Читать книгу Стихотворения и не только. ЧП-2016. ЧП-2017 - Екатерина Дуракова - Страница 10

Говорят, здесь живёт непроглядное Глубоко;

Шелестит легко сонное озерко,

Серебрится озёрный замкнутый окоём,

Окаёмкой торчит осока с гнусом и комарьём,

Солнце красноватый показывает бочок,

Рыболов догрызает сухарь и забрасывает крючок…

Говорят, там внизу диковинные сады,

Там русалочьи клады, дары их, цветы, меды.

Водолазы, стряхнув озёрное серебро,

Красноглазые и шипучие, как ситро,

Матерятся, какого, мол, боже прости, рожна?!

Нет садов там и дна. Нихрена.

Говорят, там топились и стар, и млад,

Кто с несчастной любви, кто в попытке достигнуть клад.

Говорят, секретарь обкома добыл заём,

Чтоб засыпать весь упомянутый водоём.

А в каком-то НИИ бесчисленные года

Изучают пробы: обычнейшая вода.

А на дне чего только там и нет!

Допотопный скелет, ржавый велосипед,

Транспарант незабвенный про мир и труд,

БТР, закопанный в донный грунт.

Мы лежим с тобой, растянувши в улыбке рот.

Где-то там, в вышине шевелится эхолот.

Говорят… Да и в общем, пускай себе говорят.

Говорят, если бросить камень – возникнет рябь.

           Дочки-матери

Тебе – фланелевый кулёк,

Под осень считанный цыплёнок.

А мне, чур, – вдоль и поперёк

Исаакий инеем спелёнут.

Пусть с высоты глядит, срываясь

В воображаемом полёте,

Порочный первенец в помёте,

В ограду пальцами впиваясь.

И на ладонь – два белых следа:

Перил и поручней кушетки.

Чур, ты надавишь на гашетку,

Дождавшись выхода последа.

Я не хочу. Мне кровь в фаянсе

Цедить и вниз считать ступени.

Чур, я выплачиваю пени

В отместку твоего аванса.

Чур, ты в осиротевшем теле

Смыкаешь круг года спустя.

Чур, я – незваное дитя

В кульке из хлопка и фланели.

        Алёнушка

Жажда гложет,

      тревожит жар,

      и трава рыжа.

Не ищи исток,

      потерпи чуток,

      отложи глоток.

Но, главой хвороб,

      остолоп в галоп,

      и – оп!

Что теперь мне? Ох, жадны уста твои…

Приносить тебе белу капусту ли?

Окать, плакать да блеять без устали.

Рок сирот:

      тот, кто старше, тот кормит рот,

      раз с него молоко не протрёт.

И пока

      с малышка —

      как с козла того молока.

Быль сия:

      мол, дитя.

А я?..

Гать, вележка, река, одолень-трава,

      знать, вода-жива…

Мне чужа эта жажда.

Мне лишь жаль,

      что войти нельзя дважды.

Ай, плохая вода, отравленная вода…

                  Полячье

Пойте, пойте, полячьи скрипочки!

Девка, шельма, пляши, пляши!

Тянут шеи, встают на цыпочки —

Разглядеть. Ишь, как морды вширь!

Раскраснелись-то гарны хлопчики,

Пшённой кашей набиты рты.

Кадь капустная, сальце, пончики —

Всё мило, а милее – ты.

Топочи, извивайся вензелем,

Барабанчики пусть – горят!

Взвейся так, как досель не грезили,

На коленца твои смотря.

Видишь: радость, восторги мужние?

Хоть шумовкой, как жир, сымай,

Как покровы твои ненужные

Сняли бы, распластав… Играй!

Ах, запястья, ах, бёдра пышные,

Абрис шеи, икры, руки…

А что, вон, за спиною крылышки…

Так пластали и не таких.

                   ***

Допустим, тебе надоело.

Дошедшее до предела

      скукожившееся тело

      (хребет, ножки, ручки-плети

      и что там ещё в комплекте…),

      отныне сродни кусту,

      «где сяду, там и взрасту»,

      навек избирает – стул.

Допустим, прошла неделя.

Родные не доглядели,

      и вот ты на самом деле

      становишься бестелесен:

      мурашками лезет плесень,

      опята и славный ягель…

Прибежище для трудяги;

      тепло и темно под мохом

      и в целом, вообще, неплохо.

Допустим, проходит год.

Стул канул, ушёл в расход,

      и ты уже – огород,

      пусть кольца растут под коркой.

Ты репка и помидорка,

      родные в своём кругу

      проварят тебя в рагу,

      на ужин отдав врагу.

И тот, переполнив пасть,

      точнёхонько дуба даст.

И так, осчастливив мир,

      родные закатят пир,

      избавившись от врагов.

И радостно, сто рядков

      удобрив и прополов,

      рассядутся у столов

      под тенью твоих стволов.

***

Годы болезни. Зелёной рыбой лежу.

Полосы выцвели на обоях – в упор гляжу.

Ни гу-гу не могу, ни жу-жу.

Белыми нитками схвачен тугой живот.

Кто земноводный холодный в груди живёт,

      яблочки-лакомки вечно червём жуёт?

Плод оборвёт черенок, упадёт, сгниёт.

Будет полезный, сладостный перегной…

Так и лежу в чернозёмной глуши лесной.

За тридевять озёр приходи за мной,

      встань к лесу передом, в дом заходи скорей.

Стены в полоску, валенки у дверей,

      и по углам – старинные образа.

Губ не целуй царевне – целуй в глаза.

Пусть не проснусь – открывай заслонку,

      пусть не проснусь – и кидай в печурку

      мою чешую, пузыри, перепонки,

      мои лягушачьи шкурки.

Свечку зажги, назови венчальной,

      и – оставайся. Счастливой стану

      слушать, как ты тихо звякаешь чайной

      ложечкой по стакану.