Читать книгу Счастье быть собой. Перерождение - Екатерина Молчанова - Страница 4

В Ташкенте мы прожили с мамой семь лет и решили вернуться на родину в Пермь. Я хорошо помню тот день, последнюю встречу с папой перед моим отъездом.

Мой папа был высоким, статным мужчиной. Выделялся из толпы крепким телосложением. Рядом с ним я чувствовала себя очень хрупкой. Всё время ждала папиной ласки, нежности, защищённости от внешнего мира, его заботливого отношения ко мне. Он для меня человек, по которому я всегда скучала, с нетерпением ждала встреч. Время, которое я проводила с ним в детстве, количество дней, проведённых вместе, можно пересчитать по пальцам. Папа не приходил ко мне на день рождения, не звонил, не интересовался, как мои дела. Каждый раз я ждала его с огромным трепетом. При встрече растворялась в объятиях его больших мужских рук.

Наши встречи в одночасье заканчивались, были на вес золота, коротки… Возможная причина – конфликт родителей. Мама считала папу предателем, говорила, он не достоин упоминания. Как только я заводила разговор о папе, мама буквально за считаные секунды раздражалась, злилась и кричала на меня. Ни разу я не услышала от неё доброго слова о папе. Её воспоминания о нём проникнуты болью, обидами, разочарованием.

…На улице стояла солнечная, тёплая погода. Чувство радости и облегчения переполняло меня: я предвкушала переезд.

Встречу с папой запланировали в центре города. Он повёл меня в самый дорогой ресторан Ташкента. При входе сразу договорился с администрацией ресторана. Нас проводили в отдельный зал, где играла живая музыка. Официанты приносили вкусную еду.

Папа заказал себе несколько горячих блюд. Затем просил коньяк. Спустя некоторое время потерял над собой контроль. Громко говорил, курил прямо за столом рядом со мной. Постоянно шутил, рассказывал истории о своём бизнесе. Расспрашивал, как мои дела.

Я радовалась, сидя с ним рядом. Правда, меня расстраивало, что он выпивал при мне.

Он всё говорил и говорил, наклонялся ко мне: потрепать по плечу, крепко обнять. В нос бил запах горького табака. Едкий дым сигарет клубился мне в лицо, слезились глаза.

Стопки выпиты, еда съедена, разговоры в затуманенном сознании закончены, музыка утихла. Официанты расходились. В ресторане наступила полная тишина.

Тогда я осмелилась спросить прямо:

– Пап, скажи, а ты меня любишь?

– С чего такие вопросы, дочка? – засмеялся папа, потирая подбородок.

– Просто мама… – начала я, но не успела закончить.

Он меня перебил:

– Лира, ты маму не слушай сильно.

Он снова засмеялся, но негромко. Посмотрел на меня серьёзно, вмиг отрезвев.

Внутри вдруг всё замерло, будто сейчас решится моя судьба.

– Если честно, Лира, ты уже большая, – продолжил папа. – Думаю, ты поймёшь отца. Твоя мама очень хотела ребёнка. Я был молодой. У меня тогда уже был сын, твой сводный брат Андрей. Я понимал: второго ребёнка мне сложно обеспечивать. Об этом честно говорил твоей маме. В результате дал слабину, поддался на её уговоры, хотя вот тут… – с силой ткнул пальцем себе в левую сторону груди, – сердцем понимал: не готов, но родилась ты… – он остановил рассказ и вздохнул: – Ребёнок – большая ответственность. Сложности с работой, с жильём, понял: не смогу нас прокормить. Славно, что ты родилась, красивая и умная, но я не хотел твоего рождения, был не готов. Понимаешь меня теперь?

Его ответ настолько пронзил моё сердце, растоптал душу. Я заплакала, не сдерживая себя. Молчаливые слёзы стекали по щекам, гроздьями падали на летнее платье в горох. Он молча смотрел на меня, не пытаясь утешить.

Спустя некоторое время я встала и попросила отвезти меня домой. На улице темнело. На такси он отвёз меня домой. Мы попрощались. Навсегда.

Мне было тогда 11 лет. Прошли годы, я повзрослела. До сих пор не знаю о его судьбе: после нашего переезда в Россию папа ни разу не давал о себе знать, не помогал материально.

В Перми часто вспоминала о нём. Мечтала его увидеть. Спрашивала маму, известно ли ей что-нибудь, но она не понимала моего интереса, ругалась. Я оставалась неуслышанной. Отца любила таким, какой он есть: пахнущий табаком, разгорячённый и весёлый, отказавшийся от меня. Я продолжала его любить. Не держала на него обиды, отпуская всё плохое из памяти.

