Читать книгу Торжество духа? - Екатерина Сереброва - Страница 4

Пеструнов вернулся к отцу Борису, как договорились. Слава взял у батюшки большую кастрюлю, после чего они отправились в фельдшерский пункт. У дома культуры давно все разошлись, осталась только горка грязной посуды, а сверху гордо возвышалась помятая кастрюля. Священник грустно вздохнул, проходя мимо. И сообщил, что приберется по возвращению. А Славка видел погромы и покрупнее, ему приходилось и не такие завалы разгребать после собственных концертов, проходящих на улице. Полиция и организаторы были сильно недовольны.

Больничка находилась в центре поселка, рядом с красивым зданием администрации. Помещение, выделенное для лечения местных, конечно, не выдерживало никакой критики по сравнению с администрацией. Палат здесь хватало ровно на десятерых, потому тем пяти еще повезло, что лечились они в вольготных условиях. То были, в основном, пожилые, но нашелся и бедолага со сломанной ногой, мигом напомнив Славке его самого. Отец Борис, накинувший белый халат поверх своей черной рясы, прошелся по палатам, ловко накладывая кашу в протянутые больными тарелки. Из него вышел бы неплохой помощник повара. Пеструнов выполнял роль носильщика, и в разговоры батюшки с пациентами особо не вслушивался. А тот после кормежки непременно беседовал с каждым из своих подопечных.

Добрались они до последней палаты, когда в коридоре столкнулись с Любой. Та мыла пол. Подняла глаза на батюшку, одернула серое платьице, поправила платочек на голове. Зацвела, распушилась девчонка, щеки покрылись румянцем. Красивая, непорочная, возвышенная. Голову склонила перед отцом Борисом. Он бережно коснулся ладонью ее лба, что-то прошептал и ушел в палату. Она так и стояла, прикрыв глаза, словно запоминала его присутствие, впитывала… Славке стало неудобно с ней говорить в такой момент, хоть он и хотел воспользоваться случаем. Но пришлось следовать за батюшкой.

Когда они закончили с больными, Любы и след простыл. Отец Борис переговорил с фельдшером, вежливо попрощались.

– Присядем? – указывая на лавочку, предложил Слава, когда они оказались на улице.

Отец Борис был не против, и они устроились на скамейке под березой.

– Можно спросить? – обратился Пеструнов к священнику.

– Разумеется.

– Как вам удается воздерживаться, ну в том плане, что в ваши молодые годы, когда вокруг много женщин… понимаете?

– Понимаю, – усмехнулся отец Борис. – Я дал обет в очень раннем возрасте. Не церкви, а самому себе. Потом понял, что мне мирские развлечения претят, они мне тоже не нужны. И подался в монахи, дав клятву уже перед Богом. А через некоторое время любовь к людям привела меня сюда.

– Это все понятно, но вы же человек, неужели даже мысли не возникает?

– Соблазн всегда где-то рядом. Важно не то, может ли он возникнуть, а то, как я с ним справлюсь. У меня ощущение, что вы заплутали, Слава, – вдруг сказал отец Борис, кивая на футболку Пеструнова. Сейчас было теплее, и он явился к больнице без куртки. – И приехали сюда за ответами. Если так, то я готов помочь.

– Я сам не знаю, зачем приехал, – провел ладонью по лицу Слава. – Устал от популярности. От удушливого города. От всего.

– От внешнего мира полезно отдыхать. Появляется время заглянуть внутрь себя, и понять, кто вы есть, – сказал священник, показав себе на грудь. – Пора мне отобедать, – он поднялся со скамьи.

Время было за три часа дня.

– Отужинать, вы хотели сказать? – переспросил Слава.

– Мой обед слегка позже, чем у всех, – с улыбкой пояснил священник и размеренным шагом направился к церкви.

Слава все больше проникался к нему уважением. Хотя Любочка и ее влюбленность в отца Бориса не давала ему покоя.

