друг согласился подбросить меня вдоль побережья, пока он не вернется сюда, чтобы встретить очередной британский опиумный корабль, на котором я смогу вернуться. Во время моего путешествия в его компании, возможно, я даже смогу сойти на берег.

– Вы задумали опасную вещь, сэр, – нахмурился Макбрайд. – Обычно миссионеры не покидают наши суда. Если вас поймают, никто вас не защитит. Особенно на берегу.

– Я знаю, капитан. – Огромный голландец одарил его почти извиняющейся улыбкой. – Но я миссионер. – Он пожал плечами. – Я уповаю на защиту от… – Он указал на Небеса.

Остальные восприняли его слова в молчании.

– В добрый путь, преподобный, – сказал Рид после некоторой заминки. – Мне будет не хватать вас.

– Я отправлюсь на их судно со своим багажом сегодня же вечером, – сообщил Ван Бускерк, – чтобы не задерживать ваше отплытие утром.

Через четверть часа, повесив на плечо кожаную сумку с немногочисленными пожитками и заранее спустив плетеные корзины за борт, Ван Бускерк приготовился проститься с ними, но перед этим поманил Трейдера и прошел с ним на противоположный конец палубы, где их не могли подслушать.

– Господин Трейдер, – заговорил здоровяк тихим мягким голосом, – вы позволите дать вам один совет?

– Разумеется.

– Я ошиваюсь тут уже много лет. Вы молоды, и вы хороший человек. Я это вижу. Я умоляю вас бросить этот бизнес. Возвращайтесь на родину или хотя бы в Индию, чтобы вести праведную жизнь. Если вы и дальше продолжите заниматься торговлей опиумом, господин Трейдер, то есть опасность потерять свою бессмертную душу. – (Джон не отвечал.) – И вы должны знать еще кое-что. Когда сегодня я болтал с тем мандарином, он поделился новостями, которые подтвердили слухи, долетавшие до меня. – Голландец понизил голос до шепота. – Впереди неприятности. Бо-о-о-ольшие неприятности. – Миссионер медленно кивнул. – Если вы сейчас увязнете в торговле опиумом, то, боюсь, можете разориться. Так что мой совет вам как деловому человеку, пусть даже вас не заботит бессмертие души: хватайте деньги, которые вы тут заработали, и бегите.

– Бежать?

– Да. Спасайтесь бегством.

* * *

На следующее утро Мэйлин испытала новое для себя чувство. Ей велено было развесить во дворе выстиранное белье, и она уже развесила половину. Младший Сын смотрел на нее с любовью. Он только что приобрел щенка и сейчас играл с ним, сидя на скамейке под апельсиновым деревом посреди двора.

Солнце ярко сияло. За стеной справа колыхались на ветру бамбуковые листья. Слева за черепичной крышей виднелись рисовые поля на холме. Из кухни доносился аппетитный запах лепешек, приготовленных на открытом огне.

Но тут Младший Сын увидел, что его жена пошатнулась, словно вот-вот упадет в обморок, и с тревогой вскочил на ноги.

Мэйлин и сама толком не поняла, что с ней. Тошнота накатила так внезапно. Испугав попавшегося по дороге цыпленка, она доплелась до апельсинового дерева и схватилась за ветку, чтобы не упасть.

Как назло, именно в этот момент свекровь решила выплыть во двор.

– Ах ты, негодная девчонка! – закричала она. – Ты почему бросила вешать белье?

Но Мэйлин ничего не могла с собой поделать. Муж даже не успел ее поддержать, как Мэйлин согнулась пополам и ее вырвало. Свекровь подошла и пристально посмотрела на нее, а потом, к удивлению Мэйлин, заговорила с ней ласково:

– Пойдем. – Она отпихнула сына и взяла Мэйлин под локоть. – Быстрее, быстрее. – Она проводила Мэйлин в ее спальню. – Присядь. Тут прохладно.

Мэйлин слышала, как муж спрашивает, что происходит, а его мать довольно резко велит ему заняться делом. Мэйлин села на деревянный стул, размышляя, уж не вытошнит ли ее снова, а тем временем свекровь сбегала на кухню и через пару мгновений вернулась с чашкой имбирного чая.

– Выпей немного прямо сейчас. Чуть позже поешь.

– Простите, – промямлила Мэйлин. – Я не знаю, что со мной такое.

– Не знаешь? – удивилась свекровь. – Это утренняя тошнота. Иве повезло. У нее такого не было, а у меня каждый раз. В этом нет ничего плохого, – приободрила она невестку. – У тебя родится замечательный сын.

На следующий день Мэйлин снова тошнило. И через день тоже. Когда она спросила у свекрови, сколько, по ее мнению, будет продолжаться такое состояние, та ответила уклончиво:

– Может, и не очень долго.

Доказательство того, что в чреве невестки вовсю растет маленькая жизнь, и воспоминания о собственных страданиях от утреннего недомогания сделали свекровь добрее. Она настойчиво отправляла Мэйлин отдыхать всякий раз, когда та чувствовала тошноту, и частенько болтала с ней, как никогда раньше. Естественно, речь шла о будущем ребенке.

– Он родится в год Свиньи, – сообщила свекровь. – Стихия Земли. Земляная Свинья – неплохой год.

Уже в три года Мэйлин могла наизусть перечислить по порядку животных, которые в китайском гороскопе обозначают годы: Дракон, Змея, Лошадь, Коза… Всего их было двенадцать, так что животные повторялись раз в двенадцать лет. Но это еще не все. Полагалось добавить к названию животного еще одну из пяти стихий: Дерево, Огонь, Земля, Металл и Вода. В итоге полный цикл китайского гороскопа с учетом стихий составлял шестьдесят лет.

Все дети знали, что характер зависит от года рождения. Одни тотемные животные хорошие, а другие не очень.

Огненная Лошадь не сулит ничего хорошего. Мужчины, рожденные в год Огненной Лошади, доставляют неприятности своим семьям. Иногда крупные неприятности. Если у вас родилась девочка в год Огненной Лошади, никто не возьмет ее замуж. Китайцы старались вообще не заводить детей в этот год.

Мэйлин имела общее представление о таких сложных вещах, а вот свекровь была экспертом.

– Стихия Земли усиливает Свинью, – объясняла она. – Говорят, рожденные в год Свиньи толстые и ленивые, но не всегда. Те, кто появился на свет в год Земляной Свиньи, трудолюбивы и заботятся о женах.

– Он вырастет обжорой? – спросила Мэйлин.

– Нет, но он будет есть все подряд, – рассмеялась свекровь. – Повезет его жене. Не нужно готовить особо хорошо. Если она ошибется, то он ее простит. Окружающие будут его любить и доверять ему.

– Говорят, те, кто родился в год Земляной Свиньи, не особо смышленые, – с легкой грустью заметила Мэйлин.

– Да тут это особо и не нужно, – возразила свекровь. – У таких людей есть еще одна черта, – продолжила она. – Они боятся, что их поднимут на смех, потому что они глуповатые и доверчивые. Тебе нужно будет всегда его поддерживать, чтобы он ощущал себя счастливым, тогда он будет хорошо работать.

На следующий день Мэйлин осмелилась задать вопрос:

– Матушка, а что, если родится девочка? Какой она вырастет?

Однако свекровь такая возможность не особо интересовала.

– Не волнуйся. Я ходила к гадателю. Сначала ты родишь сыновей. Дочь появится позже.

Мэйлин толком и не понимала, радоваться такой новости или горевать. Но она посмотрела на свою невестку, ставшую уже просто огромной, и ей пришло на ум, что если у Ивы, как и ожидалось, родится мальчик, а у нее девочка, то дружелюбию, которое выказывала ей Матушка, внезапно наступит конец.

Однажды днем неожиданно для Мэйлин ее навестил отец, который обычно не заглядывал к Лунам. Но когда служанка пришла сказать, что он у ворот и хотел бы поговорить с дочерью, свекровь не просто разрешила Мэйлин выйти к нему, но добавила:

– Пригласи его внутрь, если он пожелает.

Отец робко топтался у маленького деревянного мостика в сопровождении парня, которого Мэйлин никогда раньше не видела.

– Это друг Ньо, – объяснил отец. – Привез весточку от него, но мне не передает. Только тебе. – Он отошел назад.

Мэйлин посмотрела на парня: лет двадцать пять, худощавый, красивый. Он улыбался. Но что-то в нем ей не понравилось.

– Ты кто такой? – спросила она.

– Мое прозвище Морской Дракон. Я знакомый твоего братишки. Поскольку я отправился в ваши края, он передал мне на словах послание для тебя. Хочет, чтобы ты знала, что с ним все в порядке.

– Он сейчас в большом городе? В Гуанчжоу?

– Поблизости от Гуанчжоу.

– А чем он занимается?

– Ему хорошо платят. В один прекрасный день он даже, возможно, разбогатеет. – Парень снова улыбнулся. – Передал, что не хочет, чтобы ты называла его братишкой. Теперь зови его Двоюродным Братом из Гуанчжоу.

У Мэйлин упало сердце. Братишка намекает, что стал другим человеком? Он присоединился к триаде?

– Он имеет дело с оружием? – нервно спросила Мэйлин.

– Не волнуйся. Он вооружен кинжалом и саблей. – Морской Дракон неверно истолковал ее вопрос. – И отлично управляется с ножами. – Парень рассмеялся.

– Он работает на суше или в море?

– В море.

Отец снова подошел к ним:

– Нам пора.

Мэйлин кивнула. Она узнала все, что нужно было знать. Ньо стал контрабандистом или пиратом. По сути одно и то же. У нее появилось ужасное чувство, что братишка скоро найдет свою погибель.

* * *

Спасайтесь бегством. Джон мысленно велел себе выкинуть из головы предупреждение миссионера. Нет смысла обдумывать его слова. Нужно просто попасть в Кантон и встретиться с Талли Одстоком, тогда он поймет, что происходит и что ему делать.

Господь свидетель, подумал Трейдер, если я не могу доверять братьям Одсток больше, чем едва знакомому голландскому миссионеру, то мне не следует иметь с ними дела.

Если бы только слова голландца перестали эхом звучать в голове!

Они добрались до залива, по которому можно было попасть в дельту Жемчужной реки.

– Видите эти пики? – Макбрайд указал на далекую скалистую береговую линию, которая еле заметно проступала на горизонте. – Ближайший – остров Гонконг. Там нет ничего, кроме рыбацкой деревушки. Но рядом прекрасная якорная стоянка. Хорошее место, чтобы укрыться от шторма.

Рид присоединился к Трейдеру, и некоторое время они смотрели вдаль на скалы Гонконга.

– По слухам, у Одстоков дела идут хорошо, – заметил американец. – Вы знакомы с их батюшкой?

– Не довелось. Он ушел на покой и вернулся в Англию.

– Говорят, старший Одсток оставил после себя громкую славу. – Рид ухмыльнулся. – Дьявол во плоти, как его называли. Ум острый как игла.

Трейдер нахмурился. Американец пытается осторожно предупредить его касательно Одстоков? Он не был уверен.

– Я знаю Бенджамина, – сказал Трейдер. – Хороший человек.

– А второго брата, который живет в Кантоне?

– Талли Одстока? Мы еще не встречались.

Рид выглядел пораженным до глубины души.

– Я бы предпочел узнать всю подноготную человека, прежде чем стать его партнером.

– Вам кажется, что я слишком поспешил влезть в его дела?

– Большинство людей полагают, что судьба должна им благоволить. – Американец печально кивнул. – Я и сам был таким.

– Думаю, я слушаю внутренний голос. Если что-то кажется правильным… – Джон пожал плечами. – Это все равно что плыть по течению реки жизни.

– Возможно, – согласился Рид. – Но мой опыт показывает, Трейдер, что жизнь скорее напоминает океан. Непредсказуемая. Волны накатывают со всех сторон. Порой выпадают шансы.

– Что ж, видимо, я двигаюсь правильным курсом, – сказал Джон.

Был полдень, когда они миновали Гонконг. Еще несколько часов шхуна пробиралась между с виду дружелюбными островками, разбросанными у входа в залив, пока вечером на горизонте не появился Макао.

Остров Макао разительно отличался от Гонконга. На протяжении веков здесь обитали португальцы, бухта была мелкой, а на крутых склонах в лучах вечернего солнца грелись очаровательные домики, виллы, церкви и крошечные крепости.

Они бросили якорь на рейде Макао. К ним двинулась четырехвесельная шлюпка, и Рид сел в нее, чтобы высадиться на берег.

– Может быть, еще доведется встретиться! – Он пожал руку Трейдеру. – Если нет, то удачи!

Путешествие из Макао в Кантон началось на следующее утро и заняло почти три неторопливых дня. Макбрайд бо́льшую часть времени помалкивал.

В первый день они двинулись вглубь залива. Около полудня Трейдер увидел на горизонте паруса.

– Линдин, – проворчал Макбрайд. – Там разгружаются суда, перевозящие опиум. Подальше от глаз китайского губернатора.

Днем, когда залив начал сужаться, слева показался далекий берег, состоящий из бесконечных илистых отмелей, за которыми возвышались горы. У Трейдера всего лишь разыгралось воображение или они зловеще взирали сверху вниз?

На второй день они увидели впереди несколько мысов.

– Бог[24], – кратко сказал Макбрайд. – Ворота в Китай.

Когда они добрались до Бога, шхуна остановилась у джонки, пришвартованной на некотором расстоянии от берега, откуда на палубу быстро поднялся молодой китайский чиновник, взял плату с Макбрайда и жестом велел двигаться дальше.

Ворота в Китай, безусловно, хорошо охранялись. Они проплыли между двумя огромными фортами по обе стороны реки с глиняными стенами толщиной тридцать футов и впечатляющими рядами пушек, нацеленных на воду. Любой нежелательный корабль в проливе разнесут на куски. Вскоре они подплыли еще к одной паре устрашающих фортов. Могущественная империя, подумал Джон, грандиозная защита.

Канал стал еще у´же. Они измерили глубину лотом.

– Отмели, – буркнул Макбрайд. – Нужно быть осторожнее.

По пути Трейдер видел заливные рисовые поля, деревни с деревянными хижинами, поля с зерновыми, время от времени попадался фруктовый сад или храм с изогнутой крышей. Маленькие джонки с треугольными парусами на бамбуковом каркасе скользили по отмели, словно крылатые насекомые.

Вот он какой, Китай. Пугающий. Живописный. Загадочный. Сампаны подплывали достаточно близко, чтобы Трейдер мог сверху вниз посмотреть на их хозяев – китайцев с косичками, которые бесстрастно пялились на него снизу вверх. Он улыбнулся, даже помахал им, но китайцы не ответили. О чем они думали? Трейдер понятия не имел.

Утром третьего дня они добрались до излучины реки, и Трейдер увидел впереди лес мачт.

– Вампу, – сказал Макбрайд. – Там я вас и оставлю.

– Я думал, вы отвезете меня в Кантон.

– Здесь разгружаются корабли. Отсюда доплывете до Кантона. Доберетесь до темноты.

После того как шхуна преодолела целую сеть островов, пристаней и якорных стоянок, Трейдер обнаружил, что его сейф и чемоданы быстро перегрузили на одну из барж, идущих вверх по течению. На прощание Макбрайд пожал ему руку и мрачно заметил:

– Теперь вы сами по себе, господин Трейдер.

Ему пришлось ждать два часа до отправления баржи. Последние мили вверх по Жемчужной реке показались утомительными. Поскольку Джон не мог общаться с китайцами, управляющими баржей, то остался наедине со своими мыслями.

