Читать книгу Так случилось… Роман - Екатерина Антонова - Страница 4

Кто бы что не говорил, как бы не рассуждал, не мудрил, не лукавил, а любовь всё равно была, есть, и будет одним из самых благодатных свойств человеческой натуры. Если, конечно, она (эта натура) не изуродована им самим до полного безобразия большими и маленькими грехами. Хотя, и она сама по себе дюбовь бывает очень и очень разной…

ОНА приходит никогда не спрашивая разрешения войти в чьё-то сердце. Может войти внезапным вихрем, сметая на пути всё и вся, не терпя каких-либо преград. Нежданой гостье совершенно всё равно, как воспримет человек ЕЁ появление. Всё вокруг исчезает, кроме той, или того, ради которой или которого вдруг бешено заколотилось сердце. ОНА не приемлет никакого отказа, и без промедления безжалостно сжигает душу на костре страсти. ЕЁ мелодия – фламенко, танго. ЕЁ цвет – красный, бардо, малиновый. О, как не просто под воздействием этого урагана эмоций сохранить самообладание, и не потерять ориентировку в пространстве и времени! ОНА требует полностью и безоговорочно отдаться без остатка! Это крепкий коньяк, пьянящий, и отбирающий всякую способность к сопротивлению. Это зной в разгаре лета. Но действие ЕЁ чар краткосрочно, подобно извержению проснувшегося вулкана: сильный жар огня очень скоро превратит свою жертву в пепел, и ветер разметёт его в разные стороны. Ураганная ЛЮБОВЬ – страстный танец на острие ножа, который ранит, и с этим невозможно совладать. Холодная сталь клинка не знает жалости, оставляя на сердце глубокие кровоточащие раны. А в итоге – полное опустошение, горькие слёзы, отчаяние… Однако, есть люди, которые желают прожить хоть всего минуту, но ярко, не тлея головешкой. Они становятся живыми факелами, озаряя своим огнём всё живое и неживое вокруг. Отсюда и появляются рассказы и легенды о Данко, Прометее, Раде, Кармэн…

А есть другая ЛЮБОВЬ, которая подходит тихо-тихо. Для НЕЁ не важно, сколько человеку лет, потому что Она вне всякого времени. Возьмёт мягко и осторожно за руку, и он или она оказывается совершенно в другом мире, волшебном мире исполнения фантастических желаний и чудес. Там, в саду, благоухающем невероятной красоты цветами, слышится вальс, или менуэт. Там встречаются глазами он и она… и превращаются в двух прекрасных белых лебедей. Именно эти птицы навсегда стали символом верности. Прикосновения друг к другу отзываются внутри сладкой истомой, прокатываются трепетной волной по всему телу. Как волнует кровь эта нега! Нежная зелень травы ковром стелется под ногами пары, бирюза неба зовёт в полёт, а Вселенная щедро осыпает искрящимися звёздами. Это чувство – как сладкое шампанское в сказочную новогоднюю полночь, которая будоражит душу, воображение. Это запах апельсин и шоколада из детства, когда каждый ещё наивно верит в любые чудеса. Как робка и трогательна ОНА, когда охватывает в первый раз! Когда человека ещё не покинуло детство – не решается надолго задержаться рядом, только коснётся слегка краешком: оставит в памяти косички девочки, тёплую ладошку, в которой тает подаренная конфета… А вот придёт юность, – тут уж никого не пропустит, каждого закружит в своём волшебном танце! ОНА ничего не требует взамен дарованной способности видеть огромную, беспредельную палитру красок окружающего мира, лишь просит беречь ЕЁ, потому что хрупка и нежна, словно бабочка…

По разному можно воспринимать это великое чувство, но к каждому человеку когда-нибудь в душу непременно постучится своя весна. Разве что, только самый чёрствый сердцем не почувствует ЕЁ. Инстинкт продолжения рода природа не отменяла, и, вряд ли, когда-нибудь отменит.

На любви держится мир вокруг, и благодаря ей создавались, поистине, уникальные шедевры в музыке, литературе, живописи. Создавались шедевры в ювелирном искусстве, зодчестве. А платья какие шили мастерицы для модниц! Какие сувениры делали! Как весело свистели свистульки. раскрашенные яркими узорами! Например, увидевший каслинское чугунное литьё непременно удивится, как из грубого чугуна умудряются отлить настоящее кружево. Человек, напрочь лишённый любви, не смог бы по своему характеру сделать подобные шедевры в искусстве. Он способен только пользоваться результатами чужого уникального труда, пользоваться такими бесценными творениями. Причём, иногда даже не осознавая до конца их истинную ценность.

