Читать книгу Выйти замуж – не напасть - Екатерина Риз - Страница 2

Выйти замуж – не напасть, лишь бы с мужем не пропасть.

Я столько раз слышала это выражение, и всегда лишь посмеивалась. Была уверена, что меня эта участь не коснётся. Ведь в моём понимании, пропадают рядом с мужьями неудачниками, алкоголиками, игроманами и бездельниками. Можно к этому списку добавить ещё с десяток категорий, но в подруги ни к одному из подобных субъектов я никогда себя не зачисляла. Возможно, я чересчур самоуверенна. Скорее всего, это именно так, иначе вовремя бы открыла глаза, и прежде чем бежать в загс, подпрыгивая от радости, размахивая свадебным букетиком, остановилась, пригляделась и передумала.

Хотя, я вру. Сейчас легко себя ругать, и говорить, что нужно было приглядеться. Проблема в том, что приглядываться было не к чему. Два года назад я выходила замуж за идеального мужчину. Красивого, статного, образованного, обеспеченного, безупречно воспитанного, который поражал моё воображение манерами и рассуждениями о высоком. Говорить Слава любил, вкладывал в это свою душу, и я, слушая и глядя на него, в неизменной белоснежной рубашке, таяла, таяла, как сливочное мороженое в жаркий, солнечный день.

В итоге, растеклась лужицей у его ног, и вот спустя два года брака (эпитет «счастливый» мне даже в голову не приходит, если честно), я смотрю на своего идеального супруга, и совершенно не знаю, что сказать. Хотя, слов от меня и не ждут. Я лишь молча наблюдаю, как он открывает бумажник, достаёт из него тысячную купюру и кладёт её передо мной на стол. При этом на секунду прижимает её пальцем к столешнице, будто пытаясь сосредоточить на этом действе всё моё внимание.

– Ты составила список покупок? – спросил он.

Я кивнула.

– Да. Я оставляла его у тебя на столе.

Слава выпрямился, закрыл бумажник, убрал его во внутренний карман своего пиджака, что висел на спинке соседнего со мной стула, а затем из кухни вышел. Я знала, что он пошёл в свой кабинет, в поисках списка, что я написала вчера. Я осталась сидеть на месте. Только кинула взгляд на часы. До ухода мужа на работу оставалось десять минут. Он никогда не задерживался. Ровно без десяти минут девять захлопывалась входная дверь, и я могла, наконец, выдохнуть. Переставала ощущать затылком требовательный взгляд. Оставалось только подождать.

Владислав вернулся, с листком бумаги в руках. Изучал его с серьёзным лицом. Хотя, что там было изучать столь пристально, я не понимала. Денег на серьёзные покупки, даже для закупки продуктов на несколько дней вперёд, мне никогда не доверяли. Пару раз в неделю я составляла список необходимых мне мелочей, и на эти цели мне выделялась энная сумма денег. В пределах тысячи рублей. Если я скажу, что вечером, вернувшись с работы, мой муж проверит по списку и чекам приобретённые мной товары, вы будете смеяться? Когда-то я бы тоже посмеялась. И пожалела попавшуюся, точнее, вляпавшуюся в подобную ситуацию, женщину, а теперь мне совсем не смешно. Я так живу.

Слава протянул мне листок, улыбнулся и кивнул, по всей видимости, удовлетворённый и успокоенный прочтённым.

– Хорошо. Прогуляйся до магазина. Хорошего тебе дня, дорогая.

Я поспешно поднялась, навесила на лицо воодушевлённую улыбку.

– И тебе, любимый.

Я сделала шаг к нему, приподнялась на цыпочках и приложилась губами к гладко выбритой, благоухающей дорогим одеколоном щеке мужа. Постаралась выглядеть при этом счастливой и сияющей. А он приглядывался ко мне с усмешкой.

Я ненавидела эту его усмешку. Он смотрел на меня свысока, как на беспородную собачонку, и усмехался. Может, и пытался улыбаться, но у него не слишком получалось. Слава был снисходителен и насмешлив по отношению ко мне. А порой и откровенно пренебрежителен. Так кто осудит меня за то, что моя любовь к мужу закончилась очень быстро?

Любовь закончилась, а брак нет.

Я проводила его до дверей, как покорная жена. Наблюдала за тем, как Слава надевает пиджак, окидывает пристальным взглядом своё отражение в зеркале. Стряхивает с плеча невидимые пылинки, поправляет узел галстука, заученным осторожным движением проводит по своим идеально подстриженным волосам, и, наконец, отступает от зеркала.

– Буду к ужину, – произносит он привычную фразу, и выходит за дверь. Я же остаюсь стоять в просторной прихожей, глядя на эту самую дверь, с огромным желанием сделать какой-нибудь неприличный жест в её сторону, но, даже оставшись одна, себе этого не позволяю. Подхожу, поворачиваю ключ в замке, затем выключаю свет. Все эти действия и шаги я совершаю каждый день. По минутам. 9:51. Я возвращаюсь на кухню, подхожу к кухонному окну и жду, когда Слава выйдет из подъезда. 9:52. Муж идёт по тротуару, доходит до своего автомобиля на стоянке, оборачивается и смотрит вверх. Я навешиваю на лицо ещё одну улыбку, поднимаю руку и машу ему.

9:53. Его машина выезжает со двора. 9:54. Я наливаю себе кофе, сажусь спиной к окну и мысленно называю себя дурой и трусихой.