Как и большинство других транспортных судов, баржа должна была забрать последний урожай чайного сезона – черный чай самого низкого качества – до того, как торговля в Кантоне на летние месяцы приостановится. Возможно, Джон все это себе напридумывал, но ему показалось, что команда вымоталась к концу сезона.

Днем небо нахмурилось. Облака наливались свинцом. Трейдер уже начал задаваться вопросом: доберутся ли они до Кантона до сумерек? Скорее всего, нет, решил он. Но тут, после того как они вышли из очередного изгиба реки, перед ним предстало вытянутое неопрятное скопление плавучих домов, напоминавших плавучие трущобы. В конце этих домов, чуть в стороне, у берега было пришвартовано большое раскрашенное трехпалубное судно. Слуги зажигали фонари вокруг его палуб, и в их свете Трейдер видел ярко накрашенных девушек, посматривающих через борт.

Это, должно быть, китайская «цветочная лодка», плавучий бордель, о котором он столько слышал. Теперь команда ожила. Ему ухмылялись, тыкали пальцем в девушек и жестами объясняли, что они могут подойти поближе. Девушки ободряюще махали, но с вежливой и полной сожаления улыбкой Трейдер покачал головой.

А через несколько минут, когда позади осталась целая стая джонок, показался и пункт назначения.

Изображения и литографии, которые он видел, были точными. Это, вне всякого сомнения, тот самый великолепный порт, который иностранцы называли Кантон. Ему сказали, что западное название ввели в обиход португальские торговцы. Услышав, что китайцы называют провинцию Гуандун, они по ошибке приняли это за название города. Вскоре Гуандун стал Кантоном. К тому времени, когда внешний мир узнал, что город на самом деле называется Гуанчжоу, название Кантон уже прочно укоренилось среди иностранцев.

Кстати, большинство западных путешественников называли Бэйцзин Пекином; англоговорящие произносят не «Москва», а «Москоу», «Мюнхен» по какой-то непонятной причине – как «Мюних». Некоторые упертые британцы со свойственной им напыщенностью упорно именуют французский город Лион «Лайонс».

Что это – высокомерие, невежество, лень? А может, ощущение, что точность в отношении иностранных названий – это слишком муторно, заумно и не так уж необходимо? Скорее всего, и то и другое.

Крепостные стены древнего города тянулись поодаль от реки. Там могли жить только китайцы. Но между стенами и рекой раскинулся великолепный квартал, населенный иностранными торговцами.

Огромное открытое пространство, ничем не застроенное, если не считать пары таможенных будок, простиралось вдоль набережной на четверть мили. За ним виднелась вереница красивых белоснежных зданий в георгианском колониальном стиле, смотревших через площадь на воду. Ко многим были пристроены веранды с элегантными зелеными навесами. Все эти конторы и склады иностранных торговцев служили и жилыми помещениями. Здесь поселились торговцы из разных стран, и перед каждым зданием высился флагшток, на котором хозяева могли поднять свой флаг. Поскольку на латыни этих благородных торговцев называли «факторами», то великолепные кварталы стали именоваться факториями. На берегу Жемчужной реки основали тринадцать таких факторий, среди них Британская, Американская, Голландская, Французская, Шведская, Испанская.

Когда баржа подошла к пристани, Трейдер заметил китайского носильщика, бегущего к одному из больших зданий. И к тому времени, как его багаж оказался на берегу, Трейдер увидел толстяка, суетливо спешащего ему навстречу. Не могло быть никаких сомнений, кто это.

На щеках Талли Одстока горели пурпурные пятна, из-за излишней тучности глаза казались маленькими, седые волосы торчали пучками, вызвав у Трейдера ассоциации с репой.

– Мистер Трейдер? Я Талли Одсток. Рад, что вы в безопасности. Слышал, вы проделали путь вдоль побережья. Удалось ли продать опиум?

– Да, мистер Одсток. Пятьдесят ящиков по шестьсот за каждый.

– Правда? – Талли с удивлением закивал. – Вы отлично справились. Просто отлично! – Он выглядел озабоченным.

Носильщики уже погрузили сейф и ящики на тележку.

Они направились к Британской фактории.

– Говорят, сейчас продажи снизили оборот, – сказал Трейдер.

Талли бросил на него быстрый взгляд:

– Значит, вы не слышали новостей? – Увидев недоумение на лице Трейдера, Одсток добавил: – Да вы и не могли слышать. Все случилось только сегодня утром. Боюсь, дела плохи. – Он вздохнул. – Конечно, все наладится. Не стоит беспокоиться.

– О чем именно вы толкуете? – с подозрением спросил Трейдер.

– Китайцы немного перегнули палку с опиумом. Вот и все. Я расскажу вам за обедом. Мы здесь неплохо питаемся, знаете ли.

Трейдер встал как вкопанный:

– Говорите сейчас. – Он удивился, что проявил такую твердость в разговоре с собеседником старше себя. – Сколько мы потеряем?

– Тяжело сказать. Думаю, довольно много. Обсудим это за обедом.

– Сколько конкретно?!

– Ладно… – Талли надул багровые щеки. – Я полагаю… чисто теоретически… ну… вы понимаете… короче говоря… все.

– Я могу потерять все?!

– Да все уляжется, – заверил Талли. – А сейчас давайте пообедаем.

* * *

Снег на горных перевалах добавил еще неделю к его путешествию, и Шижун боялся, что заставит эмиссара Линя ждать. Поэтому, добравшись наконец до Гуанчжоу, он испытал облегчение, узнав, что высокопоставленный чиновник еще не прибыл.

Шижун решил провести время с пользой. Чего бы Линь ни потребовал от него, чем больше он будет знать о местности, тем лучше.

Найдя временное жилье, он отправился на поиски провожатого и после непродолжительных расспросов нашел подходящего кандидата – кантонского студента, готовящегося к сдаче провинциальных экзаменов на чиновничью должность. Фонг был худым умным молодым человеком, который радовался возможности заработать таким образом немного денег.

За три дня они изучили шумный Старый город, пригороды и зарубежные фактории. Молодой Фонг был весьма хорошо осведомлен и, кроме того, оказался отличным учителем. Под его руководством Шижун продолжал совершенствовать кантонский и вскоре обнаружил, что понимает многое из того, что говорят на улицах. Со своей стороны, Фонг задавал Шижуну вопросы всякий раз, когда они вместе ели, желая узнать, что важный гость думает обо всем увиденном.

– Вам нравится местная еда? – спросил Фонг во время первой совместной трапезы. – Слишком много риса?

– Аромат у блюд очень резкий. И все слишком сладкое, – пожаловался Шижун.

– Кисло-сладкое. Это южнокитайская кухня. Попробуйте курицу. Не так сладко. И рулетики с начинкой.

В конце второго дня, когда они сидели и попивали рисовое вино, Фонг поинтересовался, оправдывает ли Гуанчжоу его ожидания.

– Я знал, что все тут куда-то спешат, – признался Шижун, – но толчея на рынке и на улицах… Пройти невозможно.

– А еще мы все смуглее северян, – широко улыбнулся Фонг, – и печемся только о деньгах. Ведь так вы говорите про нас в Пекине, да? – Шижун не мог отрицать очевидного, и Фонг со смехом воскликнул: – Это правда!

– А что жители Гуанчжоу говорят про нас? – спросил в свою очередь Шижун.

– Выше. Кожа белее.

Фонг, естественно, подбирал слова очень осторожно. Но Шижун раскручивал его, пока молодой кантонец не признался:

– У нас говорят, что северные крестьяне просто сидят на корточках целый день.

Шижун улыбнулся. Крестьяне северных равнин часто сидели вместе таким образом, пока отдыхали от работы.

– Но они по-прежнему собирают урожай, – ответил он.

Особенно его интересовало, что Фонг думает о перевозке опиума. Сначала, зная, какую должность занимает Шижун, Фонг уклонялся от ответа, однако на пятый день, когда он уже в достаточной мере доверял Шижуну, чтобы быть с ним честным, ответил:

– Из Пекина спускают приказы. Устраивают облавы на опиумные курильни. Арестовывают курильщиков. Устраивают чистки в сельской местности. Кучу народу упекли в тюрьму. Но люди все равно хотят опиума. Это пустая трата времени. Даже губернатор так считает. Что бы вы ни предпринимали, а через год все вернется в обычное русло.

Прошла неделя, прежде чем прибыл эмиссар Линь. Он обрадовался, что Шижун уже на месте, и еще больше обрадовался, услышав, что юный помощник не терял времени даром.

– Ваше усердие достойно похвалы. Будете моим секретарем, но еще глазами и ушами.

Линь сразу же поселился в особняке в пригороде, недалеко от иностранных факторий, и сказал Шижуну, что он тоже должен жить там. В первый вечер Линь изложил свой план действий:

– Я прочитал все отчеты из провинции по дороге сюда. В течение следующей недели мы пообщаемся с губернатором провинции, местными чиновниками, торговцами из Гуанчжоу и их слугами, которые расскажут нам больше, чтобы я мог вынести собственный вердикт. Тогда мы сокрушим торговлю опиумом. Как вы думаете, кому нужно нанести первый удар?

Пересказав то, чем поделился Фонг, и то, что видел собственными глазами, Шижун откровенно признался, что, по его мнению, отучить людей от употребления наркотика – задача долгая и тяжелая.

– Я сожгу все их опиумные трубки, – мрачно сказал Линь. – Но вы правы. Единственный способ искоренить эту отраву – перекрыть канал поставки. Итак, молодой господин Цзян, кто наш наипервейший враг?

– Рыжеволосые заморские дьяволы, которые привозят опиум в империю.

– Что нам о них известно?

– Я побывал в их факториях. Похоже, они все разные. Приехали из множества стран. И только у некоторых действительно рыжие волосы.

– Самые страшные преступники приезжают из страны под названием Британия. Такое чувство, что никто толком не знает, где это. А вы знаете?

– Нет, господин эмиссар. Мне разузнать?

– Возможно. Хотя на самом деле не имеет значения, где живут эти ничтожные люди. Однако я узнал, что этой страной правит королева и она прислала сюда какого-то чиновника.

– Да, господин эмиссар. Его зовут Эллиот. Он из благородной семьи. В настоящий момент перебрался в Макао.

– Может, эта королева не знает, что творят пираты из ее страны. Может, ее подчиненный ей не докладывает.

– Может быть, господин эмиссар.

– Я пишу этой королеве письмо. Его переводят на ее родной варварский язык. Когда письмо будет готово, я отдам письмо подданному, чтобы тот передал ей. Я сделаю королеве выговор и дам указания. Если она добродетельная правительница, то, несомненно, прикажет этому Эллиоту казнить пиратов. Хуже всех человек по имени Джардин. Нужно начать с него. – Он сделал паузу, затем испытующе посмотрел на Шижуна. – Но дело даже не в заморских варварах. Для Поднебесной несложно разобраться с несколькими пиратами. Поэтому я снова спрашиваю: кто наш настоящий враг, господин Цзян? Вы знаете?

– Я точно не знаю, господин эмиссар.

– Это наши собственные торговцы в этом городе. Хонги[25], торговые гильдии. Именно их император уполномочил иметь дело с иностранцами. Это предатели, те, кто позволяет варварам продавать опиум, и мы будем с ними жестко расправляться.

Следующие несколько дней были полны забот. Не говоря, что намеревается предпринять, Линь провел множество бесед и собрал доказательства. Шижун работал днем и ночью, делал заметки, писал отчеты и выполнял поручения. Через неделю Линь поручил лично ему небольшую миссию. Нужно было пойти к одному из торговцев-хонгов и побеседовать с ним.

– Ничего не выдавайте ему, – наставлял Линь. – Будьте дружелюбны. Поговорите с ним об иностранных торговцах и их делах. Выясните, что он в действительности думает.

На следующий день Шижун отчитался:

– Во-первых, господин эмиссар, я обнаружил, что он не верит, будто торговле опиумом положат конец. На время прервут, да. Но он считает, что, как только вы сделаете достаточно, чтобы порадовать императора, вы уедете. Потом все вернется к тому, как было раньше. И хотя ему известна ваша репутация честного человека, он явно не верит, что вас нельзя подкупить, как всех остальных.

– Еще что-нибудь?

– Две вещи, господин эмиссар. Его тон предполагал, что они с варварскими торговцами стали добрыми друзьями. Более того, от его слуг я узнал, что он лично в долгу перед одним из варваров по имени Одсток.

– Отличная работа! Император был прав, когда решил не подпускать заморских дьяволов к нашему народу. Тем не менее, пусть даже мы ограничиваем их одним портом и селим за пределами городских стен, они все равно умудряются развратить наших торговцев, которые считаются достойными людьми.

– Это правда.

– Вы сказали, что есть вторая вещь.

– Может быть, это не имеет значения, господин эмиссар. Слуга сказал мне, что этот торговец Одсток со дня на день ожидает прибытия молодого ученого, который будет младшим партнером в его бизнесе. Хотя это кажется странным, – добавил Шижун, – что образованный человек стал торговцем.

– Кто их поймет, этих варваров. Когда он приедет, хочу, чтобы вы с ним познакомились. Может, он знает что-то полезное.

– Как пожелаете, господин эмиссар, – ответил Шижун с поклоном.

– А пока, – сказал Линь с мрачной улыбкой, – думаю, мы готовы. Вечером созовите всех хонгов. – Он быстро кивнул Шижуну. – Мы нанесем удар сегодня же.

* * *

Джон Трейдер в ужасе уставился на Талли Одстока. Они сидели в его маленьком кабинете, выходившем окнами на узкую аллею, тянувшуюся от фасада Британской фактории к Китайскому переулку позади. Две масляные лампы освещали желтоватым светом кожаные кресла, в которых они устроились. В помещении было тепло и душно, но Джону Трейдеру было холодно, как в пустыне Гоби.

– Это случилось прошлым вечером, – объяснил Талли. – Этот новый чинуша Линь созвал всех торговцев-хонгов. Заявил им в лицо, что они преступники и предатели. Затем сказал, что торговцы из факторий должны сдать весь имеющийся опиум, а хонги должны это организовать – они несут ответственность за всю зарубежную торговлю, понимаете ли, – и добавил, что, если они ослушаются, он начнет их казнить. Дал три дня. А пока никому из нас не разрешается покидать Кантон.

– И когда он говорит про весь наш опиум…

– То не ограничивается тем небольшим количеством, которое имеется у нас в факториях. Он имеет в виду весь объем, который мы храним на складах ниже по реке и в заливе, а также грузы на судах, которые все еще прибывают. Он имеет в виду все, что у нас есть. Это огромное количество!

– И тот опиум, который я купил и за который заплатил?

– Разумеется. – Талли сочувственно покивал. – Должен признать, испытание тяжелое. Но когда вы вложились в партнерство, этот ваш вклад тут же превратился в деньги Одстоков, как вы понимаете. – Он просиял. – Конечно, вы будете получать десять процентов от будущей прибыли.

– От какой прибыли? – с горечью спросил Трейдер, и Талли промолчал. – То есть я потерял свои вложения?

– Я бы так не сказал, – ответил Талли. – Осмелюсь предположить, что все уладится.

– Мы сдадим опиум?

– По этому поводу будет собрание. Послезавтра. Вы тоже будете участвовать, разумеется, – добавил Талли, словно это все решало.

В ту ночь Джон Трейдер почти не спал. В квартире Одстоков, на территории Британской фактории, имелись две небольшие спальни: спальня Талли выходила окнами в переулок, а в комнате, где разместили Джона, окон не было. В полночь, лежа в этой душной коробке и слушая храп Талли через стену, Джон протянул руку к медной масляной лампе, все еще слабо горевшей, и повернул вверх фитиль. Затем, взяв листок бумаги, Джон уставился на написанное. Не то чтобы ему это было нужно. Он знал все цифры наизусть.

