Читать книгу Так случилось… Роман - Екатерина Антонова - Страница 3

Шёл 1957-й год. Фрол Иванович сидел у небольшого окна в своей избе, бесцельно смотрел на улицу, за которым бурлил полной палитрой красок летний день, и предавался воспоминаниям. Не радовало сейчас Фрола Ивановича ничего. Вздыхал грустно, потирая нывшую больную ногу. А вспомнить ему было что: детство, революция, воевал не один год. Многое было у него уже за спиной.… Две жены: первая – Варвара, потом и вторая, Наталья…

А сейчас вот остался один на один со своими воспоминаниями… Никто не навестит даже. Разве что изредка кто заглянет из знакомых, с которыми многое связывает прошлое, с кем поднимали колхоз в родном селе Пихтовское… Например, шофёр Семён, с которым в 1942-м однажды отвозили в НКВД пойманного диверсанта. Авдотья, которая в трудные годы становления колхоза, в военные годы, была незаменимым и секретарём, и бухгалтером.

Но сейчас Фрол Иванович напоминал собой старое больное дерево, которое из последних сил гибнущими корнями тянет влагу из земли, как и он теперь тянул жизненные соки из своего прошлого. Сейчас больше любил тишину, которая давала возможность ярче воспринимать, перебирать воспоминания, не отвлекала суетой нынешней круговерти повседневности.

Очень и очень многое изменилось в жизни вокруг. Теперь уже и самому Фролу Ивановичу, только что отметившему своё 75-летие, странно вспоминать то обстоятельство, что в тот год, когда он родился, (а это был 1882-й год), Россия была ещё империей, и царствовал в то время предпоследний русский монарх Александр Третий. Вдобавок к этому, в то самое время всего лишь какие-то двадцать лет прошли, как крестьяне перестали быть крепостными, получили свободу. Но для большой истории это совсем небольшой срок. Большая История оперирует веками, тысячелетиями, или поколениями. Иногда сам себя Фрол Иванович называл в шутку «антиквариат, который никому не нужен».

Родился Фрол у родителей третьим по счёту, к тому же в семье бывших крепостных крестьян Ивана Анисимовича и Акулины Панкратьевны. Нынешним молодым даже трудно такое представить, не верится им, что такое когда-то могло быть. Правда, матери Фрола участь быть крепостной благополучно миновала, это унижающее человеческое достолинство право было официально отменено как раз в год её рождения, в 1861-м году, императором Александром Вторым. А вот отцу Фрола Ивану Анисимовичу довелось таки быть холопом у местного помещика Кирилла Михайловича Ростиславского. Правда, был Иван тогда малолетним пацаном, и мог лишь со своими двумя старшими братьями Кондратом и Кузьмой только помогать своему отцу Анисиму, который служил у барина конюхом. Собственно, отсюда и пошла их простая фамилия – Конюховы, ведь и предки Анисима тоже служили на конюшне. Были ещё у отца Фрола Ивана две сестры Лукерья и Прасковья. Но они дома помогали матери. Были тихими, незаметными, словно тени своей матери Акулины.

А если рассудить по факту, то все они, фактически, были в то время просто живым товаром, пока не получили «вольную». Ни больше, ни меньше, а живым товаром. Только вот и с этой самой «вольной» идти им было некуда. Так и осталась по этой причине большая семья Фрола Конюхова в услужении у Ростиславского почти до самой октябрьской революции 1917-го года.

Жили в обычной простой избе, каких в России тысячи. Никаких излишков у них никогда не водилось. Не с чего им было их копить, эти самые излишки. Только семья раньше была куда как больше… В 1892-м году обрушились на страну страшный голод и тиф. Конечно же, эта большая беда не миновала и родное село Фрола Пихтовское, что раскинулось в глубинке, на просторах таёжной Сибири. В очень короткое время умерли один за одним и дед Анисим, и отец Фрола Иван, мать Акулина, средний брат Фрола Кузьма.\, обе сестры отца. Из всей большой семьи чудом выжили только Фрол со старшим братом Захаром. Остальных родственников за год безжалостно скосила болезнь.

