Читать книгу Сбежавший нотариус - Эжен Шаветт - Страница 6

Комната, расположенная на нижнем этаже одного из флигелей замка, была просторной и с высоким потолком. Свет в нее проникал из двух окон, которые были широко распахнуты. Чтобы уберечь занавески и мебель от прямых солнечных лучей, жалюзи держали закрытыми.

– Здесь жил Легру? – спросил Либуа, войдя в комнату.

– Да. Он жил здесь в первый и… в последний раз, – с нескрываемой досадой произнес маркиз, делая ударение на словах «в последний раз».

– Как ты это сказал! – заметил художник. – Разве наш старый товарищ заставил тебя раскаяться в твоем гостеприимстве?

Монжёз кислым тоном произнес:

– Не люблю, когда меня держат за дурака.

Художник понял, что Легру вновь устроил какую-нибудь мистификацию в отношении своей жертвы. Он уже собрался сменить тему разговора, когда Монжёз, разгорячившийся при воспоминании о Легру, проговорил с глубочайшим презрением:

– Бывают ведь люди, которые рождаются идиотами и остаются ими на всю жизнь.

– О да! – ответил Либуа с абсолютной искренностью, которая не польстила бы хозяину, если бы он догадался, что эти слова относятся к нему.

– Этот Легру, – продолжал маркиз, – родился болваном, им и умрет. Я люблю шутки, как и всякий другой, но только если они не переходят все границы!

«Легру зашел слишком далеко», – подумал Либуа.

– Если бы ты знал чудовищную выдумку Легру по поводу бегства Ренодена! Это все равно что сказать кому-нибудь, что он последний из кретинов.

– Расскажи, пожалуйста.

Маркиз готов был начать рассказ, как вдруг воскликнул:

– Это же просто глупо! Я прихожу в бешенство при мысли, что Легру осмелился выдумать такое! И думал, что я поверю! Неужели я похож на легковерного глупца?

В ту минуту, когда было произнесено имя нотариуса, за жалюзи обрисовалась тень. Очевидно, кто-то хотел подслушать разговор. Между тем маркиз решил сменить тему.

– Нравится ли тебе комната? – спросил он. – Чтобы не ходить по коридорам, ты можешь выбираться через окно. Оно на высоте одного метра от земли – тебе стоит сделать всего лишь шаг, чтобы очутиться на свежем воздухе. Если тебе вздумается ночью совершить прогулку по парку, это будет весьма удобно. Посмотри сам!

С этими словами он быстро растворил жалюзи. Сделано это было так неожиданно, что подслушивающий их человек не успел скрыться и предстал перед приятелями. Босой, в панталонах и рубашке, распахнутой на груди, густо поросшей волосами, этот гигант держал по лейке в каждой руке.

«Здоровенный малый! Не хотел бы я, чтобы он был моим врагом!» – подумал Поль.

– Ах, это ты, Генёк! – сказал маркиз, узнав садовника.

– Да, господин. Я пришел полить цветы возле стены, – ответил гигант, приподнимая лейки.

– Делай свое дело, – произнес маркиз.

Садовник, вылив воду на герань, удалился медленной, тяжелой поступью, ни разу не обернувшись.

– Он нас подслушивал, – заметил Либуа, когда садовник отошел настолько, что не мог его слышать.

– Любопытство, однако, не входит в число его недостатков, – отозвался маркиз.

– Его выдала тень, которую я заметил за жалюзи в ту минуту, когда ты заговорил о нотариусе.

Маркиз, улыбаясь, пожал плечами.

– О, в таком случае я прощаю Генёку. У него есть важные причины интересоваться всем, что относится к этому нотариусу. Если и есть на свете человек, который всей душой желает, чтобы нотариус нашелся, так это Генёк.

– Почему?

– Потому что он муж садовницы.

Увидав недоумение, отразившееся на лице Либуа, маркиз, ударив себя по лбу, вскричал:

– Ах да! Я совсем забыл сказать тебе, что похищенная женщина – жена садовника Генёка.

– Вот как! Уф! – промолвил Либуа.

– К чему ты вздыхаешь?

– К тому, что мне жаль нотариуса. Ты хороший физиономист. Три дня назад, говоря о муже похищенной женщины, ты заметил, что это упрямый и терпеливый бретонец, который будет ждать часа отмщения и хладнокровно убьет любовника, а может быть, и свою жену.

– Посуди сам, ошибался ли я. Так какого ты мнения?

– Я пожелал бы нотариусу не попасться в громадные лапы, которые я только что видел.