Шёл 1899-й год. Фрол повзрослел, стал всё чаще поглядывать на девок вокруг себя. Приглядывал себе в жёны какую-нибудь подходящую девицу. Пришло время, и в нём забурлил этот естественный древний человеческий инстинкт. Никуда от него не денешься!

Фрол работал теперь вместе с выжившим после тифа старшим братом Захаром. Заменили своего умершего отца-конюха у всё того же помещика Ростиславского, который был один из многочисленных родственников тех самых незадачливых Антона Львовича и Анны Кирилловны Бояровых, о которых упоминалось ранее в повествовании.

О той неприятной истории попытки удачно выдать замуж дочь, предпочитали никогда больше не вспоминать. А сами Бояровы, поспешно распродав всё, переехали в выкупленное имение, и навсегда оставили в прошлом свою мечту о роскошной жизни в Петербурге. Выдали замуж Мари за довольно пожилого вдовца, которому принадлежало соседнее имение. Не слишком богатого. Но выбора не было, поскольку после того конфуза высшее общество их теперь сторонилось. Бояровы радовались, что нашёлся хоть такой жених для Мари, хотя рядом они смотрелись как отец с дочкой. Решили умерить запросы, чтобы не потерять то, что осталось. Зять получил фарфоровую куклу-жену, а её родители Бояровы – хоть небольшую, но поддержку в деньгах.

Фрол поглядывал, чутко прислушивался, не появится ли во дворе большого хозяйского дома молоденькая прачка Варвара, не заговорит ли она с кем поблизости. Её негромкий голос он узнал бы из сотен других.

Красавицей она точно не была, но в ней была непонятная, манящая к себе неброская женственность. Быстрый взгляд немного роскосых карих глаз, пухлые губы открывали в улыбке мелкие крепкие зубы. Не было уже в Варваре смешной детской угловатости в движениях, поскольку уж давно работала, а не занималась игрушками.

Если до конца правду сказать, то Варваре невероятно повезло, что барин Кирилл Михайлович Ростиславский, достойно сохраняя верность своей дражайшей супруге Наталье Андреевне, был занят исключительно своими отношениями с женой, а не как другие господа помещики, падкие до своих молоденьких работниц, к своему несчастью оказавшихся в поле их зрения.

Последствия подобных связей бывали разные. Иной раз связь оказывалась без явных, видимых последствий, иной раз – появлением на свет незаконнорожденного ребёнка, а иной раз, были случаи, несчастная накладывала на себя руки от отчаяния.

А. может, потому и не отходил Кирилл Михайлович от симпатичной жены, что опасался, как бы не оказаться «рогоносцем», если отвлечётся на сторонние «забавы». Кто знает. Тем не менее, на охоту Кирилл Михайлович никогда не ездил, объясняя это тем, что не может поднять ружьё на живое существо. У соседей помещиков вокруг бывал непременно со своей супругой. Завтраки, обеды, ужины они проводили обязательно вместе. Трапезы занимали до трёх часов каждая, проходили за неспешными разговорами с женой. Кто знает, а, может, действительно искренно любил её, ведь вполне молодой ещё был мужчина, около сорока лет, и не какой-нибудь совсем уж чахлый пень. Вовсе не глуп.

Может быть, и у супруги Натальи Андреевны к нему были какие-то ответные чувства. Хоть особо красивой внешностью Кирилла Михайловича не одарила природа, но был довольно приятен лицом, да и фигура не обрюзгшая, подтянутая. Разве что небольшое брюшко отложилось из-за некоторой ленивости. Этакий Манилов из гоголевского романа «Мёртвые души», который, по олписанию, был весь в «амурах» и «зефирах».