В это тяжелое время, (1892-м году), Фролу было всего десять лет. Он никогда нигде не бывал дальше околицы села, и даже представить не мог, что в городах у богатого дворянского сословия всё намного иначе… Тем более, если сравнивать с жизнью в далёком сибирском селе, за тысячи километров от столицы. Совершенно по-другому проходила жизнь, чем у простого народа. Например, так, как у неких господ Бояровых…

…В большой, начищенный до блеска дом Антона Львовича Боярова было приглашено всё высшее общество города по случаю дня рождения его любимой и единственной дочери Марии.

– Анна Кирилловна, голубушка, поторопитесь, скоро уж гости съезжаться начнут, – не скрывая нетерпение обратился он к супруге, когда та, шурша нарядным платьем в пол, неторопливо вышла из просторной комнаты дочери.

– Антон Львович, душа моя, не торопи. Всё успеем. Не так скоро, – и жеманно повела руками в стороны.

Обращаться друг к другу по имени – отчеству было заведено у них ещё с самого начала их супружеской жизни. Отчего-то они считали это непременным признаком изысканности, воспитанностью. За двадцать долгих лет счастливого супружества эта их привычка никак не изменилась.

– Василий Владимирович, полагаю, непременно будет у нас сегодня. Это была бы хорошая партия для Мари. Как ты думаешь, душа моя? – спросила Анна Кирилловна, неторопливо расположившись на диване в роскошной гостиной.

– Василий Владимирович хоть и молод, но большой капитал имеет. Это – да, Анна Кирилловна. Совершенно правильно, голубушка, подметили. А всё покойный батюшка его, Владимир Андреевич. Заботился об их состоянии. Помнится, я всегда говорил, позвольте вам заметить, дражайшая Анна Кирилловна, что это умнейший молодой человек, и с таким достойным зятем, доложу вам, был бы весьма покоен за нашу дочь, – согласился Антон Львович, удобно располагаясь на диване неподалеку от супруги.

Помолчав, он с гордостью добавил:

– И мы, однако, приданое немалое за Мари даем. Да-с!

– Мы могли бы тогда уехать в Петербург… Ах, какая прелесть! – заговорила Анна Кирилловна, мечтательно глядя куда-то вверх. – Стали бы выезжать в большой свет, свели бы близкое знакомство с известными особами. Может быть, даже сам Государь изволил бы оказать нам свою благосклонность…

Помолчав, она капризным голосом добавила:

– Антон Львович, я непременно хочу переехать туда! Здесь так мало достойных людей. Решительно не с кем общаться!

Её супруг лишь вздохнул с грустью:

– Всё понимаю, голубушка. Однако, нам прежде надо дождаться, чтобы Василий Владимирович пожелал жениться на Мари, просил её руки. Уж тогда мы можем и переехать. Как бы славно дела поправили!

– А если всем представим, что Василий Владимирович намерен в скором времени составить партию с Мари? Не дурно бы! – хитро поглядев на супруга, предложила вдруг Анна Кирилловна. – Но так, чтобы это исходило бы не от нас, а от другого какого-либо лица. Полагаю, Наталья Юрьевна быстро разнесёт слух. Известная сплетница. Только слово скажи ей. Тогда на него в других домах в городе будут смотреть уже как на человека, имеющего определённые обязательства. И другие барышни на выданьи узнают, что он не свободен. А там, глядишь, Василий Владимирович и сам совершенно свыкнется с этим, примет, будто это его собственное решение, и сделает предложение Мари…

– Весьма не дурно придумано! – сразу же оживился супруг, заулыбался, и потряс поднятым вверх указательным пальцем.

