Читать книгу По ту сторону моря - Екатерина Андреева - Страница 4

Мы снова стоим перед вами, снова учимся смотреть вам в глаза. Мы совершили много ошибок и теперь жалеем об этом. Да, сейчас я говорю не только за себя, а за всех, кто вернулся из Пустоши, за всех, кто доверился Советам. Думаю, они простят меня за такую вольность, ведь я говорю так, потому что знаю, через что они прошли, и понимаю их чувства. Благодарность наполняет наши сердца, но и страх тоже. Потому что смотреть вам в глаза – значит видеть в них себя, жалких и ненавистных. Мы виноваты перед Городами, но теперь своим трудом и своей верностью мы будем стараться искупить свои грехи!

Из речи Алисы Кастерли, изгнанника третьего Объединения

Шум аплодисментов раздается даже во сне, назойливый и непрерывный. Лица без лиц предстают перед глазами, верят ли они тому, что я говорю? Я сплю, но отрывки моей речи всплывают в голове снова и снова, все внутри меня протестует, мне хочется зажать рот рукой. А еще этот шум, он становится все громче и громче…

Я резко сажусь в постели и спрыгиваю на холодный пол. Я теряю навыки, инстинкты Пустоши притупляются, пару месяцев назад я бы уже давно проснулась. По коридору разносятся взволнованные голоса, раздается быстрый топот ног. Что произошло? Глупая мысль о том, что кто-то пришел спасти меня, проносится в голове. Нет, на этот раз никто не придет.

Я выглядываю за дверь: охотники, облаченные в спецодежду, пробегают мимо. Они вооружены, на лицах – суровая решительность. Я чувствую, как у меня учащается сердцебиение. Только изгнанники могли вызвать такой переполох. Значит, они в Городе! Или где-то у его стен! Как бы то ни было, это мой шанс. Пока ОБ занято преследованием, я могу попытаться ускользнуть из здания и попробовать выбраться за стены. А там будут Тени, они заберут меня с собой!

В ушах звенит, я жду, когда коридор опустеет, но не возвращаюсь в комнату. У меня нет времени, чтобы забрать что-то с собой. Хорошо бы раздобыть оружие, но с этим – как повезет. Сейчас важнее быть тихой и незаметной.

Охотников больше нет, голоса затихли на лестнице. Я осторожно открываю дверь шире и, оглядываясь по сторонам, выхожу в коридор. Пусто. Ночью на жилом этаже остается немного сотрудников, большинство из них предпочитает ночевать дома. А охотники, я надеюсь, уже покинули здание. Я все еще иду медленно, боясь, что кто-нибудь выйдет из соседних комнат и заметит меня. Спешка может вызвать подозрения. Но, добравшись до лестницы, я собираюсь бежать. Так быстро, как никогда в жизни.

Я поворачиваю за угол и прикусываю язык, удерживая ругательства. Передо мной стоит Ворон и внимательно оглядывает меня с ног до головы. Позади него еще двое стражников, их пальцы сжимают оружие, а взгляды устремлены на меня.

– Далеко собралась? – спрашивает Ворон, и я впервые в жизни слышу в его интонации что-то помимо сухого безразличия.

Мгновение я оцениваю ситуацию: попытаться выхватить оружие и ускользнуть? Их трое, а у меня в руках – ничего. Пусть в рейте меня и научили драться, но все-таки я еще не сошла с ума. Я бросаю взгляд на лестничный пролет, он манит меня, я будто физически ощущаю, как свобода ускользает из моих рук.

– Хотела узнать, что произошло, – уверенно смотрю в глаза Ворону. Мой побег провалился, даже не начавшись, грудь сжимает от обиды и безысходности, но я продолжаю: – Охотники куда-то бегут, шум…

– Изгнанники пробрались в Город и устроили погром, – я не ожидала, что он так просто ответит мне, и удивленно округлила глаза. Вероятно, Ворон решил, что меня так поразила его новость, поэтому добавил: – На одной из центральных улиц они разграбили магазины – побили стекла, некоторые помещения подожгли и унесли целые запасы продуктов, лекарств и многого другого.

– Наверное, их быстро поймают.

– И тем не менее урон существенен.