Пеструнов возвращался домой к крестному, когда на него неожиданно налетела женщина, страшно ругаясь и вопя. Он даже не сразу понял, что крики адресуются не ему. Она бежала прямиком на Славу к дому напротив, он едва успел посторониться. Через забор оттуда махнул мужчина в одном белье, сжимающий в руках туфли и рубашку. Брюки, видимо, забрать не успел, да так и помчался огородами прочь. Не сумевшая его перехватить женщина сыпала тому проклятия вслед. Потом прекратила и внимательно посмотрела на Славку. Ни слова не говоря, подошла и крепко поцеловала его в губы. Он до того обомлел, что никак не отреагировал, застыв столбом.

– Будешь моим любовником? – оторвавшись, спросила та.

Слава в другой раз, может, и не отказал такой пылкой женщине, пусть она и старше его, но сейчас твердо ответил «нет». Она залепила ему пощечину и удалилась восвояси. Пеструнов, поглаживая щеку, поплелся дальше.

– Эдак тебя угораздило, – проговорил Григорий, впуская крестника домой.

– Одна ненормальная набросилась, – прокомментировал Слава, проходя сразу в жилую комнату и падая на тахту. – Сперва гналась за своим то ли мужем, то ли сожителем, а потом и мне прилетело.

– А, это, должно быть, Генка и Ирка Челноковы. Он – главный гуляка на селе, а она – с виду тихая, но если взбесится – никому спасу нет, – сказал он, прислонившись к дверному косяку.

– Ага… – зевнул Славка. – Дядь Гриш, мы немного поговорили с отцом Борисом о том, о сем – так, случайно пересеклись.

– Молодец, отец Борис – незаурядный, хотя и немного не от мира сего.

– Слушай, а почему у отца Бориса жены нет?

– Так он из черного духовенства, им нельзя.

– То есть если он захочет жениться, ему не разрешат?

– Я думаю, уже нет. Монахи дают обет.

– А что будет в нарушение?

– Сана лишат, от церкви отлучат, наверное. Я не знаю деталей, – прервался Григорий. – Зачем спрашиваешь? Ты что, заметил за отцом Борисом подобные мысли, действия?

– Нет. Но он молодой, а вокруг девчата вьются – как он может быть уверен, что не поддастся? Ну, положим, не женится, а так, разок…

– Слава, ну что ты все опошляешь. Поговори с ним о воздержании, коли так любопытно.

– Я поговорил. Не убедило.

– Девчата вьются… Я, кажется, понял, куда ты клонишь: с Любой познакомился?

– А ты как понял?

– Да сам видел, что она как раз-таки возле отца Бориса и вьется. Он даже злился по этому поводу, обругал ее. А теперь свыкся. Романтическое всё это, пройдет. Но ты же не за его честь беспокоишься, правда? И не за ее. Понравилась тебе?

– Проехали, дядь Гриш, забудь, – отмахнулся Славка.

– Оставь ее, Слава, – посоветовал крестный.

А крестник уж и заснул.

***

Пеструнов пробудился после обеда, мучимый жаждой. Выпив своего гостинца, он выбрался на улицу и застал дядю Гришу, который заталкивал в кузов небольшого грузовичка лавку. На земле стояли еще две. Крестник выскочил и подсобил дяде.

– Сам делал? Куда везешь?

– Угу, для церкви делал, туда и везу, – ответил Григорий. – Коли силы есть, поедешь со мной? Мне еще продуктов закупить, а там выгружать все это добро некому.

– Не вопрос, только подожди минуту.

Слава переодел футболку на белую, захватил куртку. Перстни всегда были при нем. Тяжелую обувь, недолго думая, сменил на кеды, предусмотрительно привезенные с собой.

Только у церкви, когда они с крестным все закупили, Пеструнов понял, что вот ему и придется зайти внутрь. Была-не была. Взяв лавку, он понес ее в храм. Где его и встретила, очевидно, та самая матушка Ольга, что умела быстро готовить. Она осмотрела Славу с ног до головы строгим взглядом. Пеструнов улыбался через силу – жутковато стало от ее пронизывающих глаз. Потом он воротился со следующей лавкой и с еще одной. А матушка не покидала своего наблюдательного поста.

