Читать книгу Точка Скольжения. Архипелаг. Часть вторая - Егор Майндер - Страница 3

Зима потихоньку вступила в свои права, и даже здесь, в подогретом экваториальным течением Восточном море, уже чувствовалось её холодное дыхание. В той же Сиборсии сейчас было не в пример холоднее – тёплое океаническое течение с экватора ударялось о северную оконечность материка Геллия, встречало северо-восточный берег Федерации Драгман, спускалось от экватора к Южному Полюсу вдоль берегов Менадии к Немвалу, закручивало лихой водоворот в Море Лазурном, что лежало в самом изгибе материка. Омыв северную часть Королевства Неолон, оно сворачивало на северо-восток, вдоль берегов Селлестии, рассекало Ветреное Море, которое своими ветрами как раз этому течению и было обязано. И только затем, миновав северо-восточную часть Геллии: сначала богатый глубокими бухтами Бьюкенсес, а потом и изрезанный ветрами высокий скалистый берег Лангеса, течение срывалось и уходило на юго-восток, в пролив между островами Йала-Арайес и Ситай. Там оно огибало рассыпанные между ними клочки суши Жингконского Архипелага, растекалось по мелководью, цвет воды в котором с высоты птичьего полёта был из-за маленьких глубин именно зелёным.

Отсюда начиналось море Зелёное, получившее такое прозвание за свой цвет. Тёплое течение согревало в нём воду, подогревало воздух в Архипелаге, чуть-чуть делясь теплом с западным побережьем Сиборсии. Здесь течение уже порядком остывало и теряло скорость. И только потом оно сталкивалось с холодными водами Южного Океана, теряясь в них и сходя на нет, отдавая последнее тепло в виде постоянных испарений, порождавших весной и осенью вереницы облаков, формировавших порой сильные циклоны. Но прежде чем пройти этот путь, течение успевало прогреть воздух вдоль всего северо-восточного побережья Геллии, отогнать холода, сделать климат мягче. Именно поэтому он здесь был не в пример теплее, чем в той же Сиборсии, лежащей на тех же высоких широтах.

Там уже вовсю задували холодные, пронизывающие ветра близящейся почти бесснежной зимы, налетающие с ледяного панциря Южного полюса. А здесь осень была затяжной, ласковой, тёплой – и солнечные, погожие деньки не были редкостью. Разве что тёплые воздушные массы нет-нет, да столкнутся с потоком полярного воздуха.

Тогда на обширном пространстве от западного побережья Сиборсии до границы Зелёного и Восточного морей и от самых южных островов Жингкона до берегов Вивии и Сэнассии начинали закручиваться вихри циклонов, принося ветра, дожди и ненастье.

На Эмиадии практически не знали штормов и ураганов – зато резкие перемены метеорологических условий были как раз не в диковинку. Солнечный денёк мог за каких-то пару лейсов смениться проливным дождём, и не просто проливным, а ещё и косым, сопровождаемым крепким ветром. Погоду постоянно кидало из крайности в крайность, особенно здесь, на восточном побережье материка.

Но сегодня погода была вовсе нейтральной – прошла летняя невыносимая духота, несильный ветер еле-еле задувал с юга. В небе повисла облачность средней плотности, и оно словно было поровну поделено между клочьями плотных облаков и просветами белёсой голубизны неба, из-за чего Белува то проглядывала, то опять скрывалась за массами испарившейся влаги. Тень от них была широкой и не менее плотной – облачность была низкая, и слабый ветерок не торопился её рассеивать. Именно такая погода и была нелюбима пилотами – когда серая, сырая хмарь затягивала пространство, наиболее удобное для полётов, так называемые «рабочие» высоты.

Правда, не всеми пилотами: перехватчикам подобные условия как раз были в радость – их машины, приспособленные для высокого полёта, с удовольствием прятались за облаками. Так гласила теория тактики боя – затаиться, чтобы труднее было наладить визуальный контакт, а потом обрушиться на противника сверху, следуя одному только радару. Его всевидящие глаза спокойно и без помех могли глядеть сквозь облачный покров, безошибочно угадывая высоту и местоположение противника, не оставляя без внимания и такие важные для воздушного боя параметры, как курс и скорость.

И там, наверху, за облачным покровом, как раз и проносились сейчас две машины, уже закончившие учебное патрулирование и возвращавшиеся на базу. То появляясь в просветах между облаками, то снова теряясь за массами испарившейся воды, два авиалёта неслись на запад – для них облачности словно и не существовало, там, над облаками, всегда было ясно, всегда разливался дневной свет. На высоте ветер был быстрее, крепче – машины то и дело сносило на север, из-за чего пилотам постоянно приходилось немного класть штурвал влево, к югу, чтобы сохранить курс не по азимуту, а по ориентиру, коим была взлётно-посадочная площадка базы Риемкоро.

Широкие отверстия воздухозаборников, чтобы захватывать достаточное количество кислорода на высоте, там, где его как раз мало. Мощные, суженные к хвосту турбины, чтобы развивать максимальную скорость из возможных. Широкие плоскости хвостового оперения, чтобы машина лучше слушалась управления. Более длинные, тонкие и скошенные назад крылья, чтобы уменьшить сопротивление воздуха при той же подъёмной силе. Эти крылатые машины были созданы для высоты, для скорости, чтобы хищными металлическими птицами стремительно рушиться с высоты на свои жертвы. Наносить им смертельные раны и так же стремительно исчезать – снова в высоту, туда, где можно разогнаться в неплотном воздухе, туда, где есть пространство для головокружительных виражей, где можно не опасаться малой высоты и складок местности. И опытный, намётанный глаз сразу определил бы, к какому типу принадлежит эта пара авиалётов. И губы бывалых пилотов гражданской транспортной авиации при виде этих машин сами по себе с уважением и оттенком зависти шептали:

Перехватчики…

Впрочем, не только бывалые летчики произносили название этого типа авиалётов с оттенком благоговейного трепета: те юные, едва освоившие управление этими машинами пилоты тоже называли свои машины с трепетом и волнением. Но их трепет был вызван не завистью и не уважением – а гордостью за себя, вчерашних обычных парней, а ныне – хозяев заоблачных высот.

Солокс – хлёсткое, и в то же время певучее имя, донельзя точно отражающее характер машины. Самая распространённая на палубах кораблей модель – «семёрка», лёгкий универсальный перехватчик. Из всех машин, базирующихся на «Риемкоро», эти были менее всего вооружены. Авиалёт, предназначенный не для глубоких проникновений во вражеское воздушное пространство и не для проведения атак на находящиеся вдалеке авиационные соединения противника – нет, для этого служили другие модели, такие, как двухпилотные «Корноды» или «девятки» того же завода «Солокс».

А вот «семёрка» была машиной охраны и обороны своих авиалётов от перехватчиков противника, для уничтожения бомбардировщиков и штурмовиков, угрожающих своему кораблю. «Семёрка» на наземной базе вообще была исключением из правил – куда более распространены на них были «девятки» и «Корнод – с1» – собратья по типу, тоже перехватчики, но уже другого класса. «Солокс-9» был средним универсальным перехватчиком и потому мог справляться даже катерами, да и дальность его действия была всё же повыше, чем у принадлежащей к классу лёгких машин «семёрки». А «Корнод-с1» был перехватчиком тяжёлым, приспособленным работать чуть ли не на упреждение, уничтожая цели на трижды безопасном расстоянии от своей базы. Ведь база, не может спасаться от превосходящих сил врага бегством – она, как известно, в отличие от корабля неподвижна.

Поэтому именно «семёрка» стала самой распространённой на Восточном Флоте моделью перехватчика – это была самая лучшая машина для борьбы с другими авиалётами, даже в схватке со своими собратьями по классу – «девяткой» или «корнодом – эс-первым» у неё было преимущество в скорости и маневренности. Именно для боя с вражескими аналогами – такими, как Кентийские «Эткорс» и «Мессати» или Неолонские «Ринкенас» и «Крайнегир», и создавалась эта модель. Седьмой «Солокс» был машиной, как нельзя лучше приспособленной для уничтожения себе подобных, но расплатой за это стала практически полная беспомощность перед теми же катерами или даже простым солдатом с крупнокалиберной винтовкой. Именно поэтому «семёрка» находилась в наземном базировании не как боевая единица, а как единица учебная – на таких посадочных площадках, как та, что на «Риемкоро», её просто не могло не оказаться. Эта база готовила пилотов именно для палуб кораблей, и именно на этих самых палубах седьмая модель «Солокс» и нашла своё самое широкое применение.

Сегодня не было ни учебных стрельб, ни отработки атак, ни воздушных виражей – словом, ничего. Просто облёт заданной территории, уже в который раз. Занятие скучное, монотонное, однообразное – и безопасное. Под учебное патрулирование специально освобождался заведомо безопасный квадрат, в котором не могло оказаться ни чужой авиации, ни учебных целей для стрельб. Но, всё же, боевое вооружение авиалёты несли. Оба пулемёта, способных резать металл обшивки авиалёта противника словно ножом, под завязку забиты боеприпасами. На кончиках крыльев – пары лёгких маневренных ракет, прекрасно приспособленных для боя на ближней дистанции. На серединах крыльев – тоже парные блоки, на сей раз – уже ракеты с более высоким радиусом полёта и мощным зарядом. Это – на случай появления бронированных и медленно летящих целей, вроде Кентийских бомбардировщиков «Трелорн», оснащённых пулемётами в верхней и хвостовой частях фюзеляжа, да и не просто пулемётами – самыми что ни на есть башнями со стрелками внутри. К таким монстрам просто так не приблизишься – по слухам, пока не подтверждённым данными разведки, к пулемётам вдобавок Кентийцы начали ставить на башни системы защиты хвоста и фюзеляжа ещё и пусковые установки ракет ближнего радиуса.

В таком случае, атака как на показательных стрельбах уже не годилась – попробуй-ка тут подлететь по прямой! Несколько мгновений – и прозрачная полусфера башенки уже развернётся на тебя, а уж стрелок не преминёт возможностью открыть огонь из всего, что есть в наличии, по удобно соблюдающей прямую траекторию цели. Нет, как раз тут и пригождалась маневренность седьмой модели «Солоксов», не имеющая равных в мире – зайти на атаку лихим пикированием, да ещё и с боковым поворотом, с выходом на курс перехвата в последний момент….

И выстрелом – внезапным, неожиданным – но зато смертельно точным и неотвратимым. А после: виражом вверх, вверх, мимо уже сбитого и дымящегося бомбардировщика, чья неуклюжесть так и не смогла компенсироваться ни бронированием жизненно важных узлов, ни двумя башенками. Как бы ни были они там вооружены!

Но – это всё разворачивалось в мечтах, ибо тем, кому выпало служить на Восточном флоте, встреча с «Трелорнами» вряд ли грозила. Потому как это был бомбардировщик дальнего радиуса действия и поэтому – наземного базирования, слишком уж тяжёл он был для палуб авианосцев. И это несмотря на то, что Кентия, как и Немвал, в своём флоте имела немало кораблей этого класса. К слову, соседний с Селлестией Неолон авианосцев в чистом виде вообще не имел, отдавая предпочтение мобильным наземным базам. Именно Неолон мог похвастать самой лучшей организацией вспомогательного флота. Корабли-базы, не являясь боевыми судами, могли приземляться на ровной площадке в практически любой точке материка, после чего корабль мог превратиться в укрепленный наземный форпост, станцию технического обеспечения для наземной техники, опорный пункт войск или – в наземную базу для авиации.