Общий объем инвестиций. Долг. Причитающиеся проценты. Наличные на руках. Тупо глядя на числа, он еще раз все пересчитал. При скромных расходах он сможет выплатить проценты по своему долгу и прожить год, но не более того. В лучшем случае пятнадцать месяцев.

Братья Одсток не знали об этом долге. Трейдер использовал дополнительные вложения, чтобы договориться о более выгодной сделке в рамках партнерства. При нормальных обстоятельствах это и была бы выгодная сделка. Но сейчас? Ему грозило банкротство.

Зачем он это сделал? Разумеется, чтобы завоевать Агнес. Чтобы быстро разбогатеть. Чтобы доказать ее отцу, что по прошествии некоторого времени он сможет сделать Агнес хозяйкой поместья в Шотландии. Джон знал, что ему это по силам. Ее лицо возникло перед мысленным взором Трейдера. Да. Это возможно. И не только это. Судьба. У него возникла уверенность, которую он не мог объяснить. Так суждено.

Вот почему он оставил безопасную и заурядную Калькутту и пошел ва-банк в Китае, выбрав открытое море, штормы и острые скалы, а в случае неудачи даже смерть, если понадобится, как и многие тысячи авантюристов до него. Он должен был так поступить. Такова его природа. Даже сейчас, на грани разорения, внутренний голос подсказывал: если бы ему дали шанс, он снова поступил бы так же.

Но он глядел на мрачные цифры посреди ночи, и его не покидал страх, а потом он все-таки заснул, но спал урывками в темной клетушке, пока за стеной не зашевелился Талли Одсток, возвещая наступление утра.

– Пора вас со всеми познакомить, – сказал Талли, когда они вышли после завтрака.

Голос его звучал бодро, словно бы никаких поводов для волнений не было.

Джон все еще не понимал, что за человек Талли. Он считал, что Талли – такой же солидный прожженный торговец, как и его брат. Но не слишком ли быстро братья приняли его деньги и заключили с ним соглашение о партнерстве? Если он скрывал размер сторонних заимствований, не были ли Одстоки, в свою очередь, не совсем откровенны с ним касательно состояния их бизнеса?

И когда Талли говорил, что все наладится, пытался он обмануть нового партнера или, что еще хуже, самого себя? Во-первых, Трейдер не сомневался – прямо-таки нутром чуял это, – Талли Одсток напуган.

Но все же больше никого, похоже, случившееся не встревожило. К полудню они побывали в каждой фактории. Он познакомился с французскими и шведскими торговцами, они посетили датчан, испанцев, голландцев. Практически все сошлись во мнении: «Это всего лишь начальное предложение Линя. Мы откажемся. Потом он будет вести переговоры».

– Ему нужно устроить спектакль, чтобы произвести впечатление на императора, получить повышение и переехать в другое место, – заверил их один из голландских торговцев. – Обычные игры китайских чиновников.

Даже это прозвучало обнадеживающе, но когда они пришли в Американскую факторию, то услышали еще более ободряющее мнение.

Уоррену Делано, красивому молодому человеку, с роскошными усами, бакенбардами и дружелюбной улыбкой – однако Джон обратил внимание на стальные глаза, – было всего тридцать, но американец успел уже разбогатеть на торговле опиумом. Делано воплощал все надежды Джона и легко отклонил требование Линя.

– Весь опиум, который у меня есть, взят под реализацию, – заявил Делано. – Я считаю, что не могу распоряжаться чужим товаром. У меня нет на это законного права. Все проще простого!

– Чертовски разумный аргумент! – согласился Талли. – Треть нашего опиума тоже взята под реализацию. Принадлежит торговцам-парсам[26] в Бомбее.

– Ну вот, – произнес Делано.

Когда они ушли, Трейдеру показалось, что его тучный партнер обрел новую уверенность.

– Вернемся этой дорогой, – предложил Талли, ведя Трейдера на Старую Китайскую улицу.

За нарядными фасадами, выходящими на набережную, каждая из факторий тянулась лабиринтом крошечных дворов и лестниц более чем на сотню ярдов к кантонской дороге, известной как улица Тринадцати Факторий и служившей границей между факториями и китайским пригородом. Отсюда через квартал факторий к набережной шли три небольшие улицы: Хог-лейн рядом с Британской факторией, Старая Китайская улица рядом с Американской факторией и Новая Китайская улица, которая разграничивала Испанскую и Датскую фактории. И хотя они находились в пределах квартала факторий, эти улицы были заполнены китайскими лавочками, в которых продавались деликатесы и различные товары для дома, какие только мог, по мнению хозяев этих лавочек, захотеть купить заморский дьявол.

Когда они прошли мимо лавочек и оказались на улице Тринадцати Факторий, Талли презрительно ткнул большим пальцем влево, в сторону красивого старинного китайского особняка неподалеку:

– Вот где обосновался эмиссар Линь. – Он фыркнул. – Видать, думает, что может следить за нами оттуда.

После короткой прогулки по оживленной улице они свернули направо на Хог-лейн. Талли указал на дверь:

– Это наша больница на случай, если захвораете. Там работает отличный доктор, американский миссионер. Его зовут Паркер. Хороший парень. – Он кивнул. – Ну вот и все, что вам нужно. Пора на ланч, как мне кажется.

Британскую факторию построила в XVIII веке Ост-Индская компания. Просторная столовая располагалась в передней части верхнего этажа между библиотекой и бильярдной. Окна столовой выходили на обнесенный стеной английский сад, простирающийся почти до набережной. Картины маслом на стенах, красивые стулья и взвод вышколенных официантов – все, чтобы воссоздать комфорт и стабильность лондонского клуба.

Не все английские торговцы проживали на территории фактории, какой бы большой она ни была. Многие селились в других факториях, но Британская фактория служила им клубом, и в тот день на ланч собралось больше дюжины мужчин. Джардин, величайший торговец опиумом из всех, не так давно отплыл в Англию, и председательствовал его партнер Мэтисон. Присутствовали торговцы помельче, и один из них, парень по фамилии Дент, показался Трейдеру вылитым пиратом, особенно на контрасте, поскольку один из племянников Джардина привел с собой в высшей степени респектабельного доктора Паркера.

Но все они, миссионеры или пираты, казались добродушными и готовыми дать хороший совет. Мэтисон велел Трейдеру сесть рядом с ним. Его лицо в обрамлении ухоженных бакенбард, похожих на подставки для книг, имело приятное, довольно умное выражение, и он скорее напоминал продавца книг, чем безжалостного торговца опиумом, как подумалось Трейдеру.

– Секрет комфортной жизни здесь, Трейдер, – сердечно начал Мэтисон, – в том, чтобы обзавестись первоклассным компрадором. Именно ваш хонг имеет дело с местными жителями, находит вам хороших китайских слуг, продукты питания и все, что вы пожелаете. У нас есть отличный человек.

– Слуги все местные?

– Почти. Они не доставляют хлопот. Кантонцы – практичные люди.

– Стоит ли мне выучить китайский?

– Я бы не советовал, – предостерег Мэтисон. – Властям это не нравится. Они не хотят, чтобы мы сближались с их подданными. Я уверен, вы в курсе, здесь все говорят на пиджине и все его понимают: хонги, слуги, простой народ на набережной. Вы быстро научитесь. – Он повернулся к американцу. – Доктор Паркер, разумеется, говорит по-китайски, но это другое.

Американец был невысоким гладковыбритым очкариком лет тридцати.

– Понимаете ли, местные, включая чиновников, обращаются ко мне за лечением, – объяснил миссионер с улыбкой. – Им хочется удостовериться, что мы понимаем друг друга, пока я не начал кромсать их на куски.

– Я слышал, китайцы очень гордятся своей традиционной медициной, – сказал Трейдер.

– Да. Иглоукалывание и лечение травами часто срабатывают. Но в вопросах хирургии мы их значительно опередили. Они это знают и приходят к нам.

– То есть у них сплошь знахари-шарлатаны, – твердо заявил Трейдер.

– Нам не стоит задирать нос слишком сильно, – благоразумно заметил Паркер. – Не забывайте, сэр, не так давно хирургические манипуляции в Лондоне проводили цирюльники.

Вспомнив, как Ван Бускерк разбрасывал брошюры китайским контрабандистам, Трейдер спросил Паркера, удалось ли тому обратить кого-нибудь в Кантоне.

– Пока нет, – признался Паркер. – Но надеюсь, что однажды я заслужу достаточно уважения как врач, чтобы они прониклись уважением и к моей вере. Нужно просто набраться терпения, вот и все.

– Испытание веры, – хмыкнул Талли Одсток.

– Можно и так сказать, – спокойно произнес Паркер, а потом одарил Трейдера добрым взглядом. – Мистер Одсток сказал, что вы получили степень в Оксфорде. Впечатляюще.

– Да, – заколебавшись всего на мгновение, ответил Джон Трейдер.

Он знал – постарался выяснить заранее, – что и Мэтисон, и Джардин получили степени в Эдинбурге. Джардин был дипломированным медиком. Но для купца или простого горожанина иметь высшее образование весьма необычно, а в армии и на флоте так и просто неслыханно. К интеллектуалам относились с подозрением.

Однако был способ отучиться в Оксфорде и при этом доказать внешнему миру, что ты порядочный человек – получить диплом, но без отличия.

Умные, прилежные студенты получали дипломы с отличием. Хорошие парни без интеллектуальных претензий могли выбрать гораздо менее строгий экзамен, хорошо провести время и получить простой диплом. Это означало, что они обучались в этом заведении, научились читать и писать, а еще выпивать, как джентльмен. Один знакомый Джона поклялся, что провел три года в Оксфорде, не открыв ни единой книги.

– Мой опекун хотел, чтобы я поступил в Оксфорд, – сказал Джон. – Полагаю, я кое-чему научился, но, знаете ли, диплом у меня без отличия.

На самом деле Трейдер наврал. Он получил диплом с отличием, но счел более разумным сказать новым знакомым в Калькутте, что диплом у него самый обычный, и твердо придерживался этой версии.

Во время трапезы обсуждались также угрозы со стороны эмиссара. Талли передал слова Делано, и все их восприняли положительно. Присутствующие согласились с выжидательной тактикой. Дент стукнул кулаком по столу и заявил: если эмиссар и дальше будет чинить им препоны, то надо собраться всем вместе, схватить этого проклятого чинушу и швырнуть в реку. Трейдер, как новоприбывший, просто слушал, не высказывая собственного мнения.

Пока он молча наблюдал за горсткой торговцев, которым грозили колоссальные потери. Эта группка незащищенных людей торчала на крошечной полоске земли, в то время как вокруг них раскинулась многомиллионная империя, способная сокрушить их за минуту. Трейдер не мог не восхищаться ими. Да, они высокомерны, пренебрегают моральными принципами, но Трейдеру они показались британцами до мозга костей именно потому, что сейчас хладнокровно заседали в собственном клубе.

Однако, когда подали десерт, Трейдер все-таки осмелился задать вопрос.

– Я кое-чего не понимаю, – признался он Мэтисону. – В Индии интересы нашей торговли защищает армия Ост-Индской компании. А здесь, в Китае, у нас нет никаких военных сил, хотя есть представитель британского правительства, которого именуют суперинтендантом. Итак, мой вопрос: если британская торговля находится под угрозой, как и средства к существованию британских торговцев, что намерен предпринять в этой связи суперинтендант?

– Эллиот?! – воскликнул Талли Одсток и фыркнул. – Да ничего. Бесполезный малый. Ничего он не предпримет.

Его слова вызвали шепот одобрения.

– Капитан Эллиот, как вы видите, не пользуется особой популярностью, – спокойно ответил Мэтисон. – Он недавно уехал в Макао, но, без сомнения, скоро вернется.

– А почему его недолюбливают? – спросил Трейдер.

– Отчасти, думаю, потому, что он аристократ, – сказал Мэтисон. – Двое его кузенов – лорды, один занимает пост генерал-губернатора Индии, другой состоит в кабинете министров. По крайней мере один член его семьи – адмирал. Мы, торговцы, не чувствуем, что он испытывает к нам приязнь. И ему определенно не нравится торговля опиумом. Фактически он не одобряет ее и, следовательно, не одобряет нас всех.

– Почему бы тогда этому чертову парню не пойти работать на императора Китая? – перебил Талли.

– Разумеется, Эллиот обязан защищать наши интересы, – продолжил Мэтисон, – поскольку импорт чая очень важен для британского правительства. То же самое и с хлопком, который мы продаем Китаю, хотя, несмотря на все усердие владельцев фабрик в Англии, смею заверить, китайский рынок никогда не освоит столько хлопка, чтобы оплатить весь чай, который нам нужно купить.

– Сейчас все хорошо, Мэтисон, – начал Талли Одсток, – но, если ситуация ухудшится, а все идет именно к этому, мне хочется, чтобы человек, которому я могу доверять, прикрывал тылы, а не переметнулся практически на сторону Китая. Что до его высоких моральных принципов, то, как только человек начинает строить из себя святошу, никогда не знаешь, что он выкинет дальше. Мы можем все потерять.

– Нужно сохранять хладнокровие, – произнес Мэтисон.

– Я сохраняю, – горячо заверил Талли.

– Но вы ошибаетесь, считая, что Эллиот сочувственно относится к Китаю, – продолжил Мэтисон. – На самом деле я бы даже сказал, что все наоборот.

– С чего вдруг такие выводы?

– Я внимательно приглядывался к Эллиоту. Он аристократ, империалист, возможно, дипломат. А теперь посмотрим на Китай. Надменная империя, которая считает себя выше всех остальных. Если мы отправим посольство в Китай, императорский двор решит, что мы хотим отдать дань уважения. Они ожидают, что посол будет императору в ноги кланяться. Торговцам вроде нас наплевать, пока мы можем торговать. Но для Эллиота это невыносимо – оскорбление британской короны и его достоинства. Он озабочен собственным статусом.

– Нет торговли – нет денег. Нет денег – нет статуса. – сварливо процедил Талли.

– Согласен. Но даже в том, что касается торговли, Эллиот Китаю не друг. Почему? Китай не позволит нам торговать так, как мы торгуем с другими странами. Во всей этой огромной империи нам разрешено заниматься торговлей только в Кантоне, но при этом даже запрещено жить в городе. Если бы у нас был свободный доступ в города Китая, чтобы предлагать наши товары, – кто знает? – нам, возможно, даже не пришлось бы ввозить опиум. По крайней мере, так мог бы возразить Эллиот. Короче говоря, он ненавидит статус-кво. До тех пор пока император не признает Британскую империю как равную и не начнет нормально торговать и общаться с другими странами, Эллиот будет решительно противостоять ему.

– Язык у вас подвешен что надо, – неохотно протянул Одсток и повернулся к Трейдеру. – Вы вот выпускник Оксфорда. Я надеюсь, вы станете достойным соперником Мэтисону в словесных баталиях.

Трейдер не успел ответить на это предложение, как разговор прервал слуга, который вошел в столовую и объявил:

– Мистер Чжоу просит мистера Одстока зайти к нему. И захватить с собой мистера Трейдера. Это срочно.

– Что за черт!.. – Одсток оглядел присутствующих с удивлением, а потом обратился к Трейдеру: – Чжоу – хонг. Китайский торговец, с которым я в основном имею дело. – Он посмотрел на слугу. – А зачем?

– Приказ эмиссара Линя.

– И меня вызывают? – в ужасе переспросил Джон, и слуга кивнул.

– Очень странно! – воскликнул Мэтисон; он выглядел немного встревоженным, а после паузы сказал: – Что ж, полагаю, вам лучше пойти.

