Читать книгу Забвение - Егор Юрьевич Куликов - Страница 5

Тепло комнаты, как вязкая масса, обволакивает. Мне становится уютно и хочется спать. Я словно лечу в капсуле, наполненной жидкостью. От блаженства закрываю глаза и чувствую, как погружаюсь в глубокую яму сна. Даже не сна, а лёгкой дрёмы. Мозг продолжает соображать, но уже не так чётко. Мысли становятся заторможенными и плавно перетекают из одной в другую.

Открываю глаза, когда меня в бок толкает бородатый мужик в телогрейке.

– Вставай, работа подвалила.

– Да, сейчас, – говорю, едва ворочая сухим языком.

– Давай шустрее. Там две фуры.

Я протираю заспанные глаза, поднимаюсь с точно такой же телогрейки, что и на мужике, и вытягиваю руки. На правой руке замечаю длинный шрам.

Это какой-то цех… или склад.

Следую за мужиком, понимая, что жутко хочу спать. Или же просто отдохнуть. Завалиться бы рядом с этим холодильником и забыться.

Едва перебирая ногами, мы выходим на улицу.

Жёлтый свет фонарей освещает широкую парковку для фур. С неба сыплет дождь. Холодный. Противный. Как сквозь сито пропущенный.

Меня знобит от холода. Я с сожалением вспоминаю то уютное место возле холодильника, где было тепло и приятно под толщей телогреек, хоть там было и шумно.

Сознание ещё плавает, когда я залезаю в фуру и начинаю подавать какие-то коробки.

– Опять докторская, – бубнит напарник, принимая коробки и складывая их на паллете.

– Вчера была сырокопчёная, сегодня докторская. Среднему классу необходимо разнообразие, – говорю я, приходя в сознание.

– Сегодня ещё две фуры намечаются, так что поспать вряд ли удастся.

– Где только наш брат не выживал.

Около часа, коробка за коробкой, мы выгружали колбасу. При этом мужик, которого зовут Стёпа, каждые пару минут крыл начальство резким матом и негодовал по поводу того, что в нормальных странах всю эту работу выполняют роботы.

– В нормальных странах хотя бы подъезд сделан нормально. В нормальных странах людям дают рохли или даже кары, на которых можно эту фуру за десять минут разгрузить.

– А сколько стоит этот агрегат? – интересуется Стёпа и закидывает коробку почти на самый верх. е

– Не интересовался, – передаю я ему очередную порцию колбасы.

– Может, нам поднапрячься бригадой да купить себе такую штуку. Будем работать вдвоём, а получать, как вся бригада, – мечтает Стёпа.

– Будем работать вдвоём и получать ещё меньше, потому что будем меньше работать. Не раскатывай сильно губу, – прерываю его размышления.

– Дай хоть помечтать спокойно. Вечно ты со своим пессимизмом ко мне лезешь.

Разгрузив фуру, он позвал водителя, а я пошёл в каптёрку, где выключил проржавевший и видавший виды чайник. Заварил две чашки крепкого чая, которым мы запили по бутерброду с докторской. Вошёл Юра, бригадир, и выгнал нас на разгрузку очередной фуры.

Вся ночь прошла как в тумане. Тёмные коридоры. Шум рефрижераторов. Бесконечные коробки с красивыми рисунками колбасы. Запах всё той же колбасы. И усталость…

Усталость сопровождала всю ночь. Под утро я едва стоял на ногах, пытаясь стянуть коробку с самого верха, чтобы отдать Стёпе. Глаза закрывались. Я буквально засыпал на ходу. Стёпа пытался подбадривать меня, хотя сам выглядел не лучше. Слипшаяся от дождя борода прядями спускалась на грудь. Замызганная и засаленная телогрейка и та не выдержала нагрузки и разошлась по шву от рукава до пояса.

Он удивлённо посмотрел на выбившуюся вату и задрал руку вверх:

– Меня как будто ранили, – сказал он и сменил телогрейку. Точно на такую же грязную, разве что не порванную.

Светало.

Юра собрал бригаду в тесной каптёрке и раздал получку.

Трясущимися руками я взял деньги и спрятал в карман.