– Что, боитесь, не только принесу, но и унесу чего-нибудь? – не удержался и сдерзил Слава.

– И в мыслях не было подозревать тебя в воровстве, юноша, – отозвалась та с достоинством. – А вот в невежестве твоем не ошиблась.

– Меня уже и кадилом обхаживали, и Сатаной обзывали, и вором – тоже, – сказал Слава едко. – А вы глядите так, словно намереваетесь сделать одно из трех.

– Каждый по себе судит, – развела руками матушка. – Но все происходит не без причины.

– Доброго дня, матушка, – в церковь вошел и Григорий.

Та благодушно кивнула ему и ушла.

– Ты ее удивил.

– Мягко сказано, – мрачно проговорил Слава, поглаживая себя за плечи.

Он хотел поскорее выйти, однако не сдержал любопытства и поднял голову, увидев прекрасные иконы, расписной потолок. Чувство тихого блаженства наполнило душу Славы. Когда Пеструнов засмотрелся на Иисуса, такая волна счастья накатила на него, что он надолго выпал из реальности.

Крестный тряс Славу за плечо, возвращая из грез.

– Слава, что с тобой? Ты плачешь?

Пеструнов провел пальцем по щекам. Он и вправду плакал. Но не от грусти.

– Все хорошо, – ответил Славка. – У нас все?

– Да, мне пора на работу возвращаться.

Они с Григорием вышли на улицу, где Слава вновь заметил Любу. Она разговаривала с двумя девочками помладше. Крестный оставил его, и Пеструнов незамедлительно приблизился к девчонкам.

– Привет, – с широкой улыбкой поздоровался он, вставая рядом и вальяжно опираясь о ворота.

Но Люба и не собиралась с ним говорить. Она усмехнулась, помахала девочкам и упорхнула. Слава, словно тянутый за веревочку, проследил за ней, не особо таясь, и добрался до внутреннего дворика церкви. Там был обустроен сад, огород. В клумбах распускались первые цветы. С ними и возился отец Борис. Любка устроилась рядом с ним. Пеструнов повздыхал и оставил их – что тут было поделать?

Тем временем, отец Борис пребывал в замешательстве. Бунт нуждающихся во время раздачи пищи напугал его. И к Вячеславу тоже пока не знал, как относиться – как к спасителю или смутьяну? Из равновесия священник был выведен, и ему было важно заняться тем, что успокоило бы его. Вот батюшка и устроился в саду. А потом вдруг заметил подле себя Любу – еще одну возмутительницу его спокойствия. Она взялась обрезать яблоню. Он старался не замечать ее, забыть те страшные слова, что выкрикнул девушке, и ему отчасти удавалось это. Хотя уже и не чувствовал раздражения от Любиного присутствия, да и она перестала быть навязывающейся. Словом, момента для извинений лучше и не найти.

– Простите мне мою грубость. Знаю, я должен был сказать это еще три недели назад…

– Я не злюсь и не обижаюсь на вас, батюшка, – ответила Люба.

– Нельзя было сравнивать вас с демоном, это недопустимо, – отчитывал сам себя отец Борис.

– Теперь и мне неловко, что вы извиняетесь. Будто я нарочно выпрашиваю, – значительно тише проговорила Люба.

– Но я действительно был неправ, – он осмелился посмотреть ей в глаза. И понял, что сильно заблуждался, напрасно считая ее блудницей.

– Я пришла помочь настоятельнице… – пролепетала Любовь. – Увидела вас и забылась.

– Вы пропустили, – он взял у нее из рук секатор, подцепляя веточку, и вдруг осознал, что только что коснулся кожи девушки.

– Я пойду… – Люба оставила его.

Отец Борис вконец смешался. Что-то происходило с ним в этом месяце, что-то совсем незнакомое.