Но тут же опустил руку, посерьёзнел, поскольку в его голову закрались большие сомнения, с которыми не замедлил тут же поделиться с супругой:

– Но, голубушка, Анна Кирилловна, а если он решительно не пожелает жениться? И такое ведь может случиться…

– Душа моя, говорить будет Наталья Юрьевна, с неё и спрос. Все знают, она что угодно придумать способна, – усмехнувшись, ответила на это супруга.

Антон Львович сразу успокоился, и пришёл в восторг. Довольно проворно встал с места, не смотря на свою грузную комплекцию, и поцеловал пухленькую ручку супруги.

– Я всегда восторгался вашим умом, Анна Кирилловна, но сейчас вы превзошли все мои ожидания!

Но тут их разговор прервался вошедшим слугой, полным важности. Он громким голосом доложил:

– Андрей Борисович Залесов с супругой изволили прибыть!

– Хорошо. Поди, проводи в залу, скажи, что незамедлительно будем, – распорядилась Анна Кирилловна, и, томно вздохнув, пошла подруку с супругом к первым приехавшим гостям.

– Андрей Борисович, голубчик, как мы рады вас видеть! – расплываясь в широкой улыбке заговорил Антон Львович. – И дайте-ка я вас от души обниму! …Пульхерия Сергевна, позвольте ручку…

– Пульхерия Сергевна, душечка, как же не хватает нам вашего общества! – слащаво заговорила Анна Кирилловна, направляясь к гостье.

– А я вчера вас поминала, голубушка, – и дамы жеманно расцеловались, едва касаясь друг друга напомаженными щеками.

– Где наша именинница? Отчего её нет? – весело спросил Андрей Борисович хозяев дома, держа в руках круглую картонную коробку с большим розовым бантом.

– Я сей же час за ней пойду, – сказала Анна Кирилловна, и отправилась за дочерью.

– Ну-с, прошу покорно располагаться, где вам будет угодно, – любезно пригласил Антон Львович.

– Ах, Антон Львович, как же вы всегда так обходительны! И, помнится, ваш батюшка был человеком весьма приятных манер, – со сладостью в голосе сказала Пульхерия Сергеевна, неторопливо усаживаясь на мягкий диван.

В сопровождении Анны Кирилловны появилась юная виновница торжества. Это была высокая худенькая девушка, с бледностию на утончённом личике. Её модное светло-голубое платье со множеством рюш, сливаясь с цветом глаз, придавало невероятную воздушность образу девушки. Она очень походила на утончённой работы фарфоровую статуэтку.

Андрей Борисович быстро встал с места ей навстречу. С радостной улыбкой сказал:

– Мария Антонна, голубушка, наконец-то, мы имеем большое счастие видеть вас, и от нашего семейства поздравить с днём ангела! – и поцеловал узенькую холодную ручку барышни.

Именинница сделала лёгкий реверанс, и негромко пролепетала:

– Я вам весьма признательна за внимание, которое вы оказали. Надеюсь, вы с приятностию проведёте у нас время.

– Пожалуйте принять подарок! – и Андрей Борисович вручил Мари ту самую коробку с розовым бантом. Легко было догадаться, не открывая, что в ней находится шляпка, и, вероятно, самого модного в то время фасона.

– Благодарю вас за подарок! – снова пролепетала барышня с улыбкой, и, передав коробку матери, изящно повторила свой лёгкий реверанс, который поставил высокую оценку за обучение гувернантке Мари Жаклин Де Веронье. Гувернантка с самого раннего детства воспитанницы прививала хрупкой девочке изысканные манеры, и весьма в этом преуспела…

…Экипажи прибывали один за другим. Дом Бояровых быстро наполнялся нарядно одетыми гостями. Дорогие украшения дам сверкали, отражаясь в зеркалах. Шорох вееров тонул в общем звуке негромких голосов, шагов, шелесте платьев дам. В воздухе витал невероятно ароматный запах духов.