Однако, при всём при этом, управлял имением с умом, без пустых маниловских мечтаний. Рачительно вёл все свои хозяйственные дела, под строгим контролем. Работников своих сильно не обижал. Был из части достойного дворянства. Может. потому и продержался «на плаву» почти до самой революции, а незадолго до неё, в 1913-м году, вовремя почувствовал, что вокруг запахло «жареным», быстро распродал тяготившее имущество, собрал все ценности, и вместе с супругой Натальей Андреевной благополучно эмигрировал во Францию. С деньгами то везде можно найти хороший приют, везде примут. Ещё бы! К тому же французский язык и он, и супруга Наталья Андреевна знали довольно прилично.

По характеру Варвара всегда была пугливая, очень стеснительная, ведь её отец Макар Лукич держал всю свою семью в строгости. В шумных играх Варвара никогда не участвовала, лишь молча наблюдала со стороны. Шарахалась лт нахальных парней. Тихая была. Фрол с детства её такой помнит, росли ведь рядом, всего на год Варвара младше.

Раньше Фрол как-то не замечал её. Будто и не было. Прямо сказать. нисколько не интересовала. А теперь вдруг обратил внимание на пришедшую в расцвет девушку, и сейчас, потеряв голову, изо дня в день специально караулил каждую возможность хоть словом с ней обмолвиться, хоть мельком встретиться с ней взглядами.

Вот однажды и случилось то, чего Фрол так ждал. Особенно в последнее время. Дело было ближе к осени того самого 1899-го года, в конце августа, когда начиналось щедрое «бабье лето».

Варвара вышла с коромыслом и вёдрами за водой. Осторожно ступая, и придерживая, чтобы пустые вёдра не болтались сильно, направилась к колодцу. Фрол заметил это, тут же поспешил следом. У колодца и догнал.

– Варя, што ж ты меня сторонишься? Али такой уж страшный?

Опустив смущённо глаза, Варвара негромко возразила:

– Да нет… Пошто так то… Просто работы у меня много, некогда разговоры говорить…

Фрол заглядывал ей в лицо, надеясь понять, как она к нему относится. Нравится ли он ей, ответно ли с её стороны. Ну, хоть немного… Варя лишь молча смущённо улыбалась.

Фрол загородил собой подход к колодцу, и всё пытался поймать её взгляд.

– Фрол, не балуй! Пусти, мне воды надо набирать! – начала сердиться девушка.

Фрол отошёл чуть в сторону, и Варвара подошла ближе, опустила колодезное ведро вниз. Оно громыхнуло цепью, плюхнулось на воду, и захлебнулось, с жадностью набрав её до края в себя.

Варвара начала крутить рычаг. И Фрол нагло положил рядом с её свою руку на рычаг. Так вдвоём они и начали поднимать наполненное ведро.

– Варя, я ведь серьёзно всё… А хошь – завтре же приду сватать, а?

– Ой ли… Завтре и видно будет… – пошутила Варя, явно не поверив ему.

Фрол понял, что намерение сватать она не восприняла всерьёз, и обиженно заявил:

– Не веришь?! А я вот приду! Так и скажи своему отцу!

Варвара вдруг надула губки, неожиданно резко и сердито сказала:

– Ничево я отцу говорить не буду! Я скажу ему, а ну как ты смеёшься… Стыд то какой будет! Што отец с матерью потом скажут?

Фрол снова заговорил, пытаясь поймать взгляд Варвары, но она, опустив голову, перелила воду в своё ведро, стараясь не глядеть в его сторону. И снова колодезное ведро полетело вниз, гремя цепью.

– Не буду больше обещать, а просто всё равно приду сватать! – решительно сказал Фрол, и, чуть помолчав, тихо примирительно попросил:

– Варя, скажи мне всё ж… я тебе хоть маненько нравлюся? А то приду сватать, а ты мне вдруг от ворот поворот… Обидно же…

Варвара, наконец, взглянула на парня, и со смущённой улыбкой тихо ответила:

– Што с тово, што нравишься… Всё одно решать мою судьбу будет отец… Ты иди, Фрол, а то люди чево подумают…

Перелив и второе ведро, добытое из колодца, Варвара подняла два свои на коромысле, и молча неторопливо пошла назад к дому.

Фрол помедлил, глядя девушке вслед влюблёнными глазами, а потом в приподнятом настроении пошёл к брату на конюшню.

– Чево это ты светишься, как начищенный пятак? – встретил его вопросом Захар, и тоже невольно начал улыбаться.

