Читать книгу Сбежавший нотариус - Эжен Шаветт - Страница 5

В эту минуту коляска, повернув за угол замка, остановилась у невысокого парадного подъезда. В ста метрах от старинного здания, на лужайке между двумя рядами столетних каштанов, сидели в тени две особы. При появлении экипажа они встали с мест и направились навстречу прибывшим.

– Вот и госпожа Монжёз, – объявил маркиз.

– А кто этот господин? – спросил Либуа.

Маркиз рассмеялся:

– Это же Морер, ее доктор! И как жене удалось удержать этого медведя?!

Либуа стал рассматривать госпожу Монжёз. После недавних рассказов маркиза он ожидал увидеть слабое, субтильное, бесстрастное создание, а вместо этого увидел высокую, прекрасно сложенную молодую женщину, полную задора и энергии, с черными сверкающими глазами.

«Если эта женщина – лед, то она мастерица обманывать», – подумал он.

– Представляю тебе, моя милая, – обратился к жене маркиз, – моего друга Поля Либуа, художника, о котором я говорил тебе на днях. Он был так любезен, что специально приехал в Кланжи нарисовать твой портрет.

После такого представления маркиз приблизился к жене и промолвил:

– Теперь, когда я вас познакомил, поцелуй же меня, Лоретта. Мое отсутствие показалось тебе очень долгим, да, моя милая?

При такой фамильярности во взгляде маркизы вспыхнул гнев. Она сделала вид, что не расслышала о поцелуе, и уклонилась от него. Однако поспешила ответить мягким, дружеским тоном:

– Разве ты не замечаешь господина Морера, мой друг?

– Конечно, я вижу нашего дорогого доктора и очень счастлив, что могу пожать ему руку, – отозвался Монжёз. – Надеюсь, вы останетесь с нами обедать, – обратился он к Мореру.

Подмеченного взора, поцелуя, от которого уклонились, мягкого, но неискренне звучавшего голоса – всего этого было достаточно художнику, чтобы убедиться: маркиза де Монжёз не питала к супругу всепоглощающей любви, которой тот хвастался.

«Любовница принимает его с объятиями более страстными, чем жена», – подумал он, вспомнив встречу прекрасной незнакомки и маркиза.

Если Монжёз и ошибся насчет привязанности к нему жены, то он сказал чистую правду, назвав доктора Морера красивым мужчиной. Высокий, хорошо сложенный, изящный брюнет, Морер показался Либуа настолько привлекательным, что у него невольно зародилось подозрение.

«Не любовник ли это маркизы?» – задавался он вопросом.

Ему вспомнилось все то, что маркиз говорил об угрюмом характере доктора, о его глубокой печали, о мрачной озабоченности, которая, казалось, не покидала его ни на миг и которую маркиз приписывал угрызениям совести.

«Действительно, на его лице нет и следа веселости. У него похоронный вид», – решил Либуа.

Его воображение разыгралось, и при воспоминании о том, что рассказывал маркиз про холодность, с которой доктор принял известие о самоубийстве отца маркиза, Либуа подумал: «Не был ли Морер прямой или косвенной причиной смерти?»

Пока все эти мысли мелькали в голове художника, Морер ответил на приглашение маркиза.

– Никак не могу, – нерешительно произнес доктор, избегая взора маркизы, которая, безмолвная, неподвижная, с плотно сжатыми губами, не спускала с него глаз.

«Неужели она и вправду невзлюбила его?» – подумал наблюдавший за ними художник.

После минутного молчания Морер прибавил:

– Я даже попрошу у вас позволения немедленно оставить вас, потому как должен уехать, а приготовления к отъезду еще не окончены.

– Как вам угодно, – уступил маркиз.

В эту минуту приблизился слуга.

– Что нужно? – сухо спросил маркиз, делая несколько шагов навстречу лакею и таким образом отдалившись от доктора и госпожи Монжёз.

Между тем доктор низко поклонился маркизе, которая также ответила ему поклоном.

«Решительно, они терпеть друг друга не могут!» – подумал живописец при виде этой холодной вежливости.

Вдруг он насторожился. Губы маркизы зашевелились. Она тихо произнесла два или три слова. Либуа инстинктивно перевел взгляд на маркиза, чтобы понять, заметил ли он что-нибудь. Но маркиз слушал лакея. Тот доложил:

– Господин Пишевиль желает видеть господина маркиза.

– Пишевиль, старший клерк Ренодена? Он принес мне известия о своем мошеннике хозяине? – вскрикнул Монжёз.

– Он говорит, что принес бумагу на подпись господину маркизу.

– Хорошо. Попроси его подождать. Я только провожу доктора и сейчас же явлюсь к нему.

Когда Морер удалился, художник, внимательно наблюдавший за ним все время, подумал: «Этот доктор – сама таинственность!» Из-за того ли, что` прошептала Мореру маркиза, или из-за прозвучавшего имени Ренодена, только доктор вдруг побледнел и задрожал всем телом.

Маркиз, отойдя шагов на двадцать, остановился, обернулся и крикнул жене:

– Позаботься о моем друге, о Либуа! Пусть он займет комнату, где жил шутник Легру!

Услышав это имя, Либуа навострил уши и пробормотал:

– Легру… У меня есть приятель, которого зовут Легру.

– Это, должно быть, тот самый человек, о котором говорит мой муж. Он представил его мне как старого товарища по пансиону, – сказала маркиза, чье улыбающееся лицо было теперь абсолютно бесстрастно.

