Читать книгу 11 дней осени - Екатерина Андрусевич - Страница 3

Я не знаю, кто я и как здесь оказался. Я стою на улице. На мне тёмный плащ, светлая рубашка, брюки и туфли. Позади подъезд типовой кирпичной пятиэтажки – хрущёвки. Всё, что я знаю и чувствую в этот момент – это то, как сильно ветер дует мне прямо в лицо. Солнца не видно.

Я не знаю, куда мне идти и что делать. Кто я? Мне бы хотелось найти ответ на этот вопрос где-либо извне, потому что я не нахожу его в своей голове. В совершенной растерянности я роюсь в карманах и не нахожу абсолютно ничего, кроме холодного стального овального предмета. Это раскладное маленькое зеркальце. Прямо на зеркальной поверхности нацарапаны три слова: «Зеркала. Беатрис. Звезда». Что значат эти слова? Возможно, они важны – ведь кто-то потрудился нацарапать их на единственном предмете, которым я обладаю. Я оглядываюсь вокруг и вижу справа от дома стальные прутья ограды. Внутри неё, словно лев в загоне, ходит полицейский. Он приветствует меня в ответ на моё приветствие и нехотя, словно опасаясь, подходит ближе.

– Помогите мне, пожалуйста, я не знаю, как я сюда попал, что я здесь делаю. Честно говоря, я не знаю, кто я такой. И что мне теперь делать.

Он осматривает меня с ног до головы, и я понимаю, что в его мироощущении что-то нарушается. С одной стороны, я прилично выгляжу, совсем трезв и вроде как адекватен. С другой – говорю просто нелепейшую чушь, на которую он не знает, как реагировать. Тогда я добавляю:

– Возможно, меня ограбили.

В его глазах появляется интерес, он ещё раз окидывает меня взглядом, видимо, чтобы разглядеть возможные повреждения на моей голове – это бы легко объяснило то, что я несу какую-то чушь, разворачивается и заходит в дверцу в глубине своего «вольера», на ходу крикнув мне «ждите». Через какое-то время он подходит к решетчатым дверям, открывает их и знаком приглашает меня внутрь таинственных помещений. Мы проходим комнаты с двухъярусными кроватями, затем подобие маленькой кухни и попадаем в «кабинет», в котором есть только письменный стол и два стула. Я сажусь на стул и испытующе смотрю на него. Он достаёт какие-то бумаги, ручку и так же важно спрашивает:

– Имя?

– Я же говорю, я не знаю.

– А документы у вас есть?

– Нет.

– Ключи от квартиры, кредитные карты, что-нибудь ещё?

– Нет, я уже искал, ничего нет.

Я с отчаянием смотрю на него. Он задумчиво сидит, глядя на меня, потом прячет бумагу в стол и встаёт.

– У меня есть зеркало! – цепляясь за последний аргумент говорю я.

– Что?

– Зеркало. Карманное зеркало. Там имя, слова. Я судорожно роюсь в кармане, достаю зеркальце, открыю и передаю ему.

– Понятно.

Он возвращает мне зеркало. Затем копается в столе, достаёт какой-то лист с напечатанными на нём телефонами и адресами, выписывает из него что-то на клочок бумаги, протягивает мне и говорит: «Вот адрес поликлиники района, попробуйте туда сходить, вдруг они найдут вашу карту, может вы к ним обращались».

– Как? Я даже имени своего не помню. Адрес не знаю. Может я вообще не отсюда?

– Да, действительно. Он молчит. – Могу предложить только два варианта. Но вам они не понравятся.

Через час мы поняли, что отпечатки пальцев я только что сдавал впервые – данных в базе полиции по ним не нашлось. Господин полицейский становился всё более задумчив, а меня всё больше охватывало отчаяние. Я чувствовал беспомощность. В данной ситуации оказаться преступником, находящимся в базе, мне было бы намного приятнее, чем быть «человеком из ниоткуда», каким я сейчас являлся. Оставался только один вариант, и он мне действительно не понравился – мы собрались и поехали в стационар больницы, чтобы обследовать меня на предмет скрытых травм и повреждений и попробовать узнать, куда делась моя память.

По пути в стационар я размышлял, словно перебирая библиотечные карточки в картотеке своей памяти. Я помню все названия предметов, названия вещей, чувств и эмоций, цвета. Пожалуй, я помню даже этот город, улицы, всё кажется невероятно знакомым. Но едва мои мысли касаются моей личности, наступает пустота. Есть ли у меня дом? Где он расположен? Что я ел на завтрак? Почему я оказался на улице? Чем я занимался все эти годы? Есть ли у меня жена, дети, близкие? Может быть они ищут меня?