Фрол честно ему признался:

– Вот чего я надумал… Завтре идти сватать Варвару Макара Лукича. Пора уж жениться. А кто у нас в Пихтовском боле подходяща для меня? Варвара! Она сама, вроде как, согласна, а вот што отец её скажет…

Продолжая чинить хомут, Захар на заявление Фрола лишь хохотнул:

– А што её отец то? Мы чево, хужее других? А ежели Макар Лукич против будет, я ему кой-чево шепну на ухо…

– Чево скажешь? – заинтересовался Фрол. Захар его заинтриговал.

– А то и шепну, што ежели он, старый козёл, упрётся рогом, и добром не благословит девку, – ворота дёгтем вымажем!

Фрол испуганно замахал руками. Это же было большим позором для репутации девушки в то время. Фрол, конечно же, никак не мог такого допустить! Конечно же, возмутился:

– Да Бог с тобой, разве так можно?! Как ты мог такое придумать!

– А позорить отказом не последнего парня в селе, который честь по чести хотит семью, пришёл по-человечески свататься, это как? Справедливо? Так то… Ты меня, Фролка, слухай! В жизни главно – выгода, и себя не обделить сдуру чем нибудь!

На другой день рано утром действительно Фрол приоделся получше, начистился, прихватил сладости в подарок, и вместе со старшим братом Захаром отправился в дом Варвары.

Хоть и был Захар молодой, двадцать три года, а насилу согласился идти, всю дорогу как вредный старик проворчал:

– И чево тебе так рано вздумалось идти сватать? Или другова времени не нашлось бы? Всполошим людей… И чево пошёл с тобой, повёлся на уговоры?! Вчера все уши прожужжал за свою Варвару! Вот, приспичило ему с утра! Погонят оттудова, и всё… И неча будет потом обижаться… Вот помянешь моё слово!

– Да хватит тебе душу мне терзать! И самому не по себе, думки всякие… – раздосадовался на брата Фрол.

Захар насупился, и больше ничего не сказал. Остаток пути братья шли молча.

В такой ранний час в избе как раз был ещё и сам хозяин, и мать Варвары Устинья Ивановна.

– Мир дому сему! – громко и с важностью на лице поздоровался Захар. За ним и Фрол.

– С миром принимаем! – ответили по очереди, как эхо, родители Варвары, и с недоумением переглянулись. Что это понадобилось братьям от них в такой ранний час?

Захар торжественно заговорил:

– Как говорится, у вас товар есть, а у нас – купец имеется. Да вы моёва брательника сызмальства знаете. Вот и пришли мы сватать за Фрола Варвару вашу. Всё одно век с вами ей не жить, а муж, когда-нето, всё одно понадобится… Фрол то ничем не плох! Чем не муж?

Растерявшийся Макар Лукич пожал плечами.

– Так оно… Возле себя девку век держать не станешь… Согласна ли она… – и громко позвал:

– Варька, ну-ко, подь сюды!

Из комнаты, опустив глаза, тихо вышла разрумяненая от смущения Варвара.

Широко поведя рукой на гостей, Макар Лукич строго спросил её:

– Вот, ни свет, ни заря, а уж сваты пришли… Чево им скажешь, дочка?

После небольшой паузы, Варвара, не поднимая глаз, наконец, пролепетала слова, которые так ждал от неё Фрол:

– Как вы, батянюшка… а я – согласна идти за нево…

Макар Лукич пожал плечами, и обречённо проронил:

– Што ж, так тому и быть. Неволить не стану. Тебе, Варвара, с им жить… Устинья, подай-ко образа, благословим, што ль…

– Макар, да куды ж ей ещё замуж то? Годов то ей всего ещё ничево… – попыталась возразить Устинья.

– Цыть у меня! Ты слухай что хозяин в доме говорит! – сердито одёрнул её Макар Лукич. Он никогшда не терпел возражений против своих решений. Устинья больше не сказала ни слова. Сняла с божницы образа, и принесла.

Макар с Устиньей, не скрывая слёз от осознания скорого расставания с дочерью, благословили всё же новую пару, и хозяйка начала суетливо собирать на стол угощения, добавив к трапезе сладости от будущего зятя, чтобы накрытый стол казался внушительнее, побогаче.

Сели чинно за трапезу. Тут Макар Лукич не удержался, и, всё-таки, спросил нежданных гостей:

– Чево же вы в такую рань сватать то пришли? Али в вечеру не достало бы время?