Специфика, специфика и ещё раз специфика – у каждой страны она была своя, применительно к тем условиям, в которых чаще всего оказывался задействован флот и прикрывающая его авиация. В этом плане впереди всех была Селлестия – самое большое количество авиалётов стояло на вооружении именно в её вооружённых силах, но при этом авианосцев было всего три. Напряжённое экономическое положение не позволяло строить громадные корабли, наподобие дредноутов Неолона. Дредноуты были именно оружием нападения, а Селлестия была больше озабочена защитой от набегов. Поэтому и корабли требовались не тяжеленные и громадные, а, прежде всего, универсальные и очень мобильные. Поэтому основой флота Селестийцев, его костяком стали не имеющие аналогов в мире авианесущие крейсеры.

Они представляли собой гибрид крейсера с авианосцем, являясь, по сути, новым поколением в семействе тяжёлых крейсеров. Но там, где тяжёлый крейсер нёс блок орудий, у авианесущего располагалась посадочная площадка. Стоит ли говорить, что такой корабль не требовал мощного эскорта, и со многими задачами справлялся практически самостоятельно, без опаски отправляясь в одиночные походы. Те же средние или, как их иначе называли, ударные крейсера требовали для себя неизменного сопровождения в виде миноносца и фрегата прикрытия, а тяжёлые так вообще чаще всего ходили только в составе эскадры.

В итоге один авианесущий крейсер вполне справлялся с целым рядом боевых задач, для которых обычно использовалось целое соединение кораблей – это позволяло неплохо экономить деньги на выполнении флотом задач обычных, повседневных, а сэкономленное тратить на те же нужды флота.

Потому-то палубная авиация флота Селлестии и была самой массовой в мире – в отличие от тех же Неолонцев, то и дело разворачивавших базы для безопасной переброски наземных войск, селлестийский флот решал такие вопросы сбросом десанта. Тут тоже выручали авианесущие крейсера, на палубе которых, помимо авиалётов крыла прикрытия, стояли ещё и два десантных птицелёта. Обнаружена точечная цель, которую нельзя накрыть огнём корабельных орудий? Отлично, тогда – авиалётам взлёт, пусть они решают эту задачу, подобравшись на удобную для стрельбы по цели позицию. А остатки всегда могут добить полсотни десантников – и не нужно ни опорных точек, ни сложных операций по развёртке войск и последующему наступлению.

Мало того – нужен массовый сброс десанта? Ещё лучше – задействуем катера, благо, на каждом крейсере их целых два. Пусть птицелёты сбросят дюжину десантников, которые займут небольшой плацдарм, а уж катера высадят остальных. В итоге операцию наземных войск можно развернуть быстро и оперативно, малыми силами, достаточными для выполнения поставленной задачи, а кроме этого – с минимальными затратами. Сделал дело – всё, грузимся, братцы десантники, обратно в птицелёты и катера, а потом, под прикрытием средней авиации – авиалётов то есть – возвращаемся на корабль. После чего – всё, авианесущий крейсер, по скорости превосходящий крейсера тяжёлые, спокойно может уходить восвояси, не дожидаясь ответного удара…

В итоге авианесущие крейсера благодаря авиации на палубах становились кораблями именно универсальными, приспособленными для самостоятельного решения любых задач. А если объединить авианесущий крейсер с построенным именно для ближнего боя эсминцем и приспособленным для поражения противника на безопасной дистанции фрегатом, то такое соединение становилось боевой силой, у которой уязвимостей нет вообще. Примерно та же тактика была применена и у авиации – крыло, состоящее из авиалётов всех трёх типов, могло не только успешно атаковать любую цель, но и обороняться от практически любого врага.

Отсюда родилась и комплектация посадочных площадок авианесущих крейсеров авиалётами: четыре звена по три авиалёта каждое образовывали крыло, дополненное тринадцатой машиной, которую пилотировал командир, обеспечивающий общее руководство и координацию. В зависимости от того, какой тип авиалётов преобладал, крылья бывали штурмовыми, истребительными или перехвата. Три звена – это перехватчики, штурмовики и истребители. Четвёртое – это дополнение для усиления какого-либо из звеньев, ещё три машины одного из основных типов.

Пилотам двух проносящихся сейчас за облаками перехватчиков это уже было известно прекрасно. Обучение их медленно, но верно шло к концу, и основы тактики группового воздушного боя они усвоили железно. При этом, применительно к своей специализации. За нехваткой беспилотников именно перехватчики становились средством разведки воздушного пространства, их радары, превосходя по дальности обнаружения целей радары всех остальных типов авиалётов, тем не менее, не могли отличить стоящий на земле вражеский танк от обычного куска железа или валуна побольше. Различать и распознавать наземные цели – это дело штурмовиков и истребителей. Пилотов-перехватчиков готовили к другому – различить по силуэту свой крейсер от, к примеру, неолонского. Или даже различать по одному лишь виду свои крейсера: авианесущие от тяжёлых, а тяжёлые от ударных. Или отличить свой эсминец от своего фрегата, а фрегат – от корвета или торпедного корабля противника. Отличить лишь по одному силуэту авиалёты завода «крайнегир» от «ринкенас», а «эткорс» от «мессати» – и при этом не только по модели, но и по типу. То есть перехватчик от истребителя, а истребитель – от штурмовика.

– Голова уже пухнет от этого, – признался Каринеш по рации.

– Это, видимо, правило такое, – ответил Дементьев, скосившись на датчики температур турбин, – Помнишь, первое время нас тоже загружали информацией до головной боли, а дай нам теперь тот же объём, что на первых днях обучения, так он нас даже не нагрузит.

– Тоже верно, тренировка позволяет с каждым разом добиваться всё больших результатов. А иначе и тренироваться не стоит, – согласился Дерас, – Стало быть, теоретические занятия по совместительству служат и тренировкой мозгов для усвоения всё большего и большего объёма информации за то же время…. Погоди-ка, нас, кажется, опять снесло к северу.

Два перехватчика, проносившиеся над водами Восточного Моря, то и дело брали южнее, чтобы компенсировать ветровой снос на север. Ветер задувал с юга, а одним из правил, которое пилоты усвоили на уроках инструктора Валенсес, было: «тело, двигаясь в подвижной среде, движется относительно неё; если среда движется относительно другой среды, то и тела будут двигаться вместе с ней».

Авиалёты двигались в воздушной массе, та двигалась над водами моря, а стало быть, машины то и дело должны были брать южнее, чтобы сохранить направление на свою базу.

– Попозже свернём южнее, – вяло ответил Дементьев, – Надоело уже то и дело влево брать, пусть снесёт посильнее, там и свернём.

– Тоже верно, – согласился Каринеш, который сейчас выступал в роли ведущего.

Если взять длину корпуса «солокса» и отложить то же расстояние назад и влево, то получится как раз та самая дистанция, на которой находился ведомый перехватчик, пилотируемый Дементьевым.

– Скорее бы уже отпуск, – вздохнул Дерас, – Хоть двадцать дней, но отдохнуть перед отправкой на корабль.

– Можно подумать, ты так устал от учёбы, – хмыкнул Серёга.

– Не то, чтобы устал, – раздался ответ в наушниках шлема, – Просто… Перемена обстановки бы не помешала.

Ближняя связь – она на то и ближняя, чтобы переговариваться между собой пока диспетчеры не слышат, чтобы не засорять эфир, чтоб разговаривать и не бояться быть обнаруженными издали пеленгаторами противника. Мало того – Валенсес такие переговоры даже поощрял, чтобы в будущем пилоты выработали навык восприятия информации «в контексте», не отрываясь от пилотирования и не отвлекаясь на то, чтобы вслушаться и разобрать искажённый рацией и помехами голос собеседника. В реальной боевой обстановке подобная болтовня наказывалась. Но патрулирование было учебным, и служило, пожалуй, для того, чтобы пилоты привыкли к своим машинам, тому классу, модели и типу авиалёта, которые им предстояло пилотировать.

– Ты куда в отпуск двинешь? – спросил Серёга.

– Домой, куда ж ещё, – ответил Дерас, – А ты?

– А мне некуда, – хмыкнул Дементьев, – Если б кто пригласил…

– Дружище, я бы рад, да мне некуда тебя пригласить, – ответил Каринеш.

– Я знаю, не извиняйся. Вот и Тамису некуда – он отпуск проведёт со своей девушкой. А больше меня и пригласить-то некому.

За время службы Дементьеву удалось по-настоящему сдружиться только с двоими – Тамисом Шаджоу и Дерасом Каринешем, с остальными – теми же Ксинбро и Висдешем, Макаги и Винаро – отношения оставались, скорее, приятельскими. Зато с Сатаки и Идеги у троицы друзей завязалась самая настоящая вражда, последнее время приобретшая характер холодного нейтралитета. Попытка Сатаки отыграться за поражение, нанесённое ему Серёгой и Дерасом, переросшая в самый настоящий конфликт, провалилась благодаря своевременному вмешательству Висдеша. Тот хоть и не принадлежал к компании Дементьев – Шаджоу – Каринеш плюс обе девушки арсиана, но попыток Сатаки занять позицию лидера в коллективе не одобрял. Мало того – лидерство самого сильного физически, но тащившегося в хвосте по успеваемости Сатаки его не устраивало в корне. Именно поэтому Висдеш вмешался в качестве арбитра. С тех пор вражда больше не перерастала в открытые стычки – Сатаки не трогал никого из пятерых друзей, отыгрываясь на остальных парнях из арсиана. А друзьям так и подавно эти стычки были не нужны, более того, сам предмет противостояния – две служившие вместе с ними девушки – более не обращали на Сатаки внимания и даже сторонились всей компании, возглавляемой им. Причина враждовать как бы отпала сама собой, остался, скорее, этакий порядок взаимоотношений в арсиане, вполне устраивавший всех.

– Слушай, Серёга, а что ты будешь делать, если нас даже особо спрашивать не станут – есть нам куда поехать или нет? И попросту выгонят всех в отпуск? – поделился не очень-то радостной мыслью Дерас.

– Да, наверное, что-нибудь придумаем, – ответил Серёга, которому перспектива оказаться без помощи друзей в незнакомом мире вовсе не улыбалась. В его ситуации только и оставалось, что придумывать выход из подобной ситуации.

– Девчонок поспрашивай, – предложил Дементьеву напарник по патрулированию, – Может, кто-нибудь из них согласится.

– Ага, представляю себе, как подхожу к Нийе или Касти и предлагаю им: девчонки, а не пригласите ли вы меня к себе на отпуск?

– А что? – в голосе Дераса послышалась насмешка, – Глядишь, с радостью согласятся и даже предложат ночевать в одной койке.

– Дерас, не надо свои мечты мне приписывать, – не остался в долгу Серёга, – Весь арсиан знает, кому ты глазки строишь.

– И весь арсиан знает, кто строит их тебе, – рассмеялся Дерас, – Так что я на твоём месте бы задумался!

– Да брось, дружище, я даже не знаю толком, что для девчонок является приличным, а что – нет, – вспомнил свою «легенду» Серёга.

– Так в том и дело, понимаешь? Никаких тебе условностей и попыток произвести лучшее впечатление, чем есть на самом деле. То есть если даже подойдёшь к девчонкам с глупым или наглым вопросом, по лицу не съездят – спишут всё на твою потерю памяти и простят.… Мне бы так!

– Нашёл, к Архаку, чему завидовать, – отшутился Серёга в ответ.

– Кстати, у меня бортовой компьютер уже показывает отклонение курса на два тисана от пеленга на базу. Поворачиваем?

– Поворачиваем…. – соглашается Дементьев.

– На два тисана влево, к повороту… один, два! – в полном соответствии с нормативами отдачи команд в полёте раздаётся голос Каринеша в наушниках.