* * *

Когда мне исполнилось семь лет, в моей жизни появился новый папа. В то время пока ещё виделась с родным отцом. Мама всё равно хотела, чтобы её мужчину я называла папой. Внутри меня скрывался дикий протест. Не считала дядю Яшу своим отцом. Мои попытки отвертеться заканчивались тем, что отчим устраивал скандал маме. Она, сдаваясь под его натиском, ругала меня и в конечном итоге заставляла называть его папой.

Не понимала, зачем меня заставляют? Я дядю Яшу не считала и не считаю папой. Отлично помнила родного отца и знала, что он у меня есть. Попыталась объяснить маме своё возмущение, она нервно ответила:

– Пойми: важен не тот, кто родил, а кто воспитал. Дядя Яша для тебя делает гораздо больше, чем твой родной отец.

Ответить ей я ничего не смогла.

Воспитывал он меня очень жёстко, строго. В чём-то переходил все грани разумного, применяя физическое наказание, насилие, всячески оскорбляя.

Однажды ему не понравилось, как я ем макароны. Мама никогда не делала замечаний по этому поводу. Я ела так, как мне было удобно: втягивала макаронины в рот, напрягая щеки. В этот раз я тоже ела именно так. Мне казалось, так вкуснее. Тем более мама сидела рядом.

Дядя Яша сел за стол и недружелюбно покосился на меня.

Я подумала: мало ли, растрёпанная, и поправила хвостик.

– Не трогай волосы за столом, – резко сказал он, не глядя на меня, смешивая соус с макаронами.

Я убрала руки от волос и продолжила обедать. «Наверное, он просто не в духе. Так бывает», – подумала я.

Вдруг он резко схватил столовую ложку, лежащую на столе, и ударил ею мне по лбу.

– За что-о-о? – тут же заплакала я.

Мне было 8 лет. Удар был сильный.

Слёзы потекли по моим щекам непроизвольно, моментально застилая глаза. От слёз фигура дяди Яши напротив превратилась для меня в бесформенное пятно.

– Сколько раз повторять: ешь нормально! Что ты как свинья? Следует наматывать макароны на вилку, придерживая ложкой, есть как человек! – показывая, как надо делать, кричал он.

– Яша, – тут же сказала мама.

Я замерла с открытым в рёве ртом: мама вступилась, значит, она меня защитит.

– Что «Яша»?! Скажи, что я не прав! Ей сколько раз было сказано? А? Достаточно, считаю. Зато запомнит накрепко.

Я перестала реветь. Истеричные всхлипы всё равно прорывались из моей груди. Пыталась вернуться к макаронам, но из-за слёз в горле они казались мне совсем невкусными.

– Ну, ложкой по лбу – уж как-то слишком… – слабо произнесла мама. – Ребёнок ведь.

– И что? Меня так бабка воспитывала. И ничего, вырос нормальным. Вдобавок кирзовыми сапогами меня била!

Мама попыталась что-то добавить, но дядя Яша сказал: хочет поесть в тишине. Так он говорил, когда разговор был исчерпан.

Я долго сидела над тарелкой, пытаясь впихнуть в себя остывшие макароны. В рот ничего не лезло. Мама сначала ругалась, чтобы я всё доела, но сжалилась и выбросила слипшуюся оранжевую массу в мусорное ведро, пока дядя Яша не видит.

Когда я подросла, правил, ограничений стало в разы больше. Если меня отпускали погулять до 20:00, то не дай бог опоздать домой на 5-10 минут.

Оценки в школе получала не всегда идеальные. Меня часто не отпускали из дома, но звёзды однажды сошлись, и я смогла погулять с подружкой.

Мы гуляли на площадке с ней и её маленькой сестрой. Я любила маленьких детей. Девочке было пять лет, весьма любознательная. Мы придумали: вся площадка – пиратский корабль, а мы – морские волки. Правда, малышка решила стать принцессой. Гонялись за ней по всему «кораблю», сбежав из «трюма».

Позже к нам присоединились ребята из соседнего двора. Теперь мальчики – пираты, а мы все – принцессы. У пиратов нет цели, а принцессе важно вернуться домой, в своё королевство вовремя. Её ждали подданные.