Я хмурюсь, эта история приводит меня в замешательство: зачем рейтам так поступать? Конечно, им нужны и еда, и одежда, и тем более лекарства, но зачем действовать так открыто? Тени всегда старались быть незаметными и не привлекать внимания к своим кражам. Стоило хоть где-то проколоться, и Город усиливал охрану, лишая рейты возможности достать что-то в следующий раз. А в Пустоши нельзя пренебрегать ни одним куском, ни одной ниткой.

– Ну, тогда я вернусь к себе.

– Разумеется, за этим мы и здесь. Ты пройдешь в свою комнату и не подумаешь выходить. Мы будем дежурить у двери, так что сиди тихо.

– Они думают, что я сбегу? – я попыталась изобразить негодование.

– Да, – просто ответил Ворон и подтолкнул меня вперед. – В комнату!

Когда дверь за мной закрывается, я едва сдерживаю крик. Я могла бы уйти, могла бы прятаться в лесу, но снова оказалась здесь. Удивительно, что я так сильно хочу снова оказаться в Пустоши, хотя когда-то боялась даже думать о ней. Мысли снова возвращаются к рейтам, к сопротивлению. Им стоит быть осторожнее, погром был очень неосмотрительным поступком. Что же у них происходит? Только бы изгнанники не начали драться между собой. Я падаю на кровать и рычу в подушку. Как ужасно жить в бездействии и неведении! Ненавижу! Ненавижу эту комнату, этих стражников и ненавижу чувствовать себя в ловушке! Двэйн, а где же вы? Кажется, вас не хватает не только мне, но и целой Пустоши!

Утром меня снова разбудил шум, но на этот раз кто-то настойчиво долбил в дверь. Я успела только протереть глаза и сесть в кровати, как в комнате показался Ворон:

– Собирайся, тебя ждут внизу, – скомандовал он.

– И зачем нужно стучать, если все равно входишь без приглашения? – пробурчала я, но стражник никак не отреагировал на мои слова.

– У тебя пять минут, – произнес Ворон и скрылся за дверью.

Что опять произошло? Или это касается ночного происшествия? Меня вдруг обдало холодом: что, если кого-то поймали, и советники хотят, чтобы я попыталась опознать пленника. От мысли, что в руки охотников могли попасть жители рейта, становилось дурно. А если кто-то убит? Дрожь пробежала по всему телу. Я давно перестала быть наивной: даже опытным изгнанникам порой не удается уйти от ОБ. И зачем они устроили этот погром?

Ворон и двое его подчиненных не отходили от меня ни на шаг, пока мы спускались на первый этаж. Меня раздражало их присутствие, и я боялась, что из-за ночного происшествия Совет может снова назначить мне надзирателей. Тогда я могу забыть о разговорах с Рахель и Азриэлем.

Спустившись вниз, мы прошли еще немного по коридору, а затем повернули налево. Я недоуменно замерла: перед входной дверью собралось человек десять, все они были сотрудниками ОБ, судя по униформе. Некоторые лица казались мне знакомыми, но лично я не общалась ни с одним из этих людей. Трудно было предположить, в каких отделах они работали, но на охотников никто их них не походил. Мое появление заставило стихнуть и без того приглушенные разговоры. Некоторые смущенно отвернулись, другие скосили взгляды на мою метку, кто-то презрительно скривился. Никто не поздоровался со мной, не махнул в знак приветствия. Они так привыкли ненавидеть и бояться изгнанников, что даже за два месяца не смогли привыкнуть к моему постоянному присутствию в стенах ОБ. На мгновение меня захлестнуло отчаяние: какие шансы есть у рейтов, у сопротивления? Какой общий язык, какое понимание мы можем найти у жителей Городов, если они не хотят даже посмотреть на нас? Как мы собираемся добиться их поддержки? Я внутренне себя одернула. Нельзя поддаваться этим мыслям, мы что-нибудь придумаем, мы раскроем им глаза, и все будет хорошо. Я гордо вздернула подбородок и оглядела толпу. Еще больше людей отвернулось.

– Доброе утро, Алиса! – знакомый женский голос раздался у меня за спиной. Я подавила кольнувшую изнутри неприязнь и, обернувшись, как можно приветливее ответила:

– Доброе утро, миссис Хофман! Рада снова вас видеть. Как прошла поездка в одиннадцатое? – моим стараниям не было предела.

– Спасибо, Алиса, замечательно! Мы пообщались с амнистированным, очень приятный молодой человек, очень разумный.