И на счёт «два» правая рука Дементьева чётким, но еле заметным движением кладёт штурвал влево. Это тебе не учебный авиалёт, где штурвал требуется отклонять от нейтрального положения на приличный угол – перехватчик на любое движение штурвала реагирует сразу и чутко. Авиалёт плавно опускает левое крыло, в хвосте шевельнулась стоящая вертикально пара рулей горизонтали, и на лобовом стекле двинулась вправо линейка прокрутки с указателями курса. Взгляд падает на экран бортового компьютера – тот хранит в своей памяти пройденный курс, безошибочно держит направление на точку начала полёта и теперь услужливо подсказывает, что направление это изменилось из-за того, что машину сносит к северу от этой точки.

Бортовой компьютер – это этакий электронный штурман, которому можно дать задачу указать пеленг на любую известную ему точку на карте. Это незаменимый подсказчик в бою, распознающий среди всех находящихся в воздухе объектов ракеты врага, их местоположение и курс, и незамедлительно сообщающий об этом пилоту. Это…. Функции бортового компьютера можно было перечислять бесконечно, но именно он брал на себя большую часть работы по ориентированию в воздушном пространстве, по самоконтролю остальной электроники, по наведению ракет и расчётам дистанций.

Выровнялись машины почти одновременно. Перехватчик слушался рулей сразу, незамедлительно – и при этом нужный угол поворота достигался почти мгновенно, без постепенного нарастания, как на авиалётах учебных. Там для того, чтобы положить машину в резкий разворот, нужно было сначала наклонить штурвал до отказа в нужную сторону, а потом подождать, пока крылатая машина будет постепенно увеличивать угол поворота. Седьмой же «солокс» реагировал сразу: если штурвал положить до отказа, скажем, вправо, то и авиалёт незамедлительно сорвётся в максимальный из возможных угол разворота. Правда, здесь следовало быть аккуратнее – пресловутый срыв потока на запредельных углах поворота при соответствующем ветре не раз приводил к тому, что машина теряла управление. Это ощущение немного подстерегающей опасности делало управление перехватчиком не просто удовольствием от того, насколько хорошо авиалёт слушается управления, но и ответственным подходом к каждому движению штурвала.

Теперь машины двигались уже не на запад, а под углом к западу на юг. Нужно было пройти расстояние, на которое их снесло, борясь с ветром, чтобы направление на базу снова стало строго западным. Серёга скосился на машину Каринеша, загораживавшую ему почти весь вид на северо-запад – вроде всё в норме, дистанция до авиалёта и интервал вправо соблюдены, держимся как надо.

– И оставят тебя, Серёга, на базе плац подметать, – пошутил Каринеш, возвращая разговор на точку, на которой он был оборван куда более важным делом.

– Да и пусть, – не стал возражать Серёга, – Лишь бы на улицу не вышвырнули. И потом, поговорю с глайнесом Валенсес, глядишь, разрешит в свободное время потренироваться дополнительно.

– Тебе не к Валенсес, тебе к Пинтро нужно с такими вопросами. Не забывай, арсианом командует он, а стало быть, в обход него подобные вопросы решать нельзя, – напомнил Дерас.

– Забудешь тут, – хмыкнул Серёга, снова по привычке оглядывая приборы. Управление перехватчиком уже потихоньку въедалось в подсознание, впитывалось в кровь. Глаза сами находили требуемое табло или экран, руки – нужную кнопку на пульте управления. И если Пинтро стал им как отец родной, опекая весь арсиан, то Валенсес был чем-то вроде кумира, идеала для подражания. Именно он и добивался того, что было основной задачей базы Риемкоро – превратить молодёжь, в глаза авиалёты не видевшую, в группу пилотов, знавших свои машины лучше, чем кокетка – свои ноготки. И, нужно признать, ему это удалось, правда, в разной степени. К примеру, тот же Дерас Каринеш со сложным в управлении перехватчиком справлялся лучше всех – собственно, поэтому именно он и был сегодня в роли ведущего пилота, а Дементьев в роли ведомого. А вот тот же Сатаки еле-еле справлялся с пилотированием штурмовика, где управление было не в пример проще. И это несмотря на отсутствие разницы в возрасте между Каринешем и Сатаки. Дерас, к слову сказать, был на два года старше Серёги, точнее, относительного эмиадийского возраста Дементьева, рождённого на планете с другим исчислением времени. Самыми младшими в группе были Тамис Шаджоу и Касти Винаро, а самым старшим – Висдеш. Тот был старше Серёги на четыре года, и выходило, что на службу он отправился уже в том возрасте, когда ему оставался всего лишь год до той поры, когда на обучение в войска уже не принимают. Только на работу – и то в таком случае на более низкую оплату и без присвоения воинского звания. В более старшем возрасте отправиться служить было, конечно, можно, но только в том случае, если у кандидата уже имелось востребованная военная специальность. Проще говоря, отслужив положенный срок после обучения, пилот мог спокойно уволиться и вновь вернуться на службу спустя какое-то время – при наличии вакансий, естественно.

– Выравниваемся, – заметил Каринеш спустя несколько кинсов молчания, и Дементьев бросил взгляд на борт-компьютер. Направление на базу снова стало строго западным, а курс авиалётов по-прежнему имел отклонение к югу. И вновь: плавное движение штурвала должно вернуть авиалёт на прежний курс – триста тисанов, строго запад. Однако воздух – это, как учил Валенсес, среда всё-таки подвижная. Мало того, ещё и изменчиво-подвижная, и случилось то, что в воздухе Эмиадии не было редкостью: ветер изменил силу и скорость как раз в тот момент, когда авиалёты начали поворот. Ветер ударяет в приподнятое крыло, и вместо плавного поворота машина начинает валиться в крутой – и опасный из-за своей неожиданности.

Реакция пилотов мгновенна: штурвал наклоняется в другую сторону, авиалёт выравнивается в изменившихся условиях – но курс уже сбит, он стал круче к северу, и теперь придётся снова вставать на курс прежний.

– Кажется, отклонились на двадцать тисанов, – говорит Каринеш, и его голос ещё напряжён из-за пусть и не страшной и кратковременной, но всё-таки потери управляемости, – Бывает же…

– Не везёт, – вставил свой веский комментарий Дементьев, который особо волноваться-то и не начинал. Если занервничаешь, можно натворить дел – слишком резко, например, дёрнуть штурвалом в противоположную сторону, – Хотя Валенсес предупреждал: «семёрка» машина лёгкая, на ветер реагирует резковато.

– Нас уже порядком снесло к северу. Мало того, что курс сейчас триста двадцать восемь, так ещё и ветер прилично изменился, – Дерас словно и не услышал, погружённый в отклонение от курса, – К тому же…

Писк радара обрывает его слова, Дементьев сейчас не видит лица своего ведущего, но знает: тот сейчас точно так же смотрит на экран радара и не верит своим глазам. Потому как писк радара, означавший обнаружение нового объекта, дополнился информацией от системы распознавания «свой-чужой» – точка на радаре была красной!

– Чего-то я не понимаю, – признался Дерас, – Нас что, куда-то снесло?

– За такое время? – хмыкнул Серёга, – Вряд ли. Посмотри – скорость в норме, а навигационный компьютер показывает, что мы в воздушном пространстве Селлестии. А точнее, в четырёх сотнях гаустов от побережья острова Тихуес. Проще говоря, в двадцати с небольшим кинсах лёта от базы.

– Это-то и я понимаю, – отвечает Каринеш, – Но мы, по идее, не должны бы пересечь границу выделенного нам квадрата, верно? А в нашем квадрате не должно проводиться никаких учебных стрельб, стало быть, здесь нет – да и не может быть – учебных воздушных целей. Тогда откуда тут объект, воспринятый радаром как противник?

– Может, сбой электроники? – предположил Дементьев.

– На двух авиалётах сразу? Одновременно и одинаковый? – уточняет Дерас.

– Маловероятно, – соглашается Серёга, и тут же радар подбрасывает новую задачку: еще два писка с небольшой паузой, и тут же на экране оба объекта отображены красным.

– Сдаётся мне, надо с базой связываться, – поделился Дементьев.

– Только сначала курс выровняем, – отвечает его ведущий пилот, – Готов?

– Всегда.

– К повороту… один, два! – в полном соответствии с правилами групповых полётов командует Дерас. Крутые и резкие повороты чреваты столкновением, если один авиалёт повернёт, а второй не успеет. Поэтому подобные маневры должны происходить синхронно – то есть по команде.

Обычно в таких случаях уточняют курс, на который нужно выйти по окончании поворота, но сейчас это не требуется – триста тисанов ровно, другого курса и быть не может. Отметки потенциальных целей – почти на самой кромке радара, компьютер уже вывел на экран данные о противнике: высота, курс, скорость.… На это посмотрим потом, сейчас – всё внимание на авиалёт Дераса. Вот наклонилось левое крыло – поворот начался, отлично, значит, и нам пора. Плавно, не нервничая, ветер давит слева – учтём и запомним. Побежала горизонтальная линейка на стекле кабины, услужливо показывая изменение курса. Ведущий авиалёт идёт впереди, Серёга следит, чтобы угол наклона крыльев совпадал – тогда и угол поворота останется одинаковым.

Бегут числа на стекле кабины – триста шестьдесят, триста пятьдесят, триста сорок…. Немного упала высота – это ветер давит, наклоненные крылья для него всё равно, что парус, поставленный галсом, вот он и толкает его. Наконец – триста десять, ведущий авиалёт начинает принимать горизонтальное положение. И – тоже плавно, постепенно, начинаем отпускать штурвал, ослаблять давление руки на него. Остальное сделают пружины под полом кабины, которые стараются вернуть рукоять в нейтральное положение. Машина тоже начинает задирать левое крыло и опускать правое, выравниваться – замедляют свой бег электронные числа отметок курса на стекле, слева пропадает вид на облачный покров с просветами далёкой зелёной воды, расстелившийся внизу. Ещё чуть-чуть, почти выровнялись – и число «триста» горит чуть левее неподвижной стрелки-отметки, нужной, чтобы создать точку отсчёта относительно бегающей линейки курса. Не дотянули поворот где-то на полтисана, ну это ничего, сейчас поправим, а заодно и дистанцию с интервалом относительно ведущего отладим. Ещё пара движений штурвалом. Теперь – порядок, курс ровно триста, и хоть пеленг на базу сейчас на три тисана левее, это можно исправить потом. Ветер всё равно снесёт машину к северу, тем более, скорость его увеличилась – уж лучше позже исправить курс. Сейчас гораздо интереснее глянуть на экран радара.

Итак, три объекта – и, судя по всему, не «точечных». Точками радар обычно отмечает объекты маленькие и незначительные, такие, как авиалёты, катера, птицелёты – всё то, что принято называть «средней» и «малой» авиацией. А тут – три половинки эллипсов, так сигнал отражают корпуса кораблей. Расчёты бортового компьютера всё подтвердили – высота сто пятьдесят, скорость восемьдесят три гауста в лейс. На таких высотах и с такой скоростью ходят корабли средних классов тяжести – сухогрузы небольшой грузоподъёмности, пассажирские корабли, или – корабли боевые, такие, как эсминцы или фрегаты.

– Вызываю Базу, – поставил в известность Дементьева по ближней связи Каринеш.

Хорошо, что сказал. Итак, щёлкаем тумблер дальней связи, теперь на динамики шлема идёт звук с обеих радиостанций – но стоит притопить пальцем клавишу на пульте связи, как ближняя будет заблокирована, а микрофон будет переведён в режим работы только на дальнюю связь. Впрочем, это сейчас нужнее Каринешу – ему, как ведущему пилоту, и принадлежит обязанность связываться с вышестоящим начальством.