Пока Трейдер шел по Хог-лейн вместе со слугой господина Чжоу и Талли Одстоком, его партнер старался говорить совершенно спокойно.

– Я зову его Джокером, – пояснил он. – Видите ли, его имя звучит похоже на Джо. Он не возражает.

Они были на полпути по Хог-лейн, когда Талли остановился у прилавка и купил пару миндальных печений. Отдав одно Трейдеру, он тут же, у прилавка, начал медленно жевать свое.

– Господин Чжоу просил прийти побыстрее! – взволнованно вскричал слуга, но Талли пропустил его слова мимо ушей.

– Никогда не торопитесь. Никогда не выглядите встревоженным, – сказал Талли Трейдеру, который понял намек и захрустел миндальным печеньем, прежде чем сдвинуться с места. – Кстати, – продолжил Талли, – мы побеседуем, и через некоторое время нам подадут чай. Предполагается, что, выпив чая, вы откланяетесь. Тут так положено.

– Я должен знать что-то еще? – спросил Джон.

– Сейчас Джокер должен нам кучу денег. Но не беспокойтесь. Джокер – честный малый. Мы знакомы много лет. Он заплатит. – Талли кивнул. – На самом деле я не виделся с ним около недели. Интересно, что он думает обо всей этой чепухе, что городит Линь.

Дорога до дома господина Чжоу заняла всего пять минут. Особняк был впечатляющим, с внутренним двором, пристройками и красивым садом позади. Хозяин принимал их в изысканно обставленной комнате, увешанной красными фонарями.

– Добрый день, Джокер, – поздоровался Талли. – Давно не виделись.

– Шесть дней, – ответил хонг.

Пока Джон Трейдер пялился на господина Чжоу, ему показалось, что его партнер выбрал этому китайцу самое неподходящее прозвище.

Хозяин с достоинством восседал на стуле, похожем на трон. Его голова была вытянутой формы, лицо длинное и очень худое, как у скелета. Поверх богато расшитого халата он надел черную шелковую куртку с широкими рукавами. На шее болтались длинные янтарные бусы в два ряда, свисавшие аж до пояса. Джону господин Чжоу скорее напомнил императора, чем придворного шута-джокера.

– Это господин Трейдер, – сказал Талли. – Учился в Оксфорде.

Господин Чжоу ответил легким кивком и улыбнулся.

– Как поживаете, господин Чжоу? – вежливо поинтересовался Джон.

– Вы умеете говорить по-китайски?

– Пока нет.

Ответ не произвел на китайца особого впечатления.

– Джокер, чего хочет от нас эмиссар Линь?

– Он хочет весь опиум, – ответил хонг.

– А зачем?

– В противном случае он потеряет лицо.

– Ничего не получится, – твердо сказал Талли и внимательно посмотрел на Джокера.

Внезапно в глазах торговца блеснул настоящий страх.

– Джокер напуган, – пробормотал Талли Трейдеру, а потом снова обратился к китайцу: – А зачем Линь вызвал Трейдера?

Но прежде чем Джокер успел ответить, раздались чьи-то голоса, а спустя мгновение слуга ввел в комнату двоих.

* * *

Цзян Шижун посмотрел на троих мужчин. Чжоу он уже знал. Кто из оставшихся двоих Одсток, тоже очевидно. Значит, темноволосый молодой человек, должно быть, и есть тот ученый.

Ему было интересно поговорить с Трейдером, но не хотелось общаться через Чжоу, которому он не доверял, поэтому Шижун привел своего переводчика. Чтобы быть точным, переводчик прибыл вместе с эмиссаром Линем – любопытный, маленький, худощавый человечек неопределенного возраста. Он утверждал, что ему сорок, но с таким же успехом ему могло быть и пятьдесят. На нос переводчик нацепил поцарапанные круглые очки с очень толстыми линзами, хотя Шижун не заметил, чтобы они как-то увеличивали глаза. Переводчик утверждал, что говорит и пишет по-английски на одинаково продвинутом уровне, так как сначала учился в семье миссионера в Макао, а затем совершенствовал знания во время пребывания в Сингапуре. Благодаря этому он был известен в широких кругах под прозвищем господин Сингапур.

Как только господин Чжоу всех представил, то добавил, обращаясь к Шижуну, что Одсток только что спрашивал, какие цели преследует эмиссар в Гуанчжоу.

Шижун вежливо поклонился и обратился к господину Сингапуру:

– Скажи этому варвару, что эмиссар Линь прибыл сюда, чтобы положить конец торговле опиумом. – Он наблюдал, как переводчик без особых усилий передал его недвусмысленное сообщение. Он заметил, что Одсток выглядит циничным и взбешенным, а вот юный Трейдер помрачнел. – С преступниками, которые будут продолжать нелегальную торговлю, мы будем жестоко бороться, – продолжил он. – Некоторых, включая господина Чжоу, могут казнить.

Господин Чжоу совсем приуныл. Дальше Одсток что-то сказал, а господин Сингапур перевел:

– Толстый варвар спрашивает, хочет ли Поднебесная продавать чай.

– Поднебесной нет необходимости торговать чем бы то ни было, – ответил Шижун, – но те товары, которые мы поставляем, полезны для здоровья, например чай или корень ревеня, без которого вы умрете. – Он заметил, что оба варвара выглядят удивленными. Очевидно, они пока не осознали, что Шижун в курсе, что их жизнь зависит от поставок ревеня. – Мы разрешим торговцам-варварам приобретать эти товары за серебро, – твердо завершил Шижун. – У меня все.

Одсток и Чжоу молчали. Шижун обратил свое внимание на Трейдера.

– Спроси у него, если он ученый, то почему стал пиратом, – велел он господину Сингапуру.

– Он говорит, что он не пират, а торговец.

– Хорошо, если он ученый, то зачем стал торговцем, представителем самого низшего класса.

– Говорит, что торговцы вовсе не низший класс. По крайней мере, у него в стране.

Шижуну показалось, что молодой варвар отвечал на его вопрос с жаром, даже вызывающе, как будто его страна ровня Поднебесной. И это учитывая, что он и его приятель-варвар заняты тем, что травят людей ради наживы.

– Мы считаем, – твердо сказал Шижун, – что быть крестьянином и честно возделывать землю – нравственное занятие. Торговец, который присваивает себе чужой труд и перепродает ради выгоды, явно обладает более низкими моральными принципами и заслуживает презрения. Скажи ему это.

Господин Сингапур, похоже, затруднялся это перевести, но в итоге справился. Трейдер промолчал. Шижун снова перешел в атаку:

– В любом случае его заявление, что он не пират, не соответствует действительности. Если бы он был честным человеком, то зачем нарушать закон и продавать опиум контрабандистам?

– Он говорит, что не подчиняется китайскому законодательству.

– Ему придется уважать законы Поднебесной, поскольку он здесь находится, а еще потому, что наши законы справедливы и мудры.

Пока господин Сингапур пытался передать его мысли, Шижун задумался. Такое впечатление, что ответы Трейдера не соответствуют его статусу.

– А он и правда ученый? – скептически поинтересовался Шижун.

– Говорит, что учился в Университете Оксфорда.

– Я не знаю, что это. Спроси у него, где его страна и насколько она велика.

– Он говорит, что это остров, расположенный далеко-далеко на западе, но владеет империей больше, чем Поднебесная.

Шижун почувствовал укол разочарования. Очевидно, этот юноша не только высокомерный, но еще и лжец. Наверное, разговор с ним – пустая трата времени. Но он с бесстрастным лицом продолжал расспрашивать:

– Правда ли, что вашим королевством управляет женщина?

– Он говорит, что почти всегда были короли-мужчины, но с недавних пор страной управляет молодая королева.

– Она порядочная женщина или безнравственная?

– Он говорит, что королеву зовут Виктория и она человек высочайших моральных принципов.

– Тогда почему она позволяет торговцам продавать опиум?

– Их королева не считает опиум чем-то плохим. Она и сама его принимает. Опиум полезен для здоровья, а вреден только в случае чрезмерного употребления.

– В том-то все и дело! – воскликнул Шижун. – Его принимают в избыточных количествах. Сначала люди покуривают понемногу, а потом им хочется больше и больше, и вот они уже не в состоянии остановиться. Тратят на опиум все свои деньги. Не могут работать. Превращаются в слабые тени, а в итоге умирают. Миллионы жителей Поднебесной пострадали от этой отравы. Как он может говорить, что опиум полезен?

– Он говорит, что каждый сам в ответе за свои действия.

– Хороший правитель должен защищать свой народ. Он отвечает за подданных, как отец за сына. Он что-нибудь слышал о Конфуции?

– Говорит, что слышал.

Значит, варвар не совсем уж невежествен.

– Тогда он знает, что все люди должны подчиняться: сын подчиняется отцу, отец подчиняется императору. Если император правит мудро и справедливо, это распространяется на всех его подданных. Когда нарушается цепочка надлежащего поведения, наступают зло и хаос. В Поднебесной живут миллионы людей. Но все они сплочены в своем послушании ради служения императору, справедливость которого проистекает из Небесного Мандата. Так что не вам или какому-то варварскому правителю судить, что правильно, а что нет, а императору. Больше говорить не о чем.

Шижун заметил, что у господина Сингапура ушло довольно много времени, чтобы перевести этот пассаж Трейдеру. Но он был терпелив. Пока этот варвар, ученый он или нет, не поймет основные принципы морали, у них нет основания для дальнейших разговоров.

– Он говорит, что его королева тоже помазана Небом, – наконец заявил господин Сингапур.

– В таком случае, – торжествующе изрек Шижун, – я покажу ему письмо. – Он вытащил документ и протянул Трейдеру. – Можешь объяснить, что это черновик послания, которое эмиссар Линь намерен отправить его королеве, и ты перевел написанное на его родной язык.

Он с удовлетворением наблюдал, как Трейдер взял письмо и принялся читать.

Это было хорошее письмо. Составлено в типичном для чиновника духе. Разумное. Вежливое. В нем отмечалось, что торговля между их странами на протяжении веков велась в мире и согласии. Но в последнее время торговля опиумом приобрела огромные и разрушительные масштабы. В письме со всем почтением предполагалось, что Путь, определенный Небом, одинаков для всех стран, и эмиссар уверен, что королева Виктория отнеслась бы к ввозу яда в свое королевство точно так же, как относится император. Он знал, что опиум поступал только из определенных земель, находящихся под ее властью, и что она лично не руководила этими продажами. Линь объяснял, что торговлю нужно немедленно пресечь, и просил ее запретить торговцам продолжать привозить опиум. Письмо заканчивалось завуалированным предупреждением, что сам император и Небо презрят ее правление в случае, если она не выполнит моральный долг, но если же королева послушается и сделает так, как просит император, то, без сомнения, на нее снизойдет благословение.

В самом деле, в письме не было ничего плохого, за исключением отвратительного перевода господина Сингапура, из-за чего Трейдер постоянно хмурился, пытаясь вычленить смысл.

Через некоторое время Трейдер протянул письмо обратно.

– Как ученый, вы оцените письмо, – сказал Шижун.

– Он говорит, оно очень интересное, – сообщил господин Сингапур.

– Надеюсь, ваша королева тут же положит конец торговле, – продолжил Шижун.

– Я не могу говорить за ее величество, она сама принимает решения, – осторожно заметил Трейдер.

Им подали чай. Обстановка была напряженной. Шижун передал сообщение, которое хотел передать Линь, и поскольку Трейдер, как оказалось, не ахти какой ученый, у него не узнать ничего очень полезного.

Вглядываясь в лицо темноволосого молодого человека, Шижун подумал, что на нем лежит печать легкой грусти. Может быть, осталась еще в нем благопристойность? У Шижуна не было желания заводить дружбу с этим незнакомцем-варваром, но ему стало любопытно, а потому неожиданно для самого себя он сказал:

– Мой отец – хороший человек. Каждый день я думаю: как бы он хотел, чтобы я себя вел, и веду себя именно так. Хотел бы ваш отец, чтобы вы занялись торговлей опиумом?

Когда господин Сингапур перевел, Трейдер склонил голову, словно бы глубоко задумавшись, а потом тихо ответил:

– Вам повезло. Я потерял обоих родителей еще в детстве. Меня воспитывал престарелый родственник. Он был моим опекуном.

– Он был хорошим человеком?

– Он не уверен, – перевел господин Сингапур. – Он не знает.

– Думаю, – мягко заметил Шижун, – вы сами понимаете, что не стоит торговать опиумом, и это вас беспокоит.

Джон Трейдер не ответил. После окончания чайной церемонии пришло время им с Одстоком покинуть дом господина Чжоу.

– Знаете, это все чушь собачья, – заметил в тот вечер Талли Одсток в разговоре с Трейдером; они сидели в обнесенном стеной саду перед Британской факторией. – Увидите, что будет завтра, когда начнутся настоящие переговоры.

– Я не уверен, – ответил Трейдер. – Думаю, намерения Линя серьезны.

– Завтра его ждет полный провал, – заявил Одсток. – Что же до этого глупого письма королеве…

– Возможно, по-китайски оно звучало нормально, – заметил Трейдер. – В конце я даже начал улавливать смысл. Но перевод настолько искажен, что получилась какая-то тарабарщина. Этот господин Сингапур – настоящий шарлатан.

– Вот оно что… – Талли проницательно посмотрел на Трейдера. – Когда этот молодой мандарин понес всю эту ерунду о том, что у вас проблемы… Ну и наглец, подумал я.

– Точно, – поддакнул Джон.

– В конце концов, все они язычники. – Талли вынул сигару, отрезал кончик, зажег, медленно затянулся, откинувшись на спинку скамьи, посмотрел на вечернее небо и выдохнул дым в сторону подрагивающих ранних звезд. – Знаете, чем я буду заниматься через пару лет, когда отойду от дел и вернусь в Англию? Женюсь. – Он кивнул и снова затянулся сигарой. – Найду хорошую жену. Начну ходить в церковь. Что-то в этом роде.

– Что-нибудь еще? – лениво поинтересовался Трейдер.

– Я собираюсь основать приют для сирот. Всегда хотел это сделать.

– Звучит очень достойно.

– Человек при деньгах может сделать много добрых дел. – Талли снова выдохнул, после чего мудро добавил: – Разумеется, сначала требуется разбогатеть.

– Истинно так!

– Думаю, я отправлюсь на боковую. А вы?

– Пока не устал.

– Тогда спокойной ночи. – Талли поднялся с сигарой в руке. – Утром увидите, что я был прав.

Джон сидел в обнесенном стеной саду. Небо темнело, звезды напротив становились все ярче. Через некоторое время он встал, чтобы размяться, но здесь было слишком тесно, и Джон вышел на большую открытую набережную.

Пристань была пуста, хотя во многих джонках горели фонари. Он прошел мимо Американской фактории до конца набережной и присел на железный швартовый кнехт, глядя на темную воду. Пока Трейдер размышлял о событиях прошедшего дня, вся правда об опиуме обрушилась с ужасной, холодной ясностью.

Все они здесь слишком долго, эти торговцы. Они не могли поверить, будто что-то пойдет не так, как раньше. Поэтому, конечно, решили, что Линь блефует.

Но они ошибались. Чем больше Трейдер думал о молодом чиновнике, с которым имел беседу, тем сильнее росла уверенность, что Цзян Шижун, его начальник Линь и сам император действительно настроены серьезно. Это вопрос морали. На их стороне Небесный Мандат и сотни тысяч солдат, которых можно призвать. Без сомнения, они положат конец торговле опиумом.

Бог знает, внезапно подумал он, если бы письмо Линя перевели на нормальный английский и передали ее величеству, возможно, королева Виктория согласилась бы с его доводами. Эллиот, ее представитель здесь, уже это сделал. Джон вложил свои деньги в опиум и теперь – он не сомневался – потеряет все.