– Пересчитай, – посоветовал Стёпа, когда мы вышли.

– Не могу, – честно ответил я. – Даже считать уже не могу.

– Дай тогда я пересчитаю.

Я вынул деньги и отдал ему.

Он послюнявил грязный палец и быстро, словно кассир, пересчитал купюры.

– Правильно, – вернул он деньги. – В следующий раз считай. Они на том и наживаются, что мы уставшие как черти и даже считать ленимся. Этот Юра только выглядит добреньким и дружелюбным. На самом деле он обманывает только в путь. Поверь мне.

– Верю, – сказал я и пошёл переодеваться.

Я стянул пропахшую колбасой робу и повесил на вешалку. Телогрейку скинул в общую кучу, где уже было штук семь или восемь. Видимо, телогрейки всегда здесь валяются, и каждый берет первую попавшуюся под руку.

Стёпа разделся и залез в душевую кабинку с толстым слоем ржавого налета.

– Как же бодрит-то! – кричал он из душа.

– Тёплая? – спросил я, натягивая джинсы.

– Если бы.

Пока я вяло двигался и пытался переодеться, Стёпа успел ополоснуться, обтереться, и в итоге оделись мы в одно время.

– Ладно, давай до следующей смены.

– Давай, – Стёпа крепко пожал руку (откуда у него только оставались силы) и, выглянув за дверь, подмигнул и сквозь бороду пропищал: – Пс… Я там взял немного. Тебе надо?

– Чего? – спросил я.

Вова распахнул чёрную куртку и показал мне пять палок варёной колбасы, аккуратно подвешенных на куртке.

– Колбаски не желаете? – он хитро сощурил глаза.

– Нет, спасибо.

– Все вы поначалу честные. Бери.

Я уже было потянулся, но в самый последний момент отдернул руку.

– А по-другому не выживешь, – заметил Стёпа. – Они на нас вон как наживаются, чего бы и нам немного не прибрать к рукам. Особенно, если нам это положено.

– Не положено это нам, – помотал я тяжёлой головой. – Да и не люблю я всякие взятки и прочее. Меня от них воротит.

– Воротить будет, когда тебя выжмут как лимон на этой работе и выбросят без пенсии, без больничного и без отпуска. Тогда-то вспомнишь. Я в свое время тоже влияние имел, а теперь вот колбасу к куртке подвязываю.

– Нет, – повторил я. – Один раз я давал взятку. И то не ради себя. Давно это было. Как вспомню, до сих пор противно становится.

– Ну, как знаешь. Мне, значит, больше достанется. Только ты это… никому. Понятно?

– Не скажу. Будь уверен.

Мы снова пожали руки, и я вышел в холодное осеннее утро.

Дождь продолжал горохом сыпать с неба. Иногда проскакивали снежинки. Тяжёлые, мокрые, как куски пластилина.

Дорогу домой помню плохо. При каждом удобном случае я отключался и засыпал. Облокочусь где-нибудь в автобусе и сразу засыпаю. Дойду до перрона, присяду на лавочку и снова засыпаю. Возвращался на автопилоте.

А вернувшись, тихонечко отворил дверь комнаты в общежитии и без сил повалился на матрас.

Спал крепко. Как младенец после долгой прогулки.

Проснулся по будильнику в четыре часа дня.

Умылся, закинул на ходу булочку с маком, запил чаем, натянул пропахшие колбасой вещи и вышел на улицу. Благо ехать никуда не надо.

Дошёл до ларька у остановки, где меня встретил Николя в дорогом кашемировом пальто и с кожаным кейсом в руках.

– Ты чего? – не здороваясь, спросил он, держа в руках новомодный сотовый телефон.

– Не выспался.

– В следующий раз чтоб выспался, – наказал он. – Мне нужны свежие лица и свежие голоса. Не хочу, чтобы покупатели с тобой, как с улиткой, разговаривали, – сказал он и сам же посмеялся над своей остротой. – Сегодня должны привезти товар, так что вот тебе деньги, отдашь водиле. И не забудь всё посчитать и проверить. Ты понял?

– Понял.