Я чуть не скривилась от любимого комплимента Советов. Но действительно ли он был таким «разумным», или только притворялся?

– Надеюсь, вы правы, – ответила я, и женщина улыбнулась.

Дина Хофман была помощницей Дарио и по совместительству, как ходят слухи, его любовницей. Было это правдой или нет, меня совершенно не волновало. Меня заботило лишь то, что Хофман отвечала за всю пропаганду, которая велась от моего имени. Она писала тексты, организовывала съемки и следила за каждым мускулом на моем лице, который мог выдать сомнение или намекнуть на внутреннее неповиновение. Несмотря на то, что она всегда казалась чем-то занятой и словно бы не обращала на меня внимания, я знала, что Хофман внимательно наблюдает. С ней всегда стоило быть настороже.

– Зачем меня позвали? Будем снова снимать? – Любопытство можно было и не прятать.

– И да, и нет. Ты, вероятно, слышала о том, что произошло ночью? – ее зеленые глаза сверкнули.

– Да, в ОБ поднялась суматоха.

– Не сомневаюсь, – она печально качнула головой, – такой урон… Страшно представить! Жители напуганы, а магазины едва не воют. И дело не только в денежном убытке, людям может не хватить продовольствия.

– Неужели все так плохо? – искренне удивилась я.

Для угрозы голода изгнанникам нужно было опустошить десятки магазинов и утащить тонны продуктов!

– Ты же знаешь, мы живем в мире, где каждый кусочек ценен. Не так-то просто воевать с Пустошью.

Я чуть не рассмеялась ей в лицо. Как она может говорить о войне с Пустошью? Чем тогда, по ее мнению, занимаются изгнанники?!

– А что Тени? – робко спросила я, пытаясь изобразить на лице стыд за своих «бывших» соратников.

– Некоторых поймали, казнили на месте, – жестко ответила Хофман, не сводя с меня глаз.

– Это справедливое наказание, – быстро произнесла я, игнорируя волну холода, обдавшую спину, и пытаясь делать размеренные глубокие вдохи.

– Хорошо, что ты это понимаешь. А теперь идем. Ты едешь вместе со мной и Вороном.

Я послушно кивнула и двинулась вслед за Хофман. Как же противно от ее слов. И как же противно от своих собственных.

Черные «жуки» на высоких колесах ожидали нас во дворе ОБ. Солнце слепило глаза, заставляя жмуриться. Я с блаженством подставила лицо его горячим лучам и задержала дыхание, когда теплый ветер подул мне в шею. Странно, но он напоминал мне о прикосновениях Двэйна. Мне не так часто позволяли выходить на улицу, даже несмотря на то, что ОБ защищали собственные стена и ворота, что уж говорить о куче стражников. Недостачу солнца и кислорода заменяли витаминами, которыми меня пичкали каждый день. Может, они догадывались, что шум ветра и свежий воздух будут напоминать мне о лесе и побуждать к действию, а может, просто переоценивали мои способности. Но так или иначе, я скучала по улице, по простору, где проще оставаться собой.

Ворон слегка подтолкнул меня в спину, и я поспешила забраться в машину. Как только дверцы захлопнулись, она зарычала, завибрировала, и мы вереницей выехали за ворота.

– Миссис Хофман, вы так и не сказали мне, куда и зачем мы едем, – напомнила я, глядя в затемненное окно.

За ним мелькали люди, дома, стеклянные витрины с экранами, на которых появлялись то одни, то другие цитаты из Закона, а потом и мое лицо, уверенно говорившее что-то. Я нахмурилась и отвернулась. Не хочу на это смотреть. Этот Город выглядел практически так же, как и тот, в котором я жила. Их отличало лишь несколько зданий да количество высаженных деревьев. В моем родном Городе зеленело хоть пару улиц, здесь же предпочли оставить всю растительность Пустоши.

– Ты не слушаешь меня, Алиса!

– Простите, миссис Хофман, – я разозлилась на саму себя, – любовалась видами. Все выглядит таким родным.

– Да, наши Города похожи. Их создали такими, чтобы обеспечить стабильность, нивелировать наши различия, показать, что все мы равны и в любом месте Объединений каждый из нас может обрести свой дом.

– Мы не должны отличаться, – зачем-то добавила я.