Но сегодня у меня, на самом деле, особенный день. Просто потому, что у меня намечается прогулка в торговый центр. С целой тысячей рублей в кармане. Зато я смогу пару часов погулять между витрин, посмотреть на яркие платья, на людей, пьющих кофе на мягких диванчиках или просто праздно шатающихся, как и я. От предвкушения поднимается настроение. Я, наконец, смогу выйти из дома, одна. Это нечастая удача.

Моя сытая, замужняя жизнь, вообще, мало напоминала удачу. Скорее, сделку. И я, и Слава привносили в наш брак определённые усилия. Например, он нашу маленькую семью обеспечивал, создавал, так сказать, статус, а я делала всё остальное.

Остальное – это то, что помогало моему мужу выглядеть солидно и жить по своим установленным правилам в полном комфорте. Что ж, за всё приходится платить. Если подумать, то жаловаться мне, в принципе, не на что. У меня есть то, о чём многие женщины могут только мечтать. Хорошая квартира в центре города, полное обеспечение, красивый муж при хорошей административной должности, достаток и уверенность в завтрашнем дне, а ещё красивые наряды в шкафу, башня из обувных коробок с целой коллекцией туфель и ботильонов, а также две дорогущих шубы, подаренных любимым супругом. Я не работаю, и не собираюсь. Могу заниматься лишь домашними делами и всё своё время, и эмоциональные силы посвящать нашей маленькой семье. Кажется, разве не повод позавидовать?

Наверное, повод, и, наверное, мне бы и завидовали, если бы в моей жизни был кто-то, кто мог бы это делать. Например, хоть одна подруга или близкая приятельница. Но чужие люди, как называл все отношения вне семьи, даже дружеские, Слава, нам были не нужны.

– Женщине нужен только её мужчина. Разве ты не согласна?

Какая разница, была я согласна или нет? У меня попросту не было выбора. Откуда у меня могли взяться эти самые подруги или приятельницы, если я банальным образом никуда одна не выходила? Лишь раз в неделю до торгового центра через дорогу.

Допив кофе, я занялась обычными домашними делами. Протерла пыль, пропылесосила, тщательно заправила постель, начистила мужу ботинки и поставила их красоваться на полочку в прихожей. И вздрогнула, когда зазвонил домашний телефон. Недовольно поджала губы. На домашний номер мог звонить лишь один человек – моя драгоценная свекровь. Пусть она будет здорова и счастлива. Полина Григорьевна в свои ещё не преклонные года, она лишь в следующем году собиралась отмечать шестидесятилетний юбилей, совершенно не признавала мобильных телефонов. И, наверное, в этом было моё счастье и моя удача. Иначе она бы названивала мне по пятьдесят раз на дню, проверяя, где я. Геолокацию бы подключила, точно говорю. А так, удостоверившись, что я дома, снимаю трубку домашнего телефона, она надоедала мне всего пару раз в день. Осведомиться, чем я занята. Уж не маюсь ли от безделья, не сижу ли, сложа руки на диване. Диван ведь не для меня был куплен, чтобы я на нём просто так сидела, ждала, когда Слава мне зарплату принесёт, чтобы я её транжирила. Наверняка, докладывала после сыночке, чем я занимаюсь.

Трубка домашнего телефона заливалась неприятным, пищащим звуком, на том самом диване, а я стояла рядом и на неё смотрела. Мне безумно не хотелось разговаривать с Полиной Григорьевной. Даже от мысли, что услышу её голос, мороз по коже. И я малодушно решила не обращать внимания на звонок. Слава ведь в курсе, что я собиралась в магазин, и мамочке об этом непременно сообщит, когда та решит на меня нажаловаться. Вот и пусть обсуждают. Но теперь неплохо бы поскорее собраться и из дома уйти. А то с Полины Григорьевны станется взять и прийти, самой удостовериться в том, что меня нет дома. Живёт она недалеко, в пяти минутах неспешной ходьбы, и ключи от нашей квартиры у неё есть. А как же иначе? Вдруг маме захочется нас навестить, ей станет грустно или что-то понадобится? Что же ей, как чужому человеку, звонить в домофон или стоять под дверью? Разве такое можно допустить?

Личное пространство мужа и жены? Что? Нет, о таком мы не слышали. Главное, не расстраивать маму.

А вот мне общение со свекровью никакого удовольствия не приносило. Просто потому, что Полина Григорьевна вряд ли считала меня женой своего единственного сына. Ко мне она относилась, как к домработнице, которая должна угождать. Не совершать ошибок, никаких, достойно обслуживать её сыночка, во всех смыслах. Если честно, я была уверена, что на субботних семейных обедах в её доме, на которые меня никогда не приглашали, потому что это были те драгоценные часы, когда мама и сын могли побыть наедине, они обсуждали моё поведение и то, как я справляюсь со своими обязанностями. Именно обязанностями «жены». В них входило содержание дома в идеальном порядке, забота о муже, его гардеробе, о его удобстве, комфорте и удовольствии. А ещё жена Славы должна быть непременно послушной и рассудительной. Уметь молчать, а, главное, знать, когда нужно помолчать. Ума, живости характера или каких-то проявляемых способностей, помимо домашних дел, от меня не ждали.

Ах да, я должна уметь счастливо улыбаться его друзьям и коллегам по работе. В основном, коллегам, потому что друзей у моего мужа тоже было раз-два, и обчёлся. Им с мамой хватало друг друга.