– Легру был в Кланжи?

– Да, он провел здесь месяц после нашей свадьбы. Он был свидетелем мужа. У него замечательный характер, он так весел! – продолжала маркиза.

– Да уж, он не страдает меланхолией. В пансионе он устраивал презабавные розыгрыши!

Либуа мог бы прибавить, что маркиз всегда был жертвой этих розыгрышей и что Легру язвительно потешался над его глупостью, но счел за лучшее пропустить эти подробности.

– Да, Легру – известный шутник, – рассмеялся он при воспоминании о проделках товарища.

– Благодаря веселости Легру мой муж не так тяжело перенес потерю денег на другой день после нашей свадьбы. Как ни жесток был удар, однако господин Легру заставил его смеяться над этим, – сказала маркиза, потом, немного помолчав, прибавила: – Робер, вероятно, рассказывал вам эту историю?

– О бегстве нотариуса? Да, – ответил Либуа. – Он рассказал мне ее во всех подробностях, упомянув и о похищении женщины. В шестьдесят-то лет!..

– Да, – сказала маркиза, с сомнением покачивая головой, – факты налицо, а между тем я не могу этому поверить.

– Почему?

– Господин Реноден был человеком благородным и справедливым. Все знали о его честности… И подумать, что в его годы…

– Старое дерево легче загорается, – прервал ее живописец с улыбкой.

Беседуя, они потихоньку приблизились к замку и хотели подняться по лестнице, когда на верхних ступеньках появился маркиз.

– Уже вернулся? – изумилась госпожа Монжёз.

– Ты удивлена тем, что я вернулся так скоро? – весело проговорил маркиз. – Причиной этому – твой доктор. Я в жизни своей не видел такого упрямца.

– Что же случилось?

– Я хотел проводить его через маленькую калитку в парке, которая находится в каких-нибудь ста шагах от его дома. Но он решительно отказался и даже рассердился на меня. Он был бледен и едва сдерживал гнев. Увидев это, я не стал спорить, а повел его к воротам, что удлиняло ему путь по крайней мере на полчаса. Потом я вернулся сюда, чтобы по требованию старшего клерка Ренодена поставить свою подпись на документах.

Монжёз на мгновение замолчал, а потом, потирая руки, громко заявил:

– Кстати, клерк сообщил мне, что наконец пришли известия о нотариусе.

– Обнаружили его убежище? – с живостью спросила маркиза.

– О, нет еще! Говоря, что есть известия, я немного преувеличил. Лучше было сказать, что напали на след… который, вероятно, поможет розыскам.

– Его видел кто-нибудь? – спросил Либуа.

– Его нет, но заметили прекрасную Елену, похищенную этим шестидесятилетним Парисом.

– Кто же ее заметил?

– Маленький клерк из конторы, которого отправили с поручением в Париж. Он заверяет, что встретил эту женщину на бульваре. Она проезжала мимо в карете. Клерк не смог за ней проследить.

– Значит, Реноден скрывается в Париже? – заметила госпожа Монжёз.

– Вероятно, если только горлица, ощипав старого голубя, не сбежала в Париж, – ответил со смехом маркиз. – В таком случае Реноден не замедлит покинуть свое опустевшее гнездо и вернется к нам.

Тут же оставив эту мысль, маркиз со свойственной ему фамильярностью, раздражавшей его супругу, продолжал:

– Однако, моя возлюбленная, у меня живот уже подводит. Я провожу Либуа в его комнату, а ты поторопи, пожалуйста, с обедом. – И, не дождавшись ответа, он взял живописца под руку: – Пойдем!

Монжёз, судя по всему, все еще находился под впечатлением от сцены с доктором, потому что вновь вернулся к этой теме:

– И как понять причуды этого дикаря? Не желать пройти через калитку! Я думал, он меня проглотит за то, что я настаиваю. Он был белее полотна и глядел на меня широко раскрытыми глазами, повторяя: «Нет, нет!» При этом дрожал всем телом, точно я приглашал его пройтись по горящим угольям.

– Может быть, господин Морер хотел непременно пройти через большие ворота, потому что, отправляясь домой, ему нужно было зайти в деревню Кланжи и сделать покупки, необходимые для путешествия, – предположил Либуа.

– Нет, – горячо возразил маркиз, – подойдя к воротам, он пошел налево, следовательно, повернулся спиной к деревне. Итак…

Но, вместо того чтобы продолжать, маркиз вдруг остановился.

– Что такое? – спросил изумленный Либуа.

– Мне вспомнилось, что Морер уже не раз разыгрывал такую комедию по поводу калитки, – задумчиво произнес Монжёз.

– В самом деле?

– Да. Три месяца назад он повел себя точно так же.

– Не будешь же ты ломать голову над тем, что сам называешь причудами дикаря? Не думай больше об этом докторе, он уезжает сегодня вечером. Доброго ему пути!

Но на мои слова Монжёз пожал плечами и с насмешкой возразил:

– Неужели я поверю в это? Я не думаю, что он уедет сегодня вечером. Пускай рассказывает это людям более легковерным, чем я. Хочешь, я скажу тебе, что все это значит? Медведь, недовольный тем, что нарушают его уединение, придумал этот предлог для того, чтобы его оставили в покое.

С этими словами маркиз отворил дверь и, пропустив художника вперед, сказал:

– Вот твоя комната.