– Кто рано встаёт – тому Бог подаёт. Вот, на свежую голову и пришли решить полюбовно дело, – с важностью ответил Захар, напрочь забыв, что совсем недавно сам нудно ворчал на Фрола из-за раннего похода в гости, да ещё по такому серьёзному поводу.

Макар Лукич не нашёлся чем возразить.

Как повелось, свадьбу решили сыграть на Покров Пресвятой Богородицы. А пока Фрол и Варвара отныне стали именоваться женихом и невестой.

Возвращаясь после сватовства к обычным будничным делам, по дороге от новых будущих родственников, захмелевший Захар с досадой вздохнул:

– Ну, и дурак ты, Фролка! Али не понял, чево это Макар так быстро согласился отдать за тебя Варвару, и даже не пикнул против?

– И почему?

– А ты подумай ладом. Каждый ли возьмёт её без хорошева приданова? Разве што какой оборванец, такой же нищеброд как они. На столе то не шибко разносолов было… Почитай, нашим нас и угощали. За ней же всево ничево дают. Это ты, дурень, согласный! Другой бы стороной обошёл. А надо жить с умом, как выгода выпадет! Куды ж без неё? Опять же, едоков у них в избе поубавится. Одно хорошо, если путной женой будет…

Фрола эти слова нисколько не задели. Семья Варвары была небогатой. Фролу это было хорошо известно и раньше, поэтому на большое приданое он изначально никогда не рассчитывал, так что тут подвоха не могло быть. Что едоков меньше станет у них – дело понятное, жена ведь уходит в дом к мужу. Так было принято испокон веков. Редко кто шёл в примаки. А вот насчёт «путной жены» – точно не ошибся Фрол. Варвара и в узде воспитана, и скромная, и работящая. Чего ещё нужно? Что не красавица писаная – никак не порок. Красота – вещь преходящая. Так ведь говорят. Ведь и сам Фрол на внешность вовсе не был сказочным Иваном-царевичем. А Варвара и такая всё равно ему нравилась. Это было для него самое главное.

И вот начались у них свидания на вполне добропорядочном основании. Теперь ведь они жених и невеста! Фрол терпеливо дожидался свадьбы, но разве мог сдержаться, и не поцеловать хоть раз свою собственную невесту? В этом никакого большого греха он не видел. Когда в очередной раз под вечер увиделись, Фрол не устоял, крепко обнял Варю, и поцеловал всё-таки. Она сначала забилась в его руках, пытаясь вырваться, а потом и сама обмякла, нежно обняла, замерла на месте. Это был первый в её жизни поцелуй с парнем. Пьянящий, сладостный. И не мог не вскружить голову новым, не испытанным никогда прежде ощущением.

Потом Фрол негромко с жаром сказал:

– Скорей бы поженились! Все ночи были бы наши…

– Так всево-то с месяц осталось… – напомнила Варя, и улыбнулась, блестнув полными счастья глазами…

…Как и положено по тем временам, сначала было обязательное венчание в местной церквушке в честь Архангела Михаила. Варвара стояла перед алтарём ни жива, ни мертва, опустив глаза. В белом платочке вместо фаты, светлой кофтёнке. Фрол – в новой рубахе, подпоясанный ремнём.

Всё происходило как во сне. И слова батюшки, и стройные голоса певчих. Огни лампад у икон, с которых на жениха и невесту смотрели лики святых. Горели свечи на подсвечниках, витал густой запах ладана… А Варвара с Фролом стояли на куске белого полотна, как на облаке, с венцами на головах и венчальными свечами в руках… Трижды, ведомые сященником, обошли рука об руку вокруг аналоя, и под конец подошли к алтарю, забрать специально для них освящённые образа Спасителя и Богородицы, получить благословение от священника отца Фёдора. Смиренного и всегда с доброй улыбкой на лице седого батюшки.

А потом было весёлое свадебное застолье в доме родителей Варвары. С гостями, криками «-Горько!», песнями, плясками.

Всё было так, как заведено предками. Для первой брачной ночи молодым оставили в распоряжение боковую клетушку, где хранили зерно, крупы, некоторые вещи из одежды. Застелили широкую деревянную лавку помягче…

Утром первым проснулся Фрол. В первые секунды даже не верил, что Варвара рядом, что теперь она, наконец, его жена, и то, что должно было случиться между ними как между мужчиной и женщиной, всё случилось, и назад пути уже нет.

