Читать книгу Вчера и завтра - Екатерина Полянская - Страница 8

Гроб был закрытый. Так настояла Инесса, которая ходила на опознание и твердо заявила и Даше, и Софье Станиславовне, что смотреть им там не на что. Совершенно не на что. Убитая горем Даша и не спорила: то, что лежит в закрытом ящике, никак не может быть Ники. Ники – вот он, на поставленном рядом с гробом портрете, улыбается и смотрит в глаза тем, кто пришел его проводить в последний путь. Даша очень любила эту его фотографию – здесь у него волосы чуть длиннее, чем обычно, и взгляд такой озорной…

Заплакать она так больше и не смогла, внутри словно перекрыли фонтанчик. И слава Богу: было бы некрасиво рыдать перед всеми, кто собрался сегодня на кладбище. Чувство собственного достоинства оказалось сильнее слез. Поэтому Даша тщательно замазала синяки под глазами, но, кажется, «штукатурка» не помогла: вид у нее все равно был убитый. «Краше в гроб кладут», – вспомнила Дарья вырвавшееся у Инессы замечание. Впрочем, размышления о внешнем виде мало занимали Дашу. Подумать только, несколько дней назад они с Ники собирались в отпуск – а теперь она хоронит мужа. Вечный отпуск на небесах.

Эзотерические мысли тоже растерялись при столкновении с реальностью: поцарапанный угол гроба, громко сморкающаяся женщина, кажется, подчиненная Николая, переговаривающаяся о чем-то своем парочка – старые университетские приятели покойного… У кого-то затрезвонил мобильник. Владелец, к счастью, быстро выключил звук, но веселая трель еще долго звучала у Даши в ушах. Мысли о высоком, о том, что Ники, наверное, хорошо в лучшем из миров, даже если лучшего мира нет, разбились о мелочи жизни. Но, когда заговорил священник, мгновенно установилась тишина, в которой громко билось Дашино сердце.

Она почти не слышала слов надгробной речи; жизнь и так была скомкана в двадцать второй псалом Давида, в злачные пажити и тихие воды, в долину смертной тени. И убояться зла не получалось, потому что оно уже свершилось… Люди переминались с ноги на ногу, оглушительно орала на соседней березе ворона. Кладбище было тихое, почти безлюдное, старое. Голос священника возносился и летел, как парусник на гребне волны.

…С кладбища Даша шла под руку с мамой и Инессой. День был жаркий, пухлые облака неподвижно висели в небе. Звонил колокол кладбищенской часовни. За спиной осталась могила, засыпанная венками – «От скорбящих друзей», «Покойся с миром», «Скорбим и помним». Потом нужно будет поставить памятник, а пока рабочие на скорую руку установили крест с прибитой табличкой: имя и годы жизни. «Вот так, – думала Даша, – живешь-живешь, а потом раз – и табличка…» Мысли были спокойными и сухими, наверное, от черной усталости.

Несси сделала все на славу, и похороны, и поминки были организованы, действительно, по первому разряду. В квартире Ларских вдруг сразу оказалось очень много людей, одетых в черное. Был накрыт стол; Даша уселась во главе его и оглядела присутствующих. Родители Ники не смогли прилететь на похороны, они жили в Канаде, им пришлось позвонить, это сделала мама. Софья Станиславовна вообще старалась не отходить от дочери все эти дни, делая за нее все, что Даша сама просто не смогла бы сделать. Говорить речь было выше ее сил. Больше всего хотелось уйти в спальню, запереться и лежать, пока не иссякнешь; но приходилось терпеть светскую пытку. Ники умер, а она осталась жить. Зачем? Чтобы сидеть за столом, вспоминая мужа, пить водку и закусывать салатом? Чтобы принимать соболезнования от полузнакомых людей?

Ну, положим, некоторых Даша неплохо знала. Например, партнера Ники, Владимира Сергеева, который все пытался выразить ей сочувствие, но путался в словах. Вообще здесь было очень много сотрудников фирмы «Метрополия»: Николая на работе любили, он был хорошим руководителем. Даже некоторые клиенты пришли, хотя Даша слабо представляла, что они делают на поминках: у некоторых были такие лица, будто они попали на бесплатный фуршет. Бывает подобная категория людей, и видеть их в такой день было странно и гадко… Но не все же такие! Один из этих полузнакомых людей, представившийся Егором Квасневским, тоже подошел к Даше, аристократично поцеловал ей руку и выразил вдове соболезнования – сначала в официальной формулировке, а потом несколькими короткими фразами, которые не задержались у Дарьи в голове, но странным образом немного успокоили. Мама все время была рядом, Полина Геннадьевна, с посеревшим от горя лицом, тем не менее, четко выполняла свои обязанности, подавала на стол еду и напитки. К счастью, не было никаких провинциальных дальних родственников, которые могли бы по-быстрому напиться и упасть лицом в салат: такого фарса Даша бы не перенесла. Она сидела, мучилась и гадала, когда все кончится.