Почему он так поступил? Ради любви? Из-за собственных амбиций? Сейчас уже не имело значения. Слишком поздно. Он обхватил голову руками и раскачивался из стороны в сторону.

– Они обманывают себя. Одсток и остальные. Все кончено, – бормотал он. – Что я натворил? Господи! Что же я натворил?!

* * *

Шижун с радостью рассказал эмиссару, как на его глазах Трейдер прочел письмо и оно впечатлило варварского ученого.

– В некоторые моменты он выглядел будто громом пораженный, – доложил он.

– Давайте надеяться, что этот разговор сослужит добрую службу, – сказал Линь.

Увы! На следующее утро около сорока иностранных торговцев встретились и почти сразу постановили, что прямо сейчас не намерены сдавать опиум и им нужна почти неделя, чтобы все обдумать.

Впервые Шижун видел, чтобы эмиссар злился.

– Скажите им, что я требую сдать опиум незамедлительно, – прошипел Линь, обращаясь к Шижуну. – Возьмите с собой господина Сингапура. Убедитесь, что они понимают, что, если ослушаются, им грозят серьезные последствия. Отправляйтесь прямо сейчас!

Доставив сообщение в фактории, Шижун прождал несколько часов, прежде чем смог вернуться с ответом.

– Господин эмиссар, они предлагают тысячу ящиков, но не больше.

Лицо эмиссара окаменело. Шижун подумал, уж не начнет ли он казнить виновных прямо сейчас. Линь прочел его мысли:

– Убить варваров просто, но это ниже достоинства Поднебесной. Можно изгнать их, однако император не хочет положить конец всей торговле, ведь в некоторых случаях это выгодно его народу. Император хочет, чтобы варвары признали свое преступление и то, что претензии Поднебесной обоснованны. Понимаете?

– Да, господин эмиссар.

– Отлично. Они не принимают нас всерьез. Нам нужно это исправить. – Линь кивнул. – Вызовите пару варваров, допросите их и, если они не согласятся сотрудничать, арестуйте. Это должно возыметь эффект.

– Вы говорите о каких-то конкретных варварах?

– Есть один особо наглый англичанин. Почти в каждом отчете на него жалуются. Его фамилия Дент. Но мне нужен еще кто-нибудь.

– Как насчет Одстока, того торговца постарше, с которым я встречался вчера? – предложил Шижун. – Мы знаем, что он подкупил хонга Чжоу. Он не выказывал признаков раскаяния, но мне он не показался храбрецом. Если он испугается, то может сдать опиум. Если один торговец уступит, возможно, они все уступят.

– Хорошо, – сказал Линь. – Приведите мне завтра Дента и Одстока.

* * *

На следующее утро Трейдер направлялся на набережную размяться, когда заметил толпу мужчин, поспешно пятившихся по Хог-лейн. Через мгновение он увидел, что их оттесняют китайские солдаты в синих куртках и конических шляпах, с копьями в руках. Они заполнили подход к переулку рядом с Британской факторией, но дальше не продвинулись. А на набережной китайские солдаты перегородили и две другие улицы, заблокировав выход к факториям и самой набережной.

Он рассказал Талли о происходящем, и Талли как раз натягивал сюртук, чтобы выйти и взглянуть своими глазами, когда на лестнице раздался топот. Шижун в сопровождении двух солдат с обнаженными мечами показался в узком дверном проеме, а мимо него проскользнул один из слуг фактории, чтобы передать распоряжение:

– Эмиссар Линь просит доставить к нему господина Одстока.

Одсток с достоинством встал и вежливо поклонился Шижуну, который ответил на поклон с такой же учтивостью. Если Талли и чувствовал страх, то хорошо его скрывал. Он повернулся к Трейдеру:

– Полагаю, мне лучше пойти с ними. – Он пожал плечами. – Вы можете остаться и держать оборону, пока я не вернусь.

– Вы собираетесь бросить меня здесь? – в ужасе пролепетал Трейдер.

Талли, вероятно, ушел бы, но тут на лестнице снова раздался яростный топот, после чего мимо солдат со злостью протиснулся Мэтисон.

– Не вздумайте идти, Одсток! – крикнул он. – Они только что забрали еще и Дента.

– И он не сопротивлялся? – спросил Талли.

– Если быть точным, он сказал, что ему на… короче, наплевать и он будет рад высказать императору Китая все, что о нем думает.

– Очень похоже на Дента.

– Однако я убедил его никуда не ходить, а то, не ровен час, и не вернется.

Трейдер посмотрел на Шижуна, бесстрастно стоявшего в дверях, а потом перевел взгляд на Мэтисона:

– Вы думаете, они бы…

– Маловероятно, – сказал Мэтисон. – Но как только Дент окажется под стражей, в этом нельзя быть уверенным. И Бог знает, отпустят ли его и когда. В любом случае лучше нам держаться вместе. Мы не хотим, чтобы Линь обрабатывал нас поодиночке. – Он повернулся к Талли. – Не ходите.

– Ладно, – согласился Талли и повернулся к Шижуну. – Я отказываюсь.

После того как Шижун и его люди удалились, Мэтисон одарил Трейдера ободряющей улыбкой:

– Они могли бы увести Дента и Одстока силой. Хороший знак!

Но Трейдера его слова до конца не убедили.

Между тем китайские солдаты остались на улицах, отрезав путь к факториям.

На следующее утро солдаты никуда не делись. Прогулявшись вдоль набережной, Талли и Трейдер вошли в библиотеку Британской фактории, где собрались человек двенадцать их соотечественников во главе с Мэтисоном. Талли уселся в глубокое кожаное кресло.

– Хотите что-нибудь почитать? – спросил Трейдер.

– Определенно, нет.

Трейдер подошел к полкам. Кто-то оставил там «Записки Пиквикского клуба» Диккенса. Поскольку книгу опубликовали всего пару лет назад, Трейдер предположил, что кто-то читал ее по дороге из Англии и любезно преподнес в дар библиотеке по приезде. Возможно, восхитительная комедия на время отвлечет его от забот. Она и правда отвлекла минут на двадцать, пока один из мужчин, глядя в окно, не воскликнул:

– Господи, только взгляните на это!

И через мгновение все уже толпились у окна, глядя на открытую площадку внизу.

Там двигалась печальная маленькая процессия. Шестеро китайских солдат вели троих торговцев-хонгов. Все они были важными шишками, но никто не способен сохранять достойный вид с железным ошейником на шее, к которому крепилась цепь. Одним из хонгов был Джокер, чье лицо выражало страдание. Посреди открытого пространства процессия развернулась лицом к Британской фактории и остановилась. У командира в руке был бамбуковый жезл. Он стукнул Джокера по ногам сзади, отчего пожилой китаец вскрикнул и упал на колени. Двоих других бить не пришлось, они поняли намек и сами бухнулись на колени. Затем солдаты набросили цепи на плечи троих мужчин, чтобы им было тяжелее. Согнувшись так, будто готовились к коутоу, трое торговцев стояли на коленях под палящими лучами солнца, а солдаты молча наблюдали за ними. Никто не двигался.

– Они собираются их казнить? – ужаснулся Трейдер.

– Нет, всего лишь пытаются нас напугать, – ответил кто-то.

– Чушь собачья! – фыркнул Талли Одсток.

– Согласен. Просто разыгрывают спектакль, – поддакнул Мэтисон.

– Тем не менее, – добавил Талли после паузы, – надеюсь, с Джокером ничего не случится, он должен мне целое состояние.

– Смею вас уверить, Линь знает про это, – сказал Мэтисон. – Самое правильное – не обращать внимания. – Он отошел от окна.

Перед ланчем Трейдер снова вернулся к окну, а потом после ланча, когда солнце светило прямо в затылок троих китайцев. После этого Талли удалился в свою комнату вздремнуть, Трейдер же сыграл в бильярд с племянником Джардина.

Ближе к вечеру прибыла китайская делегация. В этот раз они не были вооружены: магистрат, два чиновника младшего ранга, молодой Шижун и господин Сингапур. Магистрат отправился прямиком в спальню Дента, за ним по пятам следовал Трейдер, который пошел разбудить Одстока. Послание, переведенное господином Сингапуром, было очень коротким: «Господин Цзян здесь, чтобы препроводить господина Одстока к эмиссару Линю. Он останется здесь, пока господин Одсток не пойдет с ним».

Одсток довольно долго смотрел на Шижуна, а потом указал на стул:

– Присядьте, – а сам вернулся в постель.

Шижун сел, Трейдер тоже. Господин Сингапур объяснил, что ему нужно уйти, поскольку эмиссар Линь решил дополнить свое письмо королеве Виктории. В итоге он оставил двоих молодых людей сидеть в компании друг друга, не имея возможности поговорить.

Именно в эти полчаса Трейдер обнаружил впервые в жизни, как же это неприятно – не владеть общим языком. Конечно, в Индии живет бесчисленное множество людей, на языках которых он не говорит. Но все не так уж плохо. Многие индийские торговцы и образованные люди прекрасно владеют английским. А еще Трейдер часто встречал англичан, которые хорошо знали Индию и с удовольствием часами рассказывали про местные обычаи, религию и культуру.

Но Китай – совсем другое дело. Вот он сидит лицом к лицу с молодым человеком, чем-то на него похожим, который три дня назад пытался понять Джона и даже дал дружеский совет. Наверняка им придется провести еще несколько часов вместе, при этом они могли бы открыть для себя миры друг друга. Но только они не могут поговорить. Молчание разделило их так же эффективно, как крепостная стена.

У Трейдера возник порыв взять какую-нибудь вещь, любую, и жестами объяснить, что он хочет узнать ее название на китайском. Или он мог бы показывать что-то на себе: голова, руки, ноги, грустное лицо, веселое лицо – все, что угодно. Но Шижун ничем не выказывал желания пообщаться, а Трейдер припомнил, что китайцы не жалуют иностранцев, которые хотят выучить их язык. Поэтому остаток дня они просидели в крошечной тесной комнатенке и не узнали ничего нового.

Наконец свет за окном потускнел и стал оранжевым. Взглянув на карманные часы, Трейдер понял, что солнце садится. Он жестом показал Шижуну, что через некоторое время, возможно, пора ложиться спать. Но Шижун в свою очередь показал, что будет ночевать у них, если Одсток не поедет с ним. Трейдер проводил китайца в маленькую спаленку, в которой раньше спал сам, и предложил Шижуну лечь здесь. Затем он вошел к Талли и объяснил, что прикажет слугам принести из столовой ужин Талли и молодому мандарину. Когда он спустился по лестнице, Шижун даже не попытался задержать его.

Спустя полчаса, когда принесли еду, а Мэтисон любезно предложил ему занять спальню Джардина, Джон Трейдер выглянул в окно библиотеки. Красное солнце садилось на западе, а на набережной солдаты били и пинали троих хонгов, заставляя их встать. Но торговцы так долго простояли на коленях, что едва могли ходить, и одному из солдат пришлось тащить Джокера на цепи.

Солнечный свет вовсю струился в окно, когда Трейдер проснулся в удобной постели Джардина. Утро воскресенья, и солнце уже довольно высоко. Он быстро выбрался из кровати. Нужно немедленно проверить, как там бедный старина Талли. Трейдер заглянул в столовую узнать, готов ли кофе, и если готов, то захватить кофейник своему партнеру. Но в этом не было необходимости. Талли Одсток собственной персоной сидел за столом.

– Ну вы и дрыхнуть! – весело заметил Талли.

– Что случилось?

– Мандарин ушел еще до рассвета. И ребята, сторожившие Дента. И большинство солдат. У нас перемирие на день.

– Почему?

– Эмиссар Линь, похоже, хочет продемонстрировать, какой он хороший человек, раз помнит «день субботний, чтобы святить его»[27].

Они пошли прогуляться по Хог-лейн, сделали круг по улице Тринадцати Факторий и вернулись к набережной. Вокруг по-прежнему оставалось довольно много солдат, а вот торговцев почти не видно, иначе можно было бы подумать, что все вернулось на круги своя. Час спустя двое хонгов, которых выставили напоказ в цепях вместе с Джокером, появились рядом с Британской факторией. Они выглядели усталыми, от пережитого накануне испытания остались синяки, но оба с радостью согласились перекусить. Джокер не пришел. Они сказали, что старый хонг отправился домой отсыпаться.

Ближе к полудню Трейдер заметил нечто странное. Вокруг стало слишком тихо. Все дело только в субботе? Он встретил Мэтисона, который сообщил, что его компрадор исчез. В Британской фактории почти никто не пришел на ланч.

– Плохой знак, – заметил Талли. – Слуги все узнают раньше нашего.

После ланча пришло известие, что капитан Эллиот, суперинтендант, возвращается из Макао.

– Неизвестно, когда он приедет, – сказал им Мэтисон, – даже если китайские власти пропустят его.

– А с чего им его останавливать? – спросил Трейдер у Мэтисона.

– Они могут решить нас изолировать.

– Не вижу толку от его приезда, – проворчал Талли, – если только он не приплывет на военном корабле.

Примерно в двадцать минут шестого на реке появилась гребная шлюпка – небольшое, обшитое внакрой суденышко едва ли двадцать футов в длину, на котором работали веслами с полдюжины гребцов. Сначала никто даже не обратил на нее внимания.

После полудня небо затянулось облаками, река казалась серой, но когда в облаках появлялись просветы, то на водной глади появлялись золотистые полосы. Трейдер, стоявший на берегу, первым заметил игру света на синей с золотым форме одного из пассажиров в хвостовой части гребной шлюпки, догадался, что это могло означать, и помчался предупредить Мэтисона и остальных.

Нелегко производить впечатление, когда ты один-одинешенек выбираешься из гребной шлюпки, подумал Трейдер, но по мере возможностей Эллиоту это удалось.

Он был одет в форму морского офицера, на боку болталась сабля. Эллиот и так был высоким, а в треуголке, украшенной перьями, казался еще выше. Он выпрямился, подошел к группе торговцев, которые собрались, чтобы поприветствовать его, и объявил:

– Джентльмены, теперь вы под моей защитой!

Трейдер уставился на него с удивлением.

Чарльзу Эллиоту было около тридцати пяти, и он дослужился до капитана на британском флоте. Трейдер знал об этом, а потому ожидал увидеть прожженного морского волка, командира с суровым лицом. Перед ним же сейчас стоял один из тех бледных англичан, которые до сорока лет выглядят как школьники. У Эллиота даже щеки сияли, как у школьника, а такие бледно-голубые глаза могли бы принадлежать интеллигентному пастору. Когда Эллиот заговорил, то выяснилось, что он немного шепелявит.

И этот человек заявляет, что защитит их. Трейдеру в глубине души казалось, что Талли Одсток излишне презрительно настроен к Эллиоту, но теперь наконец стало понятно почему.

– Сегодня же вечером я созову общее собрание всех факторий, – заявил Эллиот, – но сначала, Мэтисон, вы с коллегами должны рассказать, что конкретно здесь происходит. Пока же, – добавил он на подходе к Британской фактории, – не соблаговолит ли юный мистер Джардин удостовериться, поднят ли флаг империи на флагштоке.

Эллиот скрылся за дверью, а Трейдер остался на улице. Он решил, что ему не нужно присутствовать при разговоре суперинтенданта с Мэтисоном и остальными мужчинами постарше. Лучше он прогуляется немного в одиночестве и переварит увиденное.

Он добрался до конца пристани и присел на тот же швартовый кнехт, на котором так уныло устроился три дня назад. Трейдер лениво наблюдал, как мимо скользит китайская лодка с зажженными фонарями, и вдруг понял, что лодка повернула и плывет прямо к нему, чтобы пришвартоваться. Он встал и отошел от кнехта, не желая мешать. Лодка причалила к берегу. В ней сидел крупный мужчина с сигарой во рту. Это был Рид, американец.