Проснулась и Варвара. Тут же стыдливо натянула до подбородка одеяло. Фрол в недоумении спросил:

– Чево ты испужалась? Разве ты теперь не жена мне?

Варвара тихо, с застенчивой улыбкой, ответила:

– Дак, как-то ещё не привычно…

– Вот дурёха! Привыкнешь. Делов то… Чай теперь не чужие люди. Чево уж стыдиться… Теперича – семья.

Потом молодые завтракали с гостями, а после начали собирать небольшое приданое в узлы, грузить на сани, отправить невесту в дом жениха. Ох, сколько тут было причитаний, слёз! Мать Варвары Устинья Ивановна, собирая вещи, поминутно утирала слёзы, горестно вздыхала, обнимала дочку.

Наконец, собрались, все вышли провожать новобрачных. Варвара ешё раз напоследок расцеловалась с матерью, и села, Фрол на передке саней вскинул вожжи:

– Но-о! Пошла, родимая! – и лошадь послушно двинулась с места к дому молодого мужа.

Лёгкий морозец, снег ворохами отлетает из-под копыт в стороны. Колокольчик под дугой весело, взахлёб дилинькает. Душа от радости у молодого мужа ему вторит. «-Дюди! Я женился! Я теперь – муж!» – проносилось у Фрола в голове.

По дороге Варвара вдруг робко спросила:

– Ой, Фрол, а, может, не надо было ничево, а?

Фрол даже оторопел от такого вопроса, с удивлением обернулся.

– Как это, «может, не надо было»?

– Страшно чево-то… То в девках была, а теперь вдруг мужняя жена…

Фрол на это улыбнулся. Он и раньше знал, что Варвара у него очень пугливая. Начал успокаивать:

– Ничево, обвыкнешься потихоньку. Разве ты одна из девок к мужу переходишь? Когда-нето всё равно от отца с матерью дети вырастают, и уходят.

– Так это я понимаю… а всё одно боязно…

Лошадь неспешной трусцой бежала по снежной дороге. Сельчане, попадавшиеся на пути, встречали и провожали новобрачных улыбками, шутили:

– Эй, Фрол, смотри, не растеряй молодуху по дороге!

– Не дождёшься, Аким! Крепко держу, тебе не достанется! – улыбаясь, беззлобно огрызнулся Фрол.

– Варвара, ты ладом корми мужика то своёва, а то отощщат!

– Про своёва, главно, не забывай! – отшутился Фрол.

Вот и приехали. Фрол натянул вожжи:

– Тпру-у!

Вместе с Варварой живо перетащили поклажу в дом.

– Ну, што, командуй, хозяйка, тута. А я скоря лошадь в конюшню возверну. Брательнику Захару чево пособить надо, а то, ежели Кирилл Михалыч заметит, – осерчает ещё… Мало ли, в каком он духе.

Фрол ушёл, а Варвара вздохнула, в нерешительности постояла минуту, думая, с чего начать, а потом сняла пальтишко, и принялась потихоньку разбирать вещи.

Вот так по-простому и началась у Фрола с Варварой семейная жизнь. Да им и не нужно было никаких особых церемоний. Важнее было то, что они любили друг друга. Без показухи, искренно.

…В обычных житейских заботах спокойно они прожили пятнадцать лет, пока летом 1914-го года Фролу не пришлось идти на войну. Варвара старалась не плакать, держалась, что бы муж не терзался от её слёз, и не рвал себе душу от жалости, оставляя её тут.

Чтобы не переживать очень сильно за Варвару, Фрол всем сродникам наказал, не один раз повторил:

– На ваше попечение Варвару оставляю! Если что – возьмите покуда к себе, пусть у вас побудет. Не оставьте мою жонку в трудности! Апосля сочтёмся за труды! За мной не постоит, в долгу не останусь.

– Не переживай, Фрол! Не пропаду. Себя береги, да скорей вертайся домой! – отвечала Варвара, уткнувшись ему в грудь, чтобы скрыть от мужа слёзы.

…Приезжал Фрол в краткосрочный отпуск за долгие пять с лишним лет отсутствия раза три. И каждый раз дивился стойкости Варвары. Она часто писала ему письма, полные любви и надежды на скорую встречу, умалчивая, насколько тягостно ей жить без Фрола.