Он протянул конверт и, не попрощавшись, сел в тонированную тачку.

– Ну что, как торговля? – спросил я тётю Любу, когда втиснулся в ларёк.

– Ни шатко ни валко, – ответила тучная баба, занимавшая большую часть ларька. – Считай выручку скорее, мне за Стасиком в садик топать.

Пока я считал деньги, она собиралась и передавала свежие новости.

– …в книге я записала ещё Лишая. Он утром взял бутылку в долг, обещался вернуть сегодня вечером. Смотри внимательно за сигаретами, там ценник немного изменился. Эта пачка печенья отсырела, я её отложила в сторону, не трогай и не вздумай продавать. Я завтра у Николя спрошу, может, он мне по дещёвке отдаст. Бугай со своей шалавой сегодня вернули долг и хотели тут же ещё набрать. Но ты, смотри, не вздумай им давать. Они потом скрываться начинают, и от них денег не допросишься, – тётя Люба замерла, осмотрела тесное помещение, заставленное доверху товаром. – Вроде бы всё сказала. Вроде ничего не забыла. А, стой… Там под кассой ещё деньги есть, их не трогай. И водку вот эту, – он отвернула край покрывала и показала полупустой ящик, – не продавай её. И смотри, чтоб Николя не заметил, если вдруг соизволит к нам заглянуть. А так, всё по-старому. Всё, я ушла.

Она протиснулась в узкую дверь и исчезла в осенней сырости.

Только я устроился на ветхом стуле, как в окошечко постучали.

– Это снова я! – заглядывая в решётчатое окно, почти крикнула тётя Люба. – Николя запретил запирать окно.

– Так ведь холодно! – тут же возмутился я.

– Ничего не знаю. Он сказал, что из-за этого продажи падают.

– И ночью не запирать?

– Ночью особенно.

Я недовольно хмыкнул.

– Николя сказал, что придумает нам какой-то обогреватель. Но и предупредил сразу, чтобы мы особо его не палили, а то света много жрёт.

– Придумает он, конечно.

– Всё, ушла.

В этот раз тётя Люба действительно ушла и не появлялась до следующего утра.

Я всю ночь просидел в ларьке на дырявом ватном одеяле, укутанный в три пледа.

Приходили люди, покупали в основном сигареты и спиртное. Приходил и тот самый Бугай, которому запретили давать в долг.

Ближе к вечеру народ потянулся вереницей. Спиртное разлеталось как горячие пирожки. А быть может, и лучше. Товар так и не подвезли. У меня закончилась водка, и пришлось продать две бутылки из полупустого ящика под покрывалом.

Утром тётю Любу чуть инфаркт не хватил, когда она недосчиталась двух бутылок.

– Кирилл, я же тебе говорила не продавать, – не то взмолилась, не то негодовала она.

– Товара не было.

– Да мне плевать, что не было товара. Это моя водка… – сказала она и тут же замолчала, понимая, что проговорилась.

В общем-то я и сам подозревал, что она продаёт свой алкоголь, и, скорее всего, не только алкоголь.

– Чего вы так переживаете? Придёт партия, заберёте свои две бутылки.

Тётя Люба недовольно хмыкнула, упёрла руки в бока, тем самым съев последнее свободное пространство в ларьке, и демонстративно отвернулась.

– Деньги за товар под кассой, – сказал я и буквально вытек на улицу.

Работа здесь, конечно, будет полегче, чем разгружать фуры с колбасой, но тоже, как говорится, не фонтан. Вечные пьяные хари лезут сквозь узкое окошечко. Холодно и сыро. Ни поспать, ни подремать. Всю ночь кому-то что-то надо. То водка закончилась, то сигареты, то ещё какая-то мелочь.

Точно такой же убитый и раздолбанный, как вчера, я вернулся домой и завалился на матрас. Мне даже не хватило времени понять, где и как я живу. Как обставлена моя единственная комната.

Бежевые обои, потрёпанное кресло и матрас у стены. Старый советский шкаф и одна тумбочка от кухни возле окна, где стоит чайник, пара кружек с тарелками и половина булки.