Наверное, расскажи я всё это кому-нибудь незнакомому, даже психологу, никакой другой реакции, кроме как покрутить пальцем у виска и спросить, для чего мне это нужно, я бы не дождалась. А когда я промолчала бы в ответ, меня бы сочли меркантильной особой и содержанкой. Которая терпит такое отношение ради материальных благ. Наверное, я бы сама так сказала, я бы так решила. Но все мои материальные блага на данный момент перекочевали в мой кошелёк тысячной купюрой. И у меня при мысли о том, что в моём кошельке появились деньги, колотилось сердце и потели ладони. Потому что кроме этой тысячи рублей сегодня, лично у меня ничего не было. Только платья, туфли и шубы в шкафу. Которые, по сути, мне и не принадлежали. Это были, так сказать, инвестиции мужа. В нашу супружескую жизнь.

Я оделась, накинула лёгкий плащ поверх скромного трикотажного платья, купленного за большие деньги в бутике известного бренда, сунула ноги в туфли от Шанель, сразу став выше почти на десять сантиметров, взяла сумочку и кинула в зеркало взгляд на своё отражение. Хотела лишь удостовериться, что выгляжу прилично, что никакая прядь из причёски не выбилась, тушь под глазами не размазалась, шарфик повязан, как надо. Я посмотрела, и неожиданно замерла. Смотрела на себя в зеркало, и понимала, что вижу чужого, незнакомого мне человека. Из зеркала на меня смотрела красивая блондинка, достаточно высокая и стройная. Одетая сдержанно, но, безусловно, со вкусом. Скромный, неброский макияж, волосы убраны назад, перехвачены дорогущей заколкой из черепашьего панциря, и на лице совершенно бесстрастное выражение. Я была похожа на выпускницу гимназии для благородных девиц. Будто сошла с обложки журнала о светской, но очень скучной жизни. И, наверное, когда-то я мечтала жить в том достатке, в тех условиях, в которых живу сейчас. Но вот такой… скучной и до непримиримости сдержанной, точно, быть не мечтала. Потому что никогда такой не была. А сейчас в моей голове сплошные планы и расписания. Чёткое понимание и разбор каждой, даже мелкой ситуации, что со мной приключается. Я научилась контролировать чувства и эмоции, свою экспрессивность. Я её изжила в себе, лишь потому, что моему мужу во мне это претило. Любое проявление характера не соответствовало его представлению об идеальной жене.

Я заставила себя сдержать вздох, который так и рвался наружу. Ведь вздох – это доказательство какого-то явно проявляемого недовольства, а чем мне было быть недовольной? Моя жизнь идеальна.

Мы жили в новом, огромном жилом комплексе в центре города. У подъездов не было клумб и скамеек, на которых бы могли сидеть местные сплетницы. Выходя из подъезда, ты попадал в закрытый для чужих двор-колодец с современной детской площадкой в центре и стоянкой для машин в стороне. Квартир и жителей было столько, что просто случайно познакомиться с кем-либо было невозможно. Наверное, мамочки, гуляющие с детьми, знали друг друга, а все остальные лишь мельком здоровались, а то и не здоровались вовсе, бежали дальше по своим делам. Выходили по утрам из подъезда, как мой муж, садились в машину и уезжали. А вечером возвращались, доходили до лифта и скрывались за дверью своих квартир. Вот и вся жизнь. Здесь не проводилось общих собраний или субботников. Вся информация сообщалась по электронной почте, а работы совершали наёмные сотрудники. Ни с кем специально не нужно было пересекаться, искать встречи и сводить знакомства. Слава был очень доволен этим фактом обособленности. Он называл это правильным построением отношений между соседями.

Я же, будучи уже два года домохозяйкой, тоже с соседями особо не контактировала. Даже с ближайшими. Во-первых, с моим ритмом жизни случайно встретить кого-то, было трудно. Основная масса жителей разбегалась по утрам, а возвращалась вечерами. В эти часы мне из квартиры было не выйти. У меня был свой распорядок. Проводить и встретить мужа. К тому же, как было дружить с кем-то? Слава бы не потерпел чужих людей в доме, даже соседей, даже ради того, чтобы поддержать свою репутацию безукоризненно воспитанного человека. А когда я оставалась одна в квартире, мне и вовсе не разрешалось кого-то принимать у себя. Слава тут же выходил из себя. Даже если возникала необходимость пригласить мастера для выполнения мелких работ, одну меня не оставляли. Обязательно прибывала Полина Григорьевна, и за всем пристально наблюдала и слушала, как я разговариваю с незнакомым мужчиной. Что ему говорю, как на того смотрю и сколько денег ему даю. Так о каких друзьях и общении речь?

Но, откровенно сказать, мне частенько становилось тошно от одиночества. Именно тошно, а не скучно. Хотелось выть от тоски и беспросветности существования. Но когда я пыталась намекнуть на это Славе, он неизменно предлагал мне пригласить его маму на чай.

– Посидите, поговорите, – начинал он с безобразным воодушевлением. И тут же добавлял: – Мама жалуется, что ты совсем не уделяешь ей времени. А она такой интересный человек!

И после таких разговоров мне приходилось звонить Полине Григорьевне, приглашать её на чай, и та, конечно же, прибывала. Усаживалась на диван, а я вносила в комнату поднос с её же фарфоровым чайным сервизом, и мы пили с ней чай, и я выслушивала её речи, истории, все хвалебные оды, что она пела во имя любимого сыночка. Ну и, конечно, рассуждения о том, как мне повезло в жизни. Что Славочка обратил на меня, безродную девчонку, внимание, взял на себя ответственность и обязанность заботиться обо мне, обеспечивать и всему учить. Сами понимаете, что пару-тройку раз попавшись в эту ловушку, я больше постаралась мужу на скуку не жаловаться. Что Славе, что Полине Григорьевне вполне хватало друг друга, можно поразиться, но лучшим другом моего тридцатисемилетнего супруга, была именно мама. А вот меня от их бесконечных признаний в любви друг другу и ласковых улыбок, всерьёз тошнило.