– Я «Солокс-7 Рк-2», вызываю базу «Риемкоро», – раздался голос Дераса на волнах дальней, средневолновой, связи. Тоже по всем правилам – начинающие пилоты стремились следовать им неукоснительно, вот и сейчас: сначала свой позывной, потом – позывной того, кого вызываешь. В данном случае: модель авиалёта, затем сокращение от названия базы, к которой он приписан, и в последнюю очередь – его порядковый номер среди авиалётов базы.

– Говорит диспетчер учебных полётов базы «Риемкоро», слушаю вас, «С-7 Рк-2», – незамедлительно отвечает Валенсес. Серёга был готов поклясться, что, несмотря на спокойный голос, лицо глайнеса сейчас напряжено – обычно на связь ни с того, ни с сего не выходят. Чаще всего – чтобы доложить о достижении границы района патрулирования и развороте на базу либо при приближении к базе – запросить посадку. Но авиалёты Серёги и Дераса были слишком далеко, чтобы эту посадку просить – это раз; а два – о достижении границы они уже сообщали. И такой вот неожиданный, незапланированный выход на связь мог означать только одно: что-то случилось.

– Нами обнаружена группа из трёх крупных воздушных объектов, опознанных как вражеские, – докладывает Дерас, – Высота целей сто пятьдесят, скорость восемьдесят три, курс… курс север-северо-запад, триста семьдесят девять тисанов.

– Вражеские объекты? – уточняет Валенсес, – Погодите-ка, в вашем квадрате не должно быть целей! Сообщите ваше местоположение, – кажется, инструктору в голову пришло то же самое, что и пилотам: их куда-то снесло и находятся они не там, где должны.

– Квадрат 52—33, движемся примерно в центре квадрата на запад, скорость четыреста десять, высота девятьсот, – докладывает Каринеш.

– Всё верно, там вы сейчас и должны быть, – отвечает Валенсес, – Подождите, сейчас выйду на диспетчера базы Юнжи Срита.

В эфире повисла напряжённая, гнетущая тишина, которая в этот раз тянулась невыносимо долго. Прошло, наверное, кинсов пять, прежде чем Каринеш решился:

– Серёга, давай-ка курс подкорректируем, – сказал он, – Нас опять прилично снесло к северу, да и цели начинают пропадать с радара.

И точно: из трёх объектов радар видел сейчас только один, и то на самой границе зоны чувствительности.

– Не торопись, – отозвался Дементьев, – Чувствую, нам скоро придётся курс менять на север.

– Это вряд ли, – возразил Дерас, – Мы ж ещё ненастоящие пилоты, нас на реальную цель не отправят.

– Не должны отправить, – поправил Серёга, – Но подумай сам: а что, если никого, кроме нас, поблизости нет, а? Ты ведь знаешь: в нашем квадрате никого, кроме нас, нет и быть не может – чтоб мы случайно в кого-нибудь или что-нибудь не врезались, или ещё зачем-то – не знаю. Но в любом случае: где уверенность в том, что севернее нас есть хоть кто-то?

– Пожалуй, ты прав, – согласился Дерас, – Подождём, что скажет Валенсес, а пока никаких распоряжений не было, идём прежним курсом.

Снова ожидание. Теперь уже было не до болтовни между собой: ситуация из лёгкой и непринуждённой стала тяжёлой и напряжённой. Писк радара – последний объект пропал из виду, воздушное пространство на многие гаусты вокруг было абсолютно чистым. И наконец:

– Я диспетчер учебных полётов базы «Риемкоро», вызываю «С-7 Рк-2», – голос Валенсеса изменился, а это случалось не часто. Сейчас он звучал чуть ниже обычного, инструктор говорил чётко и отрывисто.

– «С-7 рк-2» слушает, – отозвался Каринеш.

– Слушайте задачу. Сейчас вам надо сменить частоту радиостанции дальней связи на тридцать два – пятьдесят два, это частота диспетчера средней авиации Восточного Флота, я ему сообщил о вас, он ждёт вашего вызова. С этого момента начинаете выполнять его указания, поняли?

– Да, глайнес, – отвечает Каринеш.

– И ещё, ребята, – добавил Валенсес, – Похоже, ситуация не из рядовых. Поэтому я даже не знаю, что вас там ждёт. В бой вас не бросят точно – во-первых, вы ещё не прошли аттестацию как боевые пилоты, во-вторых, два авиалёта, да ещё и перехватчики, тут всё равно ничего не сделают. Поэтому не волнуйтесь, приказы выполняйте чётко и беспрекословно – в общем, покажите всем, что не зря вы учились у глайнес Валенсес, – в голосе инструктора послышалась усмешка, – А теперь всё, меняйте частоту на тридцать два – пятьдесят два.

Что оба и сделали.

– Я «Солокс – 7 Рк-2», вызываю диспетчерскую Восточного Флота, – тревожный, взволнованный голос Каринеша, тем не менее, звучал отчётливо.

– Говорит геирсад Терен, – услышав голос этого человека в хоть и не изрядных, но уже всё-таки годах, Дементьев напрягся. Из занятий с Пинтро он знал, что всеми авиабазами Восточного Флота, в том числе и «Риемкоро», командует именно он. Мало того – в его подчинении находилась и авиация с «Нименгадо» – единственного авианосца Восточного Флота, а это значило, что все массовые операции с применением авиалётов выполняются под его руководством. Проще говоря, командиры крыльев, стоящих на палубах авианесущих крейсеров, имели как бы двух командиров. Первым был командир крейсера. Но стоило геирсаду Терен послать соответствующий запрос командующему Восточным флотом, как командир крейсера получал приказ о передаче подчинённого ему крыла авиалётов в распоряжение Терена. По поводу последнего же слухи ходили не очень хорошие. Поговаривали, что тот же Валенсес геирсада просто тихо ненавидит, правда, неизвестно, за что. Видимо, было что-то личное, и, тоже по слухам, именно Терен и подписал приказ о списании Валенсеса из боевых пилотов на учебную базу. Пинтро как-то говорил, что Терена не любят за то, что он ни во что не ставит подчинённых ему людей.

Хотя сейчас об этом подумалось как-то вскользь. Насторожило Серёгу другое: раз на позывные Каринеша отозвался лично командующий, значит, ситуация действительно не из рядовых.

А Терен, тем временем, продолжил:

– «С-7 Рк-2», каковы сейчас курс, высота и местоположение целей?

– Цель пропала с экранов радара, – доложил Каринеш, – Двигалась курсом триста семьдесят тисанов к северо-восточной границе квадрата 52—33.

– «С-7 Рк-2», слушайте задачу. Отправиться к месту, где в последний раз была замечена цель. Определить её курс и скорость, сообщить её точные координаты, затем войти в визуальный контакт и постараться получить как можно больше информации: вооружение – если представится возможным – и примерную длину корпуса. Если по вам будет открыт огонь, разрешено использовать боевое оружие для защиты. Атаку цели самостоятельно запрещаю, при открытии огня по вам старайтесь от боя уклониться. Чтоб передать информацию мне, вы обязаны уцелеть, понятно? И ещё: если вас собьют, спасательная операция будет проведена только в случае, если позволит боевая обстановка. Поэтому постарайтесь, чтобы этого не произошло, ясно?

– «С-7 Рк-2» понял, – отозвался Каринеш.

– «С-7 Рк – 3»? – вызвал Терен.

– «С-7 Рк-3» понял, – отозвался Дементьев, притопив-таки кнопку вещания на дальнюю связь, на которую косился ранее.

– Хорошо. Действуйте по обстоятельствам, но мой совет: по приближении к цели разделитесь, чтоб получить свободу маневра и не мешать друг другу. До связи.

– Ну, что, курс ровно ноль? – спросил Каринеш уже по ближней связи, правда, Серёга едва услышал его: в динамики шлема сейчас шло сразу два сигнала. Один – это связь ближняя, второй – это переговоры, которые какое-то звено перехватчиков вело с диспетчерской на той самой «тридцать два – пятьдесят два» – частоте средней авиации.

– Лучше триста девяносто, – ответил Серёга, убавив громкость дальней связи, чтоб не мешала, – Если цель движется на северо-восток, то так мы вернее с ней пересечёмся курсами.

– Тоже верно, – согласился Каринеш, – К повороту?

– Давай. Пойдём пока прежним строем.

– Хорошо… Один, два!

Штурвал резко вправо от себя, поворот на шестьдесят тисанов к северу, в принципе, является крутым. Хотя это смотря по траектории, можно и плавно, конечно, но тогда зачем вся эта пресловутая маневренность перехватчика? Нет, уж если машина позволяет, лучше уронить её на крыло, а потом выровнять – что, в принципе, почти синхронно оба «солокса» сейчас и проделали.

Чуть-чуть подкорректировать курс – ну это как всегда, это уже привычно, хотя стоит признать, с каждым разом эта корректировка становилась всё меньше и меньше. Это постепенно вырабатывался навык сразу по окончании поворота выходить на нужный курс одним только плавным его, поворота, завершением. Видимо, дело тут было в том, чтобы попросту привыкнуть к своей машине, её инерции, которая и без того у «семёрок» была небольшой.

Теперь они шли под небольшим углом на север, где-то между отметками «триста семьдесят пять» – то есть север-северо-восток и «ноль» – то есть север.

– Серёга, а ведь это, по сути, боевое задание, – нарушил молчание Каринеш, – И я тут подумал: а вдруг на палубах тех кораблей есть авиация? Ведь раз Терен назвал их «целью» – стало быть, это или островитяне, или пираты. А помнишь, Валенсес говорил, что Жингкон и Вивия являются одними из главных убежищ для пиратов, а у тех даже палубная авиация есть?

– Ну, на этих трёх её может не быть, – предположил Дементьев, – А ты к чему, вообще-то, об этом заговорил?

– А к тому, дружище, что высота этих кораблей всего сто пятьдесят, а высота облачности: от четырёхсот семидесяти до восьмисот двадцати. А мы идём на девятистах. То есть для визуального контакта нам придётся снижаться на четыреста пятьдесят, а это не самая удобная высота для перехватчика. Мало того: это ещё и не наша рабочая высота, то есть чувствовать мы себя на ней будем крайне неуютно – воздух там, на средних высотах, более плотный, чем здесь.

– Ну, это-то и так понятно, – перебил Серёга, – И к чему ты об этом, всё-таки?

– Да к тому, понимаешь, к тому, что, сколько тебя помню, у тебя всегда неплохо получалось планировать, – ответил Дерас, – Проще говоря, мы имеем только приказ: что делать. А как это сделать: надо подумать, понимаешь?

– Хорошая мысль, Дерас, – ответил Дементьев, – Тогда давай вспоминать, что мы вообще знаем о таких кораблях, каковые, возможно, нас там встретят.

– Что по большей части они сделаны из бывших транспортников, захваченных пиратами и переоборудованных, – хмыкнул Дерас.

– И, при этом, оборудованных чем попало, – дополнил Дементьев, – То есть, вряд ли у них там имеется полноценная система противоавиационной обороны. Если и есть у них на палубе авиация, то я сомневаюсь, что это новейшие перехватчики. Да и к чему им и то, и другое? Значит, в любом случае, наше безусловное преимущество – это высота и скорость. Если спустимся ниже облаков заранее, нам, скорее всего, конец. Предлагаю подобраться поближе на большой высоте. Тогда успеем заметить, что вылетит нам на встречу: если авиация, то один из нас постарается оттянуть их на себя и увести подальше. Если ракеты, то думаю, успеем их сбить, благо, на крыльях у нас 1,5/6С, они в качестве противоракет подходят хорошо. Ну а там – в пикирование, проходим сквозь облака, выравниваемся, пролетаем мимо них так, чтоб всё рассмотреть, и снова уходим на высоту.