Я посмотрела на часы одного из взрослых мальчиков. Внутри всё упало: часы показывали 10 минут девятого. Я скомканно попрощалась с ребятами и побежала домой, забыв самую дорогую сердцу игрушку ростом с меня. Собака Филя, точь-в-точь как в передаче «Спокойной ночи, малыши!».

Филю на день рождения подарила бабуля. Она сшила игрушку для меня, зная, как сильно я люблю героя детской передачи. Он нравился мне намного больше, чем Степашка. У Фили были большие уши и длинные лапы. С ним я не расставалась: он гулял на улице со мной, как самый преданный и верный друг. И тут я его забыла на заброшенной стройке. Помчавшись домой, я не сразу поняла, что Фили со мной нет. Торопилась и думала: дядя Яша сейчас посмотрит на часы, в очередной раз начнёт на меня ругаться.

Пиратская жизнь, в которую так влилась, кружила мне голову. С грустью подумала: «Как жаль, что принцесса возвращается домой! Была бы пираткой – домом мне служило бы море, обязательно был свой остров сокровищ», – и немного подняла себе настроение.

Добравшись до комнаты в общежитии, почти успокоилась. Лифт не работал. Мне пришлось бежать сломя голову по чёрной лестнице, перепрыгивая в шлёпках на платформе через несколько ступенек. Каждая секунда была на счету.

Толкнув дверь, вошла в комнату и сообразила: в руках пусто, чего-то не хватает. Неожиданная догадка пронзила меня: я забыла своего Филю! Но о возвращении не могло быть и речи. Впереди ждало наказание.

Мама готовила на кухне ужин, её любимый «кудрявый супчик» – так называла суп из того, что найдёт в холодильнике. В ход шли лук, морковка, картошка, рис, иногда макароны.

Подняв на меня взгляд и переведя его на часы на стене, мама побледнела.

Дядя Яша тут же отвлёкся от матча.

Я успела снять шлёпки на платформе. Он резко встал с дивана.

– И как это понимать?

Я молчала, не поднимая на него взгляд.

– Смотри в глаза, когда с тобой разговариваю.

Голос дяди Яши звучал громко в нашей комнате общежития. Немаленький мужчина занимал половину прохода к основной части комнаты. В такие минуты горела желанием просочиться мимо него, прыгнуть в своё кресло-кровать, свернувшись клубком, зарыться в одеяло с головой.

Я подняла на него глаза.

– Извините, заигралась.

– Не ври! Ты сознательно ослушалась. Проявила, так скажем, характер. Так или нет?

– Нет, – я так сильно замотала головой, что в шее что-то хрустнуло.

– Не смей мне врать, – дядя Яша покачал головой. – Со мной твои выкрутасы не пройдут. Характер будешь в другом месте показывать. Быстро в угол!

Я помедлила, бросив взгляд на маму. Мама испуганно смотрела на меня, прижав к груди полотенце.

– Яша, – сказала она, почувствовав мои мольбы о помощи.

– Да что же в этом доме никакого послушания?! – вдруг взорвался дядя Яша. – Я сказал: в угол! Ты наказана!

Он схватил меня небрежно, грубо повыше локтя и, больно дёрнув, поставил в угол комнаты рядом со шкафом.

Непроизвольно побежали по щекам слёзы. Я плакала, переживала: не могу забрать Филю, не смею сказать маме, что во дворе на заброшенной стройке осталась моя любимая игрушка. Я боялась: если попытаюсь отпроситься за Филей, дядя Яша устроит скандал, подумает, что ищу повод сбежать на улицу.

– Обязательно так доводить меня до белого каления? – выругался дядя Яша.

– Она опоздала всего лишь на 10 минут.

Мама вдруг обрела голос. Я смотрела в угол, трясясь всем телом от рыданий. Слышала, как он подходит к маме. По-настоящему его ненавидела, думая: в следующую секунду ударит маму.

Он разговаривал на повышенных тонах:

– Сегодня 10 минут, завтра полчаса, а через неделю она пропадёт на сутки. Ты первая ко мне прибежишь: «Яша, найди мою дочь!»

– Не преувеличивай! Она хорошая девочка, – тихо сказала мама.

– Только благодаря моему воспитанию, – спокойно ответил дядя Яша и добавил, обращаясь ко мне: – Постой так часик-другой, подумай над своим поведением!

Мама вернулась к готовке.

За опоздание дядя Яша наказывал меня, ставя в угол на три-четыре часа, а то и больше. Заставлял рано ложиться спать – в девять часов вечера, закрывая половину комнаты, где находилось моё кресло-кровать, ширмой из покрывала. Следил, чтобы мои глаза были закрыты.