Автомобиля у меня не было. Я даже водить не умела, хотя, когда-то мечтала научиться и непременно сдать на права. После школы я мечтала, что когда-нибудь перееду жить в большой город, устроюсь на работу и накоплю на машину. Пусть не новую и совсем маленькую, но я смогу ездить на ней, куда захочу. Сесть и уехать. В большой город я переехала, пусть не сразу после школы, но исполнила свой замысел, а вот машину так и не приобрела. Слава говорил, что мне водительские права без надобности, ведь ездить мне некуда. А когда нужно будет, он сам меня отвезёт. Возил он меня только тогда и только туда, куда было нужно ему. Но ведь не соврал? А до торгового центра я ходила пешком, находился он не так далеко, в десяти минутах неспешной ходьбы. В конце концов, живём мы в оживлённом районе города, недалеко от центра.

Выйдя на улицу, я раскрыла зонт, и, не торопясь, направилась по дорожке к площади. Шла и наслаждалась каждым вдохом, ароматом дождя и цветов, даже прохладными порывами ветра. Погода сегодня не радовала, но мне было хорошо. В такие моменты я чувствовала себя свободной. Я шла, носа дорогих туфель шлёпали по мелким лужам, брызги разлетались в разные стороны, а в голове моей снова забились опасные мысли. Я шла и думала о том, сколько эти туфли стоят. И как бы я могла изменить свою жизнь, окажись эти деньги в моём кошельке, а не на ногах. Хватило бы на то, чтобы снять квартиру? Возможно. Месяц-другой. А если комнату? Можно было бы как-то извернуться, потерпеть, посидеть на хлебе и воде до того момента, как смогу найти работу. А какую работу я найду? Слава сжёг мою трудовую книжку, в которой и так-то было немного записей, ещё во время медового месяца. Он сделал это играючи, говорил, что отныне мне не нужно думать ни о чём, он обо всём позаботится. А я, дура, помню, радовалась, смеялась. Была уверена, что вытянула выигрышный билет, и впереди меня ждёт только радость и благополучие. А теперь вот от этого самого благополучия не знаю, куда убежать.

Вот только гадай не гадай, а денег у меня таких не было. Они были на ногах. А в кошельке лишь унылая тысячная купюра. С которой Слава, наверняка, потребует предоставить сдачу. Не ради денег, а для порядка. Ведь, по его убеждению, деньги мне не нужны. А когда мне что-то понадобится: нижнее белье, помада или колготки, он мне всегда выдаст нужную сумму. Он ведь чудесный, идеальный мужчина. Предел мечтаний любой женщины. Мне даже откладывать не с чего, даже обмануть мужа было не в чем, он требовал чеки на все покупки. А потом скрупулёзно высчитывал, сколько я потратила.

Свои дела в торговом центре я сделала быстро, минут за двадцать. Зато могла спокойно посидеть на фигурной скамье у фонтана, погулять по этажам, разглядывая наряженных манекенов и платья из новой коллекции, вывешенные на самых видных местах. Музыка играла, витрины сияли, люди вокруг улыбались, и я почувствовала, что расслабляюсь. Странно было думать, что мне хочется остаться в этом магазине, а не возвращаться домой, в шикарную квартиру с дорогой обстановкой. Но я никогда не чувствовала себя в доме мужа хозяйкой. Даже гостьей себя не чувствовала, скорее, обслуживающим персоналом. Моё присутствие было необходимо для того, чтобы всё оставалось на своих местах, в порядке и не покрылось слоем пыли.

Я остановилась перед одной из витрин, разглядывала вечернее платье с вуалевой юбкой на стройном, длинноногом манекене. Платье было из сверкающей, переливающейся ткани, со смелым вырезом на груди и изысканным узором по лифу. Очень красивое. Я стояла и рассматривала его.

– Маша, здравствуйте.

Я в удивлении обернулась. Если честно, не привыкла к тому, что со мной на улице или в магазине здороваются. Просто потому, что здороваться было особо некому. Как я уже говорила, близкими знакомствами в этом городе я не обзавелась. Зачем они мне были нужны? У меня же есть семья, муж и свекровь. И сейчас я в удивлении смотрела на молодую женщину, миниатюрную брюнетку в броском, брючном костюме. Она смотрела на меня и открыто улыбалась. Она, явно, меня знала, а вот я её совсем не помнила. Но, на всякий случай, кивнула в ответ и вежливо ответила:

– Здравствуйте.

Видимо, на моём лице крупными буквами было написано недоумение, потому что девушка улыбнулась шире и ещё приветливее, а после и вовсе рассмеялась.

– Вы меня не помните? Мы встречались весной на юбилее Сафронова. Я работаю с вашим мужем. Ангелина. Вспомнили?

– Ах да. – Я облегчённо улыбнулась, и, на самом деле, вспомнила. Юбилей Сафронова был моим последним выходом в свет вместе с мужем, случилось это в апреле. И сам вечер я помнила, а вот всех присутствующих людей запомнить было проблематично. Но, видимо, я оказалась, куда более запоминающимся персонажем.

– Я мимо шла, смотрю, вы стоите, платьем любуетесь, – продолжала тараторить Ангелина. – Не смогла пройти мимо, уж извините. Но это платье вам бы очень подошло. Вы такая красавица. Владиславу Александровичу повезло с женой, ему это все говорят каждый раз, как вы вместе где-то появляетесь.