То, что это общежитие, я понял вчера, когда вернулся после ночных разгрузок. Соседей не встречал. Да и некогда мне было их встречать. Пришёл, завалился спать. Проснулся, закинул кое-какую еду и дальше на работу.

В этот раз я почему-то долго не мог уснуть, хотя тело только и просило отдыха и сна. И как можно больше. Глаза пекло от света. Я задёрнул штору и вновь упал на дешёвое синтетическое постельное белье.

Перед сном я молил лишь об одном – только бы мне не пришлось идти сегодня на работу. Ни на склад, ни в этот чёртов ларёк, больше похожий на гроб.

Проспал я до самого вечера.

Выспавшийся, но совсем не отдохнувший, я решил прибраться в комнате. Закинул немногочисленные вещи в шкаф, где под тряпками заметил старую металлическую коробку, в которую когда-то скидывал деньги на мотоцикл.

И в этот раз там оказались деньги. Намного больше, чем в детстве. Ради собственного удовольствия я достал пачку купюр, пересчитал, прикинул в уме, сколько ещё надо, и аккуратно вернул коробку на дно шкафа.

До поздней ночи я просидел в комнате, читая книгу. Иногда отвлекался, задумывался о чём-то и вновь погружался в чтение.

Утром проснулся раньше, так как кто-то отчаянно колотил по двери.

– Кирилл! Кирилл! – кричала соседка Настя и молотила по фанерной дверце.

Я вскочил на ноги, быстро натянул штаны и открыл дверь.

– Да! – ответил я спросонья.

– Там тебя какой-то парень к телефону.

Пошатываясь, я побрел по коридору, где висел общий телефон.

– У аппарата.

– Здорово, Кирюха, – приветствовал знакомый голос.

– Привет.

– Есть минутка? Поговорить надо, – всё тот же голос, который я никак не мог определить.

– Ну?

– Тут дело такое. У меня, короче, зачёт один не сдан, а деньги совсем закончились. Точнее, не закончились, но мне ещё за квартиру платить. Короче говоря, я немножечко попал в неприятную ситуацию. Родокам я сообщать не хочу. Хочу как-то сам всё решить. Поможешь?

Это был Вова. Я узнал его по последнему слову. Но почему?..

Почему я до сих пор поддерживаю с ним связь. Неужели мне не хватило двух комнат, где он показал свое истинное лицо. Неужели молодая память такая короткая и так быстро прощает все подлости? Но мне оставалось только наблюдать, молча сидя в собственной голове.

– А от меня ты чего хочешь?

Вова замялся. Это было слышно даже через телефон. Чувствовалось даже на расстоянии, что он стесняется.

– Ну? – не выдержал я молчания.

– Мне бы деньжат чуть-чуть подкинуть.

– Так ты мне ещё с прошлого раза торчишь.

– Я отдам! Отдам! Просто сейчас всё как-то навалилось сразу. Я же говорю, не сдал один зачёт, и пришлось те деньги, которые я должен был отдать за квартиру, отдать преподу. Вот и не сходится у меня теперь дебет с кредитом.

– А у родителей?

– Нет, – испугался Вова. – Им я говорить точно не буду. Они меня тогда вообще пришьют. Я только в прошлом месяце у них брал дополнительно. Ну так что?

– Денег я не дам, – твёрдо сказал я и моё истинное я, которое сидело в голове этого парня, встало и начало аплодировать. Я был горд сам собой.

– Что, вообще нету?

– Есть. Но дать не могу. Мне они тоже как бы нужны.

Вова молчал. Я чувствовал, что он хотел просить ещё раз, но боится. Вместо этого я сам выдвинул предложение.

– Могу тебя на подработку устроить. Разгрузишь пару фур и заработаешь.

– Мне они сегодня нужны, – паниковал Вова.

– Сегодня не выйдет. Там расплачиваются в середине месяца. Нет, конечно, ты можешь поговорить с Юрой, это наш начальник, но не думаю, что он согласится сделать ради тебя исключение.

– А по-другому никак?

– Что никак?

– Ну, деньги добыть. Чтоб быстро. Я отработаю. Просто мне жить негде будет.