Храм всегда был его защитой, всем его миром, которого хватало. Отец Борис не нуждался ни в друзьях, ни в любимой, ни в другом доме – у него был Господь. И вот внезапно этого стало мало. Та служба, на которой священник посмотрел на прихожан другими глазами, породила в нем червь сомнения. Чувство недостатка и пустоты, одиночества. Григорий частично помогал ему заполнить эту образовавшуюся дыру. Но никакие добрые дела, которые он выполнял все с растущим усердием, уже не приносили отцу Борису тихой радости бытия и спокойствия, как должно и как было раньше. День за днем пустота расширялась.

Сейчас ему отчего-то стало особенно тяжело оставаться на месте. Отец Борис отправился поискать Григория, который как раз должен был вернуться с работы. Однако далеко от церкви и не ушел, как натолкнулся на Тимура – одиннадцатилетнего мальчишку.

Отец Борис машинально коснулся его синяка.

– Подрался?

– Я не хотел, – шмыгнул носом Тимур, понуро опустив голову.

– Защищался?

– Защищал свою честь.

– Ты храбр и честен, открыт. Добрый малый, но тебе надо сделать усилие, чтобы сохранить это. Учиться защищаться не только кулаками, но и словом.

– Я не умею иначе.

– Приходи на занятия в воскресенье, не пропускай, Тимур. А после них на чай со мной. Договорились? Наши ребята никого не задирают.

– Ладно, батюшка, приду.

Глядя на шалопая Тимурку, отец Борис вспомнил о Славе, заскучал по нему. Но разыскивать не стал – парень до того вездесущий, что сам объявится. А пока стоило бы все-таки вернуться в храм, не искушать себя мирской жизнью, которой и так стало слишком много.

***

Прошло несколько дней, душевные мытарства на время улеглись. Пастырь проводил очередную проповедь – о роли добра и прощения, – когда среди прихожан заметил Вячеслава. Отец Борис знал, что этот юноша рано или поздно придет сюда. Еще тем утром, когда Слава ввалился к Григорию в полуадекватном состоянии в этих черепах и сатанинском наряде, священник уловил, что он небезнадежен. Отмыть, переодеть – это же наносное, поправимое. Пастырь, конечно, поостерегся и опешил, но после почувствовал, что Вячеслав – самый искренний из всех, кого отец Борис знал. Особенно после того, как тот вступился за него на площади во время раздачи еды. Слава, возможно, был одним из немногих, кто жил по совести и стремился к правильным вещам. И потому было важно, что он-таки пришел в церковь. Поймать нужный курс не каждому дано.

Выглядел Слава растерянным. Вот и одноклассник его, Рыбакин, что грозился «прибить», смотрел на Пеструнова со смирением, а не злобой. Храм примирял и менял людей. Пусть на время, но души их освещались добром. И это, пожалуй, неплохо. Мало по малу, да с пользой. Вполне могло случиться, что Рыбакин и Пеструнов подерутся сразу за воротами – оба горячи, с них станется. Но здесь, в стенах божьих, они будут братьями по вере. Григорий был прав: в церкви люди вели себя иначе – чуточку лучше. На это она, в общем-то, и была нужна.

Меж тем, Славка старался не крутить головой и не зацикливаться на присутствии других прихожан подле себя. Он любопытничал, когда решил заглянуть на проповедь, но неожиданно проникся и не захотел уходить. Ему стало важно остаться, не получить очередных косых взглядов на себе. Не выделяться здесь, а слиться с толпой. О чем Пеструнов все же заблаговременно позаботился, надев белую футболку вместо привычной черной.

После проповеди отец Борис подошел к нему.

– Как служба?

– Э-э, нормально, – Слава и не знал, что сказать. – В смысле, очень поучительная речь, пастырь. Но, на мой взгляд, вам чуток не хватает голосовой палитры, – нашелся он. – В смысле темп повествования поубавить, монотонности избегать, может, и отдельные слова сделать попроще. Тогда и проповедь зазвучит доходчивее.

– Не думаю, что Божье слово нуждается в чем-либо еще, – тактично ответил священник.