– Спасибо. – Я продолжала вежливо улыбаться, не совсем понимая, как реагировать на происходящее. Из-за воодушевления, с которым общалась подошедшая ко мне девушка, я не понимала, всерьёз она говорит или преувеличивает, преследуя какую-то цель. Я смотрела на Ангелину, видела её улыбку, и мне вдруг стало стыдно. А ещё неловко и как-то грустно. Из-за того, что я, оказывается, совсем перестала верить людям. И не понимаю их эмоций и поступков. Наверное, на самом деле, засиделась в четырёх стенах.

Мы вместе с Ангелиной полюбовались на платье, затем она поинтересовалась, не хочу ли я его примерить. Я отказалась. Конечно, девушке, так восхищающейся моим мужем, в голову не придёт, что у его жены, банально, нет денег в кошельке, не то что покупать себе платья стоимостью больше десяти тысяч рублей, просто потому, что оно ей приглянулось, а даже на более мелкие покупки.

– Пока нет повода надеть такое красивое платье, – улыбнулась я, стараясь отделаться шуткой.

Мне в ответ достался странный взгляд, с прищуром. А следом открытая улыбка. Одно с другим совершенно не вязалось.

– Уверена, что Владислав Александрович непременно что-нибудь придумает, чтобы вас порадовать.

Конечно, последние два года жизни, можно сказать, что в изоляции, давали о себе знать. Но всё же я родилась и взрослела не в мыльном пузыре, и все эти мелочные, женские уловки, взгляды и интонации были мне известны. И в поведении Ангелины прослеживалась явная цель. Вот только какая? Уязвить меня, поддеть, умаслить, как жену начальника?

Поразмышляв секунду, я кивнула, соглашаясь. И сказала:

– Уверена, что так и будет.

После этого я извинилась, простилась и поспешила от женщины отойти. Попросту повернулась к ней спиной под благовидным предлогом, и направилась прочь. Если честно, очень хотелось обернуться и взглянуть на её лицо в этот момент. Уверена, что по нему можно было прочитать её истинные эмоции и чувства, но оборачиваться я не стала. Много чести.

Мой муж занимал руководящую должность в администрации города. Не сказать, что слишком высокую, но достаточно завидную. Люди шли к нему на поклон по многим вопросам, а Славе это, определённо нравилось и льстило. Работу свою он любил, потому что ежедневно, благодаря ей, его самолюбие поливалось щедрой порцией бальзама. Я же порой задумывалась, что будет, если жизнь повернётся так, что муж своей должности лишится? С его высокомерием и привычкой вести себя по отношению к людям свысока, ему будет трудно смириться. Трудно перестроиться, найти другую работу по душе, но Слава о подобных не радужных перспективах точно не задумывался. Был уверен, что без него родной город не обойдётся. Никак. Будь у нас с мужем немного другие отношения, более доверительные и душевные, я бы пыталась с ним разговаривать, как-то его перенастроить, переживала бы по этому поводу, но душевность из нашей с ним семейной жизни давно ушла. Поэтому на его самомнение я давным-давно махнула рукой, и жила лишь своими проблемами. Которых у меня было много, но их вроде как и не было.

Какие могут быть проблемы у птички в золотой клетке? Её обязанность – быть идеальной женой, хорошей хозяйкой, исполнительной любовницей, а взамен излучать счастье и удовлетворённость своим положением. Наслаждаться теми благами, которые ей способен дать супруг. А я, судя по всему, ещё являюсь и объектом для зависти. А всё из-за того, насколько сильно мне повезло с мужем. Уж что-что, а зависть, тем более, женскую, я распознать могу. Когда-то сама была подвержена этой напасти. Смотрела на других и завидовала, мне казалось, что достаточная материальная база – залог счастья. Любого. Личного, семейного, общественного. Что это показатель удачливости – успешный муж.

На тему моей удачи и успешности Владислава, очень любила рассуждать моя свекровь. В принципе, это была единственная тема для разговора при нашем с ней общении. По крайней мере, всегда всё заканчивалось одинаково. Полина Григорьевна смотрела на меня с пристрастием и страданием во взгляде, после чего печально качала головой и произносила коронную фразу:

– Ты же понимаешь, как тебе повезло?

Имелось в виду, что повезло с мужем. Что Слава, мало того, что обратил на меня внимание, так ещё в жёны взял. Безродную, провинциальную девчонку. Которая не подходила ему ни по статусу, ни по кругу общения, ни по образованию. Даже именем не вышла. Я даже слышала однажды, как свекровь с пренебрежением выговаривала сыну, и произнесла:

– Эта твоя Машка!..

Можно подумать, что Машами девочек называли где-то глубоко в провинции, в деревнях, а в городе, в кругу их знакомых, ни одной Маши не было. Наверное, если бы я услышала её слова в начале нашей со Славой семейной жизни, они бы меня здорово задели, по крайней мере, разозлили, но к тому моменту мне уже было всё равно, что про меня думает Полина Григорьевна. К тому же, как со временем выяснилось, думать, рассуждать, а тем более спорить, мне не полагалось.

Ещё за дверью квартиры, только вставив ключ в замочную скважину, я услышала трезвонящий телефон. Мне захотелось зарычать от злости, и в квартиру не входить. Представляю, сколько раз за последние два часа Полина Григорьевна набирала наш номер. И мне, наверняка, достанется. За то, что гуляю, а, точнее, шляюсь часами, непонятно где и с кем.

– И где же ты была? – задала свекровь мне тот самый вопрос, что я ждала. Причём тон был не столько обвиняющим, сколько нетерпимым. – Я звоню, звоню!..