Люстры, канделябры, зеркала, довольно большие картины в золоченных рамах, мягкие диваны и кресла с фигурными ножками… На это показное богатство было потрачено весьма немалое количество денег. Изо всех сил хозяева дома создавали иллюзию своей состоятельности, и это им неплохо удалось. Семья в городе считалась хоть и не самой богатой, но вполне состоятельной. Только вот теперь имела некоторые денежные затруднения, о которых даже не догадывались другие, глядя на это богатое убранство. Но содержание дома требовало немалых средств. Теперь Бояровым приходилось надеяться только на очень удачное замужество дочери, которое решила ускорить её предприимчивая maman.

Больше всего хозяйка дома ждала приезда той самой Натальи Юрьевны, не замедлившей появиться. Улучив момент, Анна Кирилловна, как бы невзначай, отвела гостью в сторонку.

– Наталья Юрьевна, только вам, душечка, открою тайну, – быстро поглядев по сторонам, сказала негромко Анна Кирилловна своей собеседнице. – Мы, должно быть, скоро вас покинем. Василий Владимирович вот-вот собирается сделать предложение нашей Мари. Я, право, даже не знаю, как скоро устроимся на новом месте… Это же Петербург! Но за будущее Мари я теперь могу быть покойна.

Наталья Юрьевна со слащавой улыбкой одобрительно закивала головой. Большое пышное перо в её безупречно выполненной мастером причёске качнулось в такт головы.

– Как мило! Я, полагаю, не дурно устроитесь.

Анна Кирилловна вздохнула, и тут же с деланной озабоченностью в голосе продолжила:

– Теперь надо будет думать, что с этим домом делать.

Наталья Юрьевна жеманно махнула ручкой, возразив:

– Ах, душенька, на ваш то роскошный дом быстро покупатели найдутся… Право, не стоит переживаний такой пустяк.

– Ах, Наталья Юрьевна, душечка, я так надеюсь, что вы окажетесь правы!

Ловко подкинув нужную тему для разговора, Анна Кирилловна удалилась к остальным гостям, давая возможность осуществиться своему плану далее.

Но случилось то, чего она никак не ожидала. Наталья Юрьевна, будучи весьма и весьма любопытной дамой, пожелав узнать всё до конца, со всеми подробностями, неспеша подошла прежде всего к самому виновнику случившегося разговора. Помахивая веером, она кокетливо спросила:

– Василий Владимирович, что ж вы от нас скрываете, что намерены сочетаться с Мари?

Молодой человек помолчал, удивлённо глядя на даму, а потом с недоумением спросил:

– Позвольте, какой Мари? – и потребовал:

– Прошу, объяснитесь!

Теперь его словам искренно удивилась Наталья Юрьевна:

– Мне сама Анна Кирилловна поведала сейчас, что ей стало известно о вашем намерении на этот шаг. Что после оного, вы отбудете жить всем семейством в Петербург.

– Я и Мари? Что за вздор! Мари хорошая девушка, не спорю, не имею ничего сказать против неё дурного, но я вовсе не желаю с ней брака. А если господа Бояровы желают жить в Петербурге, то это единственно их заботы. А также, смею вас заверить, Наталья Юрьевна, что я к сему совершенно никакого отношения не имею!

«-Вероятно, эти господа желают сделать из меня посмешище… Ну, уж нет, милейшая Анна Кирилловна! Не позволю расстроить мою помолвку с Натали! Не для того вьюном вился вокруг этой богатой невесты. Я вам не доставлю сие удовольствие! Выдавайте, Анна Кирилловна, свою фарфоровую куклу за кого-нибудь другого! И славно, что всё скоро узнал, и что у Натали не возникнет никакого повода сомневаться относительно меня! Надо опередить событие!» – подумал Василий Владимирович.

– Господа! – громко сказал он с улыбкой, – Пользуясь случаем, хочу вам сообщить, что отбываю на днях в Петербург, где состоится моя официальная помолвка с моей невестой Натали Вишняковской.

Среди присутствующих началось большое оживление. К молодому человеку начали подходить с поздравлениями, и как обвивали его липкими, слащавыми голосами:

– Весьма рады за вас, любезнейший Василий Владимирович!