Дожидался момента, когда я засну. Просыпалась я из-за шума среди ночи, долго не могла уснуть. Сквозь ширму видела, что он делал ночью с мамой, вызывая во мне к нему ещё большее отвращение.

Наутро мы с мамой отправились в магазин. Пулей вылетела из подъезда и поспешила на заброшенную стройку. Там нашла только разорванные в клочья ушки и лапки Фили. Соседские дети, видимо, решили надо мной подшутить. Или же злились на меня: я не жила здесь всю свою жизнь, а переехала сюда не так давно. Так или иначе, Филю было не спасти.

Я рыдала на весь двор, упав на колени, согнувшись над изуродованной собакой. Мама, увидев, что я горько плачу над варварски разорванным детьми Филей, подбежала успокаивать и сама расстроилась, сказав:

– Его невозможно собрать по частям и зашить.

Для любого ребёнка потеря плюшевого друга – настоящая трагедия. Долго из-за чувства вины я не могла смириться: предала Филю, оставив на стройке из-за страха перед грозным дядей Яшей. Если бы я предприняла попытку вернуться на заброшенную стройку в тот же вечер, возможно, спасла бы «жизнь» Филе. Но дядя Яша ни за что бы не отпустил меня.

Бывала в нашем доме относительная идиллия. Отчим появлялся в восемь вечера, слишком поздно для него. Как только он входил в комнату, от него чувствовался кисловатый запах алкоголя. Дядя Яша любил выпить. Он пил вино после работы и был тогда добр ко мне.

– Лира, смотри, шоколадку принёс тебе! – крикнул он однажды, заваливаясь в подпитии, шатаясь и пытаясь удержать равновесие.

Он, согнувшись в коридоре, чуть не падал, снимая туфли. Я подбежала. Знала: бояться нечего. Помогла ему удержаться на ногах.

– Добрая девочка.

Глаза у дяди Яши были подёрнуты поволокой, посерели. Верный признак его добродушия. Я улыбнулась.

– Держи, на здоровье, – сказал он и протянул мне шоколадку «Алёнка».

– Спасибо, – улыбнулась я.

Я спрятала «Алёнку» в стол – съем на следующий день. Тут в комнату вошла мама. Скривилась от запаха, поставила на стол таз с помытой посудой. С недовольным лицом смотрела на дядю Яшу, пытающегося снять ботинки.

– Вроде вторник на дворе, Яша! – сказала мама грозно.

Она тоже не боялась его.

– Ну, Леночка, немножко выпили.

Дядя Яша справился с ботинками, стал прямо в куртке обнимать маму сзади. Он что-то тихо ей говорил, а она слабо отбивалась. Он обнял её силой. Мама скривилась от отвращения. Она не любила, когда он обнимался, будучи нетрезвым.

Я не знала, куда деться от жаркого стыда. Сделав вид, что закончила с уроками, забралась на кресло-кровать.

Нырнув под одеяло с головой, поняла: забыла шоколадку в ящике стола. Обидно до слёз! Спать не хотелось, «Алёнка» скрасила бы остаток вечера. Вылезать за ней никак нельзя. За ширмой из покрывала, которая висела между моим креслом-кроватью, их диваном и разделяла комнату на две части, дядя Яша наверняка целовал пахнущими спиртом, слюнявыми губами мамину шею. Она выворачивалась, слегка отталкивала его. Я представила эту сцену, стало противно. Нет, «Алёнке» придётся ждать завтрашнего дня.

Бывали дни, когда обо мне забывали. Перед глазами до сих пор стоит яркая картина. Я ем суп, вернувшись после школы. На улице холодно, из окна веет лёгким холодком. Мама с отчимом ругаются, вдруг она кричит очень громко, с надрывом, со страхом.

Я вздрагиваю. В моменты опасности мозг научился паниковать и «теряться». Отключаюсь, перестаю слышать крики, начинаю видеть и изучать всё вокруг.

Резкий звук удара. Я вздрогнула и не смогла не обернуться.

Мама, прижав руку к лицу, согнувшись, стояла посреди комнаты.

– Что ж ты делаешь, псих?

– Довела! – зарычал дядя Яша.

На нём растянутая майка. Выглядел грозно. Меня затрясло от страха. Ложка в руках скакала. Только бы не заметил меня.