– Я ходила в магазин, – ответила я. Ответила, а сама зажмурилась, прося себя сдержаться и не послать эту женщину, с её вопросами и требованиями, куда подальше.

– В магазин?

– Да. – И тут же добавила: – Слава в курсе. Он дал мне денег.

Полина Григорьевна громко хмыкнула в трубку.

– И что ты купила?

Я принялась перечислять. Говорила, а сама оглядывала гостиную, интерьер, выбранный дизайнером год назад. Обстановка была дорогая, изысканная, каждая мелочь и статуэтка на своём месте, нигде ни пылинки. Всё в светлых тонах, как любит Слава. Он любит после работы сесть в кресло, вытянуть ноги и насладиться тишиной, чистотой и покоем. И я сейчас, так же, как и вечерами, обводила комнату взглядом и представляла, как обливаю мебель бензином и кидаю зажжённую спичку. Огонь вспыхивает, а я стою посреди этого и улыбаюсь. Улыбаюсь от понимания того, что в моей жизни ничего этого больше не будет. Но вместо желаемого, под аккомпанемент голоса свекрови в телефонной трубке, я протянула руку и смахнула с полированной поверхности журнального столика едва заметную пылинку. Ей здесь было не место.

– Ты должна была мне сказать, что собираешься пойти, – вторгся в мои мысли противный, наставнический голос свекрови. – Я бы пошла с тобой. Мне необходимо больше гулять.

Поэтому и не сказала, подумалось мне.

– И хочу тебе напомнить, что на завтра я наметила уборку. Нужно непременно убраться во всех комнатах, ведь в субботу у меня будут гости.

– Я помню, Полина Григорьевна. Я непременно приду и помогу.

«Помогу» – означало «всё сделаю сама». Приду и сделаю. Уберу, приготовлю, загружу стирку, переглажу. Завтра будет трудный день. Слава несколько раз предлагал матери нанять помощницу по хозяйству, которая бы приходила пару раз в неделю и делала необходимую домашнюю работу. Но Полина Григорьевна благородно отказывалась. Говорила, что совершенно не зачем тратить деньги, мы сами отлично справимся. Мы – опять же, означало, я. Сама Полина Григорьевна палец о палец никогда не ударит. По крайней мере, с тех пор, как появилась я. Я стала и кухаркой, и прачкой, и уборщицей. На две квартиры. Зачем ещё платить чужим людям? Машке всё равно заняться нечем. А тратит на меня, её сыночка много.

Однажды я воспротивилась. Полина Григорьевна, по привычке, не подбирая слов в моём присутствии, наговорила кучу неприятных вещей, я не сдержалась и ответила ей. Причём, была вполне вежлива, не послала старушку туда, куда ей следовало бы пойти с её неуважительным отношением к людям. Я ей ответила, а затем ушла, хлопнув дверью, оставив её посреди неубранной квартиры. А эта мегера, не будь дурой, вперёд меня набрала номер любимого сыночка, и доложила тому о моём неподобающем, хамском поведении. А ещё сообщила, что у неё сердечный приступ, гипертонический криз, и она собирается тут же скончаться. Наверняка ещё добавила:

– Твоя Машка меня убила!

В общем, ничем хорошим тот мой всплеск эмоций не закончился. Для меня, по крайней мере. Слава разозлился. Он очень разозлился. И с того дня у меня пропала охота посылать Полину Григорьевну словами, взглядами или даже наплевательским отношениям к её просьбам. Я молча выслушивала и выполняла. Хотя, ненавидела, ненавидела себя за это. Я, вообще, их обоих ненавидела. А себя за то, что терплю и улыбаюсь. Это ведь откровенная трусость, правда?

Простившись с Полиной Григорьевной, я положила трубку телефона, вернулась в прихожую и сделала всё так, как должна была. Заперла дверь на два оборота, разулась, сняла плащ и повесила его на плечики. Аккуратно его на этих самых плечиках расправила и убрала в шкаф. Сунула ноги в домашние туфли (тапок Слава не признавал, называл их наличие бытовой пошлостью), выключила свет и прошла с пакетом покупок в гостиную. Оставила пакет на полу у журнального столика. Разбирать мне его было нельзя. Слава вечером всё проверит, сравнит сумму покупок с чеками внутри и заберёт сдачу. Только после этого я смогу забрать купленные мелочи себе.

Я оставила пакет, постояла рядом, тараща глаза за окно, на небо. Перед глазами поплыли круги от яркого света. Я зажмурилась. Внутри меня копилась и копилась злость. Которой не было выхода. Ведь моя злость, как выяснилось, против злости мужа была ничтожна, а я начинала себя чувствовать особенно бессильной. Ногти впились в кожу ладони, я сжала кулаки, но затем заставила себя выдохнуть. Отправилась на кухню, готовить ужин. Меню на неделю висело на холодильнике, придерживаемое магнитом в виде Эйфелевой башни. Я сама купила его в Париже, в наше последнее путешествие. Наверное, магнит должен был навевать на меня приятные воспоминания, когда-то я мечтала о том, что буду гулять по Парижу. Слава эту мою мечту исполнил, но никакой радости в моей душе от этого не родилось.

Слава порой злился на мою безэмоциональность, как он это называл. Возмущался, ругался на меня. Он хотел на каждый свой жест, подарок, преподношение, целый взрыв чувств, бурной радости, наверное, восторгов и визгов. И я изо всех сил пыталась выказывать своё счастье и очарование, ахала и улыбалась, когда он дарил мне цветы или подарки. Старалась себя перебороть, чтобы кинуться мужу на шею и поцеловать в благодарность. Но проблема была в том, что я никогда не знала, какой именно реакции Слава ждёт на свой подарок. И если я не угадывала, он начинал злиться и кричать, обвинять меня в том, что я плохая жена. Выдержка, степенность и благоразумие покидали его в тот момент, когда он переступал порог квартиры. В ту секунду, когда он начинал чувствовать себя хозяином положения, а рядом оказывался кто-то слабее, кто-то зависимый от него.