– Можешь перекантоваться у меня, если совсем туго. Но денег я не дам.

– Спасибо и на этом, – сказал он так, словно сделал одолжение. – Я с тобой тогда позже свяжусь.

– Давай.

Позже наступило через два часа. Он позвонил мне, когда я работал в ларьке. Тётя Люба попросила выйти за неё в день.

Вова сказал, что зайдёт ко мне со всеми пожитками через час.

Спустя час он действительно сунул своё пухлое лицо в окошко и шутливым голосом произнёс:

– Кошелёк или жизнь?

– Не в твоём положении сейчас такие вопросы задавать.

– Как раз в моём. Сейчас ломану твою кассу. Много денег, и, что самое главное, сразу.

– Я тебе потом так ломану, – улыбнулся я. – Давай заходи. Правда, тесно тут у меня. Не для твоей комплекции ларёк.

– Да, точно не под меня строили.

Вова втиснулся ко мне с огромной спортивной сумкой.

С годами он раздобрел пуще прежнего. Чёрная шапка волос. Пухлое лицо с тёмными густыми бровями и довольно плотная щетина, что совсем не сочеталась с его внешностью. Возникало ощущение, что эта недоборода искусственно приклеена, как у актера.

Я радушно встретил Вову. Самое удивительное, что я был действительно рад его видеть.

Утром он разбудил меня, и, видимо, поэтому я был так груб и неучтив с ним. А теперь…

Теперь мы обнялись, похлопали друг друга по спинам и сразу и кое-как расселись в ларьке. Ему я уступил ветхий стул, покрытый дырявым ватным одеялом, а сам уселся на два ящика пива.

– Ну рассказывай, как тебя угораздило пуститься по миру? – так же шутливо спросил я.

– Не всё пошло по плану, вот и завязался узелок.

– Дома давно был?

– Недели две, как приехал. А ты после армейки так никуда и не поступил?

Меня немного задел этот вопрос. Не было желания говорить, что и у меня далеко не всё сладко. Иначе бы я не пахал на двух работах как проклятый.

– Куда мне уже, – махнул я рукой.

– И чего тебя понесло в армию. Мог ведь откупиться.

Не хотелось говорить, что откупиться как раз таки я не мог. Мать не потянула бы, а я тогда сам без денег сидел. Да и не хотел я откупаться, если уж совсем честно.

– Армия тоже своего рода школа. Школа жизни.

– Да ну… – ухмыльнулся Вова. – Столько времени потерял и ничему толком не научился.

– Армия не учит. Она дурь выбивает.

– Иногда она её так выбивает, что вместе с дурью и почки выходят.

– Бывает и такое. Но сейчас мне уже поздно учиться. Я на другое денежки коплю.

– Бизнес?

– Типа того.

– Бизнес – это хорошо. У нас на курсе один пацан тоже бизнесом занялся. Теперь вообще не парится. В универе не появляется, а все зачёты сдаёт на отлично.

– У нас по всей стране так. Есть деньги, значит, будут тебе и зачёты, и всё что захочешь. Ты мне лучше расскажи, что там дома, а то я уже года два не был. С матерью разговаривал, но она мне о своих делах рассказывала. Что там с пацанами? Как они там? Честно говоря, соскучился.

– Да что там может измениться. Разбежались кто куда. Макс в город уехал. Вроде как в Москву сорвался. Слава вахтовиком на Север записался. Сейчас гоняет туда по два месяца. Два месяца батрачит как вол и два месяца потом бухает. Деньги закончатся, поможет чуть дома по хозяйству и обратно на Север в бараки…

Вова пустился в длинный рассказ о доме, хотя в самом начале сказал, что ничего там интересного не случается. Но для меня каждая новость была интересной. Я с улыбкой слушал о родном селе, где прошло мое детство. С горечью вспоминал лица пацанов, и мне не удавалось представить их в этой новой для них роли – роли взрослых. Кто уже женился. У кого-то появились дети. Кто-то спивается. Мне казалось, что это могло произойти с кем угодно, но не с нами: молодыми, амбициозными, здоровыми. Не может Слава пить напропалую, как какой-то алкаш. Точнее, мне в это совсем не верилось. Или же я отказывался верить.