– А если у них и то, и другое? – спросил Каринеш.

– Тогда разделяемся сразу, – ответил Серёга, который уже примерно представлял себе ситуацию, – Один постарается стянуть на себя авиацию врага, второй пытается прорваться сквозь противоавиационную защиту.

– И кто же будет подставляться под авиалёты врага?

– По обстоятельствам, дружище, по обстоятельствам, – хмыкнул Серёга, – Вот они!

Трижды пискнул радар, показав подряд три цели. Сомнений не было – они самые, три корабля, идут прежним курсом, вот только скорость добавили.

– Оружие на боевой взвод, – напомнил Дементьев, сам щёлкнув тумблер, включающий пульт управления огнём.

– Давай-ка лучше ты на позицию ведущего, – сказал Дерас.

– Валенсес тебя же назначил, – возразил Серёга.

– Ага, – согласился Каринеш, – Вот только назначил он меня ведущим в учебном разведывательном полёте. Тебе не кажется, что обстоятельства изменились? К тому же план действий неплох, и он – твой. А стало быть, только ты полностью представляешь себе, что делать. Поэтому и вести тебе.

С этим спорить было трудно, и Серёга согласился. Авиалёт Каринеша немного сбросил скорость, а когда Дементьев обогнал его, добавил снова, расположившись на длину корпуса сзади – это называлось дистанцией; и на размах крыльев левее – это звалось интервалом.

– Набираем высоту до тысячи семисот, – распорядился Серёга, потянув штурвал на себя. Авиалёт задрал нос вверх, но не круто, а немного. Резкий набор высоты в планы Дементьева никак не входил, дистанция до противника позволяла пока не совершать крутых маневров. Левая рука легла на пульт управления огнём.

У «семёрки» было три гашетки: одна на штурвале в передней части, под указательный палец – отвечала за пулемёты. У перехватчика их было два, малого калибра, но зато высокой скорострельности. Крупный калибр нужен истребителям: им атаковать катера и другие цели с толстой обшивкой, которую надо пробить. У штурмовиков так вообще стояла самая настоящая автоматическая пушка, стрелявшая разрывными снарядами и поэтому способная повредить даже лёгкую бронетехнику. А вот перехватчик – авиалёт, приспособленный для борьбы с себе подобными машинами, а на авиалётах толстой броне взяться неоткуда. Зато и попасть по ним сложнее из-за их подвижности – именно поэтому перехватчик был оборудован сразу двумя скорострельными пулемётами, по темпу стрельбы превосходившими все аналоги на других типах. Чем больше зарядов за то же время выпущено, тем больше вероятность того, что хоть один, но попадёт. А в случае с оружием «солоксов» скорострельность была такой, что там, где попала бы одна, цель находили сразу три пули.

Ещё одна кнопка спуска располагалась наверху штурвала – это управление подвесками на кончиках крыльев, где всегда висели ракеты 1,5/6. Особенность этих ракет как раз подходила для перехватчика – мощности заряда вполне хватало для уничтожения любого авиалёта, а в воздушном бою маневренность ракеты очень и очень ценится. Область применения перехватчиков как раз донельзя тесно пересекалась с тактико-техническими характеристиками этих ракет, поэтому подвески на кончиках крыльев были специально оборудованы только и исключительно под класс 1,5/6. Мало того: ракету, висящую на подвеске под крылом, нужно сначала высвободить из захватов, чтобы она при запуске своего двигателя не ударила бы реактивной струёй в плоскость крыла машины. А это хоть и небольшая, но потеря времени. В воздушном же бою это маленькое запаздывание пуска могло стать фатальным. Если ракету расположить на кончике крыла, то запаздывание уже не требуется – реактивная струя её при этом по большей части уйдёт в воздушное пространство, слегка задев кончик, да и то случится это уже тогда, когда её выхлопные газы успеют остыть. На тех же штурмовиках или истребителях такие крепления не применялись, и гашетке можно было назначить управление любой из подвесок. На «Солоксах» этого не требовалось – поэтому и управление огнём на них было проще.

Третья кнопка располагалась в задней части рукояти штурвала, под большой палец – а вот на ней уже было переключение. Подвески на средней части либо нижних плоскостей крыльев, либо верхних. Ракеты на них навешивались из расчёта наибольшего удобства применительно к тому заданию, которое перед вылетом получал авиалёт. Сегодня там висели ракеты 2/7,5Е, самые маневренные ракеты в классе 2/7,5. Поэтому Дементьев, не колеблясь, задействовал их, даже не переключая. Ведь и на верхних, и на нижних плоскостях стояли те же ракеты, так что разницы никакой. Опустеет одна, бортовой компьютер автоматически переключит управление подвеской с опустевшей на полную.

Тем временем вертикальная световая линейка прокрутки всё бежала вниз, показывая возле отметки всё большие числа, и уже приблизилась к значению «тысяча шестьсот девяносто пять».

– Выравниваемся, – сказал Дементьев, глядя, как на лобовом стекле прямо впереди зажглось перекрестие прицела пулемётов, а по бокам от него появилась пара световых квадратов – это подвеска кончиков крыльев; и между ними и перекрестием прицела – пара ромбов, обозначавших направление пуска ракет со средних подвесок. Нажми на гашетку сейчас – и именно в этих светящихся ромбах на стекле и будут наблюдаться дымные хвосты стартовавших ракет, не имеющих захваченной их боеголовками цели.

А цель, к слову сказать, на экране радара стремительно приближалась – высота увеличилась, плотность воздуха стала меньше и скорость возросла, заодно увеличив давление внизу крыла, державшее авиалёты в воздухе.

Выровнялись окончательно, забравшись почти под потолок – две тысячи тсэров, то есть два гауста высоты. Дальше турбинам начинало уже не хватать кислорода, такая вот неприятная особенность эмиадийской атмосферы. Тысяча семьсот – тоже хорошая высота для перехватчика, почти «рабочая» – но штурмовики и истребители обычно работали гораздо ниже, что, опять же, увеличивало время для выхода на цель и последующей атаки.

Поэтому чаще – от шестисот до тысячи двухсот. Но случай был не обычный, поэтому и высота была тоже не привычной.

Писк радара – новые объекты, на сей раз четыре и все при этом точечные. Идут с большой, слишком высокой для авиалётов, скоростью, по крутой вертикальной траектории.

– Корабельные ракеты противоавиационной обороны, – сказал Каринеш вслух, – Корабельный радар нас не только увидел, мы уже в зоне наведения его ракет.

Ответом ему был двукратный писк сработавших боеголовок ракет 2/7.5, захвативших цель – летящие навстречу ракеты. А когда ракеты противника показались над облаками, на радаре три эллипса отметок кораблей заползли в очерченное кольцо – зону, в которой боеголовки ракет 2/7,5 видели цель. Зону, в которой эти ракеты до цели могли долететь по прямой траектории. Ромбики на стекле дополнились перекрестиями внутри них и сдвинулись со своего «дежурного» места, услужливо показывая на стекле местоположение ракет врага.

– Ждём, пока заползут в радиус действия ракет 1,5/6, – сказал Серёга, – Ракет противника всего четыре, поэтому для верности – два залпа по четыре ракеты.

– По твоей команде или по готовности? – уточнил Дерас.

– По готовности. Как сработает боеголовка – сразу пуск.

Боеголовки себя ждать не заставили.

Восточное Море, остров Тихуес,

внешний рейд Юнжи Срита,

в то же время.

Мейлиш любил эту погоду. Прохладно, но не холодно. Свежо, но не зябко. Ветер с юга – сухой, морозно-чистый, нагревшийся по пути сюда, задувал в открытое кормовое окно центральной рубки. В это окно сейчас Мейлиш и смотрел – чистый горизонт, остальные корабли стоят севернее и потому не загораживают небо. «Пасгедас» в этот раз встал удачно – ни один из кораблей-соседей не помешал бы ему выйти с рейда в воздушное пространство, не пришлось бы ждать их отхода или набирать высоту, чтобы пройти над ними. До берега недалеко, и куда-то туда сейчас устремлены взгляды команды – там Юнжи Срит, там есть, где погулять вволю. Юнжи всегда жил хорошо – верфи давали работу, соседний порт Камо-Фрай – импортные товары без наценки на перевозку внутри страны, да и экипажи кораблей пополняли бюджет многочисленных злачных мест, когда шли погулять на берег.

Но сегодня из экипажа «Пасгедаса» на берегу не было никого. Впрочем, как и вчера. И позавчера. Третий день как на флоте был объявлен режим повышенной готовности: данные разведки, как всегда, размытые и неясные, говорили о том, что Жингкон готовит новое нападение на Селлестию. Других данных от разведки, похоже, не бывало принципиально. Всегда размытые. Всегда неясные. И как всегда – никакой конкретной информации. Это, видимо, чтобы никто не упрекнул в недостоверности разведданных. Мол, через три дня, в полдень, там-то и там-то будет совершено нападение. А тут нападение произошло не в полдень, а вечером – всё, разведка ошиблась, провалила задачу. А так – через три дня, возможно, будет нападение. Состоялось через четыре? Отлично, мы же разведка, мы же предупредили: «возможно»! И отвалите с претензиями, мы не ошиблись…

– Ваш чай, геирсей, – раздался голос сзади. Котри, помощник кока. Конечно, напиток, который он подавал командиру авианесущего крейсера, с настоящим чайным листом ничего общего не имел, зато принцип изготовления был тот же: сушеные листья тропического кустарника мисми, запаренные в кипятке. Именно этот напиток и обозвал про себя «чаем» Дементьев, но Мейлиш, разумеется, этого не знал и знать не мог. Равно как и того, что тот самый Дементьев, долгое время являвшийся «гостем» крейсера и получивший документы гражданина Селлестии из его же, Мейлиша, рук, недавно поднялся с посадочной площадки базы «Риемкоро». И мало того, находится сейчас здесь, рядом, в Восточном море, отправившись в очередное учебное патрулирование вместе со своим другом Дерасом Каринеш.

– Спасибо, – ответил Мейлиш, взяв услужливо поданную чашку. Вообще, все наставления настоятельно не рекомендовали подавать подобный пример: место несения службы есть место несения службы, а чаи распивать – для этого тоже существуют специальные помещения. Но командир «Пасгедаса» ввёл в это правило свою корректировку, принюхиваясь к ароматно пахнущей чашке. Кроме него это разрешено было только командирам служб корабля, по очереди принимавших суточную вахту. На каждом корабле – свои правила, если, конечно, это не противоречило соответствующим Кодексам, регламентировавшим вопросы службы.