– О, ему не понаслышке знакомы эти лапы! – засмеялся Монжёз. – Дней за восемь до бегства садовник застал жену беседующей с нотариусом у забора. Реноден клялся всеми святыми, что несчастная жена просила у него совета насчет развода. Правда это или ложь, все равно. Как бы то ни было, Генёк, не ожидая объяснений, схватил нотариуса за горло, и когда тот высунул язык, он объявил ему своим хриплым голосом: «Сегодня это сойдет вам с рук, господин нотариус, но в следующий раз я убью вас на месте». К несчастью для Генёка, на крики жены, видевшей, что нотариус задыхается, прибежали люди. Все они слышали произнесенную им угрозу.

– Я могу угадать остальное, – прервал его художник. – Когда нотариус исчез, судебные власти арестовали садовника и обвинили его в убийстве.

– Именно так! Но через два часа его выпустили, потому что исчезновение жены свидетельствовало о его невинности. Становилось очевидным, что нотариус жив и именно он похитил жену Генёка.

– Хорошо еще, что правосудие не обвинило Генёка в убийстве нотариуса и жены.

– А случилось это вследствие того, что, покидая супружескую кровлю, жена оставила записку, в которой заявляла, что уезжает в поисках счастливой жизни. Реноден, как видно, устроил ей счастливое существование благодаря шестистам тысячам приданого моей жены.

– И этот почтенный старик опозорил себя из-за какой-то неказистой простолюдинки, от которой наверняка пахло навозом! – воскликнул художник.

– О, нет, нет! Ты ошибаешься! – с живостью возразил маркиз.

– Она была красива?

– Очень красива! Все, кто знал ее, могут это подтвердить. Я сам никогда не видел жены Генёка. Замок Кланжи принадлежал маркизе, и я поселился в нем в день свадьбы. Накануне я приезжал сюда, чтобы подписать брачный контракт, но вышел из экипажа у подъезда и тут же опять сел в него… А так как нет обычая, чтобы при подписании брачного контракта присутствовали садовницы, то я ее и не увидел. В ночь накануне свадьбы нотариус и садовница исчезли. Выходит, она меня тоже не видела.

В эту минуту во дворе замка зазвонил колокол.

– Пойдем за стол, звонят к обеду, – сказал маркиз и, взяв приятеля под руку, увел из комнаты.

В коридоре Монжёз указал Полю на первую дверь направо:

– Это были комнаты моего тестя. Сейчас они пустуют. Так что тебя ничто не потревожит.

По случаю сильной жары госпожа Монжёз приказала накрыть стол возле дома в саду. Обед прошел тихо. В старом замке, где два месяца тому назад было совершено самоубийство, атмосфера была печальной. Госпожа Монжёз, серьезная и молчаливая в своем траурном платье, мало-помалу перестала принимать участие в беседе и погрузилась в задумчивость.

«О чем она думает?» – спрашивал себя Либуа. Он вспомнил о словах, которые женщина шепотом сказала доктору, когда тот раскланивался с ней.

Что касается маркиза, то он пользовался всеобщим молчанием для того, чтобы не отвлекаться от поглощения пищи. В середине обеда он вдруг вскрикнул:

– А каплун? Почему нет каплуна? Разве повар забыл о нем? Справьтесь в кухне.

Две минуты спустя слуга возвратился и почтительно доложил:

– Нотариус стащил каплуна.

– Ах, разбойник! – заворчал Монжёз.

Увидев удивленное лицо художника, маркиз расхохотался.

– Я назвал свою охотничью собаку Нотариусом – она такая же воровка, как и этот негодяй.

Погруженная в задумчивость, госпожа Монжёз очнулась от своих размышлений лишь в конце обеда, когда муж спросил ее:

– В котором часу завтра ты будешь позировать Полю, Лора?

– Завтра? – повторила она. – Разве господин Либуа так спешит, что не может дать мне времени до послезавтра?

«Завтрашний день уже расписан, – подумал художник, – а между тем завтра ее супруг должен остаться дома». Вслух же он сказал:

– Я должен поблагодарить маркизу за отсрочку. Разбирая свой ящик с красками, я заметил, что кое-чего недостает. Завтра мне придется съездить в Париж.

– Отлично! – воскликнул Монжёз. – Я поеду с тобой.

Обернувшись к жене, он прибавил:

– Ты позволишь, Лоретта?

Луч радости мелькнул в глазах госпожи Монжёз, но тут же потух. Она спокойно ответила:

– Разве я когда-нибудь стесняла тебя, Робер?

«Вот муж, который, сам о том не подозревая, доставил жене большое удовольствие», – подумал художник, не переставая наблюдать за супругами.

Ободренный своим успехом, Монжёз продолжал тем же фамильярно-насмешливым тоном:

– Только завтра, моя милая, не вздумай заболеть в мое отсутствие. Как ты знаешь, завтра Морер не сможет сюда явиться.

При этих словах в глазах маркизы вспыхнул гнев.