Моё эго злилось и сопротивлялась реальности. Физически же я покорно следовал всем указаниям, которые мне давали – разделся и дал себя осмотреть, в который раз отвечал на вопросы о том, кто я и откуда, когда появились «симптомы», «что я помню из последних событий». Молодой врач хмурился и записывал что-то в медицинскую карту, новую и девственную, словно альпийские луга. С пометкой «не установлено» в месте, где у нормальных пациентов были написаны фамилия и инициалы.

Потом я сидел в коридоре напротив кабинета и рассматривал проходящих мимо людей. Их лица были озабочены – кто-то придерживал травмированную руку, у кого-то сочилась кровь. Все они имели несчастные и озабоченные лица, а я думал о том, какие они счастливые люди – ведь их раны залечат и на этом все неприятности для них закончатся. А потом они пойдут домой. И их жизнь снова станет понятной и определённой. Меня же затягивала неизвестность. И чем дольше она продолжалась, тем грустнее становилось, ведь существовала вероятность, что я вообще никогда не вспомню ничего, что мне сейчас так важно.

По коридору шёл среднего роста парень в очках с бородой и усами. Он оживлённо разговаривал с невидимым Коляном:

– Да, Колян, типичная зачуханная больница —травмпункт, нашёл случайно – просто проезжал мимо. Пфайзеру понравится, снимем отличный видос – каких у них ещё не было. Вот эти унылые стены, люди, а потом появляется их голубая таблетка и мир меняется. Да-да, я думаю с двух камер, только на общие планы, остальное доснимем на зелёнке. Мужика только надо типичного, ничем не примечательного.

Бородач встал напротив меня, безучастно глядя на моё лицо и продолжая разговор. Потом пошёл дальше, не обращая больше на меня внимания.

– Ничем не примечательного такого высокого мужика в каком—нибудь стандартном плаще, брюках и рубашке. Да, пусть Лёха поищет среди актёров. Да-да самого обычного, не надо известных лиц, это не та тема, чтобы селебрити снимать.

Я смотрел вслед удаляющемуся бородачу. Мне ведь не показалось – меня только что назвали обычным, ничем не примечательным мужиком? Списали образ. Ндааа…

Молодая медсестра привела и посадила рядом со мной пожилого мужчину. Он держал пакет с охлаждающей массой у правой брови. На его лице были кровоподтёки. Несколько раз он недоверчиво взглянул на меня, пытаясь понять – пациент я или ожидающий. Потом, видимо, решил, что я достаточно благонадёжный, скучаю и со мной вполне можно побеседовать, скоротать время:

– Вот, пожалуйста, какая нынче молодежь пошла, – начал он осторожно.

Я повернул к нему голову, скорее из вежливости. Он же, вероятно решив, что это знак к продолжению разговора, снова затянул:

– Ехал в метро к окулисту в госпиталь, никого не трогал, а мерзавец залепил мне в глаз. Как бы теперь не ослепнуть окончательно. А ведь я ветеран войны, председатель ветеранского комитета, у меня активная общественная деятельность! А он – раз! И в глаз.

– Что, прямо ни с того, ни с сего?

– Нуууу. Он сразу как-то осел и сгорбился. Пробормотал чуть слышно: «Не то чтобы…».

Я не стал дослушивать. Как-то внезапно понял, что уже несколько часов занимаюсь тем, что не приносит абсолютно никакого результата. Мне хотелось умыться и выпить кофе, выйти на воздух. Ещё я был в бешенстве – мне ни при каких обстоятельствах не хотелось быть «типичным» и «ничем не примечательным мужиком».

Пристально вглядываясь в своё отражение, я стоял в больничном туалете. Отражение меня раздражало, но я не мог оторвать взгляда от своего лица, пытаясь понять – кто этот незнакомец, так зло смотрящий на меня из зеркала. Потом я умылся и не спеша вернулся в унылый коридор. Старика уже не было, наверно его повели на процедуры или осмотр.

– Вот и чудесно, подумал я, светские беседы мне сейчас некстати.

Бородач снова показался в коридоре. Он шёл и задумчиво смотрел в свой телефон в ярко-синем чехле, похожем на деталь лего. Вдруг, поравнявшись со мной, он сказал:

– Вить, а ты тут как оказался?

Я в недоумении уставился на него, непроизвольно мотнув головой в стороны, чтобы убедиться, что он обращается ко мне.