Наконец, она шепнула на ухо маме, что больше не может, и та отвела ее в спальню. Даша сбросила черное платье и без сил повалилась на кровать. Софья Станиславовна укутала ее пледом и, повинуясь слабой просьбе, оставила одну.

До этого момента Даша была чем-то занята. Нужно было что-то делать, куда-то идти, зачем-то говорить. Но теперь, слушая, как расходятся гости, Дарья размышляла – лениво и неторопливо, потому что торопиться было совершенно некуда, – что вот сейчас они все уйдут, потом пройдет ночь, потом настанет новый день, и придется его проживать. За ним еще один, и еще… и так до бесконечности, до того отдаленного момента, когда ей самой придет срок умирать. Эта неведомая дата казалась очень притягательной, она тянула к себе Дашу, как на аркане. Гости разошлись, Инесса и Саша уехали, мама была на кухне вместе с домработницей, а Дарья все думала о смерти, и чем дальше, тем больше ей казалось, что затягивать бессмысленное существование на долгие годы никак нельзя. Даша была будто в трансе – от голода, от напряжения, так и не пролившегося слезами. Отстраненно, будто не о себе, она думала, что хорошо бы выйти на балкон и шагнуть… Нет. Даша всегда побаивалась высоты, а страх – плохой попутчик в последние минуты жизни. Хорошо бы просто уснуть и не проснуться. Пусть остановится сердце, и все. А дальше… там посмотрим, что будет. Может быть, и существует загробный мир, про который так любила рассказывать своим клиентам мама. Даже если это лес из странного сна, Даша будет идти по нему до тех пор, пока не найдет Ники. Невыносимо думать, что придется снова жить как все, ходить на работу, выгуливать собаку. У всех кто-то есть: у мамы – ее новый муж, у Полины Геннадьевны – семья, внуки, подруги как-нибудь проживут без нее. А она не может жить без Ники, это ясно. Никто без нее не пропадет. Но как не хочется шевелиться… и к сожалению, Дарья знала, что если просто заснет, то обязательно проснется утром. Мир несправедлив, нельзя просто взять и умереть, если пожелаешь этого. Придется приложить некоторые усилия…

Она встала, подошла к двери и прислушалась. Судя по голосам, мама и Полина Геннадьевна все еще на кухне, там же постанывает Хуф, выпрашивает вкусненькое. Даша справилась с идиотским желанием зайти и попрощаться, в духе готических романов. Ее смерть – ее личное дело и сознательный выбор… Если бы она получше прислушалась к себе, то поняла бы, что не такой уж сознательный: она находилась в подобии транса, в который сама себя погрузила. Если бы сейчас кто-то взял и сильно встряхнул ее… Дарья представила, что это делает Ники, но не помогло: перед глазами стояла картинка с кладбища – гроб, заваленный венками, и скромная табличка на временном кресте.

Бесшумно ступая, Даша дошла до ванной комнаты, включила свет и аккуратно прикрыла дверь. Только бы Хуф не учуял и не побежал играть с хозяйкой, тогда замысел придется отложить на потом, а откладывать не хотелось. Где-то в шкафчике стоял пузырек с маленькими белыми таблетками: Ники иногда принимал их перед сном, если чувствовал себя слишком усталым и издерганным, чтобы сразу заснуть. Даша дотянулась до шкафчика, открыла дверцу и достаточно быстро нашла лекарство. Белые кругляшки перекатывались внутри, словно подманивая. А чем запить? Вот, водой из-под крана. Даша вытряхнула из стаканчика зубные щетки, включила воду, подняла глаза и увидела в зеркале над раковиной свое измученное лицо.

И закричала.