– Ну, голубчик, дайте и мне поздравить!

– Ах, Василий Владимирович, как жаль, что вы нас покинете скоро. Я так рада за ваше счастие!

Но тут вновь в события вмешалась всё та же Наталья Юрьевна, оказавшаяся теперь в полной растерянности. Она во всеуслышание громко спросила:

– Позвольте, Анна Кирилловна, не вы ли мне сказывали только что, что Мари невеста Василия Владимировича?!

Все обратили взоры на хозяйку дома, в немом ожидании каких-то объяснений.

– Вы, Наталья Юрьевна, должно быть, неверно поняли меня… – предприняла отчаянную попытку оправдаться Анна Кирилловна.

– Я случайно тоже это слышала. Именно так вы изволили сказывать, – неожиданно подтвердила ещё одна из присутствующих дам.

У Анны Кирилловны жар ударил в лицо. Она никак не ожидала, что красивая мечта о благополучном будущем обернётся таким затруднительным положением. Сказать Анне Кирилловне было просто нечего.

Бедная Мари, едва не потеряв сознание от стыда, закрыв лицо руками, убежала в свою комнату, а супруг Анны Кирилловны Антон Львович дрожащей от волнения рукой нервно промокал платком испарину, покрывшую его порозовевшее лицо.

Гости начали перешёптываться. На лицах появились плохо скрытые насмешливые взгляды и улыбки… То, что было задумано на благо дочери, завершалось таким вот пренеприятнейшим конфузом…

Предводитель городского дворянства Павел Илларионович с насмешкою сказал:

– Анна Кирилловна, право, не ожидал… Вам бы свахой где пристроиться, да, боюсь, при здравствующей жене почтенному отцу семейства какую-нибудь невесту ещё придумаете… – и они, не сговариваясь, подруку с супругой демонстративно направились к выходу.

За ними, как стая ос жужжа о случившемся, дом начали покидать и остальные гости…

…Фролу же никогда в жизни не доводилось бывать в подобных богатых домах. Его участь была бегать с сельскими мальчишками на речку ловить рыбу, играть простыми самодельными игрушками, затевать драки по какому-либо поводу или просто так, по настроению, а потом получать крепкие подзатыльники от матери с отцом за порванную одежонку. С малолетства помогал отцу-конюху. Рано взрослели тогда ребятишки, не до нежностей и церемоний было.

Если спросили бы Фрола, что запомнилось ему из детства, так и ответил бы, скорей всего, что речка, походы за ягодами, грибами, драки, подзатыльники, а то частенько и ремнём получал от отца. И работа, которая с возрастом только бесконечно прибавлялась и прибавлялась на его неокрепшие ещё плечи.

Помнил Фрол мать, которая почему-то всегда была с задумчивыми, грустными глазами, редко улыбалась. Как заводная постоянно была занята чем-то по хозяйству, никогда без дела не сидела. Она была не слишком строгая. Без особых оснований никого не ругала. Жалела своих детей, и, по возможности, хоть изредка, старалась хоть чем-то вкусным побаловать, покрывала некоторые их шалости перед мужем.

Помнил Фрол молчаливого отца, который не особо проявлял чувства к жене. Будто она была просто бесплатное приложение в его жизни, которая обязана приготовить еду, обстирать, обгладить, прибраться в доме, смотреть за детьми, а в случае появившегося у него желания – она обязана безотказно исполнить супружеский долг. Может. считал неприличным прилюдно показывать чувства к жене, а, может, и не любил, женился только потому, что так нужно, общепринято заводить семью.

Помнил Фрол старшего брата Захара, который частенько подставлял его шалостями, удачно избегая многих наказаний от родителей за свои проделки. С хитрецой парнишка был. Фрол всегда удивлялся его природной изворотливости. У маленького Фрола он иногда умудрялся в обмен на яркие фантики выманивать какие-то сладости. Разругались с ним много лет назал, когда воевали рядом в Первую мировую, так с тех пор и не общались, хоть и продолжали жить в одном селе.