– Различия создают хаос, куда лучше жить в мире и покое, не так ли?

– Разумеется, – я улыбнулась.

Говорите что угодно, Дина Хофман, но никакая схожесть Городов не заставит меня чувствовать себя здесь как дома.

– Я вас прослушала, – смущенно напомнила я.

– И я должна повторять? Не будь это так важно, и слова бы не произнесла больше. После ночного происшествия Советы не могут остаться в стороне, они сделают все, чтобы помочь своим гражданам. Были собраны грузовики со всеми возможными запасами и направлены в магазины. Их владельцы получают товары совершенно бесплатно, а пока они наводят порядок и нагружают полки, мы будем раздавать жителям наборы первой необходимости. Это тоже, разумеется, без учета баллов.

– Откуда у Советов столько запасов? – недоуменно спросила я. Никогда не слышала, чтобы Города располагали такими возможностями.

– В каждом Объединении должно быть что-то на черный день, разве не очевидно?

– Но Города не производят товары так быстро, ведь Пустошь ограничивает наши возможности.

– Этими вопросами занимаются Советы, тебе не нужно вдаваться в подробности, – ее голос прозвучал раздраженно. – Для нас важно, что у советников появился шанс вновь продемонстрировать свою заботу о людях и указать на бесчинства изгнанников.

«Как удобно!» – пронеслось у меня в голове.

– О чем эти бездари только думали? Но нам это только на руку. Ты поможешь раздавать людям бесплатные наборы – как видишь, мы выполняем гуманитарную миссию, – а мы кое-что поснимаем, потом ты скажешь пару слов.

– А где мой текст?

– Сегодня его не будет, скажешь все сама.

– Сама?! – мне не хватило сил скрыть ужас в своем голосе. – Но… но я не умею говорить!

– Скажи, что на сердце.

– Я не… я буду стоять и мямлить, два слова не смогу связать, тем более перед камерой.

– Мы пустим тебя в прямой эфир.

– Что?! Эта речь перечеркнет все, над чем мы трудились два месяца!

– Сделай так, чтобы не перечеркнуло.

– Но…

– Алиса! – ее тон стал жестче. – Неужели ты думала, что так и будешь читать по бумажке? Советники так не делают, это производит меньше доверия. А ты вроде решила стать одной из нас, решила работать с нами на благо Объединений, или уже передумала? Если так, то мы разворачиваем машину и отвозим тебя в ОБ в качестве изгнанника. Вновь. Так что ты решила?

– Я не передумала помогать Советам, – сдавленным голосом ответила я, – просто не хочу все испортить.

– Вот и не испорть. Пришла пора продемонстрировать свое сердце, там секретов бывает куда больше. И я надеюсь услышать искренность в твоем голосе, иначе у меня появится много вопросов.

Я сглотнула:

– Не волнуйтесь. Не появится.

Когда мы оказались на проспекте, я изумленно уставилась на представшую перед нами картину. Вдоль улицы тянулись квадратные домики с плоскими крышами, одинаковые, ничем не отличающиеся друг от друга. Так выглядели все торговые районы Городов. Вот только этот сегодня представлял печальное зрелище – зияющие дыры вместо витрин, блестящие на солнце осколки, почерневшие от гари стены. Мне даже показалось, что в воздухе еще слышится запах дыма, но, возможно, это работало только мое воображение.

Вокруг своих магазинов бродили удрученные владельцы, оглядывающие улицу растерянными и напуганными взглядами. Мне стало жаль их, и внутри вдруг появилось ощущение пустоты. Это место словно обклевали стервятники и оставили после себя голые кости. И это сделали те, к кому я принадлежала, кого считала своими. Мне снова вспомнились взорванная башня и Льюис. Мы причиняли боль людям и продолжаем это делать. Как мы можем обвинять жителей в том, что они нас ненавидят? Разве мы принесли им хоть что-то хорошее? Но разве они принесли нам? Жители, не задумываясь, сдают друг друга ОБ и не жалеют тех, кто получил метку. Многие из них при желании могли бы и сами за нами охотиться.