Илюха женился на Верке Шестовой. Лёха на Машке. На Машке! На той самой Машке, которую мы дразнили из-за её заикания. Денис пока ещё не женился, но ходят слухи, что он завёл какой-то бурный роман со взрослой женщиной из районного города. Он, конечно, скрывает это, но в деревне уже всё давно знают: кто она, сколько ей лет, где потеряла мужа, какое у неё состояние. В общем и целом в деревне знают больше, чем знает сам Денис.

С камнем на сердце я слушал рассказ, погружаясь в глубокие воспоминания.

– Ты-то не собираешься жениться? – спросил я Вовку, когда он замолчал.

– Собираюсь. Вот закончу универ, устроюсь на работу и женюсь. Если, конечно, поезд раньше не уйдет.

– В смысле?

– Да хочу Катьку в город перетащить. Честно говоря, хочу здесь и обосноваться. Связи есть, родители пристроят. Почему бы не воспользоваться… – он продолжал тараторить. А я смотрел, как скачет его второй подбородок. Дрожит. Перекатывается волной жира от кадыка до бороды, и думал о Кате. Одно лишь упоминание о ней всколыхнуло во мне все чувства, которые давно таились на дне. Спрятались за рабочей рутиной. За решётчатым прилавком. За высокими паллетами с колбасой. Укрылись глубоко и тщательно до такой степени, что не верилось, что у меня когда-то вообще были эти воспоминания.

Не знаю, почему, но именно детский облик возник перед глазами. Чёрные гладкие волосы, которые отливают на солнце, слегка раскосые азиатские глаза и ямочки. Две маленькие ямочки на щеках. Пожалуй, эта самая милая и самая притягательная черта в ней.

Вспомнил, как в детстве дразнили друг друга. Как присматривались друг к другу, когда стали чуть старше. Как она надменно смотрела на нас, когда начала встречаться с ребятами постарше. И всё равно… Даже сквозь этот высокий и надменный взгляд я видел, как ей нас не хватает. Естественно, я мечтал о том, чтобы она думала так именно обо мне, что ей не хватает моего общения. Моего твёрдого мужского, тогда ещё пацанского плеча. Ей не хватает моих шуток. И, хотя я никогда не был юмористом, она смеялась. Смеялась искренне.

Иногда, я задумывался: а что было бы, если я, хоть раз решился подойти к ней и сказать: «Давай встречаться»? Как бы она отреагировала? Послала бы меня куда подальше. Или же улыбнулась бы и прыгнула ко мне в объятия.

Я очнулся от воспоминаний, когда Вова всё ещё говорил о Кате. Он мечтательно уставил взгляд в потолок и рассуждал, как они будут жить.

– …я где-то в администрации приткнусь. В нашем городе, конечно, полегче было бы. Там мой батя ко всем начальникам с ноги дверь открывает. Здесь такого нет… Ну да ладно. Пару лет потерплю, а там как пойдет. Главное Катьку перетащить, мать говорит: она там одна как тюльпан в траве. Цветёт, но скоро её забьют. Превратится в такой же сорняк. Короче говоря, из девушки в бабу переделается. А мне не хочется на бабе жениться, – как нарочно на больное давит. – А у тебя что? Не надумал семьёй обзавестись?

– Думал, – уклончиво ответил я. – И продолжаю думать. Надо бы на ноги встать сначала.

– Ну ты, я гляжу, становишься, – как-то свысока сказал Вова и оглядел провисший потолок ларька.

Он пробыл со мной до конца рабочего дня, после чего мы пошли в общагу. Я, как учтивый хозяин, уступил матрас, а сам кое-как разместился на кресле, подставив под ноги стул. Спать было неудобно, но всё же лучше, чем под телогрейками на сыром бетоне.

За несколько дней я понял, откуда у нас такая привязанность друг к другу. Мы оба мечтали об одном – стать богатыми и стать на ноги. Правда, пути у нас расходились, но цель была одна. Я думал заняться бизнесом, а Вова метил в чиновники. И я, и он понимали, что с зарплатой чиновника особо богатым не станешь, а вот со всеми взятками, которые я нутром не перевариваю, можно довольно быстро набить карманы.