А вернулся Фрол окончательно домой лишь спустя почти шесть лет, весной 1920-го года, и тут же неожиданно по предложению Севастьяна на собрании почти единогласно был избран земляками председателем колхоза.

…За круговертью дел Фрол чуть было не забыл про их с Варварой серебряную свадьбу. Напомнил ему об этом Севастьян, с улыбкой слегка толкнув Фрола в бок:

– Фрол, не пора ли зазывать народ на серебряную свадьбу? Али забыл? Люди г’утарят, мол, чево это Фрол помалкиват…

– Так мне и самому не верится, сколь лет то уж пробежало…

Севастьян согласился:

– Да, не мало уже с Варварой прожили, это верно. Мы ведь с Дарьей ещё на венчании вашем были. Эх, молодость… Я то со своей поболе вашево с Варварой прожил, забыл уж, как зачинали с ей жизню. Одно запомнил: старался на свадьбе не пить, што бы апосля не опозориться в брачную ночь. Баба то – кровь с молоком!

Помолчав немного, Севастьян хохотнул:

– Да чево там… С моей Дарьей и сейчас частенько не спим, забавляемся…

Серебряная свадьба Фрола с Варварой прошла, конечно, менее ярко, чем первая, но запомнилась не весельем, а задушевностью. Гостей было немного, в основном немолодые. Севастьян с Дарьей, Кузьминична с мужем, который был в то время ещё жив. Великая Отечественная война ещё предстояла. Секретарь и бухгалтер колхоза в одном лице Авдотья с мужем. Не обошлось без вездесущего Митяя, который всегда был большим любителем ходить по свадьбам, именинам, крестинам.

Может быть, для того, чтобы утолить своё одиночество, не сидеть в четырёх стенах своей маленькой избёнки. Что ему особо там делать? Стол, три самодельных табуретки, кровать, да небольшой сундучок с тряпьём, а на полке у печи – кой-какая посуда, небогатая кухонная утварь.

– Ну, Фрол, ежели честно, – подивил ты нас. Столько годов умудрилися с Варварой прожить. А я от своёй Аграфены сбёг через пять, пока вовсе не дотюкала, – посмеивался Митяй.

– Дак неча было зариться на бабу, котора в два раза поболе тебя! Ты, Митяй, верно, от своей жадности до бабьева полу сначала обженился, а чево с ей, такой большой. дале делать будешь – не подумал, – засмеялся Севастьян.

За столом поднялся дружный смех.

Митяй надулся, укоризненно покачал головой:

– Тебе бы только зубы скалить, Севастьян! А я с той поры так и не женилси. И так бабы любили!

– Чево ж ни одна из них не прибрала тебя к себе, а? – сквозь смех спросила Кузьминична.

На эти слова Митяй гордо вскинул голову:

– А не поддался ни одной!

За столом снова засмеялись.

– Так ево Аграфена со своими габаритами всех невест на сто лет вперёд распужала! Гулять – гуляли с им девки, а вот замуж идти за ево – боялись от Аграфены!

Тут Авдотья демонстративно неторопливо попробовала угощение, притворно поморщилась, и громко спросила, оборащаясь к виновникам застолья:

– Чево ж вы, хозяева дорогие, нас горьким потчуете?! Горько!

– Горько! – живо подхватили остальные гости.

После того, как «молодые» поцеловались, Митяй, хитро прищурился, и с широкой улыбкой сказал:

– Вот потому и нравится мне по свадьбам ходить, потому как завсегда, стало быть, подсластят!

– Да кто ж не любит на свадьбе погулять? Оно завсегда дело хорошее, – заговорили за столом гости, посмеиваясь.

– Ан, нет, – тут же возразил Митяй, – мне по душе завсегда весёлые свадьбы, а не такие, где спьяну кулаками начинают махать. Апосля каются, када протрезвеют, а гулянка то уж спорчена. Потом ходют с подбитым глазом.

– Не переживай, Митяй, тут все мирные собралися, – хохотнув, заверила Кузьминична.

– Тут то из уважения к Фролу с Варварой никто себе ничево такова не сотворит, – отмахнулся Митяй, – я про других говорю. А тута – совет да любовь, стало быть!