– Ты на футбол сегодня приедешь? – продолжал он.

По моей коже побежали мурашки, в горле перехватило, я прокашлялся и дрогнувшим голосом спросил:

– Мы знакомы?

На его лице на мгновение промелькнула ухмылка, потом он, улыбаясь сквозь бороду, вкрадчивым голосом ответил:

– Ты сейчас решил пошутить так, да? Или это твои психи тебя доконали? Хорош шутить, мне надо ехать, я и так задержался тут дольше обычного – сегодняшний массаж был особенно хорош, два часа блаженства, у меня даже ноги онемели в какой-то момент. Тебя подбросить куда-нибудь?

Я вскочил со скамейки, кивнул и двинулся за ним по коридору, судорожно соображая, как мне себя вести с этим человеком и что это всё значит. А он уверенно шёл вперёд, направляясь к выходу. В дверях мы столкнулись с уже знакомым мне стариком. Он важно вышагивал у входа, уже без пакета у бровей и с совершенно здоровым видом, словно и не было никаких повреждений лица ещё минут 10 назад. Я удивлённо уставился на него, потом пробормотал «до свидания», а он, смотря сквозь меня, даже не кивнул на прощание, будто никогда меня до этого не видел. Мой знакомый тем временем подошёл на улице к новенькому форду и разблокировал двери. Мы молча сели в машину, он завёл её и повернул ко мне голову.

– Ты домой? Я могу подбросить тебя до Таганки или, например, до Третьяковки, а дальше ты сам на метро, ок?

Я кивнул, не глядя на него.

– Что-то ты сегодня молчаливый, что-то случилось? Что ты вообще делал в этой больнице? У тебя всё в порядке?

– Вообще-то нет.

– В смысле?

Я набрал воздуха в лёгкие и медленно, растягивая слова, ответил:

– Дело в том, что я только что узнал, что меня зовут Виктор. От тебя.

Он усмехнулся и заулыбался. Потом вдруг повернулся ко мне, улыбка сошла с его лица. И он стал пристально всматриваться в мои глаза, пытаясь понять, не разыгрываю ли я его. Затем он спросил с тревогой:

– Ты ведь сейчас не шутишь, да?

– Да.

– Таак. Хорошо, давай так. Ты мне сейчас расскажешь, что произошло и почему ты сам не в себе. Как можно подробнее. И начни, пожалуй, вот с этого «я только что узнал».

– Да, конечно. Я вздохнул и закрыл глаза. – Началось всё с того, что я оказался на улице, вот в этом виде. И совершенно не понимая, кто я такой и что здесь делаю…

Через полчаса, внимательно меня выслушав, Василий (а именно так звали моего случайно нашедшегося знакомого) отменил все свои планы и вёз меня в мой, по его словам, дом. Опять же по его словам, жил я в Подмосковье. Каждую пятницу, при любой погоде, мы собирались на открытой площадке и играли в футбол с группой друзей и знакомых. Оттуда Василий и знал меня – я был завсегдатаем этих игр. Ещё он сказал, что я работаю психиатром в московской клинике. И я не женат. Это всё, что он знал обо мне – я был всего лишь знакомым его знакомого.

– Забавно, – сказал он, разглядывая зеркало – знаю я одну Беатрис, но она – плюшевая овца и вряд ли ты ищешь именно её. Он улыбнулся и взглянул на меня.

– Кто-то даёт имена плюшевым овцам? Ребёнок наверно?

– Нет, это мой друг, точнее подруга, моя душа, даже не знаю, как точнее. Её зовут Анна. И знаешь, может ты прав, она как ребёнок – в ней столько всего детского, открытого, наивного, искреннего. И в то же время, она взрослая, мудрая и вдумчивая. Всё в ней смешалось и перемешалось необычным образом. И это – лучшая смесь из всех, что я видел. Лучшая из всех, что бывает… ладно, неважно, что это я.

Я сразу узнал огромный, новый кирпичный дом, стоявший несколько на отшибе городка. Не то чтобы я его вспомнил, просто увидев этот дом, я точно знал – здесь я живу. В квартиру попасть оказалось сложнее – Василий совершил невероятное, найдя внезапно наступившим поздним вечером слесаря с необычным польским именем – Ежи Новак, который выпиливал замок в двери. Дверь в свою квартиру я тоже сразу узнал. К счастью, мои соседи не сильно волновались, услышав шум дрели в тамбуре. Они лишь выглядывали из квартир, видели меня, быстро здоровались и закрывали двери.