Геирсей отхлебнул, и напиток горячей волной прокатился где-то внутри груди, обжёг желудок, разлил приятное тепло по телу. Крепкий, да ещё и приправленный молотыми в порошок листьями боу – оло, придавшим напитку оттенок пряности и характерную кислинку. Молодец, Котри – чай заварил как надо, всё в меру и всё по вкусу командира. Мейлиш готов был поручиться, что и старший помощник, и старший штурман, и главный артиллерист, и даже старший механик – словом, все вахтенные командиры тоже получают свой чай в точном соответствии со своими вкусами. Котри был из тех, кто попал на крейсер без вообще какой-либо специальности и обучения. Словом, ему нельзя было доверить даже огнетушитель. Бывший десантник, которого хотели расконтрактовать за нарушение правил обращения с оружием, он долго упрашивал командиров оставить его дослужить контракт. Оружие ему было доверить уже нельзя, какие-либо узлы или механизмы крейсера – тоже, а вот чай приносить или помогать по камбузу он мог вполне, к тому же, парень старался всем угодить. А что ему оставалось, если при приёме на крейсер его предупредили, что полетит на берег за малейшую оплошность? А тут удачно подвернулась вакансия в команде старшего кока – так Котри и оказался на камбузе. Вакансия, к слову сказать, подвернулась как раз кстати. Предшественник Котри, присланный с какой-то учебной базы отрабатывать заложенную в контракте неустойку, свой срок отбыл и благополучно отправился домой. Разрыв контракта означал для Котри то, что дорога в вооружённые силы ему была бы закрыта. А так, доработав ещё три месяца, он спокойно мог заключить новый контракт и даже отправиться на переобучение на какую-нибудь базу, получить там, скажем, корабельную специальность и вновь пойти служить на флот. Да хоть тем же коком!

Ещё глоток. Хорошо вот так стоять, подставив грудь южному ветру, согревая её изнутри чаем. Мейлиш глянул вниз, сквозь балки находившейся сразу позади рубки мачты. Туда, где позади палуб надстройки находилась посадочная площадка, тянувшаяся почти до самой кормы. «Пасгедас», как и однотипный с ним «Пиккерено», именно расположением площадки и отличался от других авианесущих крейсеров, тех же «Саттаса» и «Тесита». Те были построены на основе тяжёлых крейсеров, вот только орудийных блоков у них на носу стоял всего один. За счёт того, что один орудийный блок был убран, надстройку сдвинули вперёд, к носу, а освободившееся позади надстройки место между ней и двумя бортовыми с одним кормовым блоками использовали под посадочную площадку для авиалётов. У «Пасгедаса» же посадочная площадка находилась над главной палубой, где стоял кормовой блок, способный, при необходимости, развернуться для стрельбы в любой из двух бортов. На корме кромка площадки заканчивалась как раз там, где находились оси вращения блока, а носовой своей кромкой как раз примыкала ко второму этажу – деку надстройки. Как результат – не пришлось сдвигать её относительно корпуса. «Пасгедас» был построен уже не на основе тяжёлого крейсера, а на основе тех наработок, которые были получены при постройке авианесущих «Саттаса», «Тесита» и других крейсеров из их поколения.

При том же вооружении «Пасгедас» за счёт освободившегося в результате подъёма посадочной площадки над главной палубой места имел чуть меньшие габариты, чем те же «Саттас» и «Тесит». По своим размерам «Пасгедас» был ближе к крейсерам ударным – тому же «Дестиеро» или «Декритасу», однако всё равно чуть превосходил их по длине и ширине. Зато и высвободившийся в результате уменьшения количества вооружения максимальный вес был потрачен на установку более мощных и более новых турбин. «Пиккерено» и «Пасгедас» уступали по количеству орудий главного калибра авианесущим крейсерам первого поколения. Но зато превосходили их по скорости, времени нахождения в автономном плавании, несли больше ракет дальнего радиуса, были оснащены более совершенной системой защиты от ракет и крылатой авиации противника.… Перечислять можно долго, но что самое главное, запас живучести у них был выше, чем всех других крейсеров Восточного Флота. Это за счёт того, что на тот же объём отсеков плавучести у авианесущих крейсеров приходился меньший вес.

Именно поэтому «Пасгедас», взлетевший с опор построечной площадки завода-изготовителя пять лет назад, всё время был в деле. Крейсер проходил «обкатку» – ответственные лица в правительстве страны как бы со стороны присматривали за концепцией постройки авианесущих крейсеров, отмечая успехи и провалы конструкторов, делая наметки на будущие улучшения для новых кораблей. Вернувшись с учений с в Немвале, где «Пасгедас» показал себя с самой лучшей стороны, крейсер тут же встал на боевое дежурство. Команде попросту не дали времени отдохнуть. Не успели придти – и пожалуйста, вот вам – угроза нападения.

Глядя вниз, на площадку, где возле авиалётов деловито сновали пилоты вперемешку с техниками, Мейлиш им даже чуть-чуть посочувствовал. Прошедшим по уровню интеллекта на Приёмной Базе в группу, получившую допуск к сложной технике, а по состоянию здоровья и скорости психо-неврологической реакции – к крылатой авиации, этим ребятам сейчас было гораздо тяжелее, чем всем остальным из команды крейсера. Тех просто не пускали на берег, а вот пилотам в связи с объявлением угрозы пришлось выйти на усиленный график патрулирования воздушного пространства. Обычно в воздухе находилось четыре машины из двенадцати. Тринадцатая, принадлежащая командиру, в патрулировании не участвовала никогда. Применительно к двенадцатому крылу авиалётов, базирующемуся на «Пасгедасе», это означало, что в воздухе должно было находиться два истребителя: один из числа тяжёлых, которыми командовала сиргуд Игэм Уэйтонес; и один из числа средних, кои находились под командой сиргуда Кигаса Экденеса. От атак с земли их должен был прикрывать один из штурмовиков – эти три авиалёта находились в ведении заместителя командира крыла, этранес Тиры Серонес. А прикрытие от авиации врага обеспечивали перехватчики из звена, находившегося под командованием сиргуда Калеса Иссиро.

Всех их Мейлиш знал в лицо, по имени, на память мог полностью воспроизвести их досье и послужные списки. Спасибо старшему помощнику Астиаро – передал свои знания экипажа, как мог.

На палубе сейчас стояла только половина крыла – всего восемь машин, активно готовящихся к вылету. В обычном режиме патрулирования четыре авиалёта готовились, четыре отдыхали, четыре патрулировали. В режиме усиленном, как сейчас, в воздухе постоянно находилось восемь авиалётов, сменявших друг друга по «скользящему» графику. В итоге вместо полноценного отдыха и спокойной подготовки – обрывок сна, быстрый приём пищи и авральная подготовка к следующему вылету. Пилотам палубной авиации доставалось сильнее, чем другим членам экипажа – но зато и плата по контракту у них была повыше, чем, если бы со своим допуском к сложной технике их отправили, скажем, в турбинное отделение, в службу механиков. Там тоже требовались и знание, и ум – но почти не была нужна быстрота реакции, основной показатель для набора в пилоты авиалётов. Принцип отбора в Селлестийские Вооружённые Силы был прост: не человек выбирает профессию, а профессия – человека. Желание же оного человека, решившего провести первый, пробный, год в войсках в качестве младшего состава, если и учитывалось, то в последнюю очередь. Да и то – ежели по всем параметрам организма он проходил сразу в два вида войск.

Из тех, кто находился сейчас на палубе, Мейлиш узнал двоих: Тиру Серонес, служившую на «Пасгедасе» с самого начала, с того времени, как крейсер встал на боевое дежурство. Всегда спокойна, холодна и расчетлива, двадцать четыре года, безупречный послужной список: стартовый контракт, потом второй сразу на пять. Кстати, не забыть поблагодарить её лично за прекрасно проведённые стрельбы в Немвале – именно благодаря авиации Селлестийским военным чинам удалось убедить союзников в том, что авианесущий крейсер прекрасно справляется с теми задачами, для которых обычно нужны совсем другие корабли. Мелкая, рассеянная групповая цель в складках местности. Это задача сложная для корабля, особенно для крейсера, попробуй, накрой такую с одного залпа! Но, после того, как там прошлась Тира с парой пилотов своего звена, от макетов целей остались только уголья да головешки. Ни одна из целей не осталась пропущенной, уничтожили все, даже добили те, которые можно было считать «недобитыми». Тира пришла на корабль в звании ривонек, прямо с учебной базы, но уже успела побывать и в стычках с пиратами, в одной из которых и погиб предыдущий командир двенадцатого крыла.

Сам же командир крыла, глайнес Илмеги, возглавил авиацию «Пасгедаса» три года назад, когда пошёл на повышение после шести лет на «Саттасе». Будучи там заместителем командира в звании сатранд, был отправлен на курсы «тактика воздушных боёв для соединений крылатой авиации». По окончании учёбы экзамены сдал на отлично и получил назначение на «Пасгедас» вместе со званием глайнес. Почти сразу же за ним по его запросу – и ответному согласию – в двенадцатое крыло перевели его соратницу по службе на «Саттасе» – сиргуд Игэм Уэйтонес. Та была полной противоположностью Тиры – резкая, импульсивная, охотно идущая на риск. Но при этом – отличный пилот с боевым опытом, полученным на том же «Саттасе», стартовый контракт подписала сразу на три года, потом – второй, ещё на три. Ни замечаний, ни нареканий, ни нарушений.

Уэйтонес сейчас была в воздухе. Второй из пилотов, которого узнал Мейлиш, был сиргуд Калес Иссиро – тот пришёл на крейсер всего год назад, когда закончился срок контракта предыдущего командира звена перехватчиков. Иссиро отличался уверенностью в себе, был смел и инициативен. Неплохие качества для начинающего командира, если бы не одно «но» – в послужном списке стояла отметка о пререканиях с Тирой Серонес – парня оштрафовали, он вроде поумнел, но по крейсеру ходили слухи, что дело обстоит не совсем так, как представлялось официально. Впрочем, особо никто и не разбирался – сиргуд Иссиро всё признал и раскаялся, чего ещё нужно для записи в документы? А слухи, что якобы этранес Серонес пару раз приложила парня лицом о палубу за обсуждение приказов Илмеги – кому они нужны? Слухи к официальному документу не прилепишь, а проводить расследование Мейлиш не стал. «Не чини то, что работает» – так выражался командир службы электромехаников крейсера, и Мейлиш с этим был полностью согласен. Персонал крыла авиалётов работал хорошо и слаженно, так что лишняя «починка» не требовалась.

Мейлиш допил мисми, поставил чашку на подоконник широкого кормового окна рубки. Что-то монотонно говорил диспетчер авиации крейсера – из Юнжи возвращались птицелёты с пополнением запасов провизии, а вот катер, на котором старпом отбыл за боеприпасами, почему-то задерживался уже на лейс. Впрочем, судя по болтовне диспетчера, дело было не в старпоме, а в том, что командующий Восточным Флотом никак не выдавал разрешение на погрузку катера – по той простой причине, что командующего почему-то на месте не было, а его заместитель куда-то запропастился.

«Разгильдяи», – подумал Мейлиш, ощутив, что в животе заурчало – не надо было пропускать завтрак. Хотя у командира корабля распорядка, как такового, почти нет – есть дела, ради которых приходится бросать всё. Видимо, у верхушки Восточного Флота такие дела тоже были – но, к Архаку, не сейчас же, когда объявлена повышенная готовность!

Вот «Пиккерено» хорошо – стоит сейчас себе в Лангесе, на рейде, на время выведенный из боевого дежурства. Случилось нападение на торговый караван, в охранении которого он шёл. Повредили правую турбину, левой пришлось отдуваться за двоих, из-за чего в той возникла масса мелких неисправностей…. В итоге – обе турбины разобраны, крейсер стоит на мёртвом якоре на ближнем рейде порта – красота! «Пасгедасу» тоже не мешало бы перебрать турбины – разобрать, почистить, отладить, собрать заново – но возможности такой пока не представлялось. И когда она появится – непонятно.

Эх, Лангес, Лангес! Тёплое и ласковое побережье, красивый город, но Мейлиша тянуло в него не из-за возможности заняться кораблём, как это выпало командиру того же «Пиккерено». И не возможность как-то отдохнуть и сменить обстановку, и не ещё что-то низменное и приземлённое, нет! Светлое чувство разделённой любви, обострённой разлукой и расставанием – вот что звало и тянуло геирсея туда. В отличие от многих командиров Восточного Флота, он не обзавёлся семьёй ни в Юнжи Срите, ни даже в Камо-Фрай. Его любовь, которая была младше его на десять лет, жила именно в Лангесе с детьми – вот почему при первой же возможности Мейлиш отправлялся туда. Любовь была взаимной и откровенной – так любят только те люди, которые уже обожглись на этом чувстве в молодости, кто познал разницу между настоящим чувством и простой привязанностью.