– Нет, конечно, нет, – поспешил ответить Слава. – Но публичное выступление – нуждается. Я лишь хочу помочь советом – дело ваше. У меня какой-никакой сценический опыт.

– Я слышал. У нас не рок-концерт, – решительно отмел идею священник.

– Куда уж мне, – он и хотел выдать что-то язвительное, но прозвучало жалко. – Отец Борис, вы скажите, как есть, – Слава взял себя в руки, – если я вам не нравлюсь, не желаете видеть меня на службах… Люди на меня косятся, но это ерунда – важно ваше мнение. Я знаю, как монахи и священники ко мне относятся – с настороженностью или пренебрежением. Вы вроде бы другой, либо просто стесняетесь признаться и прогнать.

– Не нужно себя принижать, вы хороший человек, – с легкой улыбкой ответил отец Борис.

– Спасибо, пастырь… – ему пока не верилось, что священник говорил с ним так не из вежливости.

– Вас прогоняют, смотрят недоверчиво из-за того, что за вашим внешним обликом не видят больше ничего. Как писал Матфей в Евангелии, горе вам, фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых.

– Да, наверное, я слишком вызывающе одеваюсь.

– В каждом обществе есть свои правила, и люди имеют право ожидать, что их будут соблюдать те, кто пришли к ним со стороны. Богу нет разницы, во что вы одеты, какие кольца носите, что за рисунки на себе рисуете – он видит не тело, а душу. Однако прихожане, священнослужители – люди. Потому и оценивают себе подобных так, как привыкли.

– Но не вы.

– Было бы самонадеянно сказать «только не я». Иногда получается, а иногда и я сужу слишком поспешно.

– У меня очень черная душа, – проговорил Пеструнов тихо.

– Не бывает чистого зла, Слава. Как и чистого добра. Я вот считал, бывает, и глубоко заблуждался. Если вы осознаете свои грехи, то уже на пути к прощению.

Он ощутил в себе потребность немедленно высказаться, да так откровенно, как ни с кем не говорил. Во всяком случае на трезвую голову. О вопросах религии не столь просто в принципе рассуждать, тем более делиться с кем-то, не сойдя за помешанного. Для Славы это всегда было важным, но, пожалуй, по-настоящему поделиться тем, что в душе, ему ранее не удавалось.

– Вся эта идея с Христом очень красивая и оттого нереальная, – высказался Пеструнов. – Да, он пострадал за людей, но предателей и всяких уродов меньше не стало. Добро зачастую не побеждает зло, а грешники даже и живут дольше, творя бесчинства. Никто их не карает. Каков же смысл?

– В чем, в религии?

– В ней.

– В надежде, – прошелся взад-вперед отец Борис. – Иисус дал своим последователям надежду. На то, что их страдания не зря, и они обретут покой – я так это понимаю. Ну а грешники живут дольше – им и исправлять больше. Господь всем дает шанс на искупление. И неправда, что не карает – баланс всегда существует.

– А почему умирают дети? Нет ответа?

– Мой ответ вас не устроит и разозлит.

– Ну а вы скажите – увидим.

– Они тоже как Иисус присланы сюда стать жертвой… Пострадать за своих родителей, например. Они – их искупление за прошлые грехи.

– Наворотили дел, а расплачиваются дети?! Где же справедливость в этом?! – Слава вышел из себя.

– Дети со смертельным диагнозом – испытание. Это их изначальное предназначение.

– Чушь несусветную городите, пастырь.

– Я предупреждал, что ответ вас не устроит.

– Причем тут я?! Дети умирают за родителей? Большего бреда в жизни не слышал! Хорошо же Бог придумал, ничего не скажешь.

– Я не могу вам ответить за него. Нельзя забывать, что есть еще и Дьявол.

– Сатана, ага. Ладно, пастырь, извините, что накричал, – он понял, что погорячился. – Вы не Он, всего знать не можете.

– Что-то случилось с вами в северной столице, что вы приехали сюда?