Вася изучил внимательным взглядом моё жилище, положил на журнальный стол пять тысяч рублей, написал свой телефон на листке бумаги и сказал, что заедет завтра днём, если я не позвоню и не сообщу ему, что у меня всё в порядке.

Едва за моим старым-новым знакомым закрылась дверь, я начал своё оживлённое и поспешное обследование квартиры. Я действительно жил один – это подтвердило полное отсутствие посторонних вещей в большом шкафу прихожей, одна зубная щётка на полке в ванной и очевидно холостяцкий, немного запущенный, вид жилища. На кухонном подоконнике я нашёл увядшие растения, кипу журналов по медицине и психологии на прикроватной тумбе.

В большом комоде гостиной-спальни в хаотичном порядке лежали документы, действительно подтверждающие, что я практикующий психиатр – мой диплом медицинского института, несколько сертификатов о прослушанных мной курсах по психиатрии в МГУ, очень ветхая амбарная книга с какими-то записями от руки, с диагнозами и анамнезами. Вероятно, из ординатуры или чего-то типа того. Я написал несколько слов на последних её страницах и сверил почерк – он совпал. Понятно, значит это я писал когда-то эти заметки. Пролистав их, я нашёл множество известных мне слов и терминов, это меня несколько успокоило – по крайней мере, у меня есть профессия. Кажется, в моей голове есть множество знаний по психологии и психиатрии, но пока мне сложно их достать оттуда.

В этом же ящике я нашёл читательский билет Государственной научно-технической библиотеки, пару пропусков в медицинские учреждения Москвы. На всех документах значилось одно и то же имя – Нилин Виктор Николаевич. Потом обнаружился паспорт. Он был в ужасном состоянии, я едва узнал себя на выцветшей фотографии. Судя по дате рождения, указанной в нём, мне 37 лет. Странно, выгляжу я несколько старше. На странице с пропиской меня ждал неприятный сюрприз – огромная кофейная клякса, из-за которой чернила из штампа потекли и разобрать адрес я так и не смог. Страницы с информацией о браке и детях были пусты. Почему-то я облегчённо вздохнул. Хотя, конечно, мне было бы проще вернуть себе мою жизнь, если бы нашлись люди, которые знают меня уже какое-то время.

Например, если бы у меня была жена. Я сунул паспорт в карман плаща и присел на край кровати. С противоположного от меня края лежал простенький мобильный телефон.

Я принялся листать адресную книгу и не нашёл никаких особенных контактов – ни что-нибудь типа «брат», «отец» или «любимая», ни должностей или каких-нибудь специальных обозначений, какие обычно даются знакомым людям, ни людей с моей фамилией. Засунув мобильник в плащ к паспорту и зеркалу, я задумчиво сидел на краю кровати. Усталость накатила на меня внезапно и тяжело, словно грозовая туча. Еле дойдя до ванной, я быстро почистил зубы, разделся и лёг в холодную постель, твёрдо решив с утра продолжить осмотр квартиры и наконец разобраться, что же со мной произошло…

Девушка вышла из дома, подняла воротник плаща – ветер нещадно бил в лицо, будто пытаясь сильнее задеть. А то и схватить и понести подальше из этого серого города. В воздухе кружила мелкая пыль, в лицо летели грязные листья. Он переступала жёсткими ногами, чётко отбивая пятками каждый шаг. И ей самой начало казаться, будто ниже пояса у неё кувалды, которые дробят асфальт с каждым движением. «Как будто бурят нефть», – ухмыльнулась она.

Тучи сгущались, она следил за ними, изредка поднимая голову вверх.

Наконец, дошла до места, ради которого вышла из дома – впереди показалось серое мрачное здание.

Она быстро прошла вглубь здания, не обращая внимания на толпящихся у стойки регистрации людей, пока не дошла до нужного ей кабинета. Дверь в кабинет была открыта. Сидя за столом, и положив голову на руки, лежащие на столе, спал мужчина. Она оглядела его спящую фигуру и заговорила: «Здравствуйте, Виктор. Я пришла, чтобы напомнить вам – у вас есть всего десять дней. Десять! А потом я уже буду не в силах вам помочь. Вы должны найти ту, что вы ищете. Или всё пропало». Потом она развернулась и резко зашагала к выходу. Остановившись в дверях, ещё раз обернулась и повторила сухим голосом: «Десять, Виктор. И время уже идёт, первый день закончился». Она сделала движение рукой в воздухе, будто что-то отрубала, повернулась к двери, вышла и зашагала прочь.