Но не только это нас связывало. Каким бы он ни был в прошлом, он всё-таки оставался другом детства. Ведь у каждого случаются неудачные моменты и неправильно принятые решения. Каждый может ошибиться, и настоящий друг всегда поймёт и простит. А я считал себя настоящим другом.

Вова также занимал место связного между мной и домом. Иногда я и сам звонил пацанам, но свежие новости и сплетни мне приносил Вова. Вот как сейчас, пока живёт у меня неделю-другую, каждый день вспоминает что-то новое и рассказывает.

Я чувствовал, как соскучился по обществу. По обычному разговору за чашечкой чая или за бокалом пива. Но время… Времени у меня катастрофически не хватало. Домой я возвращался настолько разбитый, что едва дотягивал до матраса, сбрасывая на ходу одежду и даже не думая о том, что надо бы мне помыться, перед тем как лечь спать.

Измотанный, я валился и спал как убитый.

За эту неделю Вова превратился в домохозяйку, на что я заметил:

– Оставайся тут. Зачем тебе эта квартира.

Естественно, я говорил это в шутку, а Вова, так же улыбаясь, стоял с кастрюлей еды и едва сдерживал смех:

– Ага, буду у тебя тут как гувернантка жить. Ладно, шутки в сторону. Давай пожрём, что ли.

– Оставайся, – затягивал я старую канитель, оглядывая прибранную комнату.

Вова вновь и вновь рассказывал мне о своих планах. Когда окончит университет, родители ему подарят квартиру и постараются пристроить куда-то. Но квартиру они будут дарить при одном условии – ему надо жениться.

– Что же у тебя на курсе девок нормальных нет? – спрашивал я, надеясь отбить мысль о Кате.

– Есть. Разные там девки. Но мне не нравятся городские. Они какие-то слишком заносчивые. Вот у моей семьи денег будет гораздо больше, чем у половины с моего курса, а они всё равно смотрят на меня, как на второй сорт. Типа, приехал с села. Жил, наверное, в каком-то сарае и даже не знает, как лифтом пользоваться. Турникетов боится. Короче, накрутили сами себе и ходят, задрав носы. Так бы и вмазал со всей дури по каждому такому носу.

– Да, есть у них такое, – подтвердил я.

Вова снова погружался в мечтания, а я с каждым разом понимал, что если не решусь, то проморгаю своё счастье. Ведь он настроен решительно. Да и Катя согласится, я думаю: всё лучше, чем увядать в селе, среди сорняка, как выразилась Вовина мать.

Через две недели Вова съехал. А я продолжал бегать с одной работы на другую. От колбасы к водке и сигаретам.

В день получки я достал дорогую моему сердцу металлическую коробку и закинул туда зарплату. Для успокоения души снова пересчитал деньги и вдруг понял, что не хватает пары купюр. Первая мысль была, что я где-то сбился. Пересчитал снова – не хватает. Следующая мысль проскочила, что это взял Вова, но я, словно испугавшись, прогнал её. Видимо, бухгалтера из меня не выйдет, если я с собственными финансами не могу разобраться. Вероятно, где-то просчитался.

Вероятно…

Спустя месяц, когда белое покрывало зимы застелило улицы, я взял билет до города, чтобы оттуда добраться до родного села.

Мой план был как нельзя прост. Вернуться с деньгами, приманить Катю и увезти её в город, пока это не сделал Вова. Я чувствовал тяжесть на душе, что предаю друга. Словно ворую у него что-то… Что-то личное, как те пару купюр, вновь мелькнула мысль, которую я тут же выкинул из головы.

Я ехал в поезде в довольно смешанном настроении. Рад был, оттого что еду домой. Еду забирать Катю. Еду увидеться с матерью и родными. Но в то же время, еду, как вор. Подло и тайно.

Но я не мог поступить иначе.

Крупные снежинки бились в окно. Поезд настукивал колесами. Я закрыл глаза, а открыл их лишь тогда, когда комната выгнала меня в коридор этого странного дома.