– Водка твоя тебя довела! Что ж ты её не бьёшь?! – закричала обиженно мама.

– Я понял: тебе муж не мил. Ну так уходи от меня! Чего ты ждешь?! – дядя Яша кричал в истерике.

– И уйду. Такое чувство, что только этого и добиваешься! – в гневе крикнула мама.

– Ах так! – взревел дядя Яша.

Он весь напрягся, надулся, подбежал к шкафу, достал аптечку, схватил шприц с иглой. Быстро воткнул его себе в вену и упал на пол.

Мама ахнула.

Театр дома происходил частенько. Во мне всё холодело при виде картины, как мой отчим хватается за пустой шприц. Подобное чувство испытывает человек, когда смотрит драму: дыхание замирает, кажется, слышно бьющийся в ушах стук сердца.

Дядя Яша закричал судорожно:

– Я убью себя, слышишь?! Раз тебе всё равно на меня, уходи и мелкую свою забирай!

Он любил устраивать такой спектакль. Иногда мне казалось: он действительно вколет себе воздух в вену и умрёт. При таких сценах моя психика не выдерживала. Я громко кричала, плакала на всю комнату, звала соседей:

– Помогите, кто-нибудь! – кричала я.

Боялась, дядя Яша убьёт себя.

Но мама всегда умела отговорить отчима, успокоить. Теперь понимаю: он вряд ли бы так сделал. Яша любил жизнь, такую никчёмную.

К тому же к смерти у дяди Яши было особое отношение. Помню, мы ходили несколько раз на кладбище к могиле его дочери от второго брака. Подходя к кладбищу, он стихал, был спокойным и угрюмым. На его лице проступали морщины. Глаза становились грустными, серьёзными.

Его старшая дочь погибла в автомобильной катастрофе. Я никогда не спрашивала, как произошла авария. Но, как любой ребёнок, чувствовала его тоску. Сопереживала ему, плакала вместе с ним. В такие дни никаких ссор в нашей семье не случалось. Он пил вино, сухо обнимал маму, меня, скорбел. Ему становилось невыносимо тяжело от мысли об утрате собственной дочери.

Я жалела его, казалось, мы с ним похожи. У него не было дочери – и я ей замена. У меня не было отца – и Яша был ему заменой. Двое чужих людей, объединённые одной несчастной, уставшей, работающей на износ женщиной – моей мамой. Вероятно, она хотела, чтобы мы были одной семьёй, друг друга полюбили. Но это невозможно.

Как-то раз мы пошли в гости с мамой и дядей Яшей. Собирались уходить домой, я стояла в прихожей полностью одетая. Ждала маму и отчима, пока наконец попрощаются с друзьями. Они говорили обо мне. Помню, он махал рукой, мол, сложный ребёнок. Я не анализировала, услышала разговор.

Мой взгляд вдруг упал на детскую машинку, стоящую около чьих-то ботинок. Игрушка маленькая, принадлежала, наверное, сыну хозяев, который оставил её в прихожей. Не знаю до сих пор, что двигало мной в тот момент, но я взяла машинку и быстро запихнула себе в карман. Из взрослых на меня никто не смотрел. Малыш, сидя у мамы на руках, заметил мои действия и громко заплакал.

Взрослые стали выяснять, в чём причина. В итоге меня поймали с поличным.

Мне было очень стыдно перед хозяевами. Они не ругались. Улыбнулись и сказали: ничего, мол, страшного. Лицо дяди Яши побелело от стыда.

Вернувшись домой, он молча взял линейку, положил мои руки на табуретку и бил со всей силы по пальцам, пока они не стали красными. Затем заставил меня, зарёванную, трясущуюся от боли, встать на колени на рассыпанный им горох и стоять, повернувшись к нему спиной.

Мучение длилось несколько часов, а может, больше. Моё тело всё затекло, невыносимо тяжело стоять на коленях. Я переставала их чувствовать.

Мама ничего не предпринимала для прекращения моих страданий. Она считала, видимо, справедливым.

Пока я стояла на горохе, единственное, о чём думала: как же сильно я его ненавижу! С тех пор мечтала об одном: чтобы он не жил с нами рядом, с моей мамой…

Прошли годы. До сих пор помню, как отчим с мамой дрались друг с другом. Он толкал её с силой, вдребезги разбивая стёкла мебельной стенки, посуду, стоявшую в ней. Мне приходилось доставать осколки любимого маминого хрусталя из её волос, раниться мелкой крошкой, убирать комнату. Настолько ожесточённые драки не выдерживала даже мебель.