Чёрт, да. Я боюсь своего мужа. Точнее, того, в кого он порой превращается. В жёсткого, деспотичного человека. И, наверное, от этого самого страха, я и совершаю ошибки. Не угадываю, не могу угодить, вовремя сделать то, что нужно, и его успокоить. Я не учусь на своих ошибках. Это его главное обвинение в мой адрес. Возможно, он прав. Не могу учиться, паникую. И дышать, и существовать, как личность, хотя бы в попытке её сохранить, могу только когда остаюсь одна. И надо мной не довлеет он или его мама.

Ужин был готов вовремя. Перед приходом мужа я обошла всю квартиру и проверила всё ли в порядке. Идеально ли заправлена постель, как развешены полотенца в ванной комнате, достаточно ли взбиты подушки на диване в гостиной. На диван никто никогда не садился, только редкие гости, появляющиеся в нашей квартире, но выглядеть всё должно было идеально. И стол к ужину должен был быть накрыт по всем правилам. С полным набором столовых приборов, с хрустальными бокалами и накрахмаленными льняными салфетками. Слава любил вечером выпить бокал вина или немного коньяка, мне же дома пить не разрешалось. Лишь выходя с мужем в свет, на деловые ужины и мероприятия, на которые его приглашали в сопровождении супруги, мне позволялось выпить бокал шампанского. Для вида, чтобы никто не задавал ненужных вопросов.

– Женщине алкоголь совершенно ни к чему, – говорила Полина Григорьевна каждую новогоднюю ночь, когда под бой курантов мне вручался бокал с соком или минеральной водой. – Ты что, горе какое-то рядом с мужем запиваешь? Может, кому-то и приходится, а тебе в жизни несказанно повезло.

Да уж, мне повезло несказанно. Я о подобном счастье даже не мечтала.

Слава был ужасным педантом. Замечал всё, каждую деталь. В начале нашего брака я долго не могла привыкнуть к его требованиям, похожим на придирки. До начала нашей совместной жизни я понятия не имела, что люди могут быть столь зациклены на деталях. На том, на каком уровне развешены полотенца в ванной, на том, как расставлена обувь в прихожей, в какой последовательности стоят чашки в шкафу. У всего в доме было своё место и свой порядок. И мне пришлось всё это выучить, чтобы не ошибаться. Потому что, если осечки случались, мне предстояло выслушать часовую отповедь о том, что у меня не так уж много в этой жизни обязанностей, чтобы я не справлялась с самыми примитивными.

Но не надо думать, что мой муж ужасный монстр. Слава бывает милым, приветливым, он интересный собеседник, умеет радушно и открыто улыбаться. Он умеет обращаться с женщинами, проникновенно смотреть им в глаза и говорить именно те слова, которые женщины так ждут. Приятности, комплименты, он умеет давать и выполнять свои обещания. В конце концов, он красивый, высокий, импозантный, весьма привлекательный мужчина. Достаточно обеспеченный, способный соблазнить и поразить женское воображение. И ведь все прекрасно понимают, что женщинам, по сути, многого и не нужно. Не нужно миллионов, особняков и яхт, ну разве что единицам, особо прихотливым. А остальные мечтают иметь рядом с собой надёжное мужское плечо. Человека, который будет смотреть на тебя и говорить, что ты ему нужна. Вот когда-то я на это и попалась. Потому что Слава на меня смотрел влюблёнными глазами, и говорил именно то, что я хотела услышать. Что он всегда мечтал встретить такую девушку, как я, что я самая красивая, самая лучшая, и он мечтает на мне жениться. Его речи льстили и поднимали мою самооценку приезжей девушки без особых перспектив, оказавшейся в одиночестве в большом городе. Я почувствовала себя роковой женщиной, настоящей красавицей, Слава дал мне поверить в то, что это я его соблазнила, и ему от меня никуда не деться. Я опомниться не успела, а на моём пальце уже оказалось колечко с бриллиантом, и вот я, в шикарном свадебном платье, ставлю подпись в книге регистрации в загсе. Я перевыполнила свой собственный план, вышла замуж за обеспеченного, самодостаточного мужчину, который влюблён в меня по уши.

– Дорогая, я дома!

Мягко хлопнула, закрываясь, входная дверь, а меня пробрал озноб. От одного только голоса «влюблённого в меня по уши» мужа. Я застыла у накрытого стола, поспешно провела ладонью по фартуку в оборках, надетому на мне. Кто бы знал, как я ненавидела этот фартук! Сама себе напоминала Фрекен Бок. Сразу чувствовала себя глупой, грузной и неинтересной.

Слава появился в коридоре, затем в дверях кухни, а я поспешила натянуть на лицо счастливую улыбку. Сказала:

– Привет.

– Привет. – Кажется, он был в благодушном настроении. Подошёл, наклонился ко мне и благочестиво поцеловал меня в лоб. Любил он такие поцелуи. Заглянул мне в глаза. Секунда, которую необходимо было выдержать, не дрогнув. – Пахнет вкусно, – вроде как похвалил он.

– Отбивные и горошек, – сказала я. – Как ты просил.

– Обожаю отбивные и горошек. – Не знаю, почудился ли мне намёк в его голосе. Мне во всём, в каждом жесте и интонации мужа мерещился намёк, и я всегда была настороже. Это очень, очень мешало жить.