А познав, сделал выбор в пользу чувств, а не в пользу комфортности взаимоотношений, построенных из принципа «чтобы всё устраивало». Нет, Мейлиш и его возлюбленная, о существовании которой никто из экипажа крейсера не подозревал, холили и лелеяли свою любовь, усиливая её в себе расстоянием. Упивались долгим ожиданием непродолжительных встреч: дня три-четыре в месяц в общей сложности, но зато эти дни были наполнены особой полнотой жизни, фейерверком чувств, каскадом эмоций, простым и потому бескомпромиссным счастьем, ярче и светлее которого попросту не существует. И тень, отбрасываемая этими тремя днями, согревала душу и сердце всё остальное время, что длилась разлука. Это была любовь без нудного быта, любовь без взаимных претензий, подозрений и ревности, мелких ссор и обыденности, без скуки от того, что нечем заняться, не о чем поговорить. Мейлишу и его любимой всегда было, что рассказать друг другу. Они упивались каждым совместно проведённым мигом, не спали сутками – чтобы не тратить время на сон, отоспаться можно и потом, когда настанет очередное расставание – и потом видеть сны друг о друге, мечтая, что наступит время очередного заводского ремонта крейсера.

Как и любой другой корабль Восточного Флота, «Пасгедас» раз в году на месяц опускался на те же самые посадочные опоры, с которых когда-то впервые поднялся в небо, откачав воздух из отсеков плавучести. Тогда эти отсеки заполняли воздухом, по кораблю начинали деловито сновать специалисты завода, проводился полный осмотр, необходимый ремонт и профилактика всех систем корабля – а команда отправлялась в гарантированный контрактом отпуск. В этом году его предстояло ждать ещё три месяца – и введённый на флоте режим повышенной готовности геирсея никак не радовал. Именно из-за этого режима и откладывалась отправка торгового каравана в Сименелию. Поломка турбин «Пиккерено» означала бы только одно: что вместо него в охранении пойдёт «Пасгедас», а стало быть, заход в Лангес был бы неизбежен.

Часть кораблей двинется отсюда, из порта Камо-Фрай – маршрут из Сиборсии пролегал как раз через северную оконечность острова Тихуес. Другая часть присоединится к каравану позже, в Лангесе. Оттуда – почти два дня хода до Генератора Точки Скольжения, уже там караван перенесётся в точку, находящуюся в двух – трёх днях хода до Сименелии. Дальше – нейтральные воды, где встречались пираты, и вот как раз там придётся держать ухо востро до самой границы воздушного пространства этой страны. Потом корабли начнут разделяться: одна часть каравана останется в портах Сименелии, другая пойдёт в Андалию, третья – в Юрикан и Сэнассию. Вот там уже по-настоящему опасно, там пираты не просто «шалили» – скорее, считали воздушное пространство восточной части материка Андикан своей вотчиной. После погрузки – выгрузки караван сформируется снова: может, сменится пара кораблей, а там – в обратный путь, к Генератору Точки Скольжения, прыжок, позволяющий сэкономить две недели пути – и снова пару дней до Лангеса, короткая остановка, после чего крейсер направился бы в Юнжи Срит…

Такой поход с караваном означал бы как минимум четверо суток, которые можно было бы провести с любимой. Но отправка каравана откладывалась, пока не будет снят режим повышенной готовности.

Мейлиш отошёл от кормового окна и направился к носовому. Плясали пятна света Белувы на воде, море внизу рябило от прохладного южного ветра, который начал резко усиливаться, и из-за смеси теней облаков и просветов в них вода приобрела металлический цвет. Командир крейсера смотрел на север, туда, где за горизонтом раскинулся город Лангес. Эх, случилось бы что-нибудь, хоть что-то, что позволило бы отправиться на север! При чём, отправиться именно «Пасгедасу», а не кому-либо ещё. Хотя кораблей на внешнем рейде Юнжи Срита хватало: Мейлиш бросил взгляд на стоящего впереди ветерана Восточного Флота – «Ирсис», где командиром был его давний друг, геирсей Райнеш, с которым, несмотря на разницу в возрасте в девять лет, общий язык находился всегда. «Ирсис» относился к классу тяжёлых крейсеров и нёс на себе шесть орудийных блоков, это был грозный корабль, но по скорости и маневренности ему с «Пасгедасом», конечно, не тягаться. Да и годы сказывались, двадцать пять лет – это уже преклонный возраст для корабля. Второй из тяжёлых крейсеров Восточного Флота был куда новее – «Мессиноро» был построен двенадцать лет назад. Несмотря на то, что он по вооружению, габаритам и оснащению не отличался от «Ирсиса», бегал хоть и не намного, но резвее.

Рядом с «Ирсисом» стояли практически борт о борт корабли-близнецы, и если бы не названия на корме, их и отличить-то было бы невозможно. Построенные в одно и то же время, по одним и тем же чертежам, на одном и том же заводе, ударные крейсера «Декритас» и «Дестиеро» тоже редко стояли без дела. Им исполнилось уже по тринадцать, и из шести ударных крейсеров Восточного Флота они не были ни самыми старыми, ни самыми новыми. Ещё дальше виднелись узкие, вытянутые корпуса фрегатов «Дэсино» и «Осбос» – как и авианесущих крейсеров, этих в составе флота тоже было четыре. Восемь было эсминцев, и только половина из них сейчас находилась на рейде. Стояли они намного севернее, так, что только в бинокль и различишь: новенькие, три года назад поднявшиеся в воздух «Терагис» и «Менагано».

Ещё дальше, заслонённые корпусом «Ирсиса» и невидимые из рубки «Пасгедаса» стояли уже корабли зрелые: двадцатилетний «Оирон» и семнадцатилетний «Эрширес». Эти, напротив, корпуса имели покороче и пошире. Это были корабли, предназначенные для ближнего боя с противником, для уничтожения крупных наземных целей за счёт установленных на корме миномётов с зарядами большой мощности. Если фрегаты несли в основном ракетное вооружение и предназначались для того, чтобы обстрелять противника с безопасной дистанции и потом уйти от ближнего боя на хорошей скорости, то миноносцы несли на себе ещё и небольшой груз мин, чтобы сбросить их и в случае отхода своих кораблей перекрыть преследователям путь.

Все, кого не было сейчас на рейде, находились в плавании. Сопровождение караванов, патрулирование вблизи Договорной Зоны, охота за пиратами в нейтральных водах – ни один корабль, даже лёгкого класса, без дела не стоял. Лёгкие корабли в восприятии Мейлиша так и вообще всерьёз воспринимать было нельзя: им даже имён не присваивали, только номера.

«Сила. Не просто Сила, нет – силища, способная сметать с лица планеты города. И всё это завязано в мелочных стычках, которые кончаются ничем. Встретили пиратский корабль, постреляли друг в друга, получили повреждения, и, как правило, разошлись. В итоге – уничтоженный пиратский корабль это почти подвиг. Не мирный транспорт, который обвешан оружием, а самый настоящий пират, построенный неизвестно где и неизвестно кем с одной лишь целью. Целью совершения вот таких вот набегов, разведок боем: если охранение каравана справилось – значит, не стоит рисковать. Если дало слабину – вызвать подмогу и уничтожить конвой. И так уже лет десять.

Нужно бить по базам пиратов, формировать целые эскадры и бросать на уничтожение гнёзд этих паразитов, поганящих небо одним своим присутствием. Трусов, способных по-настоящему воевать лишь с пассажирами да транспортами. Ну, встретился «Пиккерено» с пиратами – и что? Получил снаряд в турбину, повредил в ответ пиратское судно, те поняли, что «Пиккерено» им не по зубам и скрылись – куда там, догонишь их на одной турбине…. Архак бы подрал всех этих дипломатов, погрязших в своих законах, Договорах, соглашениях и прочей ерунде. А иначе – зачем держать всю эту массу кораблей, если даже непонятно, кто противник? Если это война одиночек, которая то тухнет, то вспыхивает снова? Укажите нам противника, дайте нам врага – и уничтожим раз и навсегда, чтоб стало спокойно. Чтоб не торчать на рейдах без покоя и отдыха только потому, что, видите ли, у разведки неясные данные…

Архак бы подрал разведку! И дипломатов вместе с ней….» – думал Мейлиш, глядя на то, как ветер далеко внизу гонит волны на север.

– Что там? – вслух сказал он, обернувшись к диспетчеру, уютно устроившемуся в углу рядом с радиометристами так, чтобы ему было видно экраны их радаров. У диспетчера был свой пульт радиосвязи, свой навигационный компьютер, следящий за палубной авиацией «Пасгедаса» – в общем, все условия для контроля полётов.

– Катер по-прежнему в городе, – сказал тот, поднявшись, – Командующий сейчас находится с инспекцией на одной из учебных баз, где недавно разбился учебный авиалёт, его заместитель отбыл в мэрию – какие-то там организационные вопросы с гражданскими нужно утрясти. Будут через лейс, за главного в штабе флота остался геирсад Терен, а подобные вопросы вне его компетенции… Патрули наши крутятся в заданных квадратах, первая смена готовится к возвращению, третья – к тому, чтобы её сменить. Птицелёты с продуктами уже вон там – диспетчер указал в окно, где над очертаниями рельефа острова виднелись две неясные пока точки. Посадку ещё не запрашивали…. Я тут послушал частоту других кораблей – «Саттаса» и «Тесита» – у них тоже чисто, патрули рапортуют, что в воздухе никого. Береговая авиация тоже ничего этакого не увидела…

Мейлиш молча сделал утвердительный жест, краем глаза отметил появление Котри, забравшего чашку с окна, окинул взглядом почти пустую рубку – дежурный артиллерист, Тейджи, спал с открытыми глазами за своим пультом. Взгляд его был отсутствующим, глаза почти не моргали – бедолага, до сих пор переживает потерю сестры, видимо, самого близкого и родного ему человека в мире. Не спит ночами – и в итоге на свой пост является вот в таком полусонном состоянии. Геирсей по привычке уже хотел одёрнуть парня, ведь командир терпеть не мог, когда на его крейсере начинали нести службу спустя рукава, но передумал. Вместо этого он скосился на часы – его вахта уже заканчивается, вот-вот на дежурство заступит следующая смена. К концу вахты все устают, и Тейджи – не исключение. Так что простим… до следующего раза, разумеется.

В рубке повисла тишина – тяжёлая и гнетущая, ещё более давящая на мысли неясностью обстановки. Мейлиш молча наблюдал за тем, как две точки над горизонтом постепенно приобретают очертания металлических стрекоз – последние, к слову, на Эмиадии не водились, и такого сравнения командир крейсера провести попросту не мог. Для него птицелёты казались попросту механическими птицами, способными очень быстро махать крыльями – так, что и не различишь. Это всё, что оставалось делать сейчас, ожидая, что хоть что-то, но произойдёт. Да хотя бы подойдёт конец его вахты, чего уж там…

– Геирсей! – окликнул его диспетчер палубной авиации, – Думаю, вам будет интересно послушать…

«Произошло», – каким-то шестым чувством, чутьём бывалого вояки понял Мейлиш, быстро, но, сохраняя достоинство, направляясь к пульту диспетчера.