Я рыдала от ужаса, происходящего на моих глазах – глазах маленькой беззащитной девочки. Хотелось сбежать, но бежать некуда, страшно за маму, жалко её. Хотелось её спасти, но как?!

С отчимом приходилось чувствовать себя небезопасно: он распускал руки, бил маму, меня, пил и неуважительно относился к нам. Рядом с ним всё время чувствовала животный страх, тревогу. Ждала подвоха, была настороже. В любой момент он мог ударить меня с силой по попе, отвесить тяжёлый подзатыльник.

…Однажды вечером зазвонил телефон. Повесив трубку, мама срочно собрала чемодан. Я спросила: что случилось? Мама, расстроенная, ответила: бабушка с дедушкой заболели и нуждаются в домашнем уходе. Она вылетает в Пермь.

Маме пришлось оставить меня с отчимом на полгода одну. Каждый день я испытывала одиночество, тоску. Плакала, вспоминая о ней и её нежных ручках, которыми мама обнимала меня перед сном. Ночью не могла уснуть без неё. Находилась в постоянном напряжении и страхе. Хорошо чувствовала себя только на улице в уединении. Иногда встречалась с подружкой. Правда, засиживаться в гостях не могла, иначе жди неприятностей от дяди Яши.

Будни с отчимом проходили довольно холодно. Часто он приходил с работы выпившим. Еле стоял на ногах. Наутро, как правило, страдал с похмелья, отлёживался в кровати с графином воды, злой и раздражённый. В комнате стоял отвратительный запах. Я старалась вести себя как мышь, не попадаясь под горячую руку.

Я беспрестанно думала: почему мама не забрала меня с собой?

В один день она всё же вернулась и увезла меня в родной город. Её стремлением было дать мне лучшее будущее, лучшую жизнь в России, образование, а самой быть рядом с родителями. Они в ней нуждались. Отчим дядя Яша пообещал: приедет к нам чуть позже. Он действительно приехал. Правда, в Перми ему не понравилось. Вернувшись в Ташкент, позвонил: не вернётся и с нами жить не будет.

Спустя год после переезда в Пермь мама, долгое время скучая по отчиму, решила его навестить. Она без предупреждения поехала к нему в Ташкент. Постучавшись в комнату, где мы раньше жили, открыв случайно не запертую дверь, застала Яшу с другой женщиной в постели. Мама была потрясена и выбита из колеи. Неприятное событие нанесло сильнейший удар по её самооценке, чувствам.

В тот момент я находилась в Тагиле. Пришла из школы после занятий. Внезапно раздался мамин звонок. Я услышала сквозь рыдания её голос:

– Доченька, дядя Яша с другой женщиной живёт в нашей комнате. Я застала его с другой женщиной. Мне так плохо, доченька. Что мне делать? – пыталась поделиться со мной мама своей болью.

Я чувствовала её боль. Всё, что могла тогда сделать, – выразить слова поддержки, выслушать её, постараться успокоить. Пыталась донести: у неё есть я, есть её родители. Вместе мы справимся. Жизнь продолжается, лучшее впереди. Сквозь помехи на телефонной линии кричала:

– Мамочка, возвращайся скорее домой! Мы с бабушкой и дедушкой тебя очень ждём. Всё обязательно наладится, справимся! Оставь дяде Яше нашу комнату. Пусть живёт со своей женщиной. Мы останемся в Перми.

– Ты права, доченька! Мы обязательно справимся! Как хорошо: у меня есть ты, милая! Я тебя очень люблю! – ответила мама. – Завтра вылетаю домой. Сегодня останусь ночевать у Тани, подруги своей. Надеюсь, примет! – сказала мама. Разговор закончился.

Я ждала маминого возвращения домой. Развод ей дядя Яша так и не дал. Комнату мама оставила ему с его же огромными долгами по коммунальным платежам. Мама больше никогда туда не возвращалась.

Я не понимала такой любви между мужчиной и женщиной. Не могла взять в толк: почему нельзя мирно разойтись, быть честными друг с другом? Что бы ни произошло в отношениях пары, важно всегда оставаться милосердными и человечными. Поведению отчима в моей девичьей голове не было оправдания.

Со временем всё успокоилось. Мама перестала плакать, переживать о случившемся. Боль утихла. Я радовалась: он к нам так и не вернулся. Без него спокойнее, радостнее жить. Подошёл новый этап нашей с мамой жизни без дяди Яши.