Я суетилась на кухне, подогревала и подавала к столу мясо, пока Слава переодевался, мыл руки и, наконец, появился на кухне. Он сел за стол, а я поторопилась поставить перед ним тарелку с горячим ужином.

– Как прошёл твой день? – спросил он, приступая к еде.

Я села напротив него, с прямой спиной, аккуратно разложила салфетку на коленях, взяла в руки нож и вилку. Делала вид, что ем, хотя, если честно, перед ужином с мужем всегда старалась немного перекусить, потому что в его присутствии, под его, бывало, тяжёлыми взглядами, мне кусок в горло не лез.

– Всё хорошо, – ответила я. – Я оставила пакет с покупками в комнате.

Слава кивнул.

– Я посмотрю после ужина. Что-нибудь ещё случилось?

Я сделала вид, что задумалась, после чего легко пожала плечами.

– Вроде нет. Только с мамой твоей говорила. Она просит завтра помочь ей по хозяйству.

На это Слава ничего не ответил, начал рассказывать про свой день. Хотя, его рассказы не носили никакого определённого характера, никаких конкретных деталей и нюансов про его благородную общественную деятельность он мне никогда не рассказывал. Всё расплывчато, размыто, и, в итоге, все его речи сводились к тому, как его уважают и не могут без него обойтись. Я всегда внимательно слушала, кивала и поддакивала. Это всё, что от меня требовалось.

После ужина я убирала на кухне, украдкой наблюдая, как Слава в гостиной разбирает мои покупки. Как выкладывает на стол крем для лица, пару упаковок колготок, упаковку прокладок, набор кухонных полотенец, всё, что сам утром разрешил мне купить, и сверяется с чеками. Он в этот момент выглядел очень внимательным и сосредоточенным. Затем пересчитал сдачу, лежащую рядом. Если честно, там осталась банальная мелочь, копейки, но мне и этого никогда не оставляли, даже на кофе или стакан воды, если вдруг мне станет плохо в магазине. Если плохо – сиди дома. Таков был ответ. А меня, при виде его сосредоточенной физиономии, будто он в этот момент годовой городской бюджет сверял, затошнило. И я отвернулась.

– Маша.

Я вытерла руки, со всей аккуратностью развесила кухонное полотенце, и пошла на голос мужа. Остановилась в ожидании, а Слава спустя пару секунд, повернул голову и на меня посмотрел. Его взгляд стал тяжёлым.

– Я тебя звал.

– Я пришла.

– И молчишь. Тебе нечего мне сказать?

Смотреть ему в глаза сейчас было нельзя. Никак. Но нужно было оставаться спокойной.

– Почему нечего?

– Я не знаю. – Он отодвинул от себя пакет с моими покупками. Хотя, их и покупками-то было стыдно назвать. Прокладки с колготками.

– Ты хочешь, чтобы я с тобой посидела?

– Вообще, ты моя жена, это твоя обязанность – быть со мной. Но я не об этом. Я спрашивал тебя, как прошёл день, чем ты занималась, а ты мне соврала.

Вот это было плохо. Стоило немедленно удивиться. Сделать хоть что-нибудь, потому что внутри уже наметилась паника, за которую я себя презирала.

– Слава, я не врала. Про что конкретно ты говоришь?

– Не хочешь рассказать, кого ты встретила в торговом центре?

Ах да, Ангелина. Свалилась на мою голову.

Я выдавила из себя улыбку.

– Да, твою подчинённую. Я совсем о ней забыла.

– Забыла?

– Я её и не помнила. Она сама ко мне подошла. – И следом торопливо, будто оправдываясь, добавила: – Правда. – И нервно сглотнула. Не нужно, не нужно было этого делать. Необходимо было как-то сдержаться.

– И о чём вы говорили?

Это надо же быть такой мерзавкой? Прийти на работу и поспешить докладывать начальнику, что встретила в торговом центре его жену. С какой, спрашивается, стати?

– О платье, – сказала я, причём, сказала чистую правду.

– О платье?

– Мы обе остановились у одного и того же манекена. Платье было красивое, – пролепетала я, наблюдая, как муж поднимается и подходит ко мне. Я всеми силами старалась улыбаться ему, хотя уже понимала, что улыбка меня не спасёт.

– Да, красивое, – повторил он. – С глубоким декольте. И зачем тебе такое платье?

– Я не собиралась его мерить. Я просто смотрела.

– Зачем?

Я больше не могла ему ничего сказать. Могла только смотреть в его лицо и моргать часто, как собака. Потому что безумно боялась этого тона, этого пристального взгляда, того, что Слава приближался ко мне шаг за шагом. Мне хотелось зажмуриться и исчезнуть. Раз и навсегда из этого дома.

– Что ты ей наговорила? – вдруг рыкнул он. – И почему мою жену обсуждают теперь в каждом кабинете, то, как она покупает себе проститутские платья?

– Я не покупала, – выдохнула я, и замолкла, захлебнувшись глотком воздуха, когда на моём горле сжались сильные пальцы.

Я застыла, как застывала всегда. Мне стало больно и нечем дышать… И всякий раз в моменты, когда мой муж гневался, я вспоминала, как он счастливо улыбался, надевая мне на палец обручальное кольцо. Как прижимался губами к моей руке, и вспоминала его слова:

– Я хочу, чтобы ты принадлежала мне. Хочу, всегда быть с тобой. И буду.

Сейчас я, вспоминая тот день, мысленно добавляла: до самой смерти. По всей видимости, моей.