А вот остальных близких и дальних родственников что с материнской, что с отцовской стороны, практически, не помнил. Жили они все хоть и неподалёку друг от друга, приезжали или приходили иногда погостить, а вот что-то действительно существенное и не вспомнить о них. Разве что несколько фотографий их осталось на память, с серьёзными лицами, напряжёнными взглядами в объектив.

Сфотографироваться было тогда большим событием. Готовились, наряжались в обновки, насколько позволяли деньги. Потом неспеша вставали или рассаживались по местам перед аппаратом. Фотограф обещал «вылет прички», и терпеливо объяснял, что моргать во время съёмки нельзя.

Было, правда, в жизни Фрола одно весьма интересное событие, которое запомнил, поскольку было для него очень необычным. Зимой, в начале 1897-го года Фрол со старшим братом Захаром участвовал в первой переписи населения в России. Тогда ещё она была Российской империей. Это было крайне необходимо и важно сделать властям после прошедшего голодомора и эпидемий в 1892-м году. Необходимость провести эту перепись диктовали, прежде всего, интересы экономики.

Фрол от удивления широко раскрыл бы глаза, узнав, что в 1892-м году были переданы в собственность Москвы картины, составившие основу в будущем знаменитой Третьяковской галлереи. И собрали все эти полотна братья из купеческого сословия Павел и Сергей Михайловичи Третьяковы. Она была доступна для посетителей раньше, ещё в 1867-м году. Но… где Моква, и где далёкое таёжное село Пихтовское… Не довелось Фролу когда-либо побывать в столице. Ребёнком Фрол довольствовался тем, что видел вокруг, а повзрослевшему ему ни времени не было оторваться от работы, ни денег на далёкую поездку посмотреть мир. Да и просто боялся далеко от дома удаляться.

Помнится, Фрол, будучи ещё маленьким пацаном, спросил как-то мать:

– Мамань, а почему так наше село называется, Пихтовское?

Мать в это время просеивала муку, ловко шурша в руках ситом. Остановилась, посмотрела на сына удивлённо, в растерянности пожала плечами, и ответила:

– Так тайга же кругом, не знашь, ли чё ли? Пихты полно кругом. Потому так и прозвали. И што тебе в голову глупости всякие лезут!

– Да я просто спросил… Название шибко красивое, – пожал он плечами, и побежал во двор, где его ждал старший брат Захар, чтобы вместе идти на конюшню к отцу что-то ему подать, принести. Сейчас вот, например, перекусить ему малость понесли в корзинке…

А если рассудить по правде, то настоящего детства Фрол и не видел вовсе. За провинности наказывали, а за доброе дело – ни одну похвалу, ни одного «спасибо» не слыхал. Но другой жизни он не знал, а потому Фрол довольствовался теми маленькими радостями, которые, хоть изредка, но, всё же, перепадали иногда на его долю. Например, на Новый год, Рождество Христово, Пасху, или каким другим большим православным праздникам, дворовым ребятишкам раздавали от барской милости немного сладостей. Но и сами ребятишки на Рождество ходили по избам, пели рождественские колядки, за что от хозяек получали пирожки, ватрушки, крендельки, пряники.

Если хозяева были щедры на угощения, с удовольствием принимали дар, и пели в благодарность:

А ещё ребятишки могли украдкой заглянуть в большие окна помещичьего дома, и полюбоваться красавицей ёлкой, на которой висели разноцветные стеклянные шары, блестящие гирлянды ярких бус. Дома у Фрола ставили лишь веточки пихты, украсив их ленточками.

Помнил Фрол тёплые полати, на которые забирались ребятишками в холодные зимние вечера, секретничали, А теперь Фролу и не залезть. Спал на кровати, укрывшись тёплым одеялом.

Да, в детстве всё воапринималось иначе, всё казалось значительным, важным… А теперь Фролу Ивановичу осталось лишь вспоминать былое в тишине и одиночестве…