– Случилось, пастырь. Не хочу говорить об этом. Но мне хотелось к храму, правда. Мне приснился дядька, я решил наведаться к нему, не зная, что тут вы, церковь. Так что… Судьба или типа того, что-таки нашел нужную церковь в нашей глуши. Но сомнений по-прежнему полно.

– Что вполне естественно для человека думающего, – заметил священник.

Слава ничего не ответил на этот счет.

– А над интонированием поразмыслите, – сказал он в чем, был уверен.

***

Вечером того же дня Славка к дяде Грише домой, где застал отца Бориса и какого-то мальца с чумазым лицом. Григорий отмывал пацана, а священник занимался любимым, похоже, занятием – пил чай. На сей раз от напитка пахло мятой.

Сам Слава вернулся с затянувшейся прогулки. Сразу после выслушанной проповеди он предпринял еще одну попытку завязать знакомство с Любой, выведав ее адрес у сговорчивой Раисы и не преминув им воспользоваться. За что и поплатился – Любин отец-мясник вышел на него с топором и аргументированно объяснил, почему Славка должен немедленно отстать.

Потом Пеструнов встретил неприятного знакомца Рыбакина, с которым они едва не подрались. Но, видимо, Рыбакин пребывал сегодня в «прилежном» настроении, потому отступил и предложил посидеть вместе, примириться. Слава согласился, но до мира у них так и не дошло. В разговоре он поделился своими мыслями насчет Любы, Рыбакин оскорбил девушку за то, что та «таскается за чистейшим преподобным», и вся их ссора разрослась заново…

Так что день у Славки прошел, мягко говоря, разнообразно и нескучно. В былые времена случалось и не такое, но он в деревню приехал не за приключениями всех мастей, а за покоем. Пеструнов устало рухнул на табурет рядом с отцом Борисом, откинулся спиной к стенке и внимательно посмотрел на пастыря. Негустая борода, отсутствие морщинок, глубокий взгляд – вроде бы почти ровесник Славке, ничем особо не выдающийся, а сколько между ними внутренних различий. И не хотел Пеструнов увлекаться священником, беседы с ним вести, а тянуло к нему, как к отдушине. Даже несмотря на то, что понравившаяся Вячеславу девушка предпочитала Бориса, невзлюбить его не получалось. Душа сама рвалась к этому конкретному обладателю сана. Ко многим священнослужителям он относился с долей скепсиса. Не к православию, а к тем, кто ставил себя превыше всех людей только из-за наличия у себя рясы. В отце Борисе ничего подобного не читалось. Как бы ни пытался Слава спровоцировать его, как бы ни вел себя – грубо или попросту глупо, – священник оставался вежлив с ним и ни разу не упрекнул. Его главный «соперник» за сердце дамы оказался его же единственным… другом.

– Ну, крестник, чего молчишь-то? Где фингал схлопотал? – подал голос Григорий, умывший мальчонку и усадивший его за стол тоже чаевничать.

Слава ждал реплики от отца Бориса, но тот пока молчал. Тем не менее, взгляда от священника он не отвел, отвечая крестному:

– Рыбакин прицепился. Сперва хотел подраться, потом – напиться, а в итоге я его послал и получил. Ну и он от меня.

Священник сглотнул, услышав про драку. Видно, беспокоился-таки за Славку.

– А у нас тут еще один драчун, – со смешком сказал Григорий, показывая на мальчика. – Тимурка.

Слава посмотрел на пацана и увидел синяк под глазом – точно такой же, что и у него самого. Да уж, было, с чего посмеяться.

– Тимур сегодня впервые досидел все занятия в воскресной школе, – похвастал отец Борис. – Он делает успехи в усмирении своей природной агрессии.

Пеструнов только ухмыльнулся. И они привели этого пацана, чтобы тот посмотрел на него, свою более взрослую копию, и присмирел, передумал быть хулиганом. Или кем он там был? Проблема была в том, что Славка не любил драться, а приходилось, и его главной бедой, причиной вызывающего поведения было вовсе не это.

– Ну привет, – кивнул Слава Тимуру. Тот лишь фыркнул.