– Доброе утро, Трейдер! – весело воскликнул он. – Вот решил заскочить. Не хочу пропустить все веселье. – Он сошел на берег и пожал Трейдеру руку.

– Господи, как же я рад вас видеть! – выпалил Трейдер. – У вас есть хоть какое-то представление, что произойдет?

– Ни малейшего. Закину багаж в Американскую факторию, а потом загляну к вам. У вас там есть виски?

В большом зале Британской фактории собралось не менее сорока человек, в основном британцы и американцы, несколько торговцев-парсов из Индии и представители других национальностей, а также два представителя хонга. Трейдер и Талли Одсток заняли места в заднем ряду, а рядом уселись американцы Рид и Делано.

Может, Эллиот и шепелявил, но начал свою речь с жаром:

– Господа! Вы должны быть готовы незамедлительно покинуть Кантон со всеми своими пожитками. Торговля продолжится, если потребуется, из открытого моря. Позиция китайских властей такова, что, хотя они пока и не позволили себе никаких зверств, я не могу гарантировать, что в Кантоне вы будете в безопасности.

– Насколько я понял, они запретили кому бы то ни было покидать Кантон, – заметил Мэтисон.

– Я потребую сейчас же выдать пропуска всем, кто вознамерится уехать.

– А если нам будут угрожать? – не унимался Мэтисон.

– Тогда мы возблагодарим Господа, – твердо ответил Эллиот, – что британский военный корабль стоит у Бога. Еще мне известно, что в Макао в полной боевой готовности ждут два американских боевых корабля «Колумбия» и «Джон Адамс». Разумеется, наш военный корабль готов защитить наших друзей в Кантоне, и я надеюсь, что могу полагаться на ответную помощь американцев.

– Всецело! – громко воскликнули Рид и Делано.

Собрание закончилось. Может быть, из-за того, что Эллиот так недвусмысленно выражался, а американцы его поддерживали, Трейдер чуть воспрянул духом, когда они с Одстоком уходили.

– Эллиот говорил уверенно, – сказал он.

Но Талли лишь фыркнул:

– Британский военный корабль – тот самый, что, по его мнению, приплывет и всех нас спасет… А вы представляете, как он пройдет вверх по течению мимо китайских батарей береговой охраны?

– Нет, – признался Трейдер.

– Вот и он не представляет, – буркнул Талли и отправился в постель.

К девяти часам утра все узнали последние новости.

– Никаких пропусков. Китайцы отказали, причем категорически. Никто никуда не едет, – сообщил им Мэтисон в библиотеке фактории.

– Мы тут заперты, как крысы в бочке, – проворчал Талли.

– Китайские слуги испарились! – выкрикнул кто-то.

– Это блеф, – напомнил Мэтисон всем собравшимся. – Нам просто нужно сохранять спокойствие.

Вскоре после этого они увидели китайских офицеров верхом на небольших крепеньких лошадях, выехавших из переулков на набережную. Они направились к двум таможенным будкам, где привязали лошадей. Затем из переулков начали выходить какие-то люди. Пять, десять, двадцать – нескончаемый поток. На голове конические шляпы, одеты в свободные куртки и штаны, вооружены дубинками и пиками.

– Местная полиция, – пояснил Талли. – Предполагалось, что они подчиняются хонгу. Защищают торговый квартал. – Он фыркнул. – Линь теперь всех и вся контролирует.

Полицейские продолжали пребывать. Сто. Двести. Они выстроились в шеренгу перед каждой факторией. Прошло несколько минут, прежде чем Трейлер увидел, как с дальнего края территории факторий появился какой-то человек крепкого телосложения и направился к ним. Это был Рид.

Трейдер затаил дыхание. Рид шел перед шеренгой полицейских, те наблюдали за ним, но не двигались, и Рид беспрепятственно добрался до Британской фактории.

– Доброе утро, джентльмены! – весело поздоровался он, входя в библиотеку. – Имеется ли у вас что-нибудь съестное?

Нельзя было сдержать улыбку в присутствии этого бодрого человека. Трейдер взглянул на него с благодарностью.

– Я тут просто наблюдал, как Делано пытается сварить себе яйцо, – добавил Рид в качестве пояснения.

– А вы умеете варить яйца? – поинтересовался Трейдер.

– Да, но куда забавнее наблюдать за жалкими потугами Делано. Могу ли я попросить хлеба и джем? А еще кофе?

– Да, пожалуйста, – отозвался Мэтисон, а потом с одобрением заметил: – Вы кажетесь очень спокойным.

– А что толку паниковать? Надо сохранять выдержку и все такое.

Прошел час. Полицейские перед факториями занимались физподготовкой. Они хотели припугнуть торговцев или ждали приказа от Линя?

В Британской фактории присутствующие по очереди дежурили у окна. Трейдер, Талли и Рид сидели в кожаных креслах, когда к ним присоединился Дент.

– Если полиция вломится сюда, думаю, нас с Талли снова арестуют, – заметил он.

– Возможно, – кивнул Рид, – но если Линь решит пересечь черту и пустить в ход грубую силу, то с таким же успехом может арестовать всех торговцев опиумом. – Он подумал немного. – Они могут пробыть в китайской тюрьме довольно долго.

– Вы предположили, что Линь контролирует своих людей, – сказал Талли Одсток, – но ведь может быть и иначе. Мне доводилось видеть бунты. Долгий жаркий день. Толпа народу. Нервы не выдерживают. А потом что-то происходит. Кто его знает, что именно. Их может спровоцировать все, что угодно.

– А потом? – спросил Трейдер.

– Они бунтуют и сжигают фактории к чертовой бабушке! – Талли мрачно покивал. – Прямо вместе с нами внутри.

Все молчали.

В тот день солнце палило нещадно, и швартовые кнехты вдоль кромки воды раскалились так, что к ним невозможно было прикоснуться. Полицейские закончили учения и установили бамбуковые навесы с циновками вместо крыши, чтобы укрыться в тени, но уходить не собирались, невзирая на пекло.

Эллиот заглянул в библиотеку, и все сгрудились вокруг него.

– Как только я встречусь с эмиссаром, – сообщил он, – то состоятся переговоры.

Мэтисон представил ему Трейдера, пояснив, что Трейдер недавно прибыл. Эллиот очень вежливо ответил на поклон Трейдера и заметил, что он решил приехать в интересное время.

В тот вечер они отужинали соленой говядиной из кладовой с остатками свежих овощей. По крайней мере, в Британской фактории сохранился хорошо укомплектованный винный погреб.

Солнце село. Через окно Трейдер видел, как полицейские патрулируют набережную. Никаких изменений. Мужчины сели играть в карты, но Трейдер был не в настроении, поэтому он снова взял книгу и сумел полностью погрузиться в уморительные приключения Пиквика, но тут его отвлек голос Рида:

– Хватит читать! Давайте поболтаем! – Американец принес два бокала бренди.

– Должен признаться, я рад провести время в вашем обществе, а вот вы, должно быть, жалеете, что приехали.

– Мне нравится опасность. – Рид медитативно посмотрел в свой бокал. – Хотя я не думаю, что нам грозит какая-то особая опасность.

– Почему?

– Китайцам нужна торговля чаем. Они не заинтересованы в том, чтобы навредить торговцам чаем. Не забывайте, вы хотя и продаете опиум, но вы же покупаете чай.

– У меня есть еще один вопрос.

– Валяйте!

– Китайским властям, может, и не нравится торговля опиумом, но так продолжается уже долгие годы, и вдруг внезапно император хочет окончательно расправиться с ней. Я готов купиться на россказни про крестовый поход во имя морали, но ведь что-то еще происходит?

– Хороший вопрос. – Рид сделал глоток бренди. – Я бы предположил, что это Мексика.

– Мексика?

– Я тут на прошлой неделе выпивал с одним морским волком в Макао, и он это объяснил именно так. Какая валюта была основной во всем мире на протяжении веков? Серебряные доллары. Испанские. Восьмерики[28]. Это единственная валюта, которой все доверяли. И бо́льшая часть серебра поступала из мексиканских рудников. Но затем Мексика становится независимой от Испании. Они чеканят собственные серебряные доллары. Неплохого качества. Но в открытом море каждый по-прежнему хочет получать испанские восьмерики, торговля расширяется, а их не хватает. За них готовы даже выложить больше номинальной стоимости. Короче говоря, приемлемой серебряной валюты для торговли не хватает. Улавливаете нить?

– Вроде как.

– Хорошо. Какая всегда была проблема с китайской торговлей?

– Что они продавали нам, а сами в ответ особо ничего не покупали.

– Именно. Полвека назад китайский император посмотрел на английские товары, предложенные на продажу, и как-то не впечатлился.

– И с тех пор особо ничего не поменялось.

– Правильно. А когда китайцы продают нам чай, как они хотят, чтобы мы им платили?

– Серебром.

– Когда ваш компрадор идет на местный кантонский рынок и покупает овощи, в ход идет мелочь, медные монеты. Но более крупные сделки, включая все правительственные налоги и расходы, оплачиваются серебром. Так что китайскому правительству всегда было нужно много денег. Они продавали нам чай, и серебро притекало в страну.

– Ага.

– А когда у нас не хватило серебра из-за дефицита восьмериков, мы придумали хитрый трюк: китайские контрабандисты будут платить нам серебром, если мы втюхаем им опиум. Круг замкнулся. Мы торгуем опиумом и платим Китаю за чай его же собственным серебром.

– То есть Китай не получает столь необходимого серебра.

– О, все намного хуже. Опиум вызывает привыкание. Покупки опиума в Китае растут намного быстрее, чем продажи чая. В результате из Китая утекает больше серебра, чем притекает. Намно-о-о-ого больше. Они истекают серебром, как кровью. – Рид пожал плечами. – Император должен что-то сделать.

– Значит, все дело в серебре! – воскликнул Трейдер. – А не в чем-то еще.

– Не так быстро, Трейдер. Вы спросили, почему император обрушил удар на нас. Я считаю, что у него нет выбора из-за проблемы с серебром. Но означает ли это, что он не печется о своем народе? Держу пари, он обеспокоен. Или что торговля опиумом – не грязный бизнес?

– Что вы хотите этим сказать?

– Я не верю, что все сводится к одной причине, Трейдер. Черное и белое, добро против зла. В реальной жизни все не так. Историки будущего обнаружат, что сейчас одновременно происходят самые разные вещи, причем некоторые из них, возможно, и вовсе случайность. Если историки смогут вычленить какую-либо закономерность, она, вероятно, будет сложной, постоянно изменяющейся системой, как море. – Он улыбнулся. – Бог создал Вселенную, Трейдер, но это не значит, что Он создал ее простой.

На следующее утро по всей набережной расставили на столбах плакаты площадью пять квадратных футов, исписанные иероглифами. Доктор Паркер вышел прочитать, что там написано.

– Линь заявляет, что лучше проявит терпение, чем прибегнет к насилию, но мы должны сдать опиум. Если Эллиот не может контролировать британских торговцев, то ему нет смысла здесь находиться. А если он не подчинится, его поразит само Небо. – Паркер криво ухмыльнулся, глядя на них. – Может, угроза и исходит от Неба, но она вполне реальна.

– Чертовски грубо! – воскликнул Талли.

– Я бы сказал, это скорее похоже по тону на школьного учителя, отчитывающего непослушных школьников, – ответил Паркер. – Наверное, Линь видит это именно так.

Эллиот ненадолго появился в библиотеке, и Мэтисон сразу обратился к нему:

– Мы в тупике. Я собираюсь предложить Линю достаточно опиума, чтобы это устроило императора и он сохранил лицо. Четыре, может, пять тысяч ящиков. Если повезет, это поможет.

– Я запрещаю вам что-либо предлагать ему! – отрезал Эллиот.

– У вас есть план получше? – сердито проворчал Мэтисон.

– Да.

– И какой же?

Но Эллиот уже развернулся и вышел.

Он вернулся ранним вечером. Трейдер, Рид, Мэтисон и большинство британских торговцев, которые оставались на территории фактории, собрались вокруг.

– Джентльмены, ясно, что Линь не может и не намерен торговаться. Поэтому я собираюсь отдать ему весь опиум, – спокойно объявил Эллиот.

Раздался вздох изумления.

– Весь? – переспросил Мэтисон.

– Весь, что у нас есть здесь, на складах, на судах в заливе. Даже опиум под реализацию. Все до последнего ящика.

– Мы должны отдать все Линю?! – воскликнул Дент. – Будь я проклят, если соглашусь на это!

– Нет. Вы отдадите опиум мне. А я – Линю.

Воцарилась ошеломленная тишина.

Первым заговорил Мэтисон:

– То есть вы присвоите себе опиум как представитель британского правительства?

– Верно.

– Собирается ли правительство возмещать нам убытки?

– Замысел именно такой.

Мэтисон нахмурился:

– Если сложить, то получится более двадцати тысяч ящиков с опиумом.

– Я согласен. Простите, джентльмены, но сейчас я вынужден откланяться. – И Эллиот ушел.

– Ну, по крайней мере, он вытаскивает нас из этой дыры, – пробурчал Талли. – Придется чертовски долго ждать денег, если мы их получим, но это лучше, чем ничего. – Он повернулся к Трейдеру. – Вы не согласны?

Джон Трейдер медленно кивнул. Да, если у вас такое состояние, как у Талли и Мэтисона, то можно позволить себе роскошь подождать. Но если все ваши деньги вложены в ящики с опиумом, о которых идет речь, и такую же сумму вы одолжили, это уже совсем другая история. Поскольку Трейдер не мог признаться, то ничего не сказал, просто кивнул остальным и вышел. Но, уходя, Трейдер услышал, как Мэтисон спросил, что по поводу происходящего думает Рид. Выдохнув сигарный дым, американец ответил:

– Мне кажется, сэр, ваш капитан Эллиот – хитрый сукин сын.

* * *

Две недели спустя, прекрасным апрельским днем, два британских судна двигались по заливу в направлении Бога. В полумиле с мелководья Ньо с небольшого сампана, в котором сидел вместе с Морским Драконом, наблюдал за британцами, пока они плыли к пункту приема.

Ньо заметил, что контрабандист посмотрел на залив, и, проследив за взглядом Морского Дракона, смог разглядеть еще два судна на горизонте. Они приплывали уже третий день, привозя свой груз эмиссару Линю, который собирался уничтожить весь сданный опиум.

– Огромные потери, – с сожалением произнес Ньо. – Как думаешь, Линь действительно получит двадцать тысяч ящиков?

Морской Дракон снова перевел взгляд на два судна перед ними. Опиума на борту каждого из них хватило бы, чтобы его людям было чем заняться несколько месяцев и они неплохо заработали бы. Но Морской Дракон не ответил своему младшему товарищу. Казалось, у него на уме было что-то еще. Наконец он произнес:

– Ты стал бы мне врать, Ньо?

– Нет.

– Когда ты впервые приехал сюда, Ньо, остальные не хотели брать тебя в команду. Ты знал об этом? Но я сказал: «Он молод, быстро научится». – Морской Дракон сделал паузу. – Почему они меня послушали?

– Ты главный.

– А еще?

– Они доверяют тебе.

– Именно. – Морской Дракон посмотрел на воду. – Доверяют. А еще боятся меня. – Он задумчиво кивнул. – Никто из них не солгал бы мне, Ньо. Ни один. Потому что в противном случае я бы их прикончил. Ты ведь знаешь об этом?

– Да.