– На частоте береговой авиации, – пояснил тот, прибавляя громкость и переключая вещание со своих наушников на закреплённый на панели динамик.

– … в последний раз была замечена цель. Определить её курс и скорость, сообщить её точные координаты, затем войти в визуальный контакт и постараться получить как можно больше информации: вооружение – если представится возможным – и примерную длину корпуса. Если по вам будет открыт огонь, разрешено использовать боевое оружие для защиты. Атаку цели самостоятельно запрещаю, при открытии огня по вам старайтесь от боя уклониться. Чтоб передать информацию мне, вы обязаны уцелеть, понятно? И ещё: если вас собьют, спасательная операция будет проведена только в случае, если позволит боевая обстановка. Поэтому постарайтесь, чтобы этого не произошло, ясно? – донёсся голос, который командир крейсера узнал сразу: это говорил Терен.

Раздался ответ пилотов, искажённый помехами настолько, что приёмник «Пасгедаса» его попросту не смог преобразовать в понятный для человеческого уха сигнал. У Терена подобной проблемы не было – приёмо-передатчик штаба обеспечивался превосходным сигналом со станции радиослежения, находящейся прямо в черте города.

– Два учебных авиалёта обнаружили крупную групповую цель, – пояснил диспетчер, – И, похоже, произошло это абсолютно случайно…

– Где? – перебил Мейлиш, делая пару шагов в сторону, туда, где на мониторе штурманского пульта светилась карта Восточного Моря.

– Квадрат 52—33, идут на скорости восемьдесят три на север-северо-восток, – отрапортовал диспетчер.

Мейлиш сделал в уме быстрый подсчёт. Наверняка цель движется не на максимально возможной скорости, но близко к этой отметке. Так быстро, как это возможно, не насилуя турбины. И то – если корабли цели на турбинном ходу. Вполне возможно, что они вообще пропеллерные.… Ну да не в этом дело. Его «Пасгедас», как и «Пиккерено», был одним из самых быстрых крейсеров Восточного Флота и – точно так же, не издеваясь над турбинами – мог разогнаться до девяноста гаустов за лейс. Сейчас на крейсере не было почти половины штатного боезапаса и половины запаса топлива – это делало его ещё легче, и значит, ещё быстрее этак на десятку тсэров. А если выжать всю мощность из турбин – то он разгонится на все сто десять. Выходило, что если цель сохранит курс и скорость, то через пять лейсов она достигнет рейдов Лангеса, где из боевых кораблей находились только неспособный двигаться из-за ремонта турбин «Пиккерено» да сверхтяжёлый крейсер «Эстелеро». Словом, за рейд можно не беспокоиться, а вот если возле Лангеса они сменят курс, чтобы не повстречаться с грозным «Эстелеро», то – ищи их потом, уйдут в нейтральные воды. Если «Пасгедас» выдвинется сейчас, то цель он сможет нагнать лейса через три…

– Геирсей, поступила информация от учебных авиалётов, – отрапортовал диспетчер.

«И как он умудрился что-то разобрать сквозь помехи?» – успел удивиться Мейлиш, но вслух сказал невозмутимо: – Докладывайте.

– Им удалось подобраться к цели на дистанцию визуального контакта. Цель состоит из кораблей, схожих по классу с миноносцем и двумя корветами. На том корабле, что похож на эсминец, большой груз торпед.

«Торпеды.… К Архаку, для чего торпеды в пиратской вылазке? И для чего тогда приставлять к гружённому торпедами кораблю, который из-за них движется медленнее, в качестве охранения два лёгких и быстроходных корвета?» – задумался Мейлиш, а события тем временем разворачивались дальше.

На частоте 3252 началось оживление – Терен уточнял, какое звено авиалётов находится ближе к цели, чтобы отправить его следить за группой кораблей противника. Выяснив и отправив группу перехватчиков «Корнод» с базы береговой охраны, геирсад, как и полагается командующему авиацией флота, начал отдавать распоряжения об отправке бомбардировщиков дальнего действия на перехват.

«Вот для этого и нужны корветы, вооружённые, в основном, лёгкими орудиями. Бомбардировщики для них – очень хорошая мишень. А миноносец с торпедами – зачем, для чего? Торпеды нужны для стрельбы почти в упор, чтобы сбить корабль наверняка с одного выстрела – но пиратам сбитый корабль не нужен. Со сбитого корабля ценный груз не снимешь… Что же тогда? Они намеренно так идут, чтобы кого-то сбить? Но – кого?» – ломал голову Мейлиш.

И ответ пришёл сам собой. Эстелеро. Крейсер с бронёй, которую не пробить снарядом с корабля лёгкого или среднего класса. Бронированный монстр с орудиями, способными бить на недоступные для других кораблей дистанции. Крейсер с калибром, способным крушить даже железобетонные лбы наземных батарей. Крейсер, способный отправить корабль наподобие «Пасгедаса» на грунт всего одним залпом. Таких крейсеров – всего три на всю Селлестию, и всего один на Восточный Флот. И единственная его слабость – практически полная беспомощность перед кораблями лёгкого класса, пока «Эстелеро» развернёт свои смертоносные орудия, те уже успеют сменить местоположение. Для этого и нужны торпеды – другого способа причинить хоть какой-то вред флагману Восточного Флота у Жингкона попросту нет.

Мейлиш понял то, что пока что оставалось загадкой для Терена – это не очередная вылазка островитян с целью наживы, это – превентивный удар по Восточному Флоту.

– Связь с Тереном, – бросил Мейлиш вахтенному радисту, уже понимая, что геирсад попросту не видит другого выхода, кроме отправки бомбардировщиков. Кораблями напрямую он командовать не может – ни командующего, ни его заместителя на месте нет.

– «Пасгедас» вызывает геирсада Терен, – медленно, отчётливо произнёс Мейлиш в микрофон.

– Слушаю вас, Мейлиш, – отозвался Терен, – Что у вас?

– Геирсад, я думаю, что отправка бомбардировщиков в данном случае – не лучшее решение.

– Геирсей, – с нажимом, словно напоминая на разницу в званиях, ответил командующий авиацией, – Вы забываете о субординации…

– Можете подать запрос о вынесении мне взыскания. Но я должен сообщить вам, что противник, скорее всего, как раз этого и ждёт, – с ехидцей в голосе перебил Мейлиш, – Раз он не стал прилагать усилия к тому, чтобы уничтожить обнаружившие его перехватчики и сменить после этого курс, дабы его местоположение снова стало для нас тайной.… Значит, он экономит средства противовоздушной обороны для более серьёзной цели. То есть ждёт наши бомбардировщики. И поэтому я прошу вашего разрешения – отправить мой крейсер на перехват противника.

– Мейлиш, – чуть ли не сквозь зубы проговорил Терен, – Даже если вы и настигнете противника, в чём я, зная характеристики вашего корабля, не сомневаюсь, то вы не справитесь в одиночку с тремя кораблями врага. Поэтому такого разрешения я дать попросту не могу.

– Эскадренный миноносец «Менагано» запрашивает разрешения отправиться вместе с «Пасгедасом» под командой геирсея Мейлиш, – раздался из рации новый голос, – Ответственность за последствия боевого выхода без приказа командующего Восточным Флотом командир «Менагано» готов взять на себя.

Видимо, не только «Пасгедас» слушал частоту средней авиации.

– Прошу прощения, но вам бы, геирсей Мейлиш, не помешал бы ещё и фрегат, а то одного эсминца в охранении будет маловато, – добавился ещё один голос, который командир «Пасгедаса» узнать не смог, – Поэтому фрегат «Дэсино» так же запрашивает разрешение на выход вместе с «Менагано» и «Пасгедасом»…

Скорость соединения кораблей определяется скоростью самого медленного корабля. «Менагано» и «Дэсино» от «Пасгедаса» бы не отстали, первый был построен совсем недавно, и без груза мин на борту способен был, пожалуй, даже обогнать «Пасгедас». «Дэсино» же, как и положено кораблю такого класса, был по определению быстроходным.

– Готов принять на себя ответственность не только за выход своего крейсера, но и за всё соединение, – решительно произнёс Мейлиш, зная, что добрая половина флота сейчас его слушает, и что этой фразой он практически припирает Терена к стенке. Тот мог бы сослаться на то, что не собирается брать на себя подобную ответственность; но Мейлиш как бы освобождал его от неё, Правила позволяли командирам подразделений в подобной обстановке запрашивать разрешения на самостоятельные действия и отвечать за их последствия самим. И, если не было причин, делающих подобные действия не соответствующими общим целям операции, в которой задействовано подразделение, то такое разрешение должно было быть получено.

Этот пункт Правил и Кодексов несения военной службы был прекрасно известен и командирам «Менагано» с «Дэсино», и Мейлишу, и, конечно же, Терену. Второе, что играло на руку командиру «Пасгедаса», для которого подобный поход был ещё и удобным случаем попасть в желанный Лангес – это тот факт, что причин, заставлявших корабли оставаться на рейде, после поддержки его инициативы командирами фрегата и эсминца, не осталось. Терен попросту не мог отказать в подобной ситуации, точнее, мог, но в ущерб себе – за такое отступление от буквы Правил его по головке в штабе точно не погладят. И третье – Терен и сам должен был понимать, что бомбардировщики, высланные наспех, вряд ли добьются успеха. Заставят противника повернуть – пожалуй, но ценой сбитых машин; или замедлят, но, опять же, без потерь не обойдётся. А соединение кораблей из эсминца, фрегата и крейсера – да ещё и авианесущего – не оставляло врагу никаких шансов. Эсминец попросту не подпустит врага на дистанцию выстрела торпедой, фрегат – не даст уйти невозбранно. Ну а сам крейсер может преспокойно заниматься своим делом – работать с противником на любой дистанции.

– Геирсей Мейлиш, возьмите и нас, «Эрширес», – раздалось в эфире. Словно разрешение от Терена уже неважно, и только командир «Пасгедаса» решает, кому выходить, а кому – нет. Видимо, не он один понимал, что бомбардировщики против корветов посылать не стоит – если и сумеют отбомбиться, то добрая половина не вернётся. Потому командиры и вызывались так охотно – беспокоясь не столько за жизни пилотов бомбардировщиков, сколько за успех общего дела, которому они и служили.

– Какова ваша максимальная скорость, «Эрширес»? – спросил Мейлиш.

– До девяноста разгонимся.

– Извините, ребят, но мы пойдём самое меньшее на сотне, если, конечно, геирсад Терен разрешит, – постарался разрядить обстановку Мейлиш.

– Выход разрешаю, – буркнул недовольный Терен, – У вас никто не отстанет?

– Говорит «Менагано». Мы гарантированно разовьём все сто десять.

– «Дэсино» и сто двадцать разовьёт, если надо будет, – хмыкнул командир фрегата.

– Тогда… Геирсей Мейлиш, принимайте командование над соединением.

– Понял вас, геирсад, – отозвался Мейлиш, и тут же отдал первые распоряжения: – Переходим с частоты 3252 на рабочую. «Дэсино» и «Менагано» – поднять якоря, следуйте за мной.

– «Дэсино» понял.

– Понял «Менагано», – раздались ответы.

– Боевая готовность. Поднять якоря. Пуск турбины. Авиалётам и птицелётам – срочно возврат. Катерам – отмена получения боеприпасов, догонят нас по дороге, – скомандовал геирсей и занял своё место за центральным пультом.

– Боевая готовность, боевая готовность, поднять якоря, приготовиться к пуску турбин! – пронеслось по крейсеру.

– Двенадцатому крылу авилётов – отмена задачи, немедленно возврат на крейсер! – разнеслось в эфире.

«Пасгедас» снова шёл в бой.