И снова за столом слышались громкие крики «-Горько!», снова и снова гости не скупились на добрые пожелания «серебряным молодым». Пели песни под гармошку мужа Кузьминичны Ивана, плясали, выбивая дроби. Даже прихмелевший Митяй не удержался, тряхнул стариной, выдал несколько коленцев из уважения к юбилярам.

Но вот пришло время, и гости стали расходиться. Фрол с Варварой были несказанно счастливы, что пришедшие разделили с ними радость, сказали столько добрых слов в их адрес, высказали столько добрых пожеланий. Будто и не было этих двадцати пяти лет. Всё так же с любовью смотрели они друг на друга. Уставшие, но счастливые тем, что давно нашли друг друга, соединили в одну свои судьбы двадцать пять лет назад.

Проводили гостей. Варвара убрала со стола, и, наконец, потушили свет, улеглись отдыхать. Но, почему-то не спалось. Начали снова вспоминать прожитое вместе.

В бессчёьный раз уже Варвара задала вопрос, который никак не давал ей покоя:

– Фрол, а ты взапраду не жалеешь, что женился на мне? Так и не случилось детей… Кабы с другой, так, вон какой наследник или наследница уж был… А ежели посчитать. То уж внуки могли быть…

Фрол, конечно, хотел продолжения рода, да что поделать, если не судьба такому быть? Только жизни без Варвары он уже не представлял. Помолчав, негромко сказал:

– Я же сколь уж разов говорил: не нужна мне другая. Оно, конечно, хорошо было бы, если б родили кого… Ну, не у всех так в жизни. Чево ж теперь сделаешь… Ты не думай, я ни об чём не жалею!

Успокоенная Варвара улыбалась. Прижалась к Фролу, и подумала: «-Неужель взаправду, действительно такое счастье может быть у человека, как у меня? …А ведь поначалу и не замечал вовсе, прохрдил мимо, глазом не моргнёт…»

Фрол же вспомнил то памятное собрание, когда его избрали председателем после возвращения домой. И впервые признался жене:

– А помнишь то собрание, когда Севастьян предложил меня в председатели?

Варвара сразу насторожилась, приподнялась на локте, пытаясь разглядеть в потёмках лицо Фрола, спросила:

– Конешно, помню… А чего ты вдруг за это вспомнил?

Фрол всё-таки. откровенно признался:

– Никогда не говорил тебе… Кабы тогда не увидел, как ты вся светилась, глядя на меня из толпы, даже и не знал, чево людям говорить… Растерялся, как мальчишка малолетний. А на тебя глянул, – в голове как чево-то направилось, слова нашлись сразу… Давно хотел это сказать, да всё не получалось…

Варвара облегчённо вздохнула:

– А я уж испужалась… Думала, Захар чего… Он ведь раньше тебя вернулся… Пришёл однажды, приставал ко мне… Хорошо, жкна его Дунька следила за своим кобелём… услышала крик, тут же побежала, батьку с матерью позвала. Они в огороде были. Все вместе поколотили его, и взяли клятву, что больше близко к нашему дому не подойдёт. С тех пор не появлялся. Зато из-под носа у прежнего председателя Демьяна тащил что мог, Дуньку свою задабривал. Она же из зажиточной семьи, не чета нам… Да ты ведь их знаешь. Чево говорить…

Фрол обиделся.

– Чево же раньше, сразу не сказали?!

– Так он больше и не подходил. Получил тумаов, остепенился. Чево ворошить?

Ответ Варвары Фрола немного успокоил. Вздохнул тяжело:

– Мы с им чуть было не разодрались, пока на войне были. Но там причина другая была. Узнал, контра недобитая, что прокламации раздаю, подошёл. Мол, ты чево делашь, смутьян, зачем листовки раздаёшь?! Разняли. А вскорости он в госпиталь попал, потом домой отправили.

Варваре неприятно было вспоминать про Захара, и она перевела разговор на другую тему:

– А я и не помню уж как венчание наше прошло. Как во сне всё было. Стою рядом с тобой, и будто всё не со мной это происходит. Будто туман в голове…

Фрол засмеялся:

– А то будто только у тебя одной такое было! Помню, как проснулся, когда уже за стол садились.

Фрол повернулся со спины на бок к Варваре, крепко обнял.

– Ну, куда бы я без тебя!