– Когда ты только появился, мы делали хорошие деньги. Затем торговля стала падать, но мы нашли опиум, который можно было приобретать вдоль побережья. Тебе хорошо платили.

– Я тебе всем обязан.

– Теперь из-за этого проклятого Линя по всему побережью остро нуждаются в опиуме, а у нас его нет. Мы уже месяц ничего не зарабатывали, – вздохнул красивый контрабандист. – Может, стоит разъехаться по домам. Я разрешил уехать всем, кто хочет. Но возможно, все наладится. Нужно скинуться, чтобы купить еду и переждать трудные времена. Все говорят мне, сколько у них денег. – Он посмотрел на Ньо. – Но когда настал твой черед, я спросил: «Почему у тебя так мало денег?» А ты ответил, что все проиграл в азартные игры.

– Это так.

Теперь Морской Дракон буравил Ньо взглядом:

– Ньо, ты же знаешь, почему доверие так важно! Если завяжется бой, то наши жизни зависят друг от друга. Я должен знать, что любой из моих ребят прикроет меня, а я прикрою его. Если нет, то он представляет опасность и должен умереть.

– Я тебе всем обязан, – повторил Ньо.

В его кодексе чести эти слова означали только одно: он готов защищать Морского Дракона ценой жизни. Для него контрабандист был главнее всех, кроме отца и еще одного человека.

– Я видел, как ты прятал деньги, – тихо произнес контрабандист.

Ньо сохранял спокойствие. Ни один мускул на его лице не дрогнул. За красный пояс был заткнут нож. Морской Дракон сидел напротив, но по диагонали. Если бы контрабандист набросился на него, то потерял бы равновесие ровно настолько, чтобы оказаться в невыгодном положении, и он должен это понимать, как и то, что Ньо заметил этот факт.

Значит, он не планирует убивать меня прямо сейчас, подумал Ньо, но все равно на всякий случай следил за Морским Драконом.

– Это не мои, – сказал Ньо после паузы.

– Твои. Ты имеешь в виду, что ты не собираешься оставлять их у себя. Думаю, ты собрался отдать их той молодой женщине, которую просил навестить. Ту, что зовет тебя братишкой. Но зачем, Ньо? Она живет в огромном доме.

– Она вышла замуж в богатую семью, но ее родители – самые бедные крестьяне в деревне. У нее ничего за душой.

– Значит, каждую ночь перед сном ты представляешь, как приедешь и удивишь ее подарком, велишь ей спрятать деньги и сохранить для себя. Ты об этом добром деле мечтаешь? – (Ньо кивнул.) – И ты солгал мне, хотя понимал, что я убью тебя, если узнаю. – Морской Дракон повернулся и задумчиво посмотрел на Ньо. – Ты храбрый молодой человек, Ньо. Лучший из всех моих людей. – Он вздохнул. – Но я не могу позволить тебе врать мне. Что делать будем?

– Ты мне скажи. – Ньо наблюдал за пиратом, высматривая малейший намек на движение, но Морской Дракон не шевелился.

– Оставь себе то, что скопил для той женщины, – тихо сказал Морской Дракон. – Но ты отдашь мне точно такую же сумму из своих будущих заработков. И никуда от меня не денешься, пока не заплатишь. И еще: ты больше никогда не солжешь мне.

– Никогда.

– Молись всем богам, чтобы торговля опиумом восстановилась.

Ньо кивнул, а затем спокойно произнес:

– Может быть, стоит убить эмиссара Линя.

* * *

Если Джон Трейдер предполагал, что осада окончена, его ждало жестокое разочарование. Эллиот мог пообещать отдать опиум, но Линь не поверил ему на слово.

– Я отпущу вас, когда в моем распоряжении окажется последний ящик с опиумом, – сказал он англичанину. – А пока все вы останетесь в заложниках.

– Это возмутительно! – заявил Талли Мэтисону.

Но крупнейший торговец опиумом был настроен куда более философски:

– На его месте, Одсток, вы бы нам доверяли? – Он вздохнул. – Нам придется выгрузить ящики со всех судов в заливе и за его пределами. Это может занять недели.

Это был сезон между холодными сухими зимними ветрами и влажным летним муссоном. Дни стояли жаркие, по набережной летали клубы пыли, и идти было некуда. Теперь Трейдер понял, почему каждый апрель обитатели факторий так жаждут покинуть Кантон и отправиться к холмам и морским бризам на маленьком острове Макао.

Полиция и войска, пусть и не столь многочисленные, продолжали осаду. На противоположной стороне улицы Тринадцати Факторий местные кантонцы развлекались, забираясь на крыши, чтобы наблюдать за западными варварами, запертыми внизу. Слуги не появлялись уже много дней. Свежую еду трудно было раздобыть. Ощущалась нехватка воды. Стоки не смывались. Порой вонь была ужасной. Но постепенно, по мере того как тысячи ящиков с опиумом скапливались в пункте приема ниже по течению реки, эмиссар Линь облегчал суровые условия жизни западных заложников.

В начале апреля он разрешил им отправить почту вниз по реке. Трейдер написал два личных письма. Первое было адресовано Чарли Фарли. Он рассказал другу о произошедшем, выразил уверенность, что они получат компенсацию от британского правительства, хотя сам не был в этом так уж уверен, и передал привет тетушке Чарли.

Второе письмо далось ему труднее: он не осмелился написать самой Агнес Ломонд, но написал ее матери.

Он выбрал правильный тон: уважительный, дружелюбный, откровенный. Принимая гостей, миссис Ломонд хотела бы показать друзьям, что получает сведения о положении в Китае из первых рук, поэтому следил, чтобы описывать все точно. В то же время он раздул опасность осады, восхвалял хладнокровие Эллиота и торговцев, в том числе и себя самого. А еще, для ушей полковника, он ясно дал понять, каким оскорблением стало это нападение для всей Британской империи – оскорблением, которое нельзя стерпеть. Трейдер закончил письмо вежливым вопросом о здоровье всех членов семьи и пожелал всего наилучшего всем Ломондам, включая Агнес.

Почему он написал это письмо? Ведь шансов, что он когда-либо попросит руки Агнес, почти не осталось. Так разве не было письмо пустой тратой времени? Самому себе он объяснил, что это дань вежливости. Нужно сохранить в британском сообществе репутацию человека безупречного воспитания. Но это не вся правда. Глубинный инстинкт выживания настойчиво рекомендовал никогда не сдаваться. Нельзя опускать руки. Даже когда кажется, что игра окончена.

В тот день, когда Джон отправил письма, Линь позволил слугам вернуться. Примерно в середине месяца нескольким морякам, оказавшимся в ловушке в осаде, разрешили уехать. Но торговцам предписано было остаться.

Что произойдет, когда им наконец позволят уехать? Прекратится ли торговля с Китаем? Действительно ли британское правительство компенсирует им убытки? Никто не мог точно сказать.

Однажды тихим днем Трейдер вошел в библиотеку Британской фактории. Талли пошел к себе, чтобы прикорнуть после ланча. Многие торговцы сделали то же самое, и библиотека опустела, если не считать одного весьма элегантного человека, заснувшего прямо в глубоком кресле.

Это был суперинтендант Эллиот собственной персоной.

Стараясь не беспокоить спящего, Трейдер устроился в кресле в другом конце комнаты и открыл «Записки Пиквикского клуба» Диккенса. Через несколько минут его так увлек забавный рассказ, что он даже забыл, что не один.

Джон дошел до знаменитого описания выборов в Итансвилле. Сначала он хихикал, затем захохотал, а через две минуты уже плакал от смеха.

Он смутился, обнаружив у кресла суперинтенданта Эллиота, который заглядывал через плечо, чтобы увидеть, что Трейдер читает.

– А-а, – дружелюбно произнес джентльмен. – «Записки Пиквикского клуба»! Превосходно.

– Прошу прощения, сэр, – пробормотал Трейдер. – Я не хотел вас будить.

– Все в порядке. Я уже проснулся. – Он по-свойски сел напротив Трейдера. – Рад, что вы находите, над чем посмеяться. Сейчас трудные времена, а вам еще тяжелее, чем джентльменам постарше, как мне кажется.

– Крупные торговцы типа Джардина и Мэтисона смогут пережить этот шторм, сэр. У них огромные ресурсы, которых нет у меня.

– Знаю, – закивал Эллиот. – Мне жаль.

Через пару минут Трейдер добавил:

– Я понимаю, что вам нужно вытащить нас из этой передряги, но смею спросить, если вы, конечно, сможете ответить: как вы считаете, я получу компенсацию?

– В итоге получите, но ждать придется очень долго.

– Я боялся, что вы так и скажете.

– Если это послужит вам утешением, – мягко произнес Эллиот, – то Джардин сейчас уже почти добрался до Лондона. И письмо от Мэтисона окажется в его руках одновременно с моим докладом британскому правительству. Джардин будет обрабатывать министров, включая самого Палмерстона. Опиумное лобби в парламенте сильное. И поскольку я забрал у вас опиум от имени правительства и передал Линю, это становится делом правительства. Им придется что-то делать. Вы понимаете?

– Думаю, да. – Все довольно логично, однако по какой-то неясной причине Трейдеру казалось, что в головоломке все еще не хватает какого-то элемента, и он нахмурился. – Могу я задать еще один вопрос?

– Безусловно.

– Просто я нечаянно слышал, как Рид сказал одну странную вещь, когда вы объявили, что сдадите весь опиум, а мы получим компенсацию.

– И что же он сказал?

– Я процитирую его слова, заранее прошу извинить меня. Он сказал, что вы хитрый сукин сын.

– Да неужели? – Эллиот выглядел довольным.

– Я спросил его, что это значит. Он ответил, что я сам все узнаю, но я не уверен.

Эллиот помолчал, задумчиво рассматривая Трейдера.

– Если я поделюсь с вами конфиденциальной информацией, Трейдер, вы дадите мне слово, что никому не передадите мои слова? Ни вашему партнеру Одстоку, ни Риду, ни одной живой душе?

– Обещаю!

– Во сколько вы оценили бы двадцать тысяч ящиков с опиумом?

– По меньшей мере в два миллиона фунтов стерлингов. Возможно, больше.

– И вы думаете, что у британского правительства есть столько наличных денег?

– Я не знаю.

– У правительства их нет. А если бы и были, то они не дали бы. Так откуда же деньги?

– Я не знаю.

– От самих китайцев. Мы должны заставить их заплатить.

– Вы говорите про войну?

– Война – громко сказано. Китай огромен, а тут тьма народу. О сухопутной войне не может быть и речи. Но береговая оборона устарела, военные джонки, которые мы видели, неуклюжи и плохо вооружены. Любой британский военный корабль разнесет их в щепки. Вот что мы должны делать. Проще говоря, мы должны сбить их с толку.

– А потом? – спросил Трейдер.

– Знатоки истории Китая говорят, что для китайцев обычная практика – откупиться от неприятностей, если есть такая возможность. Их империя древняя и закрытая. Пока все возвращается на круги своя, им все равно. Но они ненавидят терять лицо. Я считаю, что, вместо того чтобы потерять лицо и потопить еще больше своих кораблей и разбить береговые батареи, они согласятся на скорейшие условия перемирия. Естественно, туда включат торговые уступки и репарации, которые можно направить для возмещения наших военных расходов и компенсацию нашим торговцам за опиум. Мистер Рид проницателен, и он прав. – Эллиот улыбнулся. – Британской империей правит флот.

Итак, Эллиот замышлял войну между своей страной и Китаем.

Трейдер был под впечатлением. Он привык к высокомерным военным, опытным местным чиновникам и циничным торговцам Калькутты, но это было его первым настоящим знакомством с холодным, безжалостным дипломатическим интеллектом, который стоял за всем происходящим.

Но мне это мало чем поможет, подумал он. Моя единственная надежда даже не на британское правительство, а на будущую войну против огромной империи, которой может и не случиться и в исходе которой, что бы там себе ни считал Эллиот, нельзя быть уверенным.

– У меня последний вопрос, – сказал он. – Вы знаете, что эмиссар Линь написал письмо королеве. Оно написано на корявом английском, но его аргументы достаточно ясны. Что, если ее величество согласится и встанет на сторону Китая?

Эллиот пристально посмотрел на него и улыбнулся.

– Мой дорогой Трейдер, ради всего святого, что заставляет вас думать, что письмо ей покажут?! – мягко спросил он.

В начале мая войска и полиция покинули набережную. Но Мэтисон, Дент, Одсток и большинство английских торговцев все еще оставались заложниками до тех пор, пока весь обещанный опиум не сдали китайцам. Только на последней неделе мая пришло известие: «Линь получил свои двадцать тысяч ящиков».

Но все же эмиссар на этом не успокоился, у него появилось еще одно требование.

– Этот проклятый Линь хочет, чтобы мы подписали обязательство, что ни в одном грузе, который в будущем мы ввезем на территорию Китая, не будет опиума. Любой экипаж, у которого обнаружат опиум, арестуют, – сказал Талли.

– Это логично, – отозвался Трейдер, – после того, с каким трудом он уничтожил весь опиум в этом сезоне.

– Будь я проклят! – пробурчал Талли. – Насколько я знаю, он использовал бы это основание, чтобы арестовать меня. Осмелюсь предположить, что меня бы даже казнили. Он потребовал, чтобы Эллиот подписал обязательство, выступив таким образом гарантом всех требований Линя. А Эллиот отказывается даже смотреть на бумаги.

Настоящим сюрпризом стало то, что через два дня Мэтисон как бы невзначай сообщил, что он подписал обязательство.

– Какого черта?! – возмутился Талли.

– Чтобы выбраться отсюда, Одсток.

– И вы намерены сдержать слово?

– Определенно, нет, – улыбнулся Мэтисон. – Лично я подписал обязательство исключительно под принуждением, так что это не в счет.

– Черт возьми! – протянул Талли с невольным восхищением.

Еще несколько человек подписали обязательство. Однако Эллиот так и не подписал. Но больше никаких требований не выдвигалось. Возможно, Линя это не беспокоило, ведь в глазах императора, что немаловажно, Линь уже победил.

Британские купцы начали уезжать. Однажды Трейдер стал свидетелем того, как портрет бывшего короля упаковали и унесли на набережную. В другой день он видел, как один торговец погрузил свои запасы – сорок ящиков вина – в лодку и отправился в путь. Однако, когда Талли сказал, что они уезжают следующим утром, Трейдер сообщил, что присоединится к своему партнеру в Макао несколько позже.

– Рид и кое-кто из американцев задержатся тут еще на пару дней. Я приеду с ними.

Талли выглядел слегка удивленным, но не стал возражать.

По правде говоря, Джон не мог заставить себя уехать. Ему было где остановиться в Макао. Талли предложил Трейдеру комнату в своем доме. Это не проблема.

Джона Трейдера сдерживала смутно маячившая перспектива банкротства. Как он мог позволить себе даже самую скромную светскую жизнь в Макао? Что он мог сказать о себе женам и семьям торговцев, чтобы не соврать? Дело в том, что он предпочел бы прятаться от мира, чем вращаться в нем.

Если бы я мог, то лучше провел бы все лето в одиночестве в фактории, подумал он.

Поскольку это было невозможно, Трейдер начал предаваться другой мечте. Что, если он сбежит? Можно написать кредиторам, сказать, чтобы они потребовали вернуть долги из государственной компенсации, когда ее выдадут, а затем с чистой совестью он возьмет все наличные деньги, что у него были, и исчезнет.

Мир огромен. Письма, отправленные из Индии на самых быстрых судах, по-прежнему добирались до Англии несколько месяцев. Если бы его кто-нибудь и попытался искать, на это ушли бы годы.