Потому что это было очень дико: стоять, наливать воду в стаканчик из-под их с Ники зубных щеток, держа в другой руке пузырек со снотворным, собираться убить себя и смотреть себе в глаза – несмотря ни на что, живые. Полные боли, смятения и тоски, но живые. В них не было той страшной пустоты, которую ожидала увидеть Даша. Надежды тоже не было, но жизнь – была. Недобитое эго, подсознательное ощущение, что смерть – это естественно, но у каждого свой срок, и когда кто-то уходит, не нужно убивать себя. И это было неправильно, несправедливо, потому что Даша хотела другого. Хоть света в конце туннеля, хоть небытия, а больше всего – чтобы Ники сейчас прибежал на ее крик, наорал на нее и выкинул бутылочку в мусоропровод.

Вместо Ники принеслась мама, за ней – Полина Геннадьевна, и обе женщины мгновенно оценили обстановку. Софья Станиславовна вырвала у Даши из руки снотворное, домработница машинально закрутила кран.

– Даже думать не смей! – заорала мамочка, и это была та самая встряска, которой Даше не хватало. – Слышишь, не смей! Ишь чего надумала! А ну, идем.

Дарью притащили на кухню, всунули в одну руку кружку с горячим крепким чаем, а в другую – бутерброд с сырокопченой колбасой. Вкуса Даша не чувствовала, но хотя бы перестал так болеть желудок. А уши просто в трубочку норовили свернуться, от того что говорили ей маман и Полина Геннадьевна.

– Как ты могла! Даже вообразить! Ты о нас подумала? Нет, ты о себе подумала? Зачем ты хотела это сделать? Ты молодая, красивая! Сейчас тебе нелегко, это понятно, но неужели нужно идти на такой шаг, чтобы избавиться от боли! Это трусость, слабость, а моя дочь не может быть трусихой! – мамочку несло, она не могла остановиться, и каждое ее слово будто встряхивало Дашу слабым электрическим разрядом, и голова неуклонно прояснялась. – Тебе не стыдно?

– Стыдно, – выдавила Даша. Ее и вправду охватил жгучий стыд, и она съежилась. Как можно быть такой эгоисткой, в самом деле! Что на нее нашло? Сейчас у нее с головы будто сдернули пыльный мешок – ух! – и в глаза ударил ослепительный холодный свет.

Софья Станиславовна перевела дух и сменила тактику.

– Ох, Дашенька, бедная моя доченька, я все понимаю! Но нельзя идти на крайности, понимаешь, просто нельзя. И хотя тот мир и называют лучшим, это говорят люди, у которых какие-то проблемы и которые хотят от них сбежать туда, где, по их мнению, будет хорошо. А этого делать нельзя. Я прожила на свете достаточно, чтобы понять: если ты перенесла огромное горе, потом ты будешь вознаграждена огромной радостью. Я понимаю, что сейчас ты мне не веришь. И не надо. Просто постарайся запомнить то, что я говорю, а потом когда-нибудь ты поблагодаришь меня за эти слова.

Полина Геннадьевна только качала головой. Даша прислушалась к себе: тоска и боль остались, где были, но то мутное состояние, в котором ей уже было все равно, что с нею станется, ушло. Теперь ее занимали другие вопросы: как дальше жить в этом мире без Ники и что делать. Вывод напрашивался сам собой: у нее есть работа, которую она любит, и если больше нет любимого человека, – что ж, она полностью посвятит себя работе. И будет хранить память о Ники, как самую большую драгоценность. Таким образом, Ники всегда будет с ней. Только вот она с ним уже не будет никогда.

– Но так это дело оставить нельзя, – сказала маман, внимательно наблюдая за дочерью. – Тебе нужен отдых, а торчать безвылазно в этой квартире – не выход. Нужна смена обстановки. Я знаю одно заведение в Подмосковье…

– Мам, ты меня в дурдом сдать собралась? – опешила Дарья.

– Ты уверена, что Даше нужно в клинику? – робко поддержала Дашу Полина Геннадьевна. Матушка только отмахнулась.

– Уверена. Ничего, пара недель – и ты станешь чувствовать себя гораздо лучше, доченька. Заодно не будет соблазна добраться до вот этой гадости! – Софья Станиславовна потрясла пузырьком и, прицелившись, зашвырнула его в пустое мусорное ведро. Обретавшийся на кухне Хуф с интересом проследим за «полетом шмеля» и фыркнул. – И вовсе это не дурдом, это весьма милая частная клиника. Санаторий.

– Ладно, мама, клиника так клиника, – согласилась Даша. Она не была уверена, что так уж хочет жить, но умирать было страшно – проснулся инстинкт самосохранения. Может быть, за две недели она научится существовать без Ники, придумает, как ей быть дальше, если уж смерть – не выход.