Пеструнов нащупал под столом бутыль, на донышке которой осталось немного любимого напитка. Мальчонка вылупил на него глаза. Отец Борис покачал головой. Дядька ничего не сказал и не сделал, но Славе пришлось убрать бутылку.

– Ну, и что с тобой не так? – обратился Пеструнов к Тимуру за неимением других занятий.

Мальчик поднял на него удивленно-враждебный взгляд и глотнул чая. Отец Борис взволнованно наблюдал за ним.

– Что заставляет тебя драться? Жажда превосходства и крови, отмщение за свои неудачи или защита? – перечислил Слава.

Мальчик отвел от него взгляд, тогда Пеструнов потянулся к нему через стол и заставил снова посмотреть ему в глаза. Рядом дернулся отец Борис, но Григорий его остановил от вмешательства.

– Он знает, что делает.

Славка знал, ведь сам проходил через это.

– Защита, – наконец, ответил Тимур, обозлившись на Славу.

Еще бы он не обозлился.

– На тебя нападают, и ты бьешь? Не бойся ты, я бы не расспрашивал, не приведи они тебя с явным намерением что-то показать и чего-то добиться от нас с тобой, – сказал Слава, с усмешкой глядя на крестного, которого вдруг взялся чистить картошку подальше от стола, и на отца Бориса, изо всех сил изображающего безразличие.

– На меня или на тех, кто заведомо слабее бьющих, – заметил Тимур. – Достаточно и резкого слова, чтобы я ударил. Ребята в классе знают это и все равно не унимаются.

Вот теперь он уловил сходство…

– А я показывал тебе свой айпад?

Тимур заинтересовался – большего и не надо было, чтобы увести ребенка в другую комнату. Слава с мальцом устроились в жилой комнате, и он показал мальчику обещанный айпад.

– Поиграешь в него, когда поговорим, идет?

Теперь Тимур был полностью на стороне Славы, и Пеструнов продолжил миссию, которую на него повесили, не спросив. Тем не менее, узнав знакомые черты, он и сам захотел помочь Тимуру разобраться, что к чему.

– У тебя родители есть? Папаня, поди, жесткий тип?

Мальчик кивнул, опустив глаза. Вырисовывалась типичная ситуация, когда ребенок подавляем в семье, и скапливающейся злобы хватает на достойный ответ обидчикам. Только вот в роли «обидчиков» могут случайно попасть обычные идиоты, максимум, чего заслуживающие, так это презрительного взгляда.

– А друзья?

– Я один. Они все тупицы.

И снова Славка узнавал себя, даже погрустнев. Пока его ровесники носились по свалкам, стреляли друг в друга резиновыми пулями, Пеструнов тихо бренчал на старенькой гитаре у себя дома, на которую сам заработал, помогая дяде Грише с заказами. До приобретения этого инструмента Слава рисовал себе воображаемую гитару. Он не представлял себе жизни без музыки, она часто играла в его голове. За любую насмешку в свой адрес Славка научился разминать кулаки. В отличие от Тимура, отца у Вячеслава не было, и именно поэтому он учился защищать себя сам. В старших классах Пеструнов успел из изгоя превратиться в звезду школьных дискотек и сколотил первую группу из числа городских ребят, но это все равно не прибавило ему популярности у друзей и девчонок. Успех пришел позже, вместе с внушительными контрактами. А ведь все могло закончиться для Славы куда плачевнее.

– Увлечения есть? – спросил он у своего «товарища по несчастью».

– Создание компьютерных игр, – ответил Тимур. – Я немного пробовал, да компьютера постоянного под рукой нет.

По части виртуального мира Слава разбирался неважно, но сам факт впечатлил его. Обычно нынешние детки только играют, а Тимурка еще и что-то создает – действительно родственная творческая душа.

– Все вокруг считают меня трудным ребенком, – продолжил говорить мальчишка. – Учителя, взрослые – каждый думает, что умнее меня. И отворачиваются, наплевав на мое мнение. Я их ненавижу.

– Кроме священника?

– Он носится со мной – кормит, морали читает… Но тоже наверняка считает трудным ребенком, – едко бросил Тимур.

– Учиться заставляет, – добавил Слава, догадавшись. – Держись его, приятель, – серьезно добавил Пеструнов. – Он никогда не был таким, как ты или как я, потому вряд ли поймет тебя на сто процентов. Но у отца Бориса много умных мыслей припасено. И он не обманывает, когда старается позаботиться о тебе. Его действия – реальная помощь.

– А тебе-то что за дело говорить со мной? – снова ощетинился Тимур.

– Да никакого. Решил вот подумать о ком-то кроме себя, а ты – почти полная моя копия, – искренне ответил Славка. – Сейчас твое сердце горит, ибо ты молод и неопытен. Постепенно жар стихнет, и станет полегче. Не то, чтобы прям кайф наступит – нет. Но ты будешь знать, что здесь, в этом мире, к чему. И не станешь с кондака бить морды.

– Почему? – насупился малец.

– Потому что иногда, ты не поверишь, достаточно слова или взгляда, – хмыкнул Слава, вспоминая себя в его возрасте – такой же дикий, озлобленный, что сейчас смешно, а тогда было не до шуток. – А порой ну просто, знаешь, лень биться. Кости бережешь – свои и чужие.

– Ясно.

Ничего-то ему ясно не было, но Слава надеялся, что поможет мальчишке хоть чуть-чуть.

– Ты не один такой… бунтарь, – добавил он и оставил эту тему. – На, держи, – бросил айпад Тимуру. – Думаю, тебе нужнее.

– Можно поиграть? – спросил мальчишка, чья отгороженность мигом пропала, оставив лишь ребячество.

– Можно. Подарю насовсем, если пообещаешь не огорчать отца Бориса.

– Правда?

– Да.

– Обещаю.

Пеструнов понимал, что едва ли долго Тимур продержится без новых происшествий, но главное в этом деле было дать ребенку шанс. Поверить ему, и чтобы он научился верить в себя и исполнять данные другим обещания в ответ. Большего Пеструнов дать был не в состоянии – воспитатель и пример из него никакой. Они торжественно пожали друг другу руки, и мальчику достался айпад, с которым он радостно убежал домой. А Слава вернулся на кухню. Отец Борис и Григорий напряженно молчали.

– Все с ним нормально будет, – заверил их Пеструнов, и те как-то выдохнули разом.

– Я не планировал приводить Тимура, – признался отец Борис. – Но благодарен вам, что вы с ним поговорили. Полагаю, у вас нашлись общие темы.

– Нет, но я его понимаю.

– Слав, мне тут нужно будет уехать в город, – сказал Григорий. – На неделю или больше, не знаю. Надо помочь брату…

– Езжай, конечно, – не понял Слава волнений крестного.

– У меня есть обязанности в церкви, как ты знаешь.

– Хочешь, чтобы я тебя заменил? – догадался он.

– Если тебе несложно. Нужно будет утром брать список продуктов у настоятельницы Ольги, привозить провизию к обеду и потом на вечер – и все.

– Не проблема, дядь, если отец Борис не против, – Слава не чувствовал в себе никаких причин отказываться.

– Я для этого сюда и пришел – попросить вас о том же, – произнес священник. Это польстило Пеструнову. – Уверены, что справитесь?

– Ну да, мне заняться нечем, и неплохо бы почувствовать себя другим человеком, – решил Слава.

– Я вас попрошу только об одном – алкоголь недопустим в таком деле.

– Не вопрос, – ответил Славка и выбросил свою бутыль, вылив ее содержимое в раковину.

– Увидимся, был рад зайти, – отец Борис поднялся.

– Бывайте, – попрощался Гриша.

Слава махнул рукой. Пеструнов и сам не успел осознать, на что подписался, но не жалел о том, что сказал и сделал. Что-то светлое пробудилось в нем изнутри, а обычно он доверял своему сердцу и следовал за ним.