Но куда податься? Скитаться по свету, как Рид? Можно было бы устраиваться на работу тут и там. Или даже отправиться в Америку. Кто знает, не исключено, что он сколотит там состояние.

Так странно! Еще совсем недавно Трейдер мечтал поселиться с Агнес в шотландском поместье. Теперь мысль о том, чтобы жить как перекати-поле, без корней, без связей, почти без идентичности, внезапно показалась привлекательной. Освободиться от обязательств. Делать то, что душе угодно. Свободно заводить женщин в любом уголке мира. Мечта многих молодых людей.

Рид, похоже, любил подобную жизнь. Возможно, они могли бы какое-то время путешествовать вместе.

Прошло несколько дней. Все британцы уехали. Миссионер доктор Паркер пока оставался в своей импровизированной больнице, но фактории закрывались. Наконец Рид сказал Трейдеру, что он тоже уезжает в Макао и Трейдеру стоит отправиться вместе с ним.

– Но для начала, мой юный друг, вы присоединитесь ко мне и еще нескольким друзьям в увеселительной поездке.

– Хорошо. А куда мы поедем?

– Сами все увидите.

* * *

Солнце сияло над водами залива, когда Шижун гордо стоял рядом с эмиссаром Линем, наблюдая за уничтожением опиума.

С каждым днем его восхищение эмиссаром росло. Дело было не только в его моральной силе, поскольку Линь определенно оправдал свою репутацию благопристойного конфуцианца. В одиночку, не пролив ни капли крови, он заставил варваров сдаться. Но не менее впечатляющей была и его скрупулезность. Манера его управления внушала трепет.

– Остановить торговцев наркотиками – только первый шаг, – объяснил он Шижуну. – Мы должны избавить наш народ от дурной привычки.

По всей провинции проводились облавы на опиумные притоны. В самом Гуанчжоу были конфискованы горы трубок с опиумом высотой более десяти футов.

– Даже этого недостаточно, – заявил Линь. – Мы должны найти способы помочь наркоманам избавиться от тяги к наркотику. Говорят, есть какие-то эффективные снадобья из слив или цветов ивы и персика. Поспрашивайте, – приказал он, – не сможете ли узнать, что они собой представляют. Если лекарства не помогут, наркоманов можно запереть за решеткой и запретить принимать наркотики до полного излечения.

Слухи о впечатляющих результатах Линя уже достигли ушей императора. Однажды на глазах Шижуна эмиссару доставили подарок из Пекина. Он прибыл в великолепном футляре, и Линь сначала девять раз исполнил коутоу перед этим футляром, поскольку его касалась рука Сына Неба, затем открыл и радостно ахнул.

– Это мясо! Оленина! – воскликнул он. – Вы же понимаете, что это означает?

Китайцы писали иероглифами, которые выражали идею, а не звучание, но в речи очень многие слова произносились похоже, что давало пищу для игры слов. На разговорном мандаринском слово «олень» звучало так же, как слово, обозначающее успешную карьеру.

– Поздравляю, господин эмиссар, – тихо произнес Шижун. – Повышение по службе вам обеспечено.

Линь кивнул. Он был слишком переполнен эмоциями, чтобы говорить.

План Линя по уничтожению двадцати тысяч ящиков с опиумом был настоящим шедевром. С этой целью он выбрал место, где небольшая река впадала в Жемчужную. Там уже был огромный склад, в котором ящики с опиумом стояли длинными рядами. Ближе к берегу Линь начал строить, вернее, копать.

Он распорядился вырыть огромную яму – двадцать пять ярдов на пятьдесят. Потом вторую и третью. Ямы были всего несколько футов глубиной. День за днем небольшая армия рабочих укладывала каменные плиты на дно каждой ямы. Затем они обшивали стены бревнами и устанавливали трубы для подачи пресной воды из речушки и шлюзы, чтобы содержимое каждой ямы вытекало в реку, откуда прилив уносил его ежедневно в море. Через каждую яму Линь распорядился перебросить широкие деревянные мостки.

В то же время на телегах доставили мешки с солью и известью и сложили под навесами. А еще Линь приказал соорудить небольшую приподнятую платформу, с которой можно было наблюдать за происходящим. К началу июня все было готово.

Но прежде чем приступить, нужно было выполнить одну важную обязанность, которая послужила для Шижуна еще одним доказательством благочестия его начальника. Вместе со своими подчиненными Линь отправился в местный храм, где молились рыбаки. Сделав подношения, он с глубокими извинениями предупредил морское божество, что вынужден сбросить большое количество опиумных отходов в океан, и умолял приказать всем рыбам уплыть подальше от опасного места.

В то утро они уже час как трудились, когда к ним явились американцы. Они попросили об аудиенции пару дней назад, и их просьбу удовлетворили.

– Американские варвары могут прийти, – заявил Линь. – За исключением некоторых, типа Делано, они, в отличие от английских варваров, почти не промышляют контрабандой опиума и представляют меньшее из зол.

Шижун привел с собой господина Сингапура на случай, если эмиссар пожелает поговорить с посетителями.

Они стояли на платформе с видом на выкопанные ямы. Линь был одет в простой халат, без знаков чиновничьего ранга, и в обычную коническую шляпу. Слуга держал высоко над его головой зонтик на длинном шесте.

На мостках рабочие растаптывали черные шарики опиума в порошок, чтобы затем сбросить получившуюся массу в воду. Они уже избавились от содержимого двадцати ящиков, а Линь намеревался уничтожить в восемь раз больше только за сегодня.

Пока американцы пробирались через обломки ящиков, которыми была завалена вся прилегающая территория, эмиссар Линь нахмурился.

– Я дал разрешение на трех посетителей. А пришли четверо, – резко сказал он.

Шижун посмотрел на варваров. Какое-то время их лица было трудно разглядеть из-за слишком яркого света, но потом он узнал Трейдера.

– Господин эмиссар, четвертый – английский ученый, о котором я вам говорил. Велите его отослать?

– Ученый? – задумчиво переспросил Линь. – Пусть подойдет.

Все четверо низко поклонились, им разрешили встать в нескольких футах от эмиссара, чтобы наблюдать за работой. Рабочие сбросили опиум в ближайшую огромную яму и добавили известь и соль. После этого другие рабочие спрыгнули в яму и начали перемешивать это месиво веслами. Вокруг распространился едкий запах. Шижун с удовольствием наблюдал, как посетители закрывали нос и морщились. Даже эмиссар позволил себе криво улыбнуться. Он и его люди привыкли к этой вони.

– Варвары пожалели, что пришли, – хмыкнул он, но, когда варвары более или менее пришли в себя, распорядился: – Приведите английского ученого.

Господин Сингапур перевел. Шижун наблюдал за происходящим. Эмиссар был очень добр.

– Эмиссар Линь слышал о вас. Хотя вы и торговец, но сдавали у себя в стране экзамены. Вы ученый. Даже слышали о Конфуции.

– Это правда, – ответил Трейдер с вежливым поклоном.

– Эмиссар верит, что вы не лишены моральных принципов. Как видите, мы уничтожаем наркотик, который ваши соотечественники привезли, чтобы отравить наш народ, и господин эмиссар надеется, что они усвоили урок. Эмиссар спрашивает, не стыдно ли вам того, что они сделали.

Трейдер ответил не сразу, он выглядел задумчивым.

– Стыдно, – наконец произнес он.

– Эмиссар рад слышать это. Ваш ответ доказывает, что у вас доброе сердце и высокие нравственные принципы. Он спрашивает, помните ли вы письмо, которое он написал вашей королеве.

– Да.

– Письмо стало даже лучше. Эмиссар отправил две копии, но не знает, передадут ли их вашей королеве. У него нет доверия.

– Я думаю, она их увидит, но откуда я могу знать.

– Эмиссар спрашивает, знакомы ли вам честные ученые в вашей стране.

– Определенно. Мои учителя в Оксфорде – честные люди.

– Эмиссар желает, чтобы вы взяли копию его письма и отправили своим знакомым честным ученым, чтобы передать королеве. Вы это сделаете?

И снова Трейдер замялся, а потом твердо ответил:

– Это большая честь, и я сделаю все возможное, чтобы письмо доставили королеве. – Он склонил голову. – Даю слово.

Эмиссар Линь выглядел очень довольным и велел Шижуну дать Трейдеру копию письма.

Через некоторое время варвары ушли.

– Как думаете, он действительно раскаялся? – спросил Линь Шижуна.

– Трудно сказать, господин эмиссар, но, кажется, да.

Линь кивнул. Шижун видел, что его начальник тронут, и это ему в нем нравилось.

– Похоже, – задумчиво сказал Линь, – что Владыка десяти тысяч лет[29] может научить добродетели даже варваров.

* * *

На следующий день, когда Трейдер и Рид отправились в Макао. Их лодка проплывала то место, где опиумные отходы смывали в залив. Рид повернулся к своему юному другу и тихо заметил:

– Вы понимаете, что дали Линю слово, что доставите письмо?

– Я перепугался, что он не выпустит меня из Кантона, пока я не соглашусь со всем, что он скажет, – признался Трейдер.

– Допустим. Но как бы то ни было, вы дали слово.

* * *

Через час ребенок появился на свет. Деревенская повитуха находилась в доме Лунов с прошлой ночи. Ива долго не могла разродиться. Мэйлин и Матушка помогали. Когда наконец все случилось, акушерка передала младенца Матушке. Ребенок плакал, но тихонько. Все молчали. Усталая Ива посмотрела на свекровь, а потом запрокинула голову; ее глаза ничего не выражали.

Она родила вторую девочку.

В тот день в доме было очень тихо. Никто даже мимо шмыгнуть не смел. Все в деревне, конечно, знали новости. Те, кто мог бы зайти по делам, боялись встретить гневное лицо хозяйки дома. Слуги с головой ушли в работу. Никто не обсуждал, удачный день или нет, и не делал предсказаний относительно характера новорожденной.

Мэйлин вымоталась и попросила Матушку отпустить ее отдохнуть ненадолго. Та ответила согласием. За последний месяц живот стал просто огромным, а Матушка была более заботливой, чем когда-либо, почти не позволяла ей работать и даже не ругала, если Мэйлин делала что-то не так.

Немного переведя дух, Мэйлин зашла к Иве. Та не спала, но выглядела бледной и подавленной. Малышка, завернутая по традиции в белую ткань, которую прислала мать Ивы, лежала в бамбуковой колыбельке рядом с кроватью матери. Мэйлин рассмотрела ребенка. У девочки на головке был небольшой пушок. Возможно, она похожа на Иву. Трудно судить.

– У тебя пара дней на отдых, сестрица, – улыбнулась Мэйлин.

После этого должна была приехать мать Ивы с одеждой для малышки и подарками.

Ива, казалось, даже не слышала.

– Теперь я знаю, каково это – быть тобой, – наконец сказала она.

– О чем ты?

– Когда я вышла за сына Лунов, со мной тут обращались со всеми почестями, поскольку мой отец богат, а с тобой не были так милы.

– Ничего другого я и не ожидала. Мне повезло выйти за Младшего Сына. Он ко мне очень хорошо относится.

– Я была добра к тебе?

– Очень.

– А я уверена, что не была достаточно добра. Прости, сестрица. – Ива вздохнула. – Ну а теперь я испытала то же самое на собственной шкуре. У меня нет сына, зато родились две девочки. Матушка недавно заходила и почти со мной не разговаривала. Она смотрела на меня как на грязь. Как только я приду в себя, то в следующий раз, когда сделаю что-то не так, она мне всыплет. Вот увидишь.

Через некоторое время Ива сказала, что устала, и Мэйлин ушла.

Но то, что Мэйлин увидела в тот вечер, заставило ее подумать, что Ива может ошибаться насчет Матушки. Солнце уже садилось, когда ребенок проснулся и начал попискивать. Мэйлин сидела в тени за невысоким апельсиновым деревом, когда свекровь вышла с младенцем. Она ходила взад-вперед по двору, нежно покачивая малышку, и Мэйлин слышала, как свекровь приговаривала:

– Вот, моя красавица. Спи, бедняжка.

Мэйлин показалось, что голос Матушки, обращенный к крошечной внучке, настолько полон нежности, что не пройдет много времени и она простит Иву за то, что родилась еще одна девочка. Младенец вскоре заснул, и свекровь вернулась в комнату Ивы. А затем и Мэйлин отправилась к себе, легла рядом с мужем и сама погрузилась в сон.

Утром она проснулась и с удивлением увидела, что Младший Сын стоит рядом с трагичным лицом.

– Девочка умерла ночью, – сообщил он.

– Умерла? Что ты имеешь в виду?

– Должно быть, перестала дышать. Такое иногда случается.

Мэйлин вскочила и побежала к Иве. Ребенка не было. По щекам Ивы струились слезы.

– Что случилось?! – воскликнула Мэйлин. – Как это произошло?

Взгляд, которым одарила ее Ива, был ужасен. В нем смешались гнев, горечь и беспомощность.

– Может, теперь Матушка простит меня, – глухо произнесла она, – раз ребенок умер.

В тот день Мэйлин изначально собиралась к родителям. Она засомневалась, стоит ли идти, но Матушка сказала:

– Если хочешь, иди!

Мэйлин пришла к родителям в полдень и пробыла у них пару часов, а когда вернулась, Матушка сидела в одиночестве посреди пустого двора под апельсиновым деревом. Она выглядела мрачной. Жестом велев Мэйлин сесть на скамеечку напротив, Матушка какое-то время молча смотрела на нее, а потом наконец попросила:

– Расскажи, какие слухи ходят в деревне. – Мэйлин замялась, но Матушка приказала: – Говори правду! Выкладывай все.

– Говорят, что мы убили ребенка.

– Мы?

– Наша семья.

До Мэйлин и раньше доходили истории про девочек, рожденных в бедных семьях, которые не могли их прокормить или у которых и так уже было слишком много девочек. О новорожденных, которые незаметно исчезли. Утонули они, задушены или просто умерли внезапно естественной смертью, как часто случается с младенцами? Кто знает. И она предположила, что те, кто знал, вероятно, не говорили. Она никогда не слышала, чтобы подобное происходило в их родной деревне. Такие вещи творятся в другой деревне или даже в провинции, а не в вашей собственной. Но люди все равно об этом судачат.

– То есть они говорят, что это я сделала, – категорично заявила Матушка.

Мэйлин не ответила. Этого и не требовалось. Матушка вздохнула:

– Они меня боятся. А ты думаешь, что это сделала я?

Мэйлин вспомнила выражение лица свекрови, когда та укачивала малышку.

– Нет, Матушка.

– Хорошо, – кивнула свекровь. – Я этого не делала.

Это должен был быть конец истории.

Однако на следующую ночь Мэйлин внезапно проснулась и так резко села в постели, что разбудила Младшего Сына.

– Что такое? – пробормотал он.

– Мне приснился кошмар. Просто ужас!

– Расскажи.

– У меня родился ребенок, но не мальчик, а девочка. – Она смотрела в отчаянии прямо перед собой. – А потом Матушка взяла его и… – Она прижала руки к животу, словно могла защитить ребенка в своем чреве. – Взяла и убила.

– Она ни за что бы так не сделала. Ты же знаешь.

– Да, знаю. – Мэйлин покачала головой.

Но на самом деле она не знала. В этом-то вся проблема.

– Людям снятся кошмары, – сказал Младший Сын. – Зачастую это просто самое ужасное, что они могут представить. Это естественно. Но кошмар не становится от этого реальностью.

– Все в деревне думают…

– Я знаю. Это глупо. Они просто боятся ее.

– И я тоже.

Младший Сын обнял ее за плечи:

– Я не позволю, чтобы с нашим ребенком что-нибудь случилось. Обещаю. А теперь ложись-ка спать.

Но ей было не уснуть.