В висках запульсировало, горло сдавило, и я отвернулась к машине, чтобы незаметно вытащить пакет и сделать в него пару глубоких вдохов. Тело судорожно затрясло. Раз, два три… раз, два, три… Духи Пустоши, только не сейчас! Краем глаза я видела, как Хофман с деловым видом прогуливается по дороге и раздает команды своей съемочной группе. Кажется, она не видела меня. Еще немного, просто дыши. Ноги ослабли, лицо пылало от жара, но я уткнулась лбом в дверь машины и заставила себя стоять. Прошло не больше минуты, как мне стало легче. Я поспешно спрятала пакет, морщась от боли в груди, и повернулась обратно. Рядом спиной ко мне стоял Ворон и наблюдал за пребывающими «жуками». Заметил он, как мне стало плохо, или нет? Надо сказать, что его присутствие здесь даже помогло мне: он стоял так, что своей фигурой закрывал меня от посторонних глаз. Только бы он ничего не заподозрил и не рассказал о случившемся Дарио.

Тяжелый гул заставил меня вздрогнуть. Мы с Вороном обернулись одновременно, и нашим глазам предстали громадные машины, кузова которых были завалены мешками и коробками. Когда они проезжали мимо, я невольно съежилась. Мне еще никогда не приходилось видеть таких громадин. Если они завалятся на бок, то от нас не останется и лепешки. Я шагнула назад, и Ворон вдруг усмехнулся. Теперь я уставилась на него:

– Ты умеешь смеяться? Это, конечно, новость, – он ничего не ответил, как зачастую и бывало, и продолжил рассматривать подъехавшие машины.

– Хватит на каждый магазин, – произнес страж.

– Да, удивительно, что им удалось собрать все так быстро. – Ворон в ответ молчал и даже не смотрел на меня. – Если бы ресурсы для производства доставались Городам так легко, то я бы не удивлялась, но, учитывая, что Пустошь не самый ярый любитель делиться, теория с запасами кажется мне сомнительной. Как ты думаешь? – Никакой реакции. – Конечно, Городам проще добывать что-то, чем изгнанникам, но все же… Откуда столько всего? Я…

– Ты много болтаешь, – вдруг оборвал меня Ворон и посмотрел с такой строгостью, что мне сделалось не по себе.

Я забылась, потеряла контроль, даже не зная, почему это случилось. Мои вопросы могли растолковать как недоверие к советникам. Мы молча смотрели друг на друга. Я не понимала, о чем думает стражник, но его лицо не выражало дружелюбия.

– Я просто восхищаюсь продуманностью системы, решениями Советов.

Ворон продолжал молчать, и я чувствовала, что он не верит мне.

– Иди, – наконец, произнес он, – Хофман ждет тебя. Надеюсь, твоя речь будет получше, чем эта.

Я поспешила убраться подальше от его прищуренных глаз. Можно ли ему доверять? Ворон – странный человек, и мне стоит быть с ним осторожнее. Где все мои привычки, которые я приобрела в Пустоши? Я теряю их, становлюсь невнимательной, моему организму больше не нужно заботиться о еде, одежде или тепле. Это создает иллюзию безопасности, и это ловушка, в которую очень легко угодить.

Люди не спешили подходить ко мне, они выбирали других волонтеров, у которых на запястье не чернели три пунктирные полоски.

– Улыбайся, – шипела Хофман, – сделай лицо подружелюбнее.

– Я здесь ни при чем, это Ворон их отпугивает. – Мою шутку не оценили и не убрали стражника из-за моей спины.

Как я могла проявлять дружелюбие, когда его недоверчивый взгляд прожигал затылок?! Я ощущала, как он следил за каждым моим движением, словно я вдруг могла кого-то ударить или пуститься в бега. Раздражение нарастало, разгружаемые мешки около магазинов постоянно приковывали мое внимание, люди смотрели на меня так, будто я заразная. По лбу струился пот, Хофман нервничала – им не удалось заснять ничего путного, – а в моей голове то и дело вспыхивала мысль о том, что мне еще придется произносить речь. Это становилось просто невыносимым.

– Если ты и дальше будешь стоять столбом, я посажу тебя в комнату допросов! – рявкнула Хофман.

Ранко и его яд предстали перед глазами, и меня затошнило.

– Пустите меня в эфир, – неожиданно пробормотала я.

– Что? – Никогда не видела Хофман такой растерянной. – И что мы им покажем, интересно?

– Я знаю, что сказать. Доверьтесь мне.

– Ну уж нет!

– Вы ждете, что люди будут доверять мне, но сами не хотите этого делать? Они смотрят на стражников вокруг и думают: ОБ боится оставлять ее без присмотра, значит, она все еще не в порядке, лучше не рисковать.

Женщина задумалась. Никто не верил мне, никто не хотел признавать меня частью Объединений. Это было плохо, это мешало в достижении моих планов. Мне нужна свобода действий, хоть какая-то, пусть за мной следят только камеры, их всегда можно вывести из строя, а извечно подозрительные взгляды мне не нужны.

– Пустите меня в эфир, у меня есть идея.

– Если ты все испортишь, тебе не жить, – твердо произнесла Хофман, но подозвала оператора.

Я нервно пригладила волосы, пока они устанавливали камеру, и мысленно призвала ветер, чтобы снова почувствовать его дуновение и словно бы ощутить рядом с собой Двэйна. Глупо, но от этого стало бы легче. Ветер не подул, и чувство одиночества сковало меня изнутри. Я уже жалела о своем решении, но отступать было поздно. Люди заинтересованно посмотрели в мою сторону, я поймала на себе любопытный взгляд Ворона, а потом грозный Хофман – и уставилась в объектив камеры. Стеклянный глаз бездушно глядел в ответ, и мой язык никак не мог повернуться. Оператор подал мне знак, губы Хофман слились в одну тонкую полоску, и она впервые показалась мне ужасно некрасивой. «Заставь их поверить себе, ты можешь сделать это. Ради ребят, ради своей семьи» – убеждала я себя и, наконец, заговорила:

– Уважаемые жители Объединений! Вы все хорошо меня знаете, за последнее время я многое успела вам рассказать. Но сейчас я скажу вам нечто более важное. Я нахожусь в торговом квартале Города, на который этой ночью было совершено нападение. Изгнанники разрушили и разграбили улицу, и когда я прибыла сюда, то не смогла поверить своим глазам. Наши ресурсы не безграничны, а они так нагло воруют их. То, как они поступили, кажется мне настоящим варварством, не достойным человека, – на этой фразе мой голос дрогнул. – Мне стыдно как никогда. И я находилась среди этих людей? Как я могла это сделать? Когда я подумала об этом, мне в голову пришла мысль: я хочу навсегда отречься от Теней, поэтому я прошу Советы свести мою метку. – Кто-то вскрикнул, послышался удивленный гул, лицо Хофман вытянулось. Мои руки дрожали, но я подняла их на камеру: – Это знак моей принадлежности к ним, который я больше не могу выносить. Я знаю, что за всю историю Объединений еще никому не удавалось избавиться от метки, это сложный и опасный процесс, после которого я даже могу не выжить. Но я знаю, что хочу попытаться, и надеюсь, что Советы поддержат меня в этом решении. К каким бы последствиям это ни привело, я отрекаюсь от изгнанников. Я прошу всех других амнистированных присоединиться ко мне. Так мы можем отблагодарить Советы за их прощение. Спасибо! – Ноги меня не держали, и когда камера выключилась, я опустилась на один из ящиков.

Люди в изумлении смотрели в мою сторону, но мне было все равно. Я знала, что метку не уберут. Я позвала других Теней, получивших амнистию, присоединиться ко мне, и они не смогут отказаться, не вызвав при этом подозрений. А Советы не станут так рисковать. Мы стали главными фигурами пропаганды, они не решатся на такой шаг. По крайней мере, я надеялась на это. Но даже если метка и останется на моей руке, рейты никогда не простят мне этих слов. Я предательница, которой больше не будет места в Пустоши. Я чувствовала себя разбитой и брошенной.

– Не знаю, ты такая бесстрашная или просто идиотка, – голос Хофман прозвучал словно издалека. – Но ты меня впечатлила, весьма неожиданный ход. Посмотрим, что скажет на это Совет девятого, да и все остальные тоже. Нам здесь больше нечего делать, возвращаемся.

Мне хотелось радоваться, но это не получалось. У Двэйна не было метки, хоть он родом из Города, но мои действия имели символический смысл, который мог разозлить рейты. Вэнди, что бы сказала ты? А Ли? Он бы наверняка не разговаривал со мной пару недель. А Двэйн? Старший просил меня подчиняться Советам, но решение о метке я приняла сама, и